Продавец санге

Глава 11

Стычки и ссоры с Шепардом, подготовка к операции отнимали самое важное — сосредоточенную уверенность в своем успехе. Я дико нервничала. Чтобы укрепить себя, я все чаще вспоминала о том, зачем пошла в трансплантологию.

Я пошла, потому что меня поддержал отец, считая, что дар жизни — самая великая ценность после Учения. Люди слабые существа, они хотят жить вечно. А вечности нет, есть структуризация времени. Все проживают его, организовывают тем, что растут, учатся, заводят семьи, детей, делают карьеру, а потом выходят на пенсию. Единицы из них способны занять себя вне рамок общества, структурировать свое время жизни так, чтобы прожить сто лет и больше. Люди не знают, чем себя занять, не догадываясь, что душа должна трудиться, тогда и дело в материальном мире найдется. Несовершенство мира и тел крадут у горемычных и без того неструктурированное время, и они умирают, их тела и органы отказывают до того, как они успеют осознать, узнать, что есть вдохновение духовного огня, способного дать силу жить.

Трансплантация — шанс получить время. Успеть завести семью, потомство, сделать то, что хочется. И мне тоже хотелось использовать шанс. Шанс стать матерью. Я верила, что рано или поздно появиться программа, и я смогу участвовать, и тогда я выношу собственного ребенка, дам ему имя и буду растить. Поэтому я пошла в хирургию и трансплантологию.

Операция по изъятию и пересадке была назначенная на девять утра, когда я вошла в операционную, Шепард уже ждал со своей командой. Донор молодая женщина.

Я взяла скальпель, собралась с духом и провела разрез от ямки на ее шее до лобковой кости. Вошла в брюшную полость. Команда Шепарда приступила к извлечению сердца, вооружившись пилой, раскрыла грудную клетку.

Началась работа.

Каждый занимался своим. Я все делала пошагово. Вскрыла живот, сдвинула входящую ободочную и двенадцатиперстную кишку, обнажая аорту и полую вену, перетянула аорту, готовясь к катетеризации. Отделила печень от диафрагмы и забрюшинного пространства, аккуратно рассекла ворота печени и, найдя желчный проток, разрезала его, давая желчи вытечь, а затем отделила ренальные вены и артерии, ведущие к почкам.

К тому моменту команда Шепарда, извлекавшая сердце, сняла хирургические костюмы и стояла у нас за спинами. Им хотелось быстрее пойти отдохнуть перед вторым этапом работы с реципиентом, но скорее всего Шепард велел оставаться до конца.

На секунду я прервалась, пока мои ассистенты трудились над тем, чтобы поместить в аорту трубку для введения в полости организма кардиоплегического раствора, останавливающего биение сердце.

— Не трогай! — громогласно заорал Шепард, что есть сил.

Все замерли на месте. Я рывком отодвинула стерильный занавес, открыв лицо донора. Вздрогнула.

— Закрой! Быстро!

Я узнала это лицо. Видела его. Лицо девушки из московского офиса компании. Красивая брюнетка с шоколадным оттенком волос, работающая на ресепшене. Кристина.

— Вернись! Я сказал на место!

В это время перерезали полую вену прямо перед входом в сердце, и кровь хлынула внутрь тела, заполняя грудную полость, выхлестываясь вокруг, брызгая на наши костюмы, заливая пол.

Остальные операции я делала на автомате, не заметив, как покалывают пальцы, когда мы откачали кровь и заполнили раствором, сохраняющим органы, засыпали брюшную полость донора колотым льдом. Органы Кристины были вырезаны, промыты и бережно уложены в стерильную емкость. Я не могла не думать о ней.

Как именно она погибла? Понятно, что многие сотрудники, работая в такой структуре как «Сафино», имели более глубокое, а главное грамотное понимание о современном донорстве. Эти люди понимали, что своей смертью они могут спасти не одну, а несколько жизней. Даже после смерти неся в мир добро через других людей. И если бы не упорное сопротивление Шепарда, я бы не была так удивлена. Ведь донор не звезда, не светское лицо и не член богатой семьи, не желающей огласки. Или нет? Времени на рассуждения не оставалось, мы должны приступать ко второй части операции.

Руфус.

Накануне у него поднялась температура, и отказали почки, теперь он находился на диализе и впал в кому. На время операции мы с Шепардом забыли разногласия, работая слаженно, как единая команда под негромкую музыку, льющуюся из динамика плеера.

Все шло, как по маслу, сделали разрезы, его печень на счастье не запуталась в рубцовых тканях, выглядела травмированной, уменьшенной, но добраться до нее оказалось легко. Моя команда углубилась в брюшную полость, откачала пять литров жидкости, называемой «асцит», что являлось нормой для таких видов поражения, оценили ее. Ведь сколько бы мы не делали снимков МРТ, никогда не знаешь, что внутри. И не смотря на кровавость операции, та прошла успешно. Когда же дело дошло до почек, Шепард, до этого по плану занимающийся своими органами, зашипел на меня.

— Удаляйте все.

Не поняв его, я замерла, наблюдая, как с кончиков пальцев стекает кровь Руфуса. И это волнует меня. И сильно.

— Обычно же оставляем.

Если орган может работать, почку просто досаживали на намеченное с точки зрения врача место, не трогая старую, это могло со временем, когда часть нагрузки будет снята, восстановить орган.

Я проигнорировала Шепарда и закончила зашивать.

Почка ожила, начав вырабатывать мочу, и уже собралась снять второй зажим, как тот грубо схватил меня за запястье, чуть не опрокинув на реципиента.

— Если ты сейчас же не вырежешь у него старую почку, клянусь тебе, это будет твоя последняя операция. Ты поняла? — проклекотал он, грозно зыркая глазами.

Пациент от такого действия не приобретал никаких выгод. Более того, мог получить в будущем ущерб, если по каким-нибудь самым разным причинам его донорская почка откажет.

Мне стало совершенно нечем дышать от злости. Надоело, слишком долго я вела себя, как хорошая девочка. Нервы и так на пределе, усталость добила, и я, яростно дыша, испепелила Шепарда взглядом, рявкнув:

— Ты, мать твою, клятву Гиппократа принес!

Шепард выглядел, как обезумевший маньяк, даже по тем кусочкам кожи, что были не закрыты маской, шапкой и костюмом, виднелось, как он покраснел, обозлившись.

— Вон! Пошла вон, сука! — он начал пихать меня к двери, пока не выставил прочь, захлопнув дверь. Вопил он так, что слышал весь этаж.

— Не пускать ее на порог!

Нервы вконец сдали, и, сев на корточки, я зарыдала. Разве возможно так работать. И сколько так можно работать? Подбежали медсестры, персонал. Кто-то принес воды.

Там, в операционной, оставалось только зашить Руфуса и доставить в реанимацию. Я кое-как поднялась. Взяла себя в руки, и пошла заполнять бумаги и отчет о проделанной работе, ненавидя Шепарда до глубины души.

Покончив с бумажной волокитой, когда стемнело, усталая, притащилась домой, считая, что это был один из самых тяжелых дней в жизни. Но раз пациент жив, не самый тяжелый, философски решила я.

Стоило переступить порог дома, как налетел Андрей. Пьяный, на взводе, он без лишних разговоров потащил за руку в спальню, на ходу раздевая.

— Андрей, — возмутиться не было сил.

Пока тащил, он даже не удосужился включить ночник, и я второпях собирала синяки по углам.

— Что происходит, ты можешь объяснить?

— Да. Хочу тебя, — сообщил он, лихорадочно расстегивая пуговицы на штанах, стаскивая их и цепляясь пальцами за лифчик. — Прям очень. Не могу ждать.

— Стой, пожалуйста, ну подожди, — попыталась отбиться я, пока он дергал, обнажая груди. — У меня был кошмарный день.

Трусики затрещали в пальцах, обозначая, как ему все равно. Мокрые губы впились в рот, вяло и потрясенно ответила, не в силах отказать ему и не в силах поддержать его, чувствуя, что еще немного и завою. Да что ж за день такой.

Он опрокинул нас на кровать, повалившись сверху. В душе будто кто-то выжигал, долго и старательно, и теперь там образовалась дырка.

- Ну давай, писечка. Не будь бревном, шевелись, — кряхтел он. — Ты как ведро с песком.

Я устало закрыла глаза, чувствуя текущие струйки слез на висках, голове, ощущая дикую, бесконечную пустоту, резь от причиняемой боли внизу, тяжесть тела. И ведь не насилует, любит, любит как умеет. Хотелось одновременно и умереть и заорать. Я не хочу тебя. Но у нас так давно не было секса, нужно было пересилить, заткнуться и стиснуть зубы.

— Представь что-нибудь хорошее. Давай! Будь плохой девочкой.

Перед глазами встал образ Марса. Как он стоит у дерева в парке. Его расслабленный и в то же время напряженный вид, красивое лицо, тело, губы. Представить, как не муж надо мной сейчас надрывается, а Марс. Его руки гладят, мнут, а член вдалбливается внутрь. И ведь помогло. Я глубже задышала, чувствуя, как внутри от движений становиться жарче. Мааарс. Руки гладят по голове, путаются не в светлых, а в черных, как смоль, кудрях. Пальцы чувствуют скульптурные черты лица, обводят контуры губ, угадывая подушечками обозначившуюся щетину. Тело отзывалось на ласки. Но видимо и верно, день не мой.

Андрей выдохся и повалился на спину.

— О, не могу больше, — простонал он, не способный кончить из-за алкоголя в крови. — Мил, давай ты сверху.

Закрыла глаза. Затем открыла и посмотрела на мужа.

— Надеюсь, ты кончил, — обозначила я, не особо заботясь об ответе.

— Да, конечно, — солгал тот, несколько удивленный, чуть пришел в себя. — Как дела на работе?

— Нормально, — я откатилась от него, растянувшись рядом, чувствуя, как тело расслабляется и восстанавливается дыхание.

Мы молчали. В голове ни одной мысли. Он включил ночник, и комната осветилась тусклым светом.

— Ты меня прости, наверное, резко. Я не мог больше ждать. Столько времени без…

— Могу я тебя попросить об одолжении? — я разглядывала причудливые тени на потолке от листвы за окном.

— Да, проси о чем хочешь.

Теперь, когда он протрезвел, слышались нотки вины в голосе.

— Не делай так больше никогда. Я совсем не хочу тебя. Ни капли.

Вместо этого, он вдруг вспомнил, что он муж, решивший, что пора бы напомнить мне о супружеских обязанностях. Он же и так был щедрым и понимающим, дал полгода на адаптацию в новом городе и на новом месте. Теперь, когда все пучком в карьере, можно и об обязанностях вспомнить. Мне нечем было крыть. Я совсем не уделяла ему внимания. Потому согласившись сходить в ресторан и отметить наши первые полгода в чужой стране; этот выход в свет через несколько дней по плану Андрея должен был закончиться давно заброшенным нормальным праздничным сексом.

Ради этих целей пришлось надеть строгое коктейльное платье в стиле Шанель. Черный цвет хорошо оттенял белую кожу и волос. Добавив блеска вместо помады, я осталась довольной результатами стараний, впервые за многие месяцы надевая туфли на шпильках. Я уже и забыла, как выглядеть эффектно, как будто из прошлой жизни.

Мы выбрали старинный Le Gavroche с изысканной французской кухней недалеко от станции Bond Street, чей драпированный интерьер был оформлен в приятном английском стиле — в красных и зеленых цветах со старомодной отделкой позолотой и смешными медными декоративными фигурами животных на каждом столе.

И совпадение ли — на первом этаже в зоне ожидания возле бара тут же столкнулись с Марсом Брицкригом в окружении Алисы и известной модели. От неожиданности я даже не нашлась, как реагировать.

Обе дамы в вечерних, чрезвычайно открытых платьях, томно кутались в тончайшие шитые драгоценностями шарфы, которые больше привлекали внимание к оголенным и просвечивающим местам, чем скрывали. Концы шарфов свисали в аккурат, где начинался разрез на подоле вдоль бедер, открывая взору аппетитные сексуальные ножки в дорогой обуви. И та и другая разгоряченные, навеселе, да и сам он не совсем трезвый. Алиса никогда не упоминала, что знает его лично, или что выходит с ним в свет.

— Андрей, — поприветствовала она, добродушно улыбаясь, дыша расслабленностью и парами алкоголя.

— Мир тесен, — натужно рассмеялся Андрей, не в состоянии скрыть негодования, идя им на встречу. — Мистер Брицкриг.

— Как ваши дела? Нравится работа?

— О! В полнейшем восторге, спасибо огромное, мистер Брицкриг, — Андрей бросился пожимать руку заклятому боссу, так сильно, что мне, брошенной одной у гардеробной, показалось это чрезмерным. А слишком учтивым и добрым он становился только когда хотел сделать гадость.

— Мистер Брицкриг, — поприветствовала я, кивая Алисе.

— Милена, — казалось он удивился, увидев меня, и радостно улыбнулся, поправив рукой свой волос, нескромно гуляя взглядом по моему обтягивающему платьицу и открытым ногам. — С Алисой вы знакомы. Кейт Кисс.

Высокая шатенка стояла почти вровень с ним, но даже приличный градус в крови не смягчил в ней конкуренцию. Она порывисто облапила Марса за крепкий торс, ласково прижимаясь подбородком к сильному плечу. Вероятно, Алиса весьма успела ее раздразнить за вечер, так как тут же сама взяла Марса под руку, безмятежно улыбаясь. Не она ли мне советовала не упускать шанс. И видимо им же воспользовалась.

Внутри щелкнуло от гнева, и неожиданно проснулась ревность от мысли, что осталось только дождаться, когда модель начнет забрасывать на него длиннющие ноги. Что же касается Алисы, не приходилось сомневаться, та не прочь пообщаться с боссом мужа поближе. Но что-то в ней переменилось, будто она недавно перенесла болезнь и еще оставалась нездорово-бледной.

Я одернула себя, чувствуя, что не имею право судить. Я сама не без изъяна. И медленно дыша, постаралась взять себя в руках.

— Плацид не с вами? — спросила я, разглядывая реакцию Марса.

Тот стоял так, словно это не его сейчас обвили две знойные красавицы, готовые по первой команде упасть на колени и сделать все, что он велит.

— В командировке. Смотрю, вы наконец выбрались попробовать Лондон, — пошутила Алиса, недвусмысленно игриво проведя пальцем по лацкану дорогого пиджака Марса.

Неимоверно выбешивая меня этим движением.

Тот напрягся, но, тем не менее, виду не подал, наблюдая, как еще сильнее напрягается мой муж.

— Я пойду выберу нам столик и вино, — неожиданно предложил Андрей, ухватившись за возможность уйти и следуя за провожающим его администратором.

— Отмечаем кое-что, — ответила я, отводя сердитый взгляд от руки шатенки и наблюдая, как Кейт запускает внутрь пиджака свои пальцы, порочно наглаживая сосок, прячущийся под мужской рубашкой. Встретили босса навеселе с двумя шлюхами. Все трахаются, все любят веселиться, мне-то что. Пусть проваливает. Черт, как же я ревную, бешено ревную.

К открытым настежь дверям подъехало такси, и модель лениво и томно отклеилась от Марса, садясь в салон. Затем Алиса.

— Как у вас дела с Шепардом?

— Продвигаются. Хорошего вечера, — сухо отрезала я, ненавидя его, не понимая, какого черта у меня настолько сильно испортилось настроение.

Марс замер. Несколько секунд разглядывая меня, с затаившимся в глазах, тлеющим решительным и чувственным устремлением. Единым движением увлек за занавес гардеробной. Там никого не было.

От возмущения и неожиданности хотелось раскричаться.

— Хочешь, я их отправлю?

Он хоть когда-нибудь перестает играть? От него пахло алкоголем, собой, тестостероном и легким едва уловимым парфюмом.

Я обалдело прошлась безумным взглядом от вздыбленного бугра под тканью брюк по ремню, вверх по пуговицам на ворот рубашки, открывающий темную завитушку волос на груди, выше по ключице, по кадыку на волевой, чуть потемневший от растущей щетины, подбородок и далее к твердым губам. Мощность желания сшибала с ног. Шумно сглотнула, чувствуя, как язык прилип к небу, и мне душно от невыносимого желания согласиться с ним.

— Невозможная!

Марс поднял руку и с силой притянул за талию к себе. От прикосновения моих бедер к его, яркого физического ощущения трущегося мужского естества сквозь слои одежды, распаленное тело обволокло теплом, ввергая в эротический плен. Дышать стало нечем. Второй рукой он придержал голову, фиксируя, разворачивая ее к своему сосредоточенному, затянутому вожделением лицу. Прижал к себе теснее, прикоснулся губами к моему рту. Настоял.

Острый, дурманящий вкус поцелуя на губах. Язык Марса внутри и нежные, ласкающие движения словно прибоем окатили меня жарким, нестерпимо горячим вожделением. Я ответила на поцелуй, пальчиками скользя по его широкой груди, почти невесомо прикасаясь к шее, потянулась к нему, чувствуя, как он приподнимает мне подол платья.

Собой он прижал меня спиной к стене, и ничего не оставалось делать, как раскрыться навстречу, обхватить торс ногами. Горячие губы Марса, пожирающе сладостно ласкали, руки удерживали, прижимали к себе, напряженно гладили.

— Милена, — невыносимо возбуждающе слышать собственное имя, произнесенное его севшим от страсти голосом.

Как сладко. И голову сносит на раз. Мы вообще где? В ресторане, и рядом Андрей. О чем же я думаю? Ни о чем. Я хочу, чтобы он продолжил. Пару минут кануло в небытие наслаждения.

Марс также неожиданно оторвался, тяжело дыша от поцелуев. Теперь я могла оценить всю степень его желания, при том, что сама едва ли могла трезво мыслить, опьяненная теми же чувствами. Так же часто и поверхностно дыша им. Я в жизни ни на кого так не реагировала. Ни для кого не была такой готовой и широкой. Как можно за пару минут угореть, распалиться и плавиться от стремления к продолжению сумасшедшей гонки к пункту конечного назначения?..

Немного отдышавшись и придя в себя, он сглотнул, а потом отступил. Помог встать на ноги и, не отпуская, налег всем пылающим телом. Обнял.

— Ты сводишь меня с ума. И не оставляешь выбора, — его признание окончательно лишило сил.

Я слышала, как тяжело и мощно бьется сердце в его груди, носом ощущала, как артерия на шее пульсирует, пока Марс сжимает почти до хруста костей. Стоять бы так вечно.

— Прости, — донеслось до меня, пока он, мучительно, очевидно сражаясь с собой и своим желанием, тормозил. — Не хочу разрушать.

Он глубоко вздохнул, сделал шаг назад. И я, закрыв глаза, признала его правоту. Если мог, то не застопорился бы. Он сделал свой выбор, только что.

Он заглянул мне в глаза, остановил взгляд на моих раскрытых губах, хмельных глазах, в которых читалось «Выбирай. Я уйду с тобой прямо отсюда, куда скажешь».

И он выбрал, сжал челюсти и слегка одеревенел всей фигурой, принял решение.

— Хорошего вечера, — отозвался несколько с сожалением, отступил и вышел, быстро садясь на заднее сиденье и закрывая дверь.

Теперь, когда они уехали, и я немного пришла в себя, поняла, что было не так. Обе подружки выглядели не просто как нетрезвые, а как наркоманки со стажем. Слишком худые, изможденные тела, бессмысленный расфокусированный взгляд, покачивания из стороны в сторону. Алиса что, не ела ничего с самого дня рождения клиники? Что же они такого пили, чтобы выглядеть вот так? Только сейчас я вспомнила об Андрее. Который, к слову сказать, тоже казался огорченным и чем-то подавленным. Выдохнув пару раз, я пошла к нему, сев за выбранный столик.

Сказать мне было совершенно нечего. На губах и коже все еще горели поцелуи и прикосновения Марса.

Андрей слабо улыбнулся мне. Вечер пошел ровно. Вкусная еда и вино, приятный интерьер и музыка довершили свое дело, расслабив нас, но не давая раствориться. Фоном, на заднем слое размышлений, стоял Марс. Каждый думал о своем, получая свою дозу отравления отдыха.

— Тебе нужно помириться с Шепардом и сосредоточиться на работе, — наконец сказал Андрей, решив, что моя скованность и бледность из-за работы.

— Не знаю, — я тяжело вздохнула, рассматривая цветы в вазе. С трудом представляя, как вообще такое возможно, наверняка завтра меня ждала еще одна склока по поводу операции. Да какая собственно разница, решила я. Мой контракт после первого полугодия пока не продлен. Срок подходил к концу, буквально на следующей неделе. А мы только что с Марсом все решили и выбрали. Зря я вообще приехала в Лондон. Будет мне, что в старости вспоминать.

— Я хотела бы вернуться домой, в Улан-Удэ, — призналась я, полагая, что лучше сейчас обсудить и подготовиться, чем потом.

Андрей пожал плечами. Я подумала, что его, откровенно говоря, тоже уже задолбало работать батраком в режиме, не подразумевающем ни друзей, ни свободного времени.

— Я не против, — неожиданно согласился он, чем порадовал меня впервые за долгое время.

Подумалось, как будет здорово вернуться домой. Увидеть отца, Курумканского, съездить в Максимиху, пожарить шашлыков, попить кофе с Катькой и снова вязать микроузлы счастья ничего не подозревающим пациентам.

— Тогда на днях попрощаюсь с Алисой, — сообщил Андрей. Хотя мы жили на одной улице, десять минут ходьбы, Алиса никогда не приглашали нас к себе. — С утра же оформлю увольнительную.

Он выдохнул с нескрываемым облегчением.

— Знаешь, я соскучился по дому и прежней жизни.

— Вот и славно, — я отпила кофе, рассматривая, как чинно люди вокруг нас сидят за столом и ужинают.

Муж вел себя крайне молчаливо, задумчиво, так что я не стала возражать о возвращении домой, мечтая забраться в ванну или наконец выпить чашку чая перед горящим камином, разобрать по полочкам ту бурю чувств, что будил во мне Брицкриг. Может быть удастся сжечь в пламени огня все эмоции… И неплохо бы подумать о Шепарде — что предпринять, чтобы хотя бы на время утихомирить его, а заодно выяснить, что он скрывал в отношении донора. Что это за неожиданная конфиденциальность, которая мертвым-то, на самом деле, ни к чему.