Приговор Лаки

Глава 19

Когда Прайс вышел из машины в сопровождении адвоката, своего агента по рекламе и двух телохранителей и стал подниматься по ступеням лестницы в здание суда, репортеры, караулившие у дверей, пришли в настоящее неистовство. В воздухе пахло крупной сенсацией, и газетчики не собирались пропустить ни одной подробности. Едва завидев Прайса, они толпой ринулись ему навстречу, а зависшие в небе вертолеты опустились еще ниже и едва не задевали шасси за крышу здания.

— Никаких комментариев, никаких комментариев… — как заведенный повторял Говард Гринспен, пока два дюжих телохранителя прокладывали дорогу в толпе.

К счастью, Тедди удалось провести в зал суда заранее. Прайс не хотел, чтобы газетчики атаковали его сына, и адвокат взялся все устроить. Ему это удалось, но Прайс знал, что это лишь отсрочка. Рано или поздно о Тедди тоже начнут писать такие же чудовищные вещи, какие сейчас писали о нем, и ничего поделать с этим было нельзя. Выход был один: во что бы то ни стало добиться полного оправдания Тедди. В противном случае на собственной артистической карьере Прайса можно было ставить крест.

Накануне Гринспен предложил, чтобы Джини тоже поехала в суд вместе с ними, но Прайс отказался наотрез.

— Я не хочу, чтобы какой-нибудь ретивый папарацци сфотографировал меня с этой жирной свиньей, — заявил он.

— Но это может положительно сказаться на вашей репутации, — заспорил адвокат. — Да, мисс Джини действительно… гм-м… располнела, но это означает только то, что каждая толстуха Америки будет подсознательно отождествлять себя с ней.

— Черта с два все толстые бабы Соединенных Штатов будут отождествлять себя с Джини! — вспылил Прайс. — Они хотят выглядеть как Уитни Хьюстон, а не как эта расплывшаяся свиноматка. Короче, я не желаю, чтобы меня фотографировали вместе с ней, — и точка! И не уговаривайте меня.

— Но вам все равно придется сидеть рядом в суде, — напомнил Говард Гринспен.

— Как будто этого мало! — фыркнул Прайс. — Между прочим, я еще и плачу за это сомнительное удовольствие, но от остального меня избавьте.

В качестве второго адвоката они наняли Мейсона Димаджо, специализировавшегося на уголовном праве. В этой области он не знал себе равных не только в Лос-Анджелесе, но и, пожалуй, во всей Калифорнии. Крупный, осанистый, загорелый, Димаджо при любых обстоятельствах оставался в буквальном смысле слова заметной фигурой, а его привычка надевать к строгому деловому костюму широкополую ковбойскую шляпу просто гипнотизировала присяжных. Послужной список у него тоже был весьма внушительным. Его стараниями вышли на свободу сестры-двойняшки, застрелившие родного дядю только для того, чтобы взять его «Феррари» и доехать до ближайшей дискотеки. Он добился минимального наказания для женщины — серийной убийцы, которая отправила на тот свет четырех богатых мужей. Ему удалось спасти от пожизненного заключения мужчину, на совести которого были двое убитых полицейских.

Правда, свои услуги Димаджо оценивал очень высоко, но его умение представить любое дело так, будто жертва сама спровоцировала преступление своим поведением, стоило того.

— Не беспокойтесь ни о чем, — заявил Димаджо Прайсу на предварительной встрече. — Вам это обойдется недешево, но ваш сын будет оправдан. Я за это ручаюсь.

— Чем скорее это произойдет, тем лучше, — ответил Прайс. — Я не хочу, чтобы дело слишком затягивалось.

— Дело и так будет рассматриваться в ускоренном темпе — так распорядился окружной прокурор, — сказал Димаджо, сверкнув белозубой улыбкой. — Быстрее просто невозможно.

— А что с девчонкой? Ее адвокат не сможет затянуть дело?

— У Милы Капистани — государственный защитник, назначенный судом. Довольно беспомощная личность. — Последовала еще одна улыбка. — В общем, мистер Вашингтон, вам совершенно не о чем волноваться. Ваш сын выйдет из этой истории чистеньким, как Божья Матерь после купели иорданской.

Тедди знал, что выглядит как последний дегенерат из казенного заведения для дебилов. Перед тем как ехать в суд, его нарядили в глухую белую рубашку и строгий синий костюм, какие он видел только у самых распоследних маменькиных сынков. Кроме того, его заставили коротко подстричься — по-настоящему коротко, а Мейсон Димаджо настоял, чтобы Тедди надел очки. Со зрением у него было все в порядке, поэтому адвокат достал где-то очки с простыми стеклами, которые, по его мнению, придавали Тедди вид вдумчивого учащегося престижного колледжа, а не уличного бандита.

— Когда тебя вызовут для дачи показаний на свидетельское место, — инструктировал его Димаджо, — ты должен будешь последить за своей речью. Никакого трепа, никакого жаргона. И никаких «черных штучек», если ты понимаешь, о чем я…

— Нет, не понимаю, — с вызовом ответил Тедди, который никак не мог решить, нравится ему этот шумный и властный тип или нет.

— Думаю, прекрасно понимаешь, — отрезал Мейсон. — И вообще, Тедди, запомни накрепко: если будешь во всем меня слушаться, то выйдешь на свободу, а девчонка останется в тюрьме. Но если ты начнешь своевольничать, может получиться, что в тюрьме окажешься именно ты. Не забывай, что сочувствие присяжных изначально будет на стороне этой Капистани, а не на твоей.

— Это почему? — удивился Тедди. — Ведь это она совершила убийство, а не я.

— Это ты так говоришь, — возразил адвокат. — К счастью для тебя, то же самое показывает Ленни Голден, но в суде это все равно будет выглядеть так, словно богатый подонок и черномазый бандит сговорились, чтобы засадить за решетку ни в чем не повинную белую девчонку. Не забывай, парень: ты — черный, а мы — в Америке.

Тедди пожал плечами. Ему еще никогда не доводилось сталкиваться с проявлениями расизма, поэтому он не совсем хорошо понимал, о чем толкует этот адвокат, похожий в своей идиотской шляпе на клоуна.

Тем не менее он был готов слушаться его во всем. Несколько дней назад Прайс сказал сыну, что в суде он будет сражаться за свою жизнь, ни больше ни меньше, и с тех пор эти слова не выходили у него из головы. В конце концов Тедди вполне проникся серьезностью ситуации, хотя некоторое недоумение по поводу того, почему он должен отвечать за то, чего не совершал, по-прежнему его не покидало.

Конечно, он задумывался и о том, что сейчас испытывает Мила, на что она надеется и что собирается предпринять. Напугана ли она так же, как он, или, по своему обыкновению, ведет себя так, словно ей на все плевать? Ему очень хотелось спросить об этом у Ирен, но Прайс строго-настрого запретил сыну обращаться к экономке с любыми вопросами, выходящими за пределы ее обязанностей. «По-хорошему, мне следовало бы уволить ее, — сказал сыну Прайс. — Но боюсь, что без Ирен в доме все начнет разваливаться. Вести хозяйство она умеет как никто другой».

После встречи с матерью Тедди некоторое время ждал, что она позвонит или приедет, чтобы снова повидаться с ним до суда, но Джини не сделала ни того ни другого, и он терялся в догадках. Как же она на самом деле к нему относится, спрашивал себя Тедди.

И правда ли, что она не навещала его раньше только потому, что Прайс ей не позволял?

Вспомнив об отце, Тедди посмотрел на него украдкой и вздохнул с облегчением. Он был благодарен отцу за то, что Прайс не оставил его одного с этим краснорожим ковбоем, который вел себя так, словно получил над жизнью Тедди неограниченную власть.

Впрочем, он хорошо понимал, что отцу тоже приходится нелегко и что шумиха, которую подняли вокруг этой истории журналисты, может стоить ему карьеры.

Обо всем этом Тедди вспоминал уже сидя в зале суда. Прайс в сопровождении Гринспена, телохранителей и своего агента-рекламщика только что вошел и усаживался в первом ряду. Лицо у него было каменным, и Тедди снова подумал об ордах журналистов и телевизионщиков, которые держали здание суда в настоящей осаде.

Вскоре после этого прибыла и Джини. Проигнорировав рекомендации Гринспена и Димаджо, она нарядилась в тесный комбинезон «под леопарда», который только подчеркивал ее внушительные формы. На плечи Джини набросила яркий платок, в ушах полыхали алые серьги, а губы были кроваво-красного цвета. Вместе с искусственной улыбкой, не сходившей с ее лица, этот наряд производил впечатление настолько кричащее и вульгарное, что Гринспен схватился за голову, а Димаджо вполголоса выругался.

Тем временем Джини, не обращая на адвокатов никакого внимания, уселась рядом с Прайсом.

— Я хотела взять с собой моего маленького песика, — капризно пожаловалась она своему бывшему мужу. — Но один из твоих идиотов адвокатов сказал, что животные в зал суда не допускаются. Но мой Тото — не животное. Он мне почти как сын…

Прайс смерил ее мрачным взглядом.

— Разве мои адвокаты не сказали тебе, как ты должна одеться? — спросил он.

— А ты хотел бы, чтобы я выглядела как уборщица? — съязвила Джини. — Там, на лестнице, сотни корреспондентов, и все они меня фотографировали.

Не могу же я пропустить такую возможность! Несколько снимков в крупных газетах могли бы помочь моей карьере.

— Какой карьере? — изумился Прайс.

— А ты думал, что только у тебя может быть карьера? — ехидно осведомилась Джини. — После того как мы разбежались, я начала петь. Между прочим, у меня обнаружился редкий голос.

Прайс припомнил их ссоры, когда Джини визжала и ревела, как пароходная сирена. Что и говорить, голос у нее действительно был редким.

— Петь? — повторил он. — Но у тебя же нет слуха.

— Это ты так думаешь, — парировала Джини. — А на самом деле я пою не хуже Дайаны Росс, мне уже многие об этом говорили.

— Но ты здесь не для того, чтобы рекламировать себя, — напомнил Прайс, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. — Тебя просили приехать, чтобы поддержать Тедди. Мы должны были выступить как единая семья, а ты выглядишь так, словно… словно ты случайно зашла сюда с бульвара Голливуд.

— Да пошел ты!.. — огрызнулась Джини. — Ведь я же приехала, что тебе еще надо?

— Ты приехала потому, что я тебе за это плачу, — напомнил Прайс. — Завтра оденься поскромнее, в противном случае можешь вообще не появляться.

— Пошел ты! — повторила Джини.

Прайс стиснул зубы. Накануне вечером ему снова позвонил импресарио и сообщил, что начало съемок его нового фильма будет откладываться до тех пор, пока ситуация не станет более определенной. Ну и хрен с ним, подумал Прайс зло. Кому нужны эти дурацкие фильмы?! Он неплохо зарабатывал своими комедийными шоу, а после суда у него появится материал для новой, совершенно потрясающей постановки.

Сидя в фургоне для перевозки преступников, Мила думала о Мейбелин и о том, о чем они договорились.

— Главная закавыка в том, — сказала ей Мейбелин несколько дней тому назад, — что у обвинения есть свидетель, который видел, как ты сделала это.

А теперь представь, насколько упростилась бы ситуация, если бы этого свидетеля не было. Твое слово против слова этого Тедди, белая девчонка против черномазого. Кому, как ты думаешь, присяжные скорее поверят?

— Я тоже об этом думала, — ответила Мила. — Когда в газетах появилось объявление с наградой, я хотела нанять кого-нибудь, чтобы замочить Ленни Голдена, сдать Тедди и получить «бабки». Но я все откладывала и откладывала, а теперь уже поздно.

— Жаль, что тогда мы не были знакомы, — покачала головой Мейбелин. — Я могла бы тебе помочь.

— Теперь все равно уже поздно, — вздохнула Мила. — Эти сто тысяч долларов так никто и не получил.

— Слушай, а у тебя есть деньги? — Мейбелин придвинулась ближе.

— У меня? — Мила покачала головой. — Ни пенни.

— Но может быть, ты можешь их достать?

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Мила.

— Ну, ты же говорила, что твоя мать работает у Прайса Вашингтона, — напомнила Мейбелин, рассеянно мусоля во рту прядь волос. — В доме должно быть полным-полно ценного барахла. К тому же я уверена, что у этого молодчика есть домашний сейф, который битком набит наличностью и бриллиантами.

Все черные пижоны, которые выбились из грязи, любят держать свои деньги под рукой, чтобы на них любоваться. Это у них бзик такой.

— Ты права, — подтвердила Мила. — В доме действительно много ценностей. Я знаю, что у Прайса есть коллекция дорогих часов, которая, наверное, стоит несколько сотен тысяч долларов. Кроме того, в гардеробной действительно стоит большой сейф, но его еще нужно открыть…

— Короче, — сказала Мейбелин, — если бы ты была на свободе, ты могла бы неплохо устроиться.

Скажем, спереть эти часы, деньги, драгоценности и дернуть в Мексику. Отсиделась бы там, пока пыль не уляжется, и все. Ты могла бы стать по-настоящему богатой, Мила.

— Верно, — согласилась та.

— Но можно сделать еще лучше, — добавила Мейбелин, слегка понизив голос. — Ты нарисуешь мне план дома, отметишь на нем, где что лежит, и напишешь, как отключить сигнализацию.

— Чтобы ты могла…

— Не я. Но я могла бы это организовать.

— А что мне с того, что кто-то обчистит Прайса?

— Как — что? За эти деньги мой брат замочит твоего Ленни Голдена. Он у меня настоящий мастак по этой части.

Мила надолго задумалась.

— Это самое правильное решение, — продолжала Мейбелин. — Дюк сделает все очень чисто. — Последовала коротенькая пауза. — Ну, что скажешь?

Мила лихорадочно пыталась сообразить, что делать. Что бы ни говорил Тедди в суде, его слова не имели особенного значения. Значит, Ленни Голден действительно был единственным человеком, способным уличить ее во лжи. А раз так…

И она молча кивнула, чувствуя одновременно и облегчение, и страх.

— Вот и отлично! — обрадовалась Мейбелин. — Вот что, я постараюсь как можно скорее известить обо всем Дюка, — добавила она таким будничным тоном, словно речь шла о походе в магазин. — Когда начнутся слушания, он придет в суд, проследит за Ленни Голденом до его дома и замочит. Как видишь, все очень просто и вместе с тем безопасно. Никому и в голову не придет связать это с тобой. А если даже и придет, то доказать это все равно будет невозможно.

— Неплохой план, — согласилась Мила, борясь с пронизывающим холодом, который разливался по ее жилам. — А если твой брат не захочет в это ввязываться? — спросила она вдруг.

— С чего бы? — Мейбелин пожала плечами. — Ему сейчас все равно нечего делать. К тому же для меня он готов на все, потому что мы — двойняшки.

Разве я тебе не говорила?

— Нет, ты ничего мне не сказала, — покачала головой Мила.

— Мы с Дюком очень похожи, мы даже думаем одинаково.

Мила внимательно посмотрела на свою новую подругу. Мейбелин казалась ей единственным человеком, который был на ее стороне, и, набравшись храбрости, она рассказала своей новой подруге о револьвере с отпечатками пальцев Тедди.

— Что?! — вскричала Мейбелин, удивленно тараща на Милу глаза. — У тебя в руках такая улика, и ты ничего не сказала о ней своему адвокату?

— Я ему не доверяю, — мрачно ответила Мила. — Если револьвер попадет к нему в руки, он прямиком побежит к Прайсу, который не пожалеет полмиллиона, чтобы вернуть себе игрушку. Вот если бы твой брат сумел взять револьвер из того места, куда я его спрятала, и сохранить для меня, пока настанет подходящий момент…

— Что ж, это разумно, — согласилась Мейбелин, решив, что в словах Милы действительно есть рациональное зерно. — Только скажи, где ты его прячешь, и Дюк захватит его… когда будет проходить мимо. — Она хитро улыбнулась.

И Мила рассказала ей все. Потом она начертила на обрывке бумаги подробный план особняка, особо указав место, где находятся сейф и датчики охранной системы. На оборотной стороне бумаги она написала последовательность цифр, с помощью которые сигнализацию можно было отключить.

И вот теперь, сидя на жестком сиденье тюремного фургона, она гадала, не натрепалась ли ей ее новая подруга.

Может быть — да.

Может быть — нет.

Скоро она это узнает.