Серебро ночи. Примум. Книга 3

Глава шестая

Сложив перед собой тонкие руки в молитвенном жесте, Фелиция в строгом черном облачении стояла перед своим храмом и любовалась гордо вздымающимися к небу золотыми куполами. Белоснежные величественные стены и стройный звон колоколов всегда приносили ее душе успокоение. Но не сейчас. Сердце билось неровно и боязливо, чуя беду.

Но какую? Она знала о заключенном мире с имгардцами, и даже не мире – военном союзе, что было настоящей победой, но и предупреждение Ферруна о непреодолимой силе, скопившейся на южных рубежах, пугало ее своей неотвратимостью. Как же хорошо, что он нашел в себе мужество стать королем и принять ответственность за свою страну! Теперь есть хоть и слабая, но надежда на спасение.

Но все-таки что-то внутри говорило ей, что злое предчувствие касается только нее самой. Как его избежать? Этого она не знала. Она и без того почти перестала выходить из монастыря, не желая подвергать своих охранников малейшему риску. Поездка на свадьбу племянницы была сродни путешествию в чужие страны, до того она отвыкла от собственной столицы, в которой прожила всю свою жизнь.

– Матушка настоятельница! – оторвала ее от нелегких мыслей запыхавшаяся послушница. – Пришел Роуэн, просит вашей аудиенции, – в монастыре его никогда не называли герцогом, выполняя его же просьбу, и теперь продолжали звать так же, как всегда, не добавляя титула «сэр», положенного ему по праву рождения, как единокровному брату признанной герцогини.

Фелиция благодарно ей улыбнулась и попросила:

– Проводи его в мой дом, будь добра. И передай, чтобы службу начинали без меня.

Послушница поклонилась и побежала к воротам. Фелиция, гадая, для чего пришел Роуэн, вернулась к себе. После передачи герцогского титула сестре Роуэн не скрывал, что рад избавлению от тяжкой ноши. Всей душой желая снова поселиться в своем прежнем домике при монастыре, он настойчиво просил настоятельницу позволить ему это, но Фелиция упорно не соглашалась.

На это у нее был твердый ответ: для чего плодить ненужные подозрения? Тем более теперь, когда Роуэна все знают, и каждый его поступок вызывает волну гадких сплетен? К тому же живущий рядом молодой здоровый мужчина всегда вызывает интерес одиноких женщин, а она не желает своему причту подобных рукотворных искусов.

К дому настоятельницы они подошли одновременно с Роуэном. Сверкнув заинтересованным взором, послушница скромно опустила голову и убежала, оставив их наедине.

– Проходи, Роуэн, – пригласила Фелиция, распахнув дверь.

– Спасибо, матушка, – чопорно ответил он с поклоном и первым вошел в небольшую прихожую.

Привычно прошел в приемную для посетителей и, дождавшись, когда Фелиция сядет на свое место за большим письменным столом, устроился на простом деревянном стуле напротив.

– Что-то случилось? – нервно спросила она, надеясь, что ничего дурного не произошло.

Он молча ласкал взглядом ее лицо, отмечая каждую новую морщинку на ее высоком челе и сожалея о ее появлении.

– Ничего страшного, – осторожно начал, понимая, что сейчас получит взрыв негодования. – После королевского венчания я переговорил с кардиналом. Он позволил мне вернуться в монастырь Дейамор и снова жить в том славном домике, в котором я жил до объявления меня ублюдком герцога Ланкарийского.

Фелиция сердито посмотрела на него и опустила взгляд.

– Интересно, сколько вам стоило столь возмутительное решение главы церкви? – требовательно спросила она.

– О, ваша безопасность весьма волнует кардинала, – парировал Роуэн. – Поэтому им и дано это разрешение, несколько выбивающееся из общего правила. – Признаваться, что за это вопиющее нарушение он с легкостью пожертвовал на нужды церкви половину своего состояния, не собирался.

Настоятельница мрачно попеняла себе, что зря она думала о помощи Роуэна. Никогда не нужно желать того, чего желать не следует, потому что именно эти дурные помыслы имеют отвратительное свойство исполняться.

Но против воли кардинала не пойдешь, поэтому она вынуждена была согласиться. Чопорно поджав губы, чтоб он понял, насколько она недовольна этим разговором, проговорила:

– Хорошо, я попрошу подготовить ваш дом.

– Если можно, матушка настоятельница, поскорее, – попросил он скромно. – Через час я привезу свои вещи. Их не так много, но все-таки они есть.

Фелиция с мученическим выражением лица позвонила в колокольчик. Дежурившая в соседней комнате сестра Инез тотчас вошла и остановилась в ожидании распоряжений.

– Сестра, передайте, пожалуйста, послушницам, чтобы прибрали в бывшем доме Роуэна. По приказу нашего кардинала он снова будет жить в нем. – И с прорвавшимся сарказмом добавила: – Кардинал очень беспокоится о нашей безопасности.

Сестра Инез бросила проницательный взгляд на не скрывавшего свою радость Роуэна, поклонилась в знак послушания и вышла.

– Я вижу, вы довольны, – саркастично констатировала Фелиция.

Ей было не по себе от слишком горячих мужских взглядов. За время отсутствия Роуэна она отвыкла от подобного, и теперь ей хотелось закрыться от них.

– Не стану скрывать – да, – открыто признался он.

Можно было спросить, почему, но Фелиция понимала, что его ответ вряд ли ей понравится. Она посмотрела на стоящий на небольшом алтаре крест. Он напоминал ей о высоком предназначении, которое она выбрала сама.

Суховато кивнув, она дала знать Роуэну, что аудиенция окончена. Он поднялся, поклонился и вышел. Ему хотелось смеяться и петь от захлестывающей душу радости и даже счастья, но он лишь смиренно склонил голову, глядя на купол собора, и поспешил к выходу из монастыря.

Вернулся, как и обещал, через час с двумя мешками пожитков. Для Роуэна это было много, а для герцогского сына – мало. Разложив вещи по местам, посмотрел на виднеющийся из узкого окошка белоснежный храм, рядом с ним небольшой домик настоятельницы, и радостно вздохнул.

Наконец-то он здесь, где ему так славно жилось рядом с любимой. И пусть Фелиция недовольна его появлением в своем монастыре, он ни за что не откажется от неземного наслаждения видеть ее, говорить с ней, вдыхать ее аромат. Пусть у других блаженство более осязаемое и более земное, у него нет и не будет другого.

И лучше такое призрачное счастье, чем безнадежная тоска вдали от любимой.

Несколько дней назад не слишком набожная сестра Шэрон вновь получила записку от своей кузины, графини Вартари. Та просила зайти к ней в ближайшие дни, как только сможет. Весь прошедший год они с Амелией Паккат искали возможность для графа Контрарио увезти с собой Фелицию. Но Роуэн, наглая бестия, устроил им настоящую подлость – поставил вокруг монастыря каменную ограду, назначив охранниками своих людей.

Фелиция тоже стала гораздо осторожнее и уже не выходила из монастыря без большого отряда охранников, да и делала это очень и очень редко. Романтичная сестра Шэрон переживала, видя печальное лицо любимой настоятельницы и не зная, как помочь ей воссоединиться с любимым.

Она сама убедилась, что Фелиция любит графа Контрарио, когда тот в прошлом году посетил их монастырь с какой-то пустяшной просьбой. Настоятельница даже не пригласила графа в свой кабинет, хотя принимала там всех желающих, и беседовала с ним на соборной площади на глазах у монахинь и послушниц, проходивших мимо.

Фелиция говорила с графом холодно и безразлично, как с чужим. Но когда Контрарио, повернувшись, пошел к выходу, ее лицо на мгновенье исказилось такой жуткой болью, что у мечтательной сестры Шэрон от сочувствия болезненно заныло сердце.

Получив записку кузины, девушка истово возрадовалась. Наконец-то она сможет помочь своей дорогой настоятельнице стать счастливой! Шэрон почувствовала себя доброй волшебницей, дарующей счастье людям.

К кузине она выбралась на следующий же день, объявив о мнимой болезни родной сестры. В доме графини ее уже ждали. Амелия Паккат в новом шелковом платье, с дорогим ожерельем на белой шее встретила ее в гостиной и дружелюбно взяла за руки. С милой улыбкой заявила, что придумала, как помочь своему бедному влюбленному брату.

– Раз Фелиция не выходит из монастыря, значит, надо сделать так, чтобы Контрарио мог войти в монастырь беспрепятственно.

– Но как это сделать? – сестра Шэрон не могла понять, отчего Амелия говорит об этом с таким спокойствием. – Кругом охрана, эти ужасные разбойники не покидают своих постов ни днем, ни ночью.

– Пожар! – с довольным видом пояснила Паккат. – Просто маленький пожар. Ведь тушить его прибегут все, и ворота будут открыты для всех помогающих.

Графиня Вартари и сестра Шэрон опасливо переглянулись.

– Это слишком неосмотрительно, – решительно отвергла это предложение благоразумная графиня. – Огонь может распространиться и тогда пожар не остановить.

– Нам не нужен большой пожар, – мягко заверила их Амелия. – Вполне достаточно и видимости. В этом деле главное – паника. Во время паники никто ни за кем не следит Охранники будут заняты тушением, и мой бедный брат сможет наконец увезти Фелицию. Ах, как же они будут счастливы! – и она благостно возвела очи горе.

Сестра Шэрон умилилась. Желание помочь своей дорогой настоятельнице усилилось в несколько раз.

– Хорошо, что я могу сделать? – решительно спросила она, вообразив себя героиней, жертвующей собой ради блага других.

– Да просто поджечь что-нибудь, только и всего. Что-то такое, что хорошо дымит, но никакого вреда не приносит, – невинно посоветовала Амелия. – А я предупрежу брата, чтоб он был готов сразу приехать. Или даже лучше ждал бы сигнала за воротами.

– Мне нужно будет все подготовить – с сомнением сказала Шэрон, прикидывая, что же она сможет сделать. – Ведь мне нужно будет огниво и то, что сможет гореть. И я не знаю, что поджигать.

– Лучше всего это сделать там, где нет людей. Думаю, лучше всего подойдет один из притворов храма, – беззаботно предложила Амелия.

– Нет, это слишком опасно. Может загореться весь храм, слишком много там дерева и ткани, – тут же отказалась Шэрон, и кузина ее поддержала.

Амелия Паккат с трудом сохранила на лице милую улыбку. Как же ее бесили эти две глупые клуши! Но еще хуже было притворяться такой же безмозглой дурой, озабоченной счастьем своего мерзкого кузена, тогда как единственным ее желанием было видеть его на плахе вместе с этой до одури набожной Фелицией!

– Никакой опасности, что вы! – Амелия, как игрушечный болванчик, мелко затрясла головой. – Я уже все продумала! Завтра я привезу к воротам монастыря небольшой тюк с ветошью. От него будет много дыма, но вовсе не будет огня. Вам, моя дорогая, – обратилась она к сестре Шэрон, пристально вперив в нее свой яростный взгляд, – и всего-то нужно будет дождаться, когда Фелиция войдет в притвор, и поджечь тюк. Надеюсь, вы согласны?

Сестра Шэрон, глядя на нее, как кролик на удава, смогла лишь покорно кивнуть.

Распрощавшись, довольная Амелия неспешно удалилась, а графиня озадаченно нахмурилась.

– Знаешь, моя дорогая, – она принялась нервно обмахиваться расписным шелковым веером, – мне эта идея уже не кажется столь заманчивой. Паккат явно задумала что-то нехорошее. Для чего устраивать пожар в монастыре?

– Но она же все объяснила, – неловко попыталась оправдать Амелию недалекая монахиня.

– Не будь такой наивной, кузина! – резко оборвала ее графиня Вартари. – Что-то сегодня витало в воздухе нехорошее, мрачное. Мне это не нравится! Я тебя прошу – не выходи завтра к леди Паккат и не принимай от нее никаких передач.

Сестра Шэрон удивленно заморгала. Такой резкий поворот в делах был ей и странен, и дик. Она свыклась с мыслью о счастье своей настоятельницы и отказываться от нее так сразу ей не хотелось. Но она послушно кивнула и собралась уходить.

Провожая ее до выхода из комнаты, хозяйка задумчиво произнесла:

– Может быть, слухи о ненормальности Амелии Паккат не так уж неверны? Кровь Сордитов в самом деле коварная кровь. Так что будь осторожней и не встречайся с ней больше. Я тоже ее принимать не стану.

– Конечно-конечно, – легкомысленно заверила ее сестра Шэрон и легким шагом направилась в монастырь.

Высокие белоснежные купола храма были видны ей всю дорогу, но никакого умилительного отзвука в ее душе не вызывали. Монастырь для нее был тюрьмой, пожизненной и без права на помилование. Девушка была уверена, что и все остальные монахини и насельницы монастыря чувствовали то же, что и она.

У входа она увидела Роуэна, заходившего внутрь с поклажей, и недовольно фыркнула. То, что этот герцогский ублюдок безнадежно влюблен в Фелицию, знали все. Но он ее недостоин! Она любит только графа Контрарио и будет принадлежать лишь ему!

Во взбалмошной головке сестры Шэрон тут же созрело решение: чтоб ей не внушала кузина, она будет на стороне влюбленных! И устроит счастье своей дорогой настоятельницы! И пусть этот жалкий бродяга даже не мечтает о светлом лике Фелиции! Не ему на нее любоваться!

Приехавшая в дом графа Контрарио Амелия не глядя скинула на руки лакея теплую шерстяную накидку. Не оглядываясь, прошла в трапезную. Хотелось есть. Эта скупердяйка графиня Вартари не предложила ей даже бокала легкого ликера с печеньем! Вообще эта встреча прошла вовсе не так, как она предполагала.

Вартари весь визит смотрела на нее с каким-то неприятным подозрением. Но отчего? Кто-то что-то ей наговорил? Хотя о ней, как о члене рода Сордидов всегда ходили грязные сплетни. Впрочем, так же, как и о Зинелле. Но та – жалкий выродок их благородного рода, ничтожный ублюдок, не сумевшая даже отправить на тот свет любовника, хотя Контрарио ясно ей это приказал.

Но это все прошлое, а вот ее месть – это настоящее. Она чувствует, ее время пришло! Пусть графиня и выскользнула из-под ее влияния, но этой восторженной дурочке, монашке Шэрон никуда от нее не деться. Выполнит все, что ей велено, недаром у всех членов рода Сордитов есть дьявольский талант настоять на своем.

К тому же после удавшейся мести она сможет спокойно уехать из этого надоевшего домишки к единственному наконец-то женившемуся сыну. Она премиленько расположится рядом с ним, тем более что устроился он с женой в поместье, полученном им от Сордитов, то есть от нее самой.

Возможно, они с молодой супругой будут не слишком ей рады, но подобные мелочи ее никогда не беспокоили. Привыкнут, никуда не денутся, тем более что его женушка хотя и знатного древнего рода, но, по сути, бесприданница.

И руководить прислугой, да и всем поместьем станет она, умудренная житейским опытом леди Амелия, кто же еще? Да и Фугит будет рад ее материнской заботе, ведь его лишили матери с самых нежных лет. Но теперь они воссоединятся, и никто в этом им не сможет помешать!

Захотелось отметить свое радужное будущее вкупе с греющей душу местью, и Амелия приказала появившемуся на ее зов дворецкому:

– Мне лучшего игристого вина из дальнего винного подвала! И побыстрей!

Но тот не захотел выполнять такое простое и ясное распоряжение.

– Граф запретил открывать подвал без его прямого указания, – скучно заявил он.

Амелия вскипела, но под твердым взглядом этого неуступчивого мужлана вынуждена была сдержаться.

– Ну хорошо, давайте что есть, – прошипела, сама себе напоминая змею.

Едва поклонившись, дворецкий подал ей в маленьком лафитничке обычное бургундское, даже не ликер! Да и сам лафитник был стеклянный, а не хрустальный. Это пренебрежение было возмутительным, и Амелия решила дворецкого в отместку отравить. В принципе, это очень просто сделать. Было бы желание.

Чуть прищурившись, она взяла вино и медленно выпила, чувствуя, как по желудку растекается горячая лава. Краем сознания отметила, что не стоило пить вино натощак. Пока пила, на стол накрыли. Она презрительно сморщила нос – всего одна перемена из четырех блюд! Возмущаться столь показательным неуважением было бесполезно, все равно она ничего не добьется, ведь здесь с ней никто не считается.

Но очень скоро все изменится – уже сегодня она напишет кузену полное столь неприятных намеков письмишко, что тот немедля примчится в столицу, оставив границу на своего сенешаля. А уж тут она устроит его несчастливый визит в горящий монастырь.

Амелия прикрыла глаза, как воочию видя пылающий храм с горящими внутри Фелицией и всеми, кто угнетал и мучил ее в том гадком монастырском домишке. В ушах звенели крики, мольбы, стоны; от злорадного удовольствия ей захотелось смеяться во все горло, и она с трудом сдержалась. Но больше всего ее израненную душу лечил вид мечущегося в поисках выхода Контрарио, пытающегося спасти свою любимую.

Напрасно! Пламя все выше и выше, все злее и злее! Горят стены, полы, сгорают и падают потолочные балки. Все стихает, кругом оглушающе мертвая тишина. Конец, она отомщена!

Не выдержав, все-таки расхохоталась таким дьявольским смехом, что стоявшие возле дверей лакеи вздрогнули и отшатнулись. Быстро закончив трапезу, Амелия удалилась к себе.

– Она что-то задумала, – один из лакеев, плечистый малый, нервно дернул кадыком. – Жуткий какой смех-то!

– Надо предупредить всех в доме, – согласился с ним второй, более сдержанный и хладнокровный. – Недаром она слывет сумасшедшей. Надо всем нам поберечься.

Дворецкий, которому они доложили свои опасения, лишь велел слугам поодиночке не ходить.

– Я постоянно ставлю к ней всех по паре, – несколько двусмысленно высказался он. – С двумя сладить труднее. Но и вы будьте начеку. Не связывайтесь, не спорьте, не разговаривайте, просто уходите. Больше ничего я поделать не могу. Сами знаете, она родственница нашего господина и, как бы мы к ней не относились, вынуждены исполнять ее капризы.

Если б леди Паккат слышала эти слова, она бы и обрадовалась, и возмутилась. Но, к счастью дворецкого, она их не слышала. Она выискивала в своих вещах одно миленькое зелье, призванное быстренько отправить на тот свет всех косо смотревших на нее слуг. А что такого? Если уж мерзкий кузен не позволяет их бить за пренебрежение к ее приказам, то надо же их как-то наказывать? Вот она и накажет.

Перерыв свои вещи, она так и не нашла нужного флакончика. Ее камеристка взять его никак не могла, затеряться он тоже не мог, значит, в ее вещах рылся ее бдительный братец. Она так разозлилась, что даже несколько раз шлепнула себя, впрочем, весьма легонько, по щеке.

– Ну берегись, мерзкий Джон! Скоро, очень скоро ты мне за все заплатишь! – это были самые приличные слова, выкрикнутые ею в гневе.

Нужно было написать письмо к нему, но рука дрожала, не в состоянии удержать перо, в возбужденную голову не приходила ни одна умная мысль, и Амелия была вынуждена отложить это приятное занятие на завтра.

Утром, слегка перекусив несколькими кремовыми пирожными с крепким чаем, заправленным свежими сливками, она приказала заложить коляску, лично осторожно положила в нее небольшой тюк с быстровоспламеняющимся веществом, в который добавила еще несколько опасных снадобий из кладовой кузена, нарядилась в скромную серую накидку с глубоким капюшоном и отправилась в монастырь Дейамор.

В успехе встречи с сестрой Шэрон она не сомневалась. Эта глупая восторженная девчонка была готова верить всякой чуши, лишь бы та соответствовала ее представлению о любви.

Убедить ее сделать все так, как нужно, не будет никакого труда. Главное – не сорваться и не показать своего истинного отношения и к Фелиции, и к Контрарио. Она без труда сможет притвориться, опыт у нее в лицедействе изрядный.

Приказав кучеру остановиться подле сторожки, поглубже надвинула на лицо капюшон, – уж слишком многие ее здесь знали и могли предупредить Фелицию, чего допустить было никак нельзя, – Амелия сама подтащила к входу довольно тяжелую ношу, не доверяя слуге опасную поклажу. Охранник с разбойничьим лицом подозрительно прошел мимо нее, но, ничего подозрительного не обнаружив, отошел на несколько шагов.

Постучала в окошко, вызывая монашенку. На ее удачу отозвалась новая послушница, не знакомая с ней.

– Я приехала к сестре Шэрон, позовите ее, прошу! – умильным голосочком попросила гостья, подавая мелкую монету с объяснением: – На нужды храма.

Так поступали многие, и никаких подозрений эта невинная просьба не вызвала. Послушница ушла и вернулась уже с молодой монахиней. Сестра Шэрон помнила о наставлении кузины не разговаривать больше с Амелией Паккат, но стоило ей услышать ее завораживающий голос, как она обо всем забыла.

– Я не буду заходить на территорию монастыря, моя дорогая, – не здороваясь, произнесла Амелия. – Это ни к чему. Уверена, вы и без того прекрасно справитесь. Оставьте ветошь где-нибудь в укромном углу храма и ждите моей команды. Я сегодня же напишу брату, чтоб приехал в Купринус. Уверена, он не заставит себя ждать.

Передав сестре Шэрон опасный подарочек, резво заскочила в коляску и умчалась, радостно хихикая и звонко похлопывая в ладони, аплодируя себе самой за умение обводить дураков сквозь пальцы.

Неся в руках тяжелый тюк с, как она полагала, никому не угрожающей ветошью, сестра Шэрон медленно вернулась на храмовую площадь, раздумывая, где бы ей его оставить. До храма было далеко, а вот колокольня была почти рядом.

Боясь, что ее кто-то увидит и спросит, что это у нее за поклажа, она решила на время забросить мешок под лестницу колокольни. Не мешкая, быстро вошла в узкие двери и сунула его под высокую первую ступеньку, машинально отметив, что деревянная лестница почти полностью истерлась и ходить по ней весьма опасно.

Затем отряхнула припачканную пылью рясу и уже степенно, как и положено невесте божией, пошла по площади, щурясь от неожиданно яркого солнца. Внезапно из своего дома вышла настоятельница и направилась к храму. Увидев сестру Шэрон, ласково ей улыбнулась и поздоровалась.

От охватившего ее восторга молодая монахиня даже немного растерялась и ответила не сразу. Сказав пару слов, Фелиция пошла дальше, а Шэрон снова подумала, как же настоятельница красива. И такая милая и ласковая! Кто, как не она, достойна настоящего женского счастья! Ведь для чего еще создана женщина, как не любить и быть любимой!

Придя в свою келью, приготовила огниво, трут и принялась ждать дальнейших указаний Амелии. У них все получится, в это она свято верила, не подозревая, что это всего лишь колдовское внушение.

Интриганка, приехав домой, вернее, в городское имение графа Контрарио, хотела было подняться к себе, чтоб быстро настрочить письмо кузену, но дворецкий, встретивший ее у входа, холодновато предупредил:

– Приехал граф. Весьма не в духе.

Отдав ему накидку, Амелия легкомысленно отправилась в комнаты Джона, но что сделала это зря, поняла сразу. Едва увидев ее довольную физиономию, граф вскипел еще больше и кинулся к ней со словами:

– Что ты опять задумала, поганка?

Она озадаченно попятилась. О чем это он? Не мог же он узнать, что она наговорила графине Вартари? Или мог? Тогда ей придется плохо, Контрарио проницателен и сразу поймет, что она собирается сделать.

– О чем ты? – Амелия озадаченно округлила глаза, не собираясь ни в чем признаваться. – Если ты о том ожерелье, что посчитал слишком дорогим, то я отправила его обратно. Так что сердиться тебе не из-за чего.

Граф, прискакавший в столицу из-за непрестанно терзающего душу беспокойства, вперил в нее мутноватый от недосыпа взгляд.

– Не ври! Что ты задумала? – и он принялся трясти ее за плечи так, что у нее застучали зубы.

Резко рванувшись, она освободилась и с мнимой заботой спросила:

– Что с тобой? Ты так странно себя ведешь. Подозреваешь меня невесть в чем, хотя сам просто устал.

Ей хотелось сказать, что братец сошел с ума, но такой роскоши она себе позволить не могла. Но скоро ее подобострастие закончится, и тогда по заслугам получат все. Ну а пока она без особых усилий отведет от себя любые подозрения.

Контрарио недовольно тряхнул головой. Он чувствовал, что кузина нагло лжет, но у него не было ни одного повода, чтоб ее за что-то серьезно укорить. Снова пожалел, что помог ей бежать из монастыря и согласился принять ее в своем доме. Это была ошибка, впрочем, далеко не первая в его жизни.

– Хорошо, пока я никаких мер принимать не буду, – прошипел он сквозь зубы. – Но если что-то случится со мной или с Фелицией, берегись! Я принял меры для твоего уничтожения.

Это прозвучало достаточно серьезно, и Амелия слегка испугалась. Но ненадолго. После смерти ненавистной парочки никто не станет ей мстить, тем более что она будет совершенно ни при чем. Вряд ли Шэрон окажется настолько глупа, что признается в совершенном покушении на ту, которую так любит.

Хотя от экзальтированной дурочки всего можно ждать. Поэтому нужно подготовить все для своего быстрого исчезновения. Можно будет спрятаться даже здесь, в этом тихом с виду доме. Пусть ей придется несколько дней просидеть взаперти в тайной комнате, когда-то показанной ей старым графом, зато ее никто не увидит и не поймает. А уж потом, когда все затихнет, она сумеет вернуться в поместье к сыну.

Решив немедля приготовить все на этот крайний случай, она заботливо предложила кузену:

– Ты так зол, потому что голоден. Я это знаю точно, потому что тоже на голодный желудок зачастую творю несправедливые вещи. А в нас ведь течет одна кровь, мой дорогой братец.

Как она и рассчитывала, упоминание о грязной крови Сордидов привело Контрарио в негодование. Но из-за крайней усталости возмутился он скорее по привычке. Зажав уши, будто бы не желая слушать его мнение о родне по материнской линии, Амелия, подхихикивая, сбежала к себе и принялась отбирать необходимые для своего исчезновения вещи.

Их оказалось много, столько, что зараз и не поднять, ведь она привыкла к определенному удобству. На помощь звать никого было нельзя, и ей пришлось самой перетаскивать вещи охапками в тайную комнату. Ей то и дело мешали шнырявшие по коридору испуганные приездом взыскательного хозяина слуги, и закончить перенос она смогла лишь перед самым обедом.

Закрыв тайную комнату, выплыла в коридор и услышала призывный гонг. Досадуя, что переодеться не успевает и обедать ей придется в утрешнем наряде, неспешно направилась в трапезную, рассудив, что кузен вряд ли будет придираться к ее внешнему виду. Скорее, даже и не заметит, что на ней надето.

Контрарио действительно не бросил на нее ни одного взгляда. Это ее несколько задело, но она промолчала.

Как следует подкрепившись, граф хмуро заметил:

– Итак, мы обрели короля. Никогда бы не подумал, что этот тощий мальчишка с отвратительными манерами станет нашим королем.

Занятая своими мыслями, Амелия удивленно вскинула голову. О чем-то таком говорила графиня Вартари, но она сочла это глуповатой сказочкой. И вообще ей не до короля, ей бы свои замыслы осуществить, что гораздо важнее.

Контрарио небрежно поиграл серебряной вилкой и озадаченно продолжил:

– Феррун женился на Мартите, чего никто не ожидал. Моя племянница – королева! Жаль, что я уделял ей слишком мало внимания, и она выскользнула из-под моего влияния. А ведь сколько с ее помощью я мог бы сделать!

Кузина аккуратно положила в рот рассыпчатую булочку. О Марти она знала, так же, как и о всех детях Зинеллы, но никогда не видела. Да и не стремилась увидеть. Но общение с племянницей, ставшей королевой, сулило невероятные возможности, Джон прав.

– Так зачем ты приехал? Тебя вызвал наместник? Или ты узнал о коронации и поспешил поздравить короля и королеву? – она не скрывала ехидства.

От бешеного взгляда сидевшего напротив графа ей стало нехорошо, она подавилась и закашлялась, покраснев до ярко-багрового цвета.

– Вот так-то, – Контрарио с удовольствием наблюдал за попытками кузины откашляться. – Будешь еще язвить, с удовольствием помогу тебе отправиться на тот свет.

С этими словами он поднялся и вышел из трапезной. Лихорадочно запивая вином застрявший в горле кусочек булки, Амелия умудрилась прохрипеть:

– Сначала я тебя туда отправлю, голубчик! И не надейся увильнуть!

И тут во дворе раздались испуганные крики:

– Пожар, пожар! Зарево над монастырем Дейамор!

– Что такое? – не поняла Амелия. – Эта девчонка без моей команды подожгла взрывчатую смесь? Да как она посмела?

Бросившись во двор, увидела только, как Контрарио взлетел на своего коня и вихрем вылетел на улицу, не дожидаясь сопровождения.

– Коляску мне, коляску! – завопила Амелия, не желая оставаться в стороне.

Если пожар, как она и планировала, случился в притворе храма, то наверняка там погибнут и ее враги, ведь сейчас идет служба. Но вот будет ли среди них Фелиция? Ах, как досадно, если она спасется! Все ее тщательно выстроенные планы будут порушены! И самое противное – ей придется скрываться невесть сколько времени, прежде чем про нее все забудут.

Колокола звонили к заутрене. Ежившаяся от утреннего холодка Фелиция торопливо шла к храму, еще не понимая, что ее встревожило. Но вот звонарь ударил в большой колокол, и вместо красивых чистых басов раздалось неприятное дребезжание.

Что это? Она думала об этом всю службу, старательно перебивая воспоминания о встречах с Контрарио. Эти страстные мысли были ее наваждением, ей казалось, что ее подвергли какому-то заклятью. Даже вчера, на свадьбе племянницы, а потом на ее коронации, она невольно озиралась по сторонам в напрасной надежде увидеть Джона, хотя прекрасно знала, что он охраняет границы своего удела и в столице его нет.

Выйдя после службы из собора, столкнулась со своим начальником охраны. Как обычно, весь в черном, Роуэн встал перед ней, перегородив дорогу, и принялся с виноватым видом неловко оправдываться:

– Меня зовет на помощь сестра, но это ненадолго, она живет в городском доме нескио. Я быстро узнаю, что ей нужно и тут же вернусь.

Фелиция тихо указала:

– Вы только считаетесь моим служащим, Роуэн. На самом деле вы никому не подчиняетесь. Так что ни в коей мере не должны мне ни о чем докладывать, а тем более объясняться, почему едете куда-либо.

Он посмотрел по сторонам. Они стояли посреди площади и вокруг было много любопытных глаз. Сказал негромко, только для нее:

– Вы сердитесь на меня, матушка-настоятельница за самовольство, я понимаю. Но поймите и то, что я не могу иначе. Я живу, только служа вам. В остальное время я лишь никому не нужная бренная оболочка.

Не отвечая, Фелиция склонила голову, пряча взгляд, и пошла прочь. Роуэн горестно вздохнул и направился к выходу из монастыря, где стоял его быстроногий конь. Нужно было как можно быстрее съездить к Агнесс и вернуться обратно. На сердце лежал странный камень, тревожно будоража кровь.

Придя в свой кабинет, Фелиция перекрестилась, досадуя на упрямство Роуэна, ставившего ее в неловкое положение. Ведь бросаемые им на нее отнюдь не скромные взгляды видела не только она одна, но и все те, кто проходил неподалеку. И, естественно, шли гадкие сплетни. Зачем ей это? Она в который раз подосадовала на беспринципность кардинала, допустившего такую двусмысленную ситуацию.

Несмело постучав, в кабинет после ее разрешительного «войдите» протиснулся звонарь, пугливый и набожный Вениран. Когда-то он мальчишкой пришел в монастырь еще при предыдущей настоятельнице, да так и остался. Отправлять его восвояси не стал даже кардинал – таким маленьким и жалким тот выглядел.

Оживал он только на колокольне, вызванивая такие красивые мелодии, что заслушивались даже пролетающие мимо птицы. Но от постоянного громкого звука он почти оглох и говорил медленно и громко. Вот и сейчас он почти кричал:

– Матушка настоятельница, беда у нас! – при этом его узкое личико сморщилось, будто он с трудом сдерживал слезы.

Уже предполагая, что это за беда, Фелиция громко спросила:

– Что случилось?

– Треснул наш самый главный колокол, старший, что главную мелодию вызванивает. Горюшко-то какое! – Вениран утерся рукавом, смахивая слезы.

Фелиция тоже пригорюнилась. Это в самом деле было очень неприятно. Огромный колокол висел на колокольне с момента ее постройки, и заменить его было весьма и весьма сложно. Да и возможно ли? Теперь, когда идёт война, мастеров, способных вылечить этот колокол или отлить новый, вряд ли найти. Да и металла, из которого лили колокола, сейчас не раздобыть – весь идет на оружие для уходящих в степь воинов. Что же делать?

– Можно ли его как-то починить? – спросила она у звонаря.

– Не знаю, я ведь не кузнец. – Уныло шмыгнул он носом. – Если только кого знающего позвать, может, что посоветует. Я же понимаю, сейчас никто для нас новый колокол не выльет, да и поднять его на колокольню мы не сможем.

– А большая ли трещина? – настоятельница попыталась выяснить размеры понесенного ущерба, но Вениран только пожал плечами.

– Да кто ж его знает? Я ж низенький, мне не видно. Слышу только, что дребезжит мой любимец, а что с ним, не пойму.

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, – пообещала Фелиция, прикинув, сможет ли она взобраться на самый верх колокольни, туда, где висят колокола.

Она поднималась туда только раз, когда впервые пришла в монастырь, уж очень неудобные были там ступеньки. Да и голова у нее кружилась от невероятной высоты. Но делать было нечего – чтобы звать мастера, нужно знать, что случилось. Придется подниматься, но попозже, сейчас слишком много дел.

Перед обедом все-таки решилась. Предупредила дежурившую у нее сестру Инез, тут же разохавшуюся и принявшуюся ее отговаривать от столь опасной затеи, и нехотя пошла к колокольне. Постояла возле нее, закинув голову и прикидывая, сколько времени займет это восхождение. Потом подобрала длинный подол рясы и медленно, сохраняя силы, начала нелегкий подъем.

В каменном круглом мешке, по которому змеей вилась истоптанная за несколько веков лестница, было сыро и душно. Фелиция начала задыхаться уже на пятом витке, не преодолев и четверти пути. Пришлось остановиться и отдышаться. В голове возникла запоздалая мысль, что не стоило ей идти сюда одной, стоило бы дождаться Роуэна или хотя бы взять с собой Венирана.

Переоценила свои силы, вот теперь и будет ползти теперь невесть сколько. Мелькнула даже мысль спуститься, но она отринула ее, как пораженческую. Раз уж начала, надо дойти до конца и самой выяснить, что случилось. Отдышавшись, снова, как упорный муравей, полезла наверх.

Добравшись до площадки с колоколами, присела на деревянную скамеечку перевести дух. Перед ней далеко-далеко простирались земли монастыря, хорошо была видна лежавшая гораздо ниже крыша храма с темными разводами ржавчины. Горизонт же был где-то вдалеке, спрятанный за легкими белыми облаками.

Фелиция не смела взглянуть вниз, боясь, что закружится голова. Колокола безмолвно висели над ней, внушая почтение своими огромными размерами. Отчего-то подумалось, что упадет такой вниз – и всем, кому не повезет оказаться на его пути, придется худо.

Поднялась, стараясь не обращать внимания на дрожь в коленках, и подошла к самому большому из них. Присмотрелась, но ничего не увидела. Обошла вокруг, не отрывая взгляда от потемневшего от времени металла. Ничего. Что же ей говорить кузнецу? Никаких изъянов не видно.

Решила ударить било. Может быть, тогда хоть что-то прояснится? Раскачав тяжелый язык, ударила в бок колокола. Сначала слабо, потом все сильнее и сильнее. Бросив звонить, снова пошла вокруг, и тут снизу что-то грохнуло, да так, что колокольня содрогнулась.

Фелиция испуганно бросилась к лестнице, но оттуда потянуло черным дымом, и она застыла, не понимая, что ей делать. Что внизу пожар, было ясно. Как ей спуститься? Она кинулась к перилам, но от одного взгляда вниз у нее закружилась голова. Преодолев тошноту, прикинула расстояние до земли. Нет, слишком высоко, ни спуститься, ни спрыгнуть.

Если б у нее была веревка, можно было бы попытаться сползти по конусовидному боку колокольни. Она лихорадочно осмотрелась. Нет, ничего похожего на веревки нет.

Снизу с лестницы вырвалось целое облако дыма с красноватыми искрами. Ей ничто не поможет. Фелиция опустилась на колени, закрыла глаза в ожидании неминуемой смерти и принялась молиться, вручая Господу свою грешную душу.

Подскакавший к монастырю граф Контрарио соскочил с коня и, не обращая внимания на запрещающие крики стражников, кинулся на площадь. Горела колокольня, и он судорожно перевел дух. Колокольня – это мелочи. Даже если ее и не восстановят, не страшно.

Но стоявшие вокруг колокольни рыдающие монашки его беспокоили. Он оглядел толпу. Фелиции среди них не было. Подбежав поближе к толпе, рявкнул:

– Что случилось? Где настоятельница?

Бледная до синевы послушница подняла тонкую руку, указывая наверх. И тут на колокольной площадке показалась Фелиция, посмотрела вниз и отошла, скрываясь из глаз.

Контрарио ужаснулся. Как она там очутилась? Что делает? Но выяснять это было некогда. У входа на колокольню вставшие в цепочку мужчины подавали друг другу ведра с водой, пытаясь залить пламя. Но, судя по гулкому эху, раздававшемуся в башне, огонь быстро шел наверх.

Времени терять было нельзя – вот-вот пламя доберется до верха и старые деревянные перекрытия не выдержат и пяти минут. Граф приказал немедля собрать под колокольней все мягкое, что найдут, и натянуть крепкое полотнище. Сам же, выхватив у ближайших стражников ведра с водой, вылил их на себя. Поняв, что он задумал, на него вылили еще с пяток ведер.

Весь мокрый, прикрывая нос рукавом, чтоб не задохнуться, он кинулся в дым. Видя это, сестра Шэрон, мучимая невыносимыми муками совести, задыхаясь, опустилась на колени. Зачем, зачем она послушалась Амелию Паккат? Но неужто та настолько зла, что приготовила столь страшную участь Фелиции и графу? Нет, не может быть, это роковая случайность!

Снизу лестница уже сгорела, лишь из стен торчали полуржавые металлические опоры для крепления ступеней, и граф медленно полез по ним вверх, невольно вспоминая свой сон, в котором ему пришлось выбирать между своей жизнью и жизнью любимой. Наяву, похоже, выбора и нет. Даже если он и каким-то чудом сумеет спуститься вниз вместе с Фелицией, все равно умрет от ожогов.

Но это его не страшило. Главное – успеть бросить вниз Фелицию, причем как можно дальше, чтоб она не ударилась при падении о наклонную стену башни. Дым ел легкие, но он упорно пробирался наверх, боясь только одного – сорваться вниз и не успеть наверх до обрушения колокольни.

Огонь встретил его уже на самом верху. Горело все – толстенные балки, на которых висели колокола, пол, дымились даже сами колокола. Не задумываясь, он ринулся в пламя, отыскивая Фелицию.

– Где ты? – выкрикнул обожженным ртом.

– Зачем ты здесь? – возле парапета поднялась фигура в черном.

Он кинулся к ней. Схватив ее, выкрикнул:

– Я тебя люблю! – глянув вниз, увидел кипу подушек и разных других мягких вещей, призванных смягчить падение.

Не задумываясь, с размаху кинул ее вниз. Хотел было прыгнуть следом, но не успел – пол под ним провалился, и он рухнул в горящий ад.

Фелиция приземлилась на натянутое одеяло, которое держали Роуэн и еще несколько его стражников, потом скатилась на гору мягких тряпок. Схватив настоятельницу, Роуэн крикнул:

– Уходите все скорее подальше!

Но рачительные монашки, подбежав, похватали принесенные вещи и только после этого убежали от пылающей колокольни. Роуэн, бережно, как ребенка, прижимая настоятельницу к себе, унес ее в безопасное место к стене собора. Она, обожженная, вся в дыму и гари, потрясенно смотрела наверх.

– Он погиб, его больше нет, – шептали ее окровавленные губы.

Внезапно раздался дикий смех.

– Амелия Паккат! – прорычал Роуэн. – Так это ее рук дело! Но кто пронес в колокольню самопальный заряд?

У Фелиции болело все, больно было и дышать, и смотреть. Но она не чувствовала телесной боли. В ее сердце билась одна безнадежная мысль – Джона больше нет! Он погиб, спасая ее! Как теперь она будет жить с осознанием этой своей страшной вины? Уж лучше б она погибла вместе с ним.

Амелия, откровенно радующаяся гибели ненавистного кузена, подошла почти вплотную к колокольне и потрясла кулаком, глядя вверх.

– Так тебе, мерзкий грубиян! И твою шлюшку-подружку я тоже отправлю на тот свет! И вас… – она обвела сумасшедшим взглядом в ужасе глядящих на нее людей, но дальше ничего сказать не успела.

Огонь подточил балки, на которых висели колокола. Крайний из них, самый большой, тот, что оказался невольным виновником пожара, оторвавшись, ударился о стену колокольни, отскочил и упал вниз, прямо на дико хохочущую женщину, раздавив ее в лепешку.

Наступила пораженная тишина. И в этой тишине на площадь ворвался Феррео на своей Агфе.

– Что здесь случилось? – спрыгнув, спросил он у державшего на руках Фелицию Роуэна.

– Эта сумасшедшая стерва устроила пожар, – Роуэн с надеждой подошел к королю. – Пострадала матушка настоятельница.

Феррео молча положил руку на голову Фелиции. Ее раны тут же затянулись, обожженная кожа приобрела здоровый цвет, и она смогла вздохнуть полной грудью.

– Как хорошо, что вы еще не уехали, ваше величество, – Роуэн благодарно склонил голову. – Не то бы…

– Я себя хорошо чувствую, Роуэн, отпусти меня, пожалуйста, – тихо попросила его настоятельница.

Он медленно, отчаянно не желая выпускать ее из рук, поставил на ноги. Подбежавшая сестра Инэз закутала настоятельницу в длинный плащ, скрывая обгорелые дыры на одежде, и увела за собой. Роуэн обездолено посмотрел им вслед.

– Погиб граф Контрарио, – тихо произнес он. – Я приехал слишком поздно, единственное, что успел – натянуть одеяло под колокольней. Он сумел сбросить Фелицию так, что она не ударилась об стену, но сам спрыгнуть не успел, перекрытия рухнули.

– Не скажу, что сильно скорблю о его кончине, – Феррео чуть принахмурился, – но, по крайней мере, погиб он достойно. И да, нам всем повезло, что я подоспел вовремя. К вечеру Фелиция бы скончалась. С такими ожогами не живут.

Роуэн побледнел и напрасно пытался вздохнуть. Король с сочувствием посмотрел на него и приложил ладонь ему ко лбу. Роуэн встряхнулся и задышал нормально.

– Не стоит переживать, ведь все обошлось, – спокойно заметил Феррео. – Но кто тут так орал?

– Амелия Паккат, – с ненавистью пояснил Роуэн. – Вот уж чьей смерти я откровенно рад. Отвратительная бабенка.

Феррео пожал плечами и промолчал. Он мало знал о делишках Амелии и относился к ней безразлично. Посмотрел по сторонам. Колокольня прогорела полностью, упавшие с нее колокола валялись на земле. Некоторые раскололись, но большинство были целы.

Над ними, как над малыми детьми, причитал низкорослый человечек, вытирающий ладонями безостановочно текущие слезы.

– Это кто? – Феррео направился к беспокойно втягивающей ноздрями воздух Агфе, ей претил стоявший в воздухе запах пожарища.

– Местный звонарь. Для него разбившиеся колокола – настоящее горе.

– В этом я пока помочь не могу, это все потом, – Феррео вскочил на кобылку, повернул к выходу из монастыря. – До встречи и будьте осторожнее!

Он ускакал, а одна из монахинь, опомнившись, воскликнула:

– Это же был наш король!

Забыв о пожаре и настоятельнице, все зашумели, удивляясь и восторгаясь. Роуэн пошел к домику настоятельницы, с горькой усмешкой думая, что еще недавно те же монахини что было сил ругали Ферруна за его безобразную манеру забирать себе все, что приглянется.

Фелиция в окружении монахинь, уже переодетая в новую рясу, безучастно сидела в кресле, уронив голову на грудь. По ее щекам текли слезы, но она этого не ощущала. Монахини сочувственно молчали, понимая, что ничем помочь не смогут. Войдя, Роуэн сделал знак, чтоб все вышли, и женщины неохотно повиновались.

Оставшись без чужих глаз, Роуэн опустился перед Фелицией на колени. Она его не видела, уйдя в себя. Он осторожно взял в свои ладони ее холодные руки и слегка сжал. Она подняла на него глаза, полные смертной муки. У Роуэна, чувствующего ее боль как свою, занялось сердце.

– Мне очень жаль, моя дорогая, – проникновенно сказал он дрогнувшим голосом. – Это ужасное несчастье. Но теперь уже никто не сможет помочь.

Она не отняла у него свои руки. Она даже не заметила, что он держит ее ладони.

– Это кара господня за мои грешные мысли, – срывающимся голосом прошептала она. – Я знала, что так делать нельзя, но все равно мечтала о том, о чем мечтать нельзя. Мне нельзя оставаться настоятельницей. Я уеду в дальний скит и буду молиться и днем, и ночью, чтоб Господь отпустил мои грехи.

В душу Роуэна будто кто-то воткнул острый нож. Но он лишь нервно сглотнул.

– Вас не за что карать, матушка. Мысли для того нам и даны, чтоб с ними бороться. Вы вели святой образ жизни, и не нужно думать иначе. Если вы уедете, что станется с нашим монастырем? И учтите, я все равно отправлюсь за вами, куда бы вы не уехали.

Фелиция несколько раз моргнула, приходя в себя. Заметив, в какой вольной позе перед ней стоит ее служащий и держит ее за руки, она торопливо поднялась.

– Не нужно так делать! – прохрипела пересохшим ртом. – Это недостойно ни меня, ни вас.

Роуэн медленно встал.

– Не буду, простите. Мне вас отчаянно жаль, матушка. Но все-таки не печальтесь так. Вы правильно сказали – все в руках Божиих.

Чувствуя отчаянную слабость, настоятельница была вынуждена снова опуститься на сиденье. Роуэн склонился перед ней, просительно заглядывая в глаза. Он был бы рад, если б граф Контрарио остался жив, только б не страдала та, которую он любил больше жизни.

– Дорогая, – начал он, но тут, прерывая разговор, распахнулась дверь и в келью стремительно вбежала королева.