Природа жестокости

Глава 17

Следующие несколько недель, как счастливое переполненное сексом помутнение. Роберт и я находим способы проводить вместе как можно больше времени, насколько это возможно. Когда у меня выходные, я обедаю с ним в его офисе, куда он заказывает вкусные деликатесы, некоторые из которых немного сытные, и мне не следует это есть, но я на седьмом небе от счастья, чтобы проявлять осторожность. Я никогда не чувствую недомогание, просто иногда небольшую усталость, ведь это не должно навредить моему здоровью. Или, возможно, моё счастье почему-то берёт верх над этим.

Ночью Роберт проскальзывает в мою комнату, раздевает меня догола и часами занимается со мной сумасшедшей, пылкой и страстной любовью. Я вспоминаю строки из песни «Я видел сон» про приходящих ночью тигров с их мелодичными голосами, как раскаты грома. Ласковый голос Роберта разносится, как гром, а его губы и тело оставляют отпечаток, овладевая мной.

Просто скажу, я не сплю столько, сколько спала раньше.

Когда Роберт во мне, у него есть такая привычка шептать мне на ухо пикантные штучки, типа «твоя упругая маленькая киска была создана для меня», или «мой член идеально подходит тебе». Я привыкаю к грязным разговорам (и нахожу, что мне, на самом деле, это очень нравится).

Его дыхание на моей коже, как таинственный и туманный дым. Кажется, будто Робу никогда не бывает достаточно, и честно говоря, мне тоже. Я становлюсь более уверенной в сексе, иногда даже играю ведущую роль и беру на себя инициативу. Всякий раз, когда я делаю так, у Роберта появляется такое выражение лица, будто он не смог бы возбудиться сильнее, если бы попытался.

Пару дней назад, утром, я проснулась и обнаружила, как Роб облизывает языком у меня между ног. Всё, что я смогла сделать — это потянуться, как кошка, и застонать от того, как великолепно это было. Наши тела постоянно вращаются друг против друга, в соответствии с тем, что мы хотим и в чём нуждаемся.

Прошло четыре недели, когда Роберт сдал анализы на венерические заболевания, чтобы убедиться, что незащищённый секс безопасен для нас. Результаты ещё не вернулись, но, очевидно, мы с нетерпением ждём тот день, когда они придут, чтобы быть вместе без всяких преград.

Когда иду на обследование к местному терапевту, то прошу врача о противозачаточных таблетках. Кажется, он колеблется, так как это может в какой-то мере повлиять на мой диабет, но я настаиваю и, в конце концов, врач даёт рецепт, говоря, что соответственно мне придётся произвести корректировку потребления инсулина. Затем он проверяет сахар у меня в крови и хмурится, глядя на промежуточный отчёт семейного врача, и отмечает, что уровень моего сахара не так уж хорош, как был.

Я подозревала, что так и будет, но об этом не беспокоюсь. Вместо этого я соглашаюсь быть более осторожной с сегодняшнего дня. В последнее время жизнь была бурной, и у меня не было такого же количества времени, чтобы планировать здоровое своевременное питание и упражнения, как раньше. Я раз или два забывала про инсулиновые инъекции, что совсем не похоже на меня. Это вредно, и обследование, как небольшой шок, который нужен мне, чтобы прийти в себя.

Я всё ещё не рассказала маме о Роберте и о том, что мы были вместе, ведь, если бы рассказала ей, вероятно, она прилетела бы в Лондон и за шиворот утащила бы меня домой. Работая в полиции, она всегда думает, что лучше для других.

Иногда я ей звоню, и она читает мне ещё одну лекцию о необходимости быть осторожной, когда я в городе одна, и осмотрительней заводить новых друзей, потому что они могут оказаться психами. Мне кажется, я кричу на неё, говоря, что она не может всегда продумать жизнь в идеально правильном соотношении. Так иногда ваши эмоции наполняют вас до точки взрыва, и вам приходится следовать за ними туда, куда они хотят вас вести.

Конечно, как ни удивительно, я никогда не говорю этого. Мама — самый худший человек, с кем можно спорить, потому что она блестяще сохраняет спокойствие и хладнокровие, а я наоборот. У неё есть способ заставить себя быть неуверенной и неуравновешенной. Я часто начинать кричать, а лицо покрывается красными пятнами.

В последнюю неделю июля Олимпийские игры в самом разгаре, и город кажется сумасшедшим местом. Во время регулярных визитов Уголка ораторов в Гайд-Парке я вижу людей со всего мира и слышу ещё более страстные споры, чем раньше. В воздухе стоит гул. Или, может быть, это просто потому, что я так сильно люблю Роберта, и мне кажется, тону в собственных гормонах и телесных химических реакциях. Внезапно всё кажется красочным и ярким.

Однажды днём Саша просит меня посидеть с ней, пока разговаривает по скайпу с мамой. Это грандиозное событие. Она собирается открыться ей. Лиз сидит перед камерой старого компьютера на кухне, нервно уставившись в него, и явно думает, у нас плохие новости.

Я не могу осуждать её.

У Саши очень серьёзное лицо, будто она собирается признаться в убийстве. Мне ещё предстоит многое сделать, чтобы показать подруге, что ей не нужно стыдиться того, кто она есть.

— Привет, девочки, вы хорошо выглядите, — говорит Лиз, беспокойно двигаясь из стороны в сторону на стуле.

— Спасибо, Лиз, — говорю я, пытаясь казаться настолько весёлой, насколько это возможно, чтобы свести на нет мрачное настроение Саши.

— Мама, — хрипит Саша, — я кое-что должна рассказать тебе.

Знаете, Саша действительно делает над собой усилие, когда называет свою мать «мамой», а не по имени.

— Что такое? — тихо и немного взволнованно спрашивает Лиз.

Несмотря на то, что Лиз и моя мама лучшие подруги, они совершенно разные. Лиз легкомысленная и не умеет скрывать свои чувства, в то время как моя мама «эмоционально недоразвитая». Она говорит отчасти прямолинейно и, по сути. Знаю, она любит меня, просто не способна показать это обычным способом. Вместо того, чтобы обнять меня, как это часто делала моя бабушка Пенни, мама сурово похлопает меня по плечу или молчаливо кивнёт в знак одобрения.

Издав глубокий вздох, Саша прямо выдает.

— Я лесбиянка.

Лиз удивлённо кашляет.

— Что это было, милая?

Саша начинает молоть вздор, теребя край футболки.

— Я пытаюсь быть нормальной и просто рассказать людям, поэтому сейчас я говорю тебе, мама. Я — лесбиянка, и мне нравятся девушки.

— Ох, — говорит Лиз, широко раскрывая глаза и кивая головой. — Право, — слабая улыбка появляется на её губах, и она смеется. — Ради Бога, Саш, я думала, что ты собираешься сказать мне, что тебя обвиняют в вооруженном ограблении. Это замечательно. Я рада, что ты рассказала мне. Честно говоря, я всегда подозревала, что это так.

Саша возмущённо вскидывает руки, и я заливаюсь смехом.

— Чёрт побери, все уже знают?

— Саша, поменьше чертыхайся, пожалуйста, — говорит Лиз, кривя губы с отвращением.

— Ой, да ладно, ты не можешь ругать меня за это, ведь потом пойдёшь и сама это произнесёшь, — с юмором говорит Саша.— Никакие добавления не делают это неожиданно целомудренным.

И вроде бы всё снова нормально. Мы болтаем с Лиз ещё час или около того. Когда «всплывает» вопрос о том, чтобы рассказать об этом отцу, я ожидаю, что Саша отмахнётся от него, но к удивлению, девушка не делает этого. Она прямо садится и сообщает нам, что собирается рассказать ему в следующее воскресенье, когда пойдёт к нему на ужин. Саша также заставляет меня пообещать, что я пойду с ней для моральной поддержки, а я отвечаю, что буду рада.

Мы прощаемся с Лиз и устраиваемся поудобнее на кровати Саши.

— Итак, как теперь ты себя чувствуешь, когда открылась маме? По-моему, мне следует испечь торт или что-то в этом роде, чтобы отпраздновать.

Она смеётся, качая головой.

— Без тортов, пожалуйста. Хотя это приятно, наконец, я стала зрелым взрослым человеком. Кто бы мог подумать, что, на самом деле, это было во мне, а? — говорит она, поднимая телефон и просматривая сообщения.

Я киваю и улыбаюсь, радуясь, что подруга счастлива.

— Хотя мне ещё предстоит пройти длинный путь, — продолжает она, и её настроение немного мрачнеет. — Есть одна девушка-барменша, которая мне нравится в том месте, где я по утрам пью кофе перед работой. Светлые волосы, очень красивая, но, всякий раз, когда я пытаюсь поговорить с ней, то просто чувствую себя гнусной лесбиянкой, похотливо глазеющей на натуралку.

— Откуда ты знаешь, что она натуралка? — с любопытством спрашиваю я.

Саша наклоняется ко мне.

— Ну, она всё время носит такие облегающие платья с цветочным принтом.

Я хлопаю её по руке.

— Саш! Это не значит, что она натуралка. Просто посмотри на Порша де Росси. И вообще, ты из тех лесбиянок, которые смогли бы превратить даже натуралку в бисексуалку.

Она ухмыляется и поближе наклоняется ко мне, хрипло спрашивая:

— О, неужели. Ты пытаешься сказать мне что-то, Лана?

В этот момент Саша очень напоминает мне Роберта, что по-настоящему страшно.

— Заткнись! Ты знаешь, что я имею в виду, — хихикаю я, отталкивая её.

Она смеётся и снова прослушивает свой телефон.

— Я не знаю. Ты встречаешься с моим братом-близнецом. Возможно, это просто потому, что ты тайно хочешь меня, а он наилучшая альтернатива.

Роберт не наилучшая альтернатива, он единственный, но я не говорю ей этого. Не хочу докучать людям с моими новообретёнными и неясными чувствами к нему.

Я долго смотрю на неё в изумлении, пока Саша не поднимает взгляд от телефона.

— Эй, я просто шутила — прими успокоительное. Мы знаем, что я была непристойно влюблена в тебя. Кажется, я проведу остаток жизни с неадекватной любовью к своим друзьям, тайно умирая в душе.

Я стараюсь не думать об этой последней фразе. Неужели она умирала в душе, когда мы были подростками? Вместо этого я поджимаю под себя ноги и сажусь прямо.

— Ты не можешь допустить, чтобы это случилось. И единственный способ быть открытой, если тебе кто-то нравится. Чёрт, Саша, ты живёшь в Лондоне. На каждом углу есть лесбиянки. Тебе нужно выйти и познакомиться с ними.

— Хорошо, хорошо, — говорит она, поднимая руки. — Я приглашу на свидание девушку-барменшу и увижу, что она скажет. Худшее, что может произойти, это то, что она сожалеет, но меня это не волнует.

— Точно! — с энтузиазмом говорю я, давая ей «пять».

Саша делает то же самое в ответ, хотя бросает на меня взгляд, дающий понять, что я очень странный человек.

Вечером перед большим «откровенным» ужино в доме Алана на Хампстед-Хит я стою в спальне, сворачивая чистую одежду, которую только что вынула из сушилки. Это был напряжённый день, и я вообще с трудом встретилась с Робертом.

Спустя мгновение чувствую, как сильные руки Роберта обвивают меня, и запах его одеколона: «Армани Код». Иногда мне нравиться брызгать немного на себя просто так, чтобы это напоминало мне о нём, когда Роб не со мной. Даю слово, это не так странно, как кажется.

Обвивая одной рукой за талию, он толкает меня так, что я нагибаюсь и ударяюсь руками о поверхность кровати. Роб опускается к моим ногам, разводит их и шуршит пальцами по моим трусикам под юбкой. Расстегнув молнию, мужчина стягивает с меня юбку. Я даже не удосуживаюсь спросить, что он делает, потому что уже знаю. Я тоже сегодня скучала по нему.

— Хмм, — бормочет он, нежно хлопая меня по заднице.

Роб оттягивает мои трусики в сторону так, что может засунуть в меня палец.

— Уже мокрая, — продолжает он, всасывая воздух сквозь зубы.

Мужчина погружает ещё один палец, и я вздыхаю, затем вводит третий, полностью заполняя меня.

— Пожалуйста, — хнычу я.

Роб продолжает водить туда-сюда до тех пор, пока я не поднимаюсь и не начинаю умолять войти в меня. Он хватает меня за талию, кажется, Роб легко может обхватить её ширину своими большими руками.

— У тебя самая совершенная задница, которую я когда-либо видел, — говорит Роб мне, искушающим тоном.

Сильно прижав свою эрекцию к моей попке, Роб скользит рукой между моих ягодиц и проводит по месту, которого прежде не касался. Я дергаюсь в ответ, но он подносит другую руку вперёд, чтобы успокаивающе потереть мой живот, успокаивая, будто я нервная лошадь или что-то в этом роде.

— Роберт, нет, — нервно прошу я.

— Шшшш, — говорит он хриплым голосом. — Просто дай мне...

Следующее, что я слышу — это расстёгивающуюся молнию его брюк.

— Вчера я получил результаты, — шепчет Роб, проводя языком по моей шее.

Я даже не способна реагировать на то, что он говорит. Всё, что я знаю — это то, что взорвусь, если Роб ничего не сделает, чтобы сокрушить эту нездоровую потребность во мне.

Он готовится и проникает в меня, описывая пальцами круги вокруг моего заднего прохода. Я сразу же осознаю разницу, чувствуя его в себе без презерватива, и насколько это лучше. Как правильно это ощущается.

— Господи Иисусе, это чертовски божественно, — стонет Роб.

Потянув меня обратно к себе за шею, мужчина быстро ударяет по мне и ворчит. Я теряюсь в ритме, не понимая, что его большой палец давит на мой анус, описывая круги вокруг него, и совсем чуть-чуть проскальзывает внутрь.

— Чёрт, — ругаюсь я. — Это... это...

— Неожиданно, но приятно, — подсказывает Роберт, задыхаясь. — Я хочу претендовать на каждую часть тебя.

— Да!

— Тебе нравится это, красивая? — спрашивает он, покусывая мочку моего уха.

— О, Боже.

— Просто чувствуй это, — говорит Роб мне и, кажется, что он везде, его голос, тело, полностью покрывающий каждый дюйм меня.

Мужчина всё глубже продвигает большой палец, а я никогда и не знала, что что-то запретное может быть таким приятным, особенно в сочетании с толчками его пениса внутри меня.

Роберта опускает голову в ложбинку моей шеи, и когда кончает, впивается зубами в мою кожу. Я пытаюсь приглушить свои крики, но они вылетают громко и неуверенно. Он выходит из меня и крепко стискивает, сильно прижав мою спину к себе, а затем начинает кружить по моему клитору и, спустя секунды, я кончаю.

Откинув одеяло, Роб поднимает меня на кровать и вынуждает лечь ему на грудь. В тёмном безмолвном доме, я чувствую себя удовлетворённой и целостной. Я долго переживаю случившееся, только чтобы убедиться, что заснула, и мои мысли соединились с моими мечтами.

На следующее утро я не чувствую себя замечательно. Слабость в теле, и я просто хочу остаться в постели и отдохнуть, но знаю, что сегодня нужна Саше, поэтому делаю хорошую мину и иду на прорыв. По дороге к Алану она лихорадочно покусывает ногти, сидя на заднем сидении в машине Роберта. Я поворачиваюсь, протягиваю руку с переднего сидения и сжимаю её руку в своей.

— Эй, мы пойдём на церемонию закрытия Олимпийских игр на следующей неделе, — говорю я ей. — Это будет удивительно. Почему бы тебе просто не думать об этом, а с нетерпением ожидать и перестать беспокоиться о том, как отреагирует твой отец?

Она стискивает мои пальцы и безрадостно смеётся.

— Тебе легко говорить. Твой отец не Алан Филипс — профессиональный распространитель неприятностей.

У меня вообще нет отца, но сейчас не время говорить обо мне.

— Ладно, ну, как насчёт этого? Если твой отец скажет что-то, что причинит тебе боль, я двину ему между ног.

Она нежно улыбается мне, а Роберт шутливо предупреждает:

— Ты не сделаешь ничего подобного. Отец никогда не испугается судебного процесса или двух. О, и говоря об Олимпийских играх, — говорит он, изгибая бровь на Сашу в зеркало обзора заднего вида, — ты уже решила, кому отдашь те лишние билеты?

Вздохнув, Саша закатывает глаза.

— Хорошо, ты можешь взять один. Какой бы я была сестрой, если бы отказала тебе, а?

Роберт качает кулаком в знак победы, отвечая:

— Очень, очень плохой сестрой на самом деле.

Когда мы добираемся до дома, Мелани открывает дверь в потрясающем облегающем персиковом платье. Она видит руку Роберта на моём плече, и я замечаю еле различимое раздражение на её губах. Можно подумать, она с Аланом для того, чтобы добраться до его сына или что-то подобное. Ну, это и ещё деньги.

Она приветствует нас. Мы проходим в роскошную гостиную и садимся, а кое-кто, кого можно охарактеризовать только как дворецким, приносит нам напитки. Чувствую себя, будто я только что вышла на съёмочную площадку «Аббатства Даунтон».

Алан разваливается в кресле, потягивая из бокала шерри. Мы ведём вежливую беседу, пока не возвращается дворецкий, сообщая, что ужин накрыт. В столовой Роберт отодвигает мне стул, и я моментально думаю о нём, как о безупречном джентльмене, прежде чем тот прошуршит пальцами по моей попке. Ладно, возможно, не безупречный.

— Итак, Саша, милая, расскажи мне, что происходит на работе? Я видел ещё одну твою статью в газете на прошлой неделе, очень хорошо написано! — гордо восклицает Алан.

Статья, о которой он упоминает, опять была о Молли Уиллис, и как вся негативная реакция прессы о выкидыше стала причиной её депрессии. Она пыталась выпить целый флакон лекарства, очевидная попытка самоубийства или крик о помощи, и сейчас госпитализирована в реабилитационный центр небольшого монастыря для лечения.

Знаю, она просто ещё одна молодая знаменитость среди десятков тех, кого пресса съедает заживо, но по некоторым причинам, я не могу перестать думать о её истории. Возможно, потому, что слежу за ней с самого начала лета. Мне никак не удается выкинуть из головы режущую природу жестокости, вылитой на неё, как высоко вознесли и обожали, а потом швырнули в пучину, где акулы могут сожрать девушку живьём.

Не только это, но на самом деле, никому нет дела. Не совсем. Люди читают истории о ней, и их реакция немного больше, чем пожатие плеч и «эээ, она это заслужила».

В каком мире мы живём, где уровень сочувствия у людей опустился так низко?

Неужели мы так пресыщены и безразличны ко всему, что больше не имеем истинной способности к состраданию?

Эти мысли занимают меня, и теории, которые возникают из них, кажутся в некоторой степени важными, будто я на грани момента «эврика!», где внезапно точно пойму, почему так озабочена.

Когда возвращаю внимание к разговору, то нахожу, что Саша вводит отца в курс своих дел на работе. Роберт сидит рядом со мной и довольно очевидно под столом выбрасывает вперед ногу, пиная Сашу. Она сердито смотрит на него, а он расширяет свои глаза, как бы говоря: «Скажи ему!»

Подруга откашливается, и у неё краснеют щеки.

— Эээ, в настоящее время у меня есть кое-что ещё, что я хотела рассказать тебе.

Алан широко улыбается, расправляя салфетку себе на колени.

— О, неужели, что это? Тебя выдвинули на повышение?

— Нет. Это что-то более личное.

Внезапно улыбка Алана исчезает, и он расправляет плечи.

— Саша, ты знаешь, я не люблю говорить о таких вещах за ужином. Расскажешь позже, — говорит он, отмахиваясь от неё.

Вижу, как у Саши увлажняются глаза, и немедленно испытываю желание обнять и вытащить её отсюда. Она проглатывает комок в горле, смахивая слёзы.

— Нет, отец, — сурово говорит она. — Я хочу рассказать тебе сейчас.

— Саша, — предупреждает её Алан, хмуря тёмные брови.

Невежественная Мелани, как всегда, перебивает:

— Дай ей сказать, Алан. Давай, я хочу услышать её новости.

Саша сверлит взглядом Мелани, и если бы взгляд мог бы убить, она была бы мертва. Затем девушка переводит пристальный взгляд к отцу и резко вдыхает, прежде чем выдохнуть.

— Я хотела рассказать тебе, отец, и уже рассказала маме на прошлой неделе, — это то, что я лесбиянка.

— Саша! — восклицает Алан, вставая в негодовании и подходя к ней. — Пошли в мой кабинет со мной. Сейчас.

Мелани мямлит сама себе: «Боже мой», выглядя ошеломлённой и наивной.

— Нет, отец. Я не позволю тебе разрушить это. Я призналась тебе. Дело сделано. Теперь ты можешь принять или нет. В данный момент меня это не волнует.

— Ну, в таком случае, тебе лучше уйти.

— Отец! — взрывается Роберт, поднимаясь и хлопая руками о стол. — Ты серьёзно?

Входит дворецкий и выносит тарелки с горячей едой, понимая, что семейный конфликт полным ходом, поэтому поворачивается на каблуках и уходит. Я бы поаплодировала его профессионализму, если бы не беспокоилась о Саше.

— Да, я невероятно серьёзен. Твоя сестра знает, что я не позволяю такого рода штучки. Она делает это, чтобы досадить мне.

Роберт недоверчиво смеётся.

— Ты думаешь, она рассказала тебе, что лесбиянка, чтобы досадить тебе? Папа, да ты бредишь.

— Не вмешивайся, Роберт. Ты не в том положении, чтобы говорить.

Саша отходит к стене, опустив плечи, когда Роберт и его отец принимают боевую стойку.

— О, да, и что это должно означать?

— Это значит, что ты не укладываешься в сроки на работе в течение нескольких недель. Не думай, что я не заметил. И я точно знаю, это все потому, что ты проводишь всё своё время с этой маленькой штучкой.

Чувствую, что хочу исчезнуть, когда Алан останавливает неодобрительный взгляд на мне. Неожиданно у меня появляется возможность непосредственно испытать крошечный проблеск того, с чем Саша и Роберт имеют дело всю жизнь.

— Какого чёрта это имеет отношение?

— Это значит, если ты не сядешь, не заткнешься и не начнешь делать работу, за которую я тебе плачу, тебя уволят с позором.

Саша наклоняется и хватает Роберта за руку.

— Ну же, Роб. Давай просто уйдём. Мы не должны выслушивать это. Он нам не нужен.

Брат и сестра долго смотрят друг на друга, будто приходит нежданное озарение, что это правда, они не нуждаются в одобрении своего отца, чтобы жить своей жизнью. Моё сердце бьётся быстро, просто наблюдая за ними.

Потом нежданно-негаданно Роберт смеётся.

— Ты права, Саш. Ты чертовски права.

Он подходит ко мне, помогая встать с места, и делает знак Саше, выйти первой из дома.

— Вернитесь сюда сию минуту, — требует Алан, следуя за нами в прихожую.

— Что? Только минуту назад ты велел Саше уйти. Мы вернёмся, когда ты перестанешь быть такой ханжой, — язвительно говорит Роберт.

— Ты забыл, под чьей крышей вы живёте?

— Утром мы съедем, если это то, чего ты хочешь, — говорит Саша с примесью злости в словах.

— Это не то, что я имел в виду, — отвечает Алан, сбавляя обороты. — Просто вернитесь в столовую, мы можем обсудить это.

— Отец, я устала. Знаешь ли ты, сколько потребовалось силы воли, чтобы сегодня прийти сюда и сказать тебе то, что я сказала? А потом ты кричишь и разрушаешь все мои надежды. Я должна идти.

— Саша, — умоляет Алан.

Выражение её лица немного смягчается.

— Нет, папа. Я не могу сделать это. Ты отреагировал так, как ты это сделал, и я просто не могу быть рядом тобой прямо сейчас.

С этими словами она выходит за дверь. Алан хватает Роберта за руку, а другой рукой ерошит его волосы.

— Послушай, сын. Скажи ей, что я прошу прощения. Я просто... она должна была сказать это мне наедине, а не за ужином перед Мелани и всё такое.

Роберт быстро убирает руку.

— Это чертовски неважно, даже, если бы она объявила об этом пред чёртовой Палатой Общин, папа. То, как ты говорил с ней, было настолько отвратительно, что я не могу разрушить это даже для тебя. Ты думаешь, что все остальные — это проблема, мы не соответствуем твоим стандартам, когда на самом деле, проблема внутри тебя, и пока ты не научишься изменять свои нелепые взгляды, проблемы будут продолжаться.

Алан хлопает глазами на своего сына, округляя их. Возникает долгое молчание и, в конце концов, он изрекает, упав духом:

— Просто скажи ей, что я сожалею.

Роберт качает головой, как будто разочарованный.

— Да, я скажу ей, — его слова получаются резкими, и он уводит меня из дома.

Поездка домой на машине происходит в тишине. Я сижу на заднем сидении с Сашей, молчаливо держу её за руку и пытаюсь дать понять, что всё будет хорошо.

— Какого чёрта... — издает Роберт, когда мы подъезжаем к дому.

Я слежу за его пристальным взглядом на широко распахнутую входную дверь.

О, чёрт. Нас обокрали.

Этот день действительно не мог стать ещё хуже.

— Одна из вас забыла закрыть дверь, когда мы уезжали? — спрашивает Роберт с ложными надеждами.

Саша говорит:

— Нет, я точно помню, что запирала её.

Секунду или две мы обмениваемся взглядами и выходим из машины.

— Обе оставайтесь здесь и позвоните в полицию. Я проверю, находятся ли они внутри.

Я удерживаю его.

— Нет, ты не можешь идти туда. Что, если они вооружены?

Мы слышим шум падающей на пол мебели, доносящийся изнутри, и прежде чем я могу остановить его, Роберт бросается в дом. А Саша и я бежим за ним. Шум доносится сверху, и мы перескакиваем через ступеньку.

Поочередно просматривая каждую комнату, наконец, мы находим источник разгрома, который доносится из комнаты Роберта. Шум стекла, ударяющегося о стену и разлетающегося вдребезги, звучит у меня в ушах.

Роберт осторожно открывает дверь, стоя передо мной и Сашей, чтобы заслонить нас. Внутри мы обнаруживаем обезумевшую Кару. У неё безумные тёмные глаза, и она стоит посреди разгромленного владения Роберта, самодовольно держа его камеру в руке.

— Ну, ну, ну, — с удовлетворением говорит она пронзительным голосом. — Вы двое в каком-то смысле сексуальные извращенцы, не так ли?

Её пристальный взгляд переходит от меня на Роберта и обратно, когда она прокручивает снимки. Меня поражает, как кувалдой то, что она просматривает снимки, где он снимал меня, те, которые, я всегда думала, увидит только он.

— Кара! Что, чёрт возьми, ты делаешь, чокнутая? — шипит Саша, со страхом глядя на побоище, учинившая эта маленькая женщина.

— Твой брат украл то, что принадлежит мне. Я только пыталась вернуть это, — говорит Кара, насупившись.

— Господи Иисусе, Роб. Что ты сделал на этот раз? — спрашивает Саша, поворачиваясь к брату.

Не обращая на неё внимания, он устремляет пристальный взгляд на Кару и требует:

— Отдай это прямо сейчас.

Внезапно я чувствую, как моё тело начинает дрожать, а руки трясутся. Мысль, что у Кары есть те снимки, и она покажет их другим людям, наполняет меня ощущением острой тревоги. Я хватаюсь за грудь, поскольку моё сердце бьётся сильно и быстро.

Пот струиться по мне, и я покачиваюсь, будто только что пробежала марафон. У меня сжимается горло от жажды и темнеет в глазах. Затем давление тонны кирпичей падает на меня, и я смутно понимаю, что падаю в обморок. Потеряв все силы, я вскрикиваю от дурноты, и Роберт встревожено быстро поворачивается ко мне лицом. Кара использует его сиюминутное отвлечение, чтобы убежать, сжимая камеру в руках, и выскакивает из комнаты.

Роберт ловит меня в свои объятия, и я падаю на пол.