Прикосновение Купидона

28

Эверард дотронулся до шрама на своей щеке, пробежав кончиком пальца по всей длине старой раны. Какая ирония судьбы – даже на поле битвы, под натиском французских драгун, он не чувствовал себя таким бессильным, как сейчас. Его жизнь пошла под откос, и он не знал, как это предотвратить.

Он сидел в великолепной библиотеке Корта, попивая шерри и ожидая прихода своей невесты. Он попросил ее поговорить с ним наедине, хотя она сразу испугалась, и отклонил ее протесты, настаивая, что должен обсудить вопрос величайшей важности.

Он сидел в кресле с высоким мягким сиденьем, вино, имеющее ореховый вкус, тепло разливалось по жилам, и если бы он не был так расстроен перспективой объяснений с Джулией – почему она лгала ему о маскараде, – он чувствовал бы себя вполне сносно. Перед ним, сквозь высокие французские окна, открывался прекрасный вид хорошо подстриженной лужайки и леска, состоящего преимущественно из буковых деревьев, который рос на склоне холма. Внезапно он затосковал по дому своего отца в Стаффордшире, куда намеревался отвезти свою невесту вскоре после свадьбы. Джулия, однако, просила поехать в Париж и остаться в Европе на целый год, прежде чем вернуться, как она говорила, к скучной жизни в провинции.

Скучная жизнь.

Его настроение стало падать, в который раз за последние две недели, хотя ни разу так сильно, как после той ночи – или, если быть точным, раннего утра, – когда он поцеловал Диану во второй раз!

Он все еще не мог привыкнуть к мысли, что Диану он поцеловал в Опере, а не Джулию.

Не Джулию!

Он опустил голову на руку и слегка застонал. Каким же идиотом он был. Как он мог быть так слеп, так глуп, чтобы не понять, что это Диана была той женщиной, которую он держал в объятиях вместо Джулии?

Почему он не заметил, что волосы были париком, что улыбка была другой? Он все еще не мог дать этому объяснения, кроме одного – он никогда бы не поверил в то, что Диана может решиться на такую авантюру – и этому он не переставал удивляться – переодеться Джулией. И зачем она устроила это представление? Зачем?

Внезапно словно вспышка осветила его мозг. Отказываясь верить голосу, прозвучавшему внутри его, он отпил еще шерри. Он понял, что, так долго скрывая от себя правду, он причинил себе боли больше, чем мог сейчас выдержать.

«О моя дражайшая Диана«, – кричало его сердце.

Одна из французских дверей слегка приоткрылась от сквозняка, и порыв ветра подхватил легкую вишневую шелковую занавеску, подвесив ее на одну створку окна, где она вздулась парусом и вернулась на место.

Он опять дотронулся до шрама на своей щеке. Диана была так похожа на Элеонору. Две старые раны, подумал он, криво усмехнувшись.

Элеонора.

Он любил ее больше, чем кто-либо мог предположить. Узнав, что она покинула его, когда он служил в Испании, он даже позволил друзьям-офицерам поддразнить его однажды, когда они все были основательно навеселе и не вполне отвечали за то, что говорили. Нет, он не думал, что кто-нибудь догадывался, как сильно он любил ее.

Он постарался стереть все воспоминания о ней, кроме одного, которое носил в своем сердце, – выражение радости на ее лице, когда она приняла его предложение за день до того, как он отправился в Португалию. Он вернул ей ее последнее письмо, в котором она писала, что ей нужно, чтобы любимый человек был рядом с нею, а это невозможно при его карьере. Она просила прощения, она знала, что причиняет боль, но не могла выносить его долгое отсутствие.

Когда он познакомился с Джулией и Дианой, то уже твердо был уверен в том, что должен жениться на женщине, как можно более непохожей на Элеонору. Не для него второй раз открывать свое сердце бесчувственному созданию. Он хорошо усвоил этот урок, но, как доказывали последние события, может быть, даже слишком хорошо.

В волнении он пролил остатки шерри и вскочил на ноги. Он поставил маленький стаканчик на серебряный поднос перед дверью и в тот же момент услышал, как дверь открылась. Дворецкий вошел в комнату и тихим, полным достоинства голосом объявил о приходе его невесты.

– Дорогая, – произнес он с вымученной улыбкой.

Ее улыбка была не менее вымученной, когда она протянула ему руку, затем ее взгляд опустился на красно-черный ковер на полу.

– Эв, – ответила она, выдергивая руку из его рук как можно скорее.

Он чувствовал себя принужденно и скованно, когда взял ее под локоть и подвел к дивану возле открытого французского окна. Послеполуденный солнечный свет проникал сквозь окна, освещая библиотеку золотистым сиянием.

– Благодарю вас за то, что вы пришли в то время, когда, я знаю, все дамы усердно готовятся к вечеру, и я должен сказать вам – вы выглядите совершенно прелестно в своем платье. Оно так отличается от остальных!

Джулия нервно кивнула.

– Да, конечно. Диана посоветовала его мне, сказав, что вам понравится его простота. Надеюсь, так и есть.

– Да, очень! – воскликнул он с жаром, желая, чтобы она поняла, как он оценил ее заботу о его мнении. Простой белый батист, пышные рукава, жемчуг, классическая узкая золотая лента, продетая сквозь ее прическу, – все создавало образ в греческом стиле. Он предпочитал это ее пышным платьям, покрытым газом.

– Я рада, – сказала она, прямо сидя на краю обитого синим дамасским шелком дивана со сложенными на коленях руками. Она выглядела как нашалившая девочка, приготовившаяся получить выговор от строгой гувернантки. Она даже кусала губы. Он нашел бы ее вид забавным, даже очаровательным, не знай он, что ее поступок был ужасным, по крайней мере в свете обстоятельств мужчины и женщины, вступающих в брак.

– Джулия… – начал он.

Но она быстро прервала его, резко вскинув свою руку в перчатке. Ее лоб прорезали морщины.

– Эверард, подождите! Вы должны позволить мне говорить первой. Я вела себя очень плохо. Очень плохо! Я знаю это!

Ее губы задрожали, и он поспешил сесть рядом с ней и, взяв обе ее руки, начал уговаривать ее не плакать.

– Да, я постараюсь, – всхлипнула она. – Но это очень трудно, потому что я должна признаться вам… Ах, зачем я обманула вас, не могу представить, ведь вы были сама доброта и справедливость! А я вела себя так ужасно с вами, все время устраивала истерики и… – о, да все!

И она разразилась рыданиями, глотая слезы и силясь справиться со своими чувствами.

Он хотел убрать свою руку, но она вцепилась в нее, не желая, чтобы он уходил, и положила его руку на свое плечо, а затем уткнулась лицом в его галстук.

Несколькими минутами позже, после того как он погладил ее по плечу по меньшей мере раз сто, уговаривая ее осушить слезы и сказать ему, в чем же она хотела ему признаться, Джулия наконец перестала плакать. Она взяла предложенный платок из его рук и громко высморкалась.

– Я такая глупая, – причитала она, промокая глаза мягкой белой тканью. – И всегда была, вы же знаете. У меня ветряная мельница в голове, так обычно говорит Ларри…

– Чепуха, моя дорогая, – перебил ее Эверард успокаивающе.

– Но это правда! – заспорила она, снова прерывая его. Она слегка отстранилась от него, потом схватила его руку у локтя и сжала. – Вы должны были уже понять, что я не имею и толики ума моей сестры! Но вы всегда предпочитали мое общество, а я… Я по глупости – и умоляю вас, не спорьте со мной, иначе я немедленно уйду! – я делала что-то ужасное, и вы должны простить меня, вы должны!

Эверард почувствовал нежность к Джулии, получая огромное наслаждение от ее искреннего порыва, ее исключительной красоты, доброты ее сердца.

– Скажите мне, – произнес он тихо, – но знайте заранее, что вы уже прощены – и так всегда будет.

Джулия изумленно покачала головой.

– Почему вы так добры ко мне? – спросила она. – Иногда я вас не понимаю. Но не обращайте внимания на это. Я солгала вам о ночи в Опере. Это была не я. Да, меня там вовсе не было. Я знаю, что это поразит вас, но там была Диана, переодетая мною.

Эверард глубоко вздохнул, чувствуя облегчение оттого, что она сказала ему правду прежде, чем он спросил ее.

– Я знаю, – ответил он просто. – Знаете? – спросила она, прижимая ладони к своим щекам. – О, не могу передать вам, какое я испытываю облегчение! У Дианы были свои причины. Понимаете, она…

Он прервал ее:

– Что ж, неважно, какие у нее были причины! Я их не знаю. Все, что я могу сказать, так это то, что очень благодарен вам за правду. Я узнал об этом…

Он почувствовал, как его щеки начинают гореть от чувства вины при воспоминании о том, как всего две ночи назад он держал Диану в своих объятиях и горячо целовал ее, наслаждаясь этим.

– Я узнал об этом вскоре после того, как это случилось. Зачем вы сказали, что были со мной на маскараде? Или вы перепутали одно из своих приключений с другим?!

– Да, я знаю, – сказала она, опустив глаза на свои розовые атласные туфельки. – Это было очень глупо с моей стороны, я поступила нехорошо!

– Но зачем? – спросил он опять, и его прежнее чувство тревоги вернулось с новой силой. Что она скажет, хотел он знать. Как она ответит ему? Что побудило ее поступить так?

– Потому что для меня было чрезвычайно важно, чтобы вы попросили моей руки. Мне хотелось стать вашей женой почти так же сильно, как Диане.

– Так же сильно, как Диане? – переспросил Эверард изменившимся голосом.

– О, да! – воскликнула Джулия, откидываясь назад на диванные подушки.

Однажды признавшись в своем преступлении, дальше она легко говорила все.

– Она была влюблена в вас с самого начала. Да, именно так, хотя я не думаю, что она понимала это, пока вы не поцеловали ее в щеку на день святого Михаила. Господи, она вспыхнула, как сотня свечей, и секунду – о Эверард, это было самое смешное! – она вела себя так, будто собирается поцеловать вас, как жена целует мужа! Я помню это, потому что была поражена, увидев, что моя сестра может испытывать хоть какое-то сильное чувство, не говоря уже о любви. Она всегда в совершенстве владеет собой, как вы сами могли убедиться, и я всегда предполагала, что она останется старой девой, как бедная тетя Феб!

Эверард был уже не в состоянии следить за речью Джулии. Правда, которой он избегал все последние дни, нет, недели, возможно, даже месяцы, теперь вышла наружу, и от этого никуда не денешься. Диана любила его, любила до отчаяния, до такой степени, что, забыв все приличия, встретилась с ним на маскараде в облике своей сестры!

Если бы только она осталась той ночью, вместо того чтобы убежать, напуганная внезапным появлением леди Эпплдор, возможно, он был бы сейчас обручен с ней, а не с Джулией.

Он покачал головой и тихо произнес:

– Я не знал.

– Вы не должны плохо относиться к ней. К тому же, я думаю, она скоро выйдет замуж. Мистер Бифорд совершенно точно решил заполучить ее, а он очень целенаправленный человек!

– Что? – спросил он. Он не слышал ее слов, потому что теперь начал понимать, что заставляло Диану с самого начала пытаться расстроить его помолвку с ее сестрой.

Джулия повторила свои предположения относительно шансов мистера Бифорда завоевать руку Дианы. Эверард должен был бы как-то отреагировать на ее слова и высказать свое мнение по поводу мистера Бифорда и Дианы, но он был все еще слишком потрясен и только кивал в ответ. Он понимал, что она все еще что-то говорит, но не мог отвечать ей.

– Эв! – он услышал, что она окликает его, и поднял голову.

– Да, любовь моя?

– Вы не слушаете меня. Умоляю, послушайте.

Он увидел, что она чем-то очень расстроена, и постарался оставить мысли о Диане и слушать внимательно.

– Я хочу вас кое о чем спросить, – сказала она и закусила губу, не сразу решаясь продолжить. Никогда она не выглядела более юной. – Я знаю, что мы с вами плохо ладили, по крайней мере, не так, как вы рассчитывали, и это моя вина. Но если я скажу вам, что собираюсь измениться к лучшему, я надеюсь, вы искренне ответите, когда я спрошу вас: Эв, вы уверены, что хотите жениться на мне? Я была для вас таким тяжелым испытанием в последнее время!

Она казалась такой беззащитной, когда смотрела на него, ее большие карие глаза были полны тревожного ожидания. Он знал, что в глазах общества и в своих собственных нес за нее ответственность и ни за что на свете не причинил бы ей боли, поэтому он с чувством ответил ей:

– Да, Джулия, очень-очень хочу.