Продавец санге

Глава 16

Уже ночью я вернулась домой. Нужно было собрать вещи в дорогу и хоть сколько-то поспать. Или попытаться это сделать.

Марс сидел на кухне, не включая света. В темноте, мерцал экран смартфона. Я не заметила на ночной улице чужую машину, которую еще ни разу здесь не парковали. Да и кто ж после такого заметит.

Вошла, включила светильник и замерла.

Он поднял голову, улыбнулся, осматривая с ног до головы мое угрюмое заплаканное лицо, растрепанный волос, неаккуратный вид.

— Я потерял тебя, — сообщил он негромко, пока я раздумывала, что же делать дальше.

— Что ты тут делаешь? — наконец спросила я, все-таки снимая не до конца просохшую куртку.

— Жду тебя, — ему явно не понравился мой тон, и он слегка нахмурился, на лбу залегла складка недовольства. — Мне сообщили, что ты была в Скотланд-Ярде.

И снова изучающий пристальный взгляд на лице, пока я вяло оглядывала шкаф в поисках подходящей сумки.

— Я была в морге, — сообщила я, решив, что все-таки стоит переодеться. Паспорт и деньги все равно на втором этаже, и в любом случае придется за ними подняться.

Он, кажется, удивился, озадаченно свел брови.

— Андрей покончил с собой, — слезы снова подступали и так и норовят вырваться наружу.

Марс тут же встал, приблизился. Обнял.

Как же это приятно. Горячий, сильный, такой желанный. Я заплакала от отчаянья. Да чтоб тебя! Как можно быть таким двуличным?! Мозг разрывался от противоречий.

— Т-ш-ш-ш, все хорошо. Сейчас сделаем бутерброды, выпьешь чаю, я тебя искупаю, и мы отдохнем немного.

Во мне шевельнулась злость.

— Отдохнем, говоришь?! В смысле? Будем жить долго и счастливо? Как насчет секса?

Я развернулась к нему, разглядывая лицо.

— Будем трахаться или до конца жизни строить друг другу глазки?

Он не выпустил меня, погладил спину, рассматривая, вероятно пытаясь угадать, что у меня на уме.

— Что тебе там сказали?

— Мне нужно переодеться, — отозвалась я, решив, что лучше пока не спорить. — Сделай чай.

Если Смит прав, то против лома нет приема, никакого, кроме хитрости. Мужские руки отпустили, и я прислушивалась к себе. Не хотелось покидать объятия, хотелось остаться у надежной груди, слушать чужое, бьющееся сердце и обнять в ответ.

А что дальше? Он будет каждые десять лет соблазнять девушек, вырезать на органы, а потом жить счастливо? Этого хотелось? Я была согласна на это?

Поднявшись на второй этаж, умылась и открыла ящики, достала сумку, складывая туда минимум вещей, паспорт и всю наличку, что имелась в доме. Мозг шептал, что я согласна. На все согласна. Лишь бы с ним. Сейчас столько всего в мире есть, можно и без секса жить долго и счастливо.

— Далеко собралась?

Марс стоял в дверях, видимо уже несколько секунд наблюдая за сборами. Его лицо выражало обманчивое спокойствие, несколько удивленное, и все же очень уверенное. Знает, что я от него никуда не денусь.

— Тебя это не касается.

— Милена, что происходит?

— Кто ты мне, Марс? — спросила я, напоминая, что у нас неопределенный статус в отношениях. — Работодатель? Любовник? Реципиент?

Последнее слово я произнесла с нажимом, видя, как сильнее он нахмурился.

— Я тот, кто любит тебя. И никогда не причиню тебе зла.

Я засмеялась, ощущая, как наивно впитываю слова. Сладкие слова. Как же сильно хочу их слышать. Все время. Вместе с чудовищной ложью. Уже причинил. Уверен, что я подвластна, подчинена, иначе, откуда такое спокойствие.

— Так что тебе рассказали, Милена?

Но дверь он все-таки мне преграждал. И выйти я могу только разве что через окно.

— Хочешь знать? Слушай. Мне сказали, что ты и еще несколько десятков мужиков убийцы. Что все женщины, которых вы имеете, сходят с ума. Что вы нелюди, которым нужны органы для восстановления. По-русски, вы упыри. Не подходи!

Марс сделал два шага, сжал руки на талии и повалил на кровать, лег сверху.

Я не сопротивлялась. Бессмысленно, только слезы градом, от желания признать все случившееся ошибкой и невозможности игнорировать правду. Теперь его лицо находилось совсем рядом, и я задыхалась от тяжести, от соблазна сдаться.

Ложь, все ложь.

Он больше не двигался, ждал, когда я успокоюсь, пока комнату заполняли звуки тихие звуки ночи. Смотрел мне в лицо, пожирал взглядом, в его глазах все так же таился огонь страсти и мне, несмотря ни на что, даже сквозь слезы, до дрожи, до отчаянья, хотелось ему отвечать. И от этого хотелось разорваться.

— Ты самая красивая женщина из всех, что я знаю, Милена.

— Отпусти меня, — выдохнула я.

— Нет, ты хочешь совсем другого, — прошептал он, покрывая легкими, дразнящими поцелуями линию подбородка. — Обманчивый скромный вид, с виду тихая, но как же ты пахнешь, какой шлейф идет от тебя. Какая же ты притягательная.

Губы дразнящими ласковыми движениями, коснулись мочки уха. Его горячее дыхание на замершей коже. Я вспыхнула, потекла, загораясь ответным огнем, смешанным с болезненным чувством обиды, справедливости, открытого гнева.

— Все что я хочу — чтобы ты оставалась со мной. Пока ты со мной, тебе ничего не грозит. Никакого безумия. Ты будешь в полной безопасности. Ведь то, что тебе рассказали обо мне, неправда, — его шепот сводил с ума.

Одной рукой Марс фиксировал мои руки над головой. Сам же сдвинулся чуть в сторону. Мы уже это делали. И я хочу, хочу повторения. Я, наконец, смогла свободно выдохнуть и вдохнуть. Придерживая ногой мои ноги, Марс свободной рукой медленно расстегнул пуговицу на штанах, потянул с характерным звуком за язычок молнии.

Задышав, краснея, я обшаривала вокруг себя взглядом комнату в поисках того, чем можно нанести удар, чувствуя, как невыносимо влажно в трусиках, как соски болезненно зудят, покалывают от предвкушения и тело напрягается, а мышцы в животе и между ног начинает сводить от томительного ожидания.

— Я видела Руфуса, не умеют люди так восстанавливаться. Кто ты?

— Ш-ш-ш, — палец Марса на моих губах, и хочется облизнуть его, пососать как леденец. — Твое будущее, детка. Прекрасное будущее, поверь.

Горячая мужская рука Марса ворвалась между складок внизу. Он скользнул пальцами, очень умело нажимая на клитор, сжимая с нужной силой, нежно тешил самое чувствительное место чуть выше. От остроты чувств я выгнулась дугой, застонала, мучаясь от собственного бессилия над возбуждением, над сопротивлением ласкам, смешанному с невероятно похотливой тягой. Расплакалась, захлебываясь от сбитого дыхания. Пока Марс ритмично голубил внизу, горячо целовал шею, и сам тяжело дышал в меня, невыносимо возбуждая.

Я отворачивалась, переживая, как по телу бежит дрожь от приближающегося оргазма, как вдруг наткнулась взглядом на стек Андрея с лезвием для бумажных поделок и замерла, перестала сопротивляться. Расслабилась, принимая происходящее. Ярко, обильно кончила.

— Хорошо, твоя взяла, — вымучено прошептала я, поворачиваясь к нему. — Отпусти.

Он поверил, поверил легко.

— Вот и славно, хорошая девочка.

Не была я никогда хорошей. Ни разу в жизни. Я плохая дочь и плохая жена. И нужно признать, хирург из меня тоже пока не самый высший класс. Но я работаю над этим.

— Дай мне то, что я хочу, — прошептала ему в губы. — Помнишь? Ты обещал.

Все жертвы всегда хотят только одного. Еще немного секса и внимания. Но я не жертва. И мы не пара. Я погладила Марса по лицу. Мой мужчина. Такой плохой девочке, как я, мог достаться только этот. Стала отвечать на поцелуи, давая увлечь, позволяя снять одежду, раздевая его самого. Усиленно стаскивая с него джемпер, футболку.

Перевернула его на спину, залезла верхом, а затем схватила стек и нанесла удар в грудь, с хирургической точностью вонзая стек рядом с сердцем.

Удар вышел сильным. Неожиданным.

Марс скорчился от боли, но не закричал, а только с ужасом наблюдал у себя в груди торчащую круглую ручку, сжимаемую хрупкой женской рукой, и расплывающуюся по коже густую кровь. Сильный возбуждающий запах крови.

— Не шевелись! Если хоть немного шевельнешься, я поверну его влево, и ты умрешь!

Тяжелый, кипучий взгляд обжег меня.

— Медленно разведи руки, — приказала я, еще не восстановив до конца дыхание, и сидя на нем верхом, не в силах отделаться от запаха. Настолько сильного, что голова кружилась от возбуждения.

Он не спеша, не скрывая ярости развел их, разглядывая меня со всей свирепостью, на какую был способен. До него, похоже, дошло, что я совсем не зависима, не брежу им и не собираюсь сходить с ума. Глаза сузились, зрачки расширились, пока он оценивал меня по-новой. О, было очевидно, что он не боялся, не паниковал, уголок рта Марса чуть дернулся в язвительной усмешке. Испепеляющий взгляд, полный превосходства, повеления обжигает азартом.

— Хочешь поиграть? — он покачал головой, чуть выпятив губы. — А не боишься получить по заднице?

— Я хочу знать, кто ты, — потребовала я, чувствуя, как в только что жаркой комнате становится по-настоящему знойно. У человека (человека ли?) стек в груди! Нечеловеческая хладнокровная реакция на происходящее. А меня ведет от запаха. Будто бы пьянит, возбуждает. Такого не было никогда.

— Я не убийца, Милена. Я так же, как и ты, хочу жить. Пара-тройка блядей, что с того? Разве бы ты не убила, чтобы выжить? И никогда не убивала? Ни разу в жизни?

Он кивнул на стек у себя в грудине, показывая, что я уже почти убила. Осталось сделать пару умелых хирургический движений — кому как не мне знать, как можно разрезать человека…

В начале самостоятельной работы в качестве хирурга мне нужно было вскрыть грудную клетку пятнадцатилетнего мальчика и подключить к аппарату искусственного кровообращения. У пациента имелся дефект межжелудочковой перегородки. Его родители очень переживали за единственного сына. Оба известные люди, поэтому руководство больницы разрешило им наблюдать за операцией через стекло в дверях, отделяющих непосредственно операционный зал от входной подготовительной комнаты.

Я вскрыла грудную клетку, как по учебнику, рассекла нижнюю полую вену, не заметив, как разрезала ткани под ней и случайно задела сердце. Кровь заструилась по пальцам в перчатках, ввергая в смятение. Моментально взмокшая, я тогда схватила щипцы в надежде перехватить порез, попыталась сжать, но из-за силы сердечных сокращений ткань рвалась. У пациента началась кровопотеря. Окончательно ударившись в панику, попросила вызвать Курумканского, и пока он шел, время превратилось для меня в вечность. Руками отчаянно сжимала сердце пациента, пытаясь заставить его снова биться. Слышала, отчетливо, ясно, как за дверью, видя отсутствующее сердцебиение на мониторе, голосит его мать.

Наконец пришел Курумканский и с легкостью подключил ребенка к аппарату искусственного кровообращения. Я закончила операцию. Устранила дефект. Зашила отверстие, и мы отключили пациента от аппарата. Но сердце не забилось. Я никогда не забуду взгляд отца того мальчика, убийственный, полный темного горя. Курумканский пошел объясняться с ними, а я зашила грудную клетку, не зная у кого просить прощения.

После операции я еще долго не могла прийти в себя. Бродя по больничному корпусу словно привидение, смотрела на пациентов в палатах, и чувствовала себя убийцей. Чувствовала, что нельзя становиться хирургом. Я должна, должна уволиться. Разве может лечить людей, допуская такие ошибки?!

Курумканский нашел меня в уголке кровати умершего пациента, свернувшуюся, поджавшую колени, рыдающую. Сел рядом, тяжело продавливая матрас, сгребая под бок. Пока я ревела, раздавленная чувством вины.

— Я облажалась, облажалась, Ба-тыр Хаза-нович. Как я буду смотреть в глаза людям? Как?

Он похлопал отечески по плечу, заглянул с глаза, шумно вздохнул.

— Да, дочка, ты совершила ошибку, — кивнул он. — Это стоило жизни пациенту. Сделай выводы. Это единственное, что остается. И продолжай жить.

— Как жить?

— Как? — он вздохнул. — Всегда помня об этом. За поражением будут и победы. Эта та цена, дочка, которую платят все врачи. Ты не бог, а всего лишь человек. И делаешь, что можешь. И лучшее, что ты можешь сделать — никогда больше ничего подобного не совершать. Не допускай ошибок. Завтра у нас еще одна операция, и ты ее проведешь. А когда закончишь с полой веной, я приду на помощь, поняла? А теперь вытирай сопли, приходи в себя и шуруй домой. Муж, поди, заждался.

На следующий день я провела успешную операцию, а за ней были и другие. Это был момент выдержки в моем становлении. Я до сих пор помнила лицо отца того пациента.

Момент ярости прошел, и я уже пожалела о сделанном. Марс прав, убивала. Но не так. Кажется, мое сердце сейчас разорвется от боли и от отчаянья. От головокружения, в теле образовалась приятная истома. Слишком сильный запах крови.

— Ты не такой как я, как люди. Кто же ты?! — я перешла на шепот, пытаясь справиться со странным гормональным коктейлем в себе.

— Пусть будет монстр, демон, называй, как тебе удобно.

Мне стало не по себе, от страха захватывало дух, я словно выныривала из дурмана в нормальное состояние и обратно.

— Почему я? — и практически уже знала ответ, догадывалась.

— Ты исключительная. Способности к оживлению яркие, для нас это приоритет. Ты и сама все знаешь. Не знал только, что ты настолько особая, детка.

Что он имел в виду? От возбуждения его голос приобрел томительные ноты с ощущением подтекста. Словно он, осознал что-то, чего раньше не понимал и это его возбуждает. Я не могла не чувствовать подрагивающий член, на котором сидела попой. Жаркий, крепкий, тот улегся между моих ягодиц, выводя из равновесия не меньше слов Марса.

— Неужели ты до сих пор не поняла, насколько я могущественен? Это мой мир. Куда бы ты ни пошла, ни поехала, ни спряталась — я найду тебя.

Он резко вскинул руки, я повернула стек в сторону сердца, переворот, прыжок в сторону. Дрожа от ужаса произошедшего, от борьбы. От осознания — не могу я его убить. Не могу! Не стала задевать сердце, задела только полую вену, так как он остановился и упал. Первый порыв — броситься к нему, оказать первую помощь.

Я с трудом остановилась, тяжело дыша, не сводя с него обалдевших глаз, наощупь натянула на себя первую попавшуюся одежду, схватила телефон и положила Марсу на грудь.

— Если выживешь, не ищи меня, — прошептала я с дрожью в голосе, видя, в его глазах восхищенное выражение и непобедимость, уголки рта чуть подрагивают в улыбке, как пальцы нажимают кнопки вызова экстренной помощи.

— Не надейся, детка, найду.

Я не стала слушать дальше, схватила сумку и торопливо выбежала на улицу. Вдалеке слышалась сирена скорой помощи. Выбравшись на оживленную улицу, я поймала такси и направилась в Хитроу.