Продавец санге

Глава 13

В жизни любой женщины встречается мужчина, способный разбить ей сердце, расколотить вдребезги самооценку и остаться непокоренным, как Эверест. В мире миллионы людей, которые никогда его не покорят, и никто от этого не умирает. Я призналась самой себе, что влюблена и меня не захотели. Марс не выбрал и не взял. Каковы бы ни были тому причины. Более того, он не пытался ухаживать, строить отношения или делать хоть что-то. Он легко заинтересовался на секунду и тут же отказался от собственной затеи, сочтя не стоящей внимания. Это одновременно и удручало и отрезвляло. Что ж будет память и урок. Не все мечты сбываются.

Последнее время отношения с мужем стали совсем отстраненными. Мы друг другу совсем чужие. Как два соседа, что делят крышу над головой, хозяйство и утренний кофе. Скорее всего, и это тоже нужно признать, нас ждал развод.

Я всегда чувствовала себя неполноценной из-за своего изъяна. Там где других природа щедро одарила, мне не досталось ничего, кроме похоти. Чтобы ни говорили о мужских желаниях, сексуальной притягательности, женской красоте и самом ценном у женщины между ног (с точки зрения мужчин), ничто так не делало семью семьей, как дети. И я в этом смысле проигрывала подавляющему большинству женщин на планете.

Вечером у меня поубивалось жалости к себе, а вот утром не вышло.

На рассвете позвонила Мэри, анестезиолог из моей команды. Крупная, седовласая, она красила волосы в коричневый цвет и носила очки в старомодной роговой оправе.

— У нас проблемы с Руфусом, — сообщила толстушка, и мое сердце сжалось.

Неужели облажалась? В отчаянии я думала, что нужно с этим завязывать. Я просто кончусь от вины и стресса, и не нужны будут никакие деньги, карьера, если буду так нервничать и не возьму себя в руки.

— Что у него?

— В дренажной трубке желчь.

По-быстрому приняв душ, оставила записку на столе и поехала в клинику. По дороге мысленно воспроизводила в голове все шаги операции.

Осмотр показал, что скорее всего желчь сочилась из того места, где я сшила желчный проток. В операционной два конца протока выглядели нормально. Но у Руфуса всю накануне ночь наблюдалось нестабильное состояние.

— У него низкое кровяное давление? — спросила я медсестру, смотря на дренажную трубку. — Выглядит ужасно.

Та кивнула.

— Мэри, дай команду готовить операционную, у него плохой приток крови, скорее всего протоки разошлись. Где Шепард?

— У него выключен телефон. Никто не знает. Велел не оперировать и ничего не делать с пациентом без него. Убьет.

— Я сказала — готовьте операционную! — закричала я в голос, меняя командные мощнейшие вибрации таким образом, что ослушаться было невозможно, готовая кого-нибудь сама убить в этот момент. — Живо!

Все вокруг пришло в бурное движение, какое бывает, когда возникает нечто непредвиденное.

— Козлина, — шипела я, направляясь в раздевалку для переодевания.

Меня все время грызла, лязгая зубами мысль: я облажалась? Мог Шепард этого избежать? Он бы справился? Или кто-то другой. «Заткнись», велела я себе, одеваясь, чувствуя, как рука резко дергает свою же одежду, и будь та ветхой, то разорвалась бы на куски. Сердце в бешеном галопе стучало набатом, и меня распирало от злости. Все что хотелось сейчас — устранить осложнения. Найти и устранить.

Я вскрыла Руфуса, и мы вычистили из него литр каловых масс, но сама печень выглядела хорошо. Почки тоже. Все кровеносные сосуды и желчный проток функционировали, как положено. Сердце и легкие приживались невероятно отлично. Провели тщательный осмотр, нашли отверстие в кишечнике. Бессмысленно вопрошать вселенную, появилось ли оно там само или кто помог. Одно ясно — вина не моя.

Я провела операцию и вернулась к своему столу только к обеду, где заполнила положенные бумаги. На столе стоял букет с розами. Симпатичная весенняя композиция в кремовых тонах. Он вызвал на моем осунувшемся лице улыбку. Похоже Андрею и в самом деле стыдно. Открыла записку, прочла и закрыла.

«Поздравляю. Хорошая работа. М. Брицкриг».

Подняла глаза и снова посмотрела на цветы. Приятный знак, хоть и не от мужа. Значит Брицкриг уже знает, и это неплохо.

Утро я провела в больнице. Шепард так и не появился.

В обед вышла прогуляться, разглядывая прохожих, витрины, машины. Осенний Лондон в этом году был дождливым, улицы то и дело устилались разноцветными листьями, а кое-где уже появились первые украшения к Хэллоуину в виде тыкв и рыжих цветов. Таким я его и запомню.

Когда вернулась, на регистратуре меня окликнула администратор и протянула новый пропуск, забирая старый под роспись, улыбаясь при этом ярче рождественской звезды. Вокруг все готовились к празднику, украшая вестибюли и холлы клиники наклейками из тыкв с ведьмами и скелетами.

— Поздравляю, — произнесла она настолько искренне, насколько разглядывала меня с явным любопытством.

— С чем?

Я посмотрела вслед за ней на пропуск и с удивлением прочла рядом со своей фотографией должность «Главный хирург кардиологического отделения». Мне оставалось работать последние недели. Не понимая, что к чему, поднялась на этаж отделения и вошла внутрь.

Не успела пройти и пятнадцати шагов, принимая поздравления коллег, как меня сбил с ног Шепард. Мощные ладони схватили за плечи и протаранили до ближайшей пустой палаты, захлопнув за нами дверь.

— Шепард, что вы делаете? — хотелось, как минимум хорошенько треснуть его по голове.

Тот словно паук, в лапах которого оказалась долгожданная добыча, сузив глаза со злорадной улыбкой, больше походившей на оскал, прошипел, откровенно раздражая.

— Ну что ж, поздравляю тебя, дорогуша. Ты у нас новая звезда.

— Это шутка такая?

— Не-е-ет, ну что ты. Такое говорить себе дороже. Какие шутки? Сначала ты становишься без моего согласия моим ассистентом, потом оперируешь ключевых пациентов, а затем раз, — он вкинул руки вверх, показывая дугу, уходящую в небо. — Ты главный хирург моего отделения! Моего! Какие уж тут шутки.

— Это явная ошибка. Мой пропуск в отделение трансплантологии не работает. Мне дали этот. Это ваша злая шутка?

Я и сама уже злилась, считая, что подобные выходки не могут проходить безнаказанно.

— Может реверанс сделать, за кофе сбегать?

— Шепард, дайте пройти. И не тратьте мое время. Хотите бегать — бегайте.

Попыталась пройти мимо него, но тот, хоть и был невысокого роста, рассвирепел еще больше и грубо толкнул меня на кровать.

— Не дам. Ты, шлюха сибирская. Подстилка гребанная. Это мое отделения, поняла?!

— Шепард, вы рехнулись?

Я никак не могла поверить, что у того съехала крыша, и он перешел на личные оскорбления. И тут дошло, он запретил вход в отделение трансплантологии мне сам, лично. Я с силой поднялась с кровати, оказавшись почти вплотную к распаленному от бешенства коротышке.

— Вы меня не пускали в отделение?

— Да, я.

— Теперь у меня там пациент.

— Нет у тебя ни одного пациента.

— Я все еще веду Руфуса Корна.

— Он уже выписался, дура!

Он засмеялся так, словно сказанное — самая очевидная вещь на свете, злая шутка. Я растерянно захлопала глазами, уставилась на него, слыша исступленный стук собственного сердца в висках. Может он сошел с ума? Пациенты после пересадки восстанавливаются очень долго, иногда процесс занимает до года. Я только сегодня утром его чистила в операционной.

— Физически невозможно. Неделя после пересадки. Вы с ума сошли?

Лицо Шепарда исказила озлобленная презрительная гримаса.

— Да что ты?! Ты ничего не знаешь ни о них, ни о больнице, — заорал он в своей привычной манере, брызгая слюнями и заставляя уклоняться. — Ты набитая, наивная дура!

Зачем он врет? Что за детский лепет? Я знаю все о своих пациентах и сейчас имею дело с впавшим по непонятным причинам в ярость коллегой. И срочно необходимо что-то такое сказать, что привело бы того в чувства, хотя бы временно.

— Я буду писать жалобу, прекратите орать!

— С какой радостью я вырежу у тебя органы, сука. Один за другим.

Он обслюнявил указательный палец и повел им по моему лицу, вызывая шок и буйное возмущение. Я со всего маху залепила ответную пощечину, тяжело, обозленно дыша.

— Как только ты начнешь сосать, все поменяется, и тогда я буду радоваться.

Походу совсем слетел с катушек. Не давая пройти, он схватил меня за запястья, выкручивая, причиняя боль.

— Шепард, я не главный хирург. Придите в себя!

Мы боролись.

— Я видел документы на твое назначение, в совет директоров. Практически член семьи. Он все делает, чтобы ты дала. И когда получит, — он снова с силой толкнул меня на кровать, наклонился, пришлось в деталях рассмотреть рыжее, красное от ярости лицо.

— Ты сдохнешь! Поняла?! Сдохнешь!

— Кто? — я оглянулась на дверь палаты, обдумывая, успею ли добежать.

— Брицкриг, тупая сука! Ты будешь ползать по полу, просить отыметь тебя. Умолять, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь из них вставил в тебя. Я сам буду тебя оперировать, поняла?!

В ужасе уставилась на него, посчитав, что лучше промолчать.

— В этом мире есть правила. Сильные правят слабыми. И он тебя выбирает, только пока хочет, — голос Шепарда зловеще свистел, подрагивал от гнева. — Подбор операционной, выбор лучшей в мире команды, доступ к финансам быстро кончатся, Поняла? Как только он доберется до твоей щели.

Он одарил меня похотливой улыбкой.

— А я и мертвую тебя трахну. Не брезгливый. Обожаю новых сучек!

Резко выпрямившись, остался довольный запуганным выражением моего лица и зашагал из палаты, пока я осталась лежать, пытаясь переварить лежащий за гранью понимания разговор.

Кое-как поднялась на ноги и вышла следом за ним, опасаясь его возвращения. Дошла до туалета. Руки тряслись, лицо опухло и покраснело от слез. Дожились, все приехали. Нужно звонить Плациду и увольняться. Больше ничего не оставалось делать.

По дороге назад у администраторской стойки меня ждали два детектива, одетых в гражданское. Они представились и предъявили документы. Высокий и худой, черноволосый Оливье Мартинес, черты лица говорили о смеси в нем бразильской и французской крови. Он явно подпадал под влияние битлов, нося старомодные удлиненные бакенбарды и отросшие до плеч волосы. Второй, Джон Смит, выглядел, как типичный невзрачного вида англичанин с тонкими чертами лица, светлым волосом и водянистыми серыми глазами.

— Ваш муж обвиняется в убийстве Алисы Мэдс и попытке убийства ее мужа.

— Что?! — только и смогла выговорить я, с ужасом осознавая, что это вовсе не розыгрыш.

Сообщение звучало чудовищно невероятно. На секунды шум больницы стих, и я встала, как вкопанная, хлопая глазами и пытаясь осознать эту новость.

Мой муж, Андрей — убийца?

— Пройдемте с нами. Мы объясним все на месте, — смягчился один из них, беря под руку.

Мы погрузились в полицейскую машину со специальными номерами и через час сидели в рабочем кабинете, в сером шестиэтажном здании Скотланд-Ярда. Один стол и два стула.

С меня взяли согласие на содействие следствию, сняли отпечатки пальцев и записали общие данные. В комнату вошел Оливье и сел напротив.

— Вы курите? — спросил он, разглядывая.

Отрицательно покачала головой.

— Не возражаете, если я закурю?

Нет, я не возражала.

— Расскажите, когда вы последний раз видели Алису Мэдс и ее мужа?

Кивнула, будучи не в состоянии поверить в произошедшее. По словам детективов, он пришел в дом Мэдсов, вооруженный кухонным ножом. Соседи подтвердили. После чего нанес Алисе двенадцать ножевых ударов, оказавшихся смертельными, и шесть ударов Плациду. Тому удалось сползти по лестнице на первый этаж и позвать на помощь соседку. Та вызвала полицию со скорой помощью. Затем он попытался порезать себя, но не успел истечь кровью. Сейчас находится в психиатрическом отделении Национального неврологического госпиталя в состоянии острого параноидального психоза.

— Вы знали, что ваш муж в течение пяти месяцев состоял в любовных отношениях с жертвой?

Это почему-то раздавило меня окончательно.

— Нет, — прошептала я, бледнея на глазах и ощущая тошноту с головокружением.

— Скорее всего, она его отвергла, и, не справившись с эмоциями, он отреагировал, — продолжал детектив, наблюдая, как подрагивают мои вяло лежащие руки.

Жена убийцы. Мне буквально не за что было ухватиться, и я мяла кончик собственного пальца, неподвижно сгорбившись.

Пришлось выдержать еще тысяча и один унизительный вопрос о характере мужа. Пьет ли он, проявлял ли когда-нибудь агрессию, чем занимался, склонен ли он в целом к абьюзам, состою ли я с кем-нибудь в любовных отношениях, а как дела на работе, когда у нас был последний раз сексуальный контакт и прочее и прочее.

— Это все, — закончили они спустя час, позволяя вернуться домой.

— Я могу его увидеть? — спросила я, с трудом поднимаясь на негнущихся, ослабевших ногам.

— Кого?

— Моего мужа.

Детектив кивнул. Я уже знала, что Мэдс лежит в клинике в отделении интенсивной терапии, потому и не было Шепарда все утро. Он его зашивал. Алиса в Вестминстерском морге.

Мне хотелось увидеть Андрея своими глазами. Не верилось, что он смог хладнокровно раскромсать двух невинных людей и попытаться убить себя. Что такого могло стрястись за полдня и ночь, чтобы он из абсолютно нормального здорового человека впал в психоз? Он собирался домой, собирался жить.

Непонятно, что теперь вообще будет. Я вернусь домой, а он останется в клинике? Ведь пока идет следствие и открыто дело, его никто не выпустит из страны. Вряд ли дело долго оставаться открытым, после проведения психиатрической экспертизы, суд признает его невменяемым и определит срок с принудительным лечением. Все будет кончено. Сама экспертиза могла занять от тридцати до девяноста дней, и еще очень многое будет зависеть от требований пережившего кошмар Плацида. Суд наверняка будет настаивать на том, чтобы тот присутствовал в суде в качестве главного свидетеля и пострадавшего, а значит, они заморозят все на время его лечения и восстановления. Денег на адвоката у нас нет, и скорее всего Андрея будет защищать государственный.

Опустошенная я вернулась домой.

Дом выглядел как обычно. В тишине обессиленно бросила сумку на пол и уставилась на букет Марса. Казалось, он подарил его в прошлой жизни. И все события до встречи с детективами тоже произошли давно и не со мной.

Это кажется, что если полюбил другого, то на первого станет все равно. Не станет. Если человек был родным, жил с тобой нормально, то не станет. Невозможно перечеркнуть одним взмахом прошлое. А нас с Андреем связывало пять лет университета и пять лет работы. Я до конца ощущала, что не люблю его больше, не желаю, но от этого он не переставал быть родным, как бы ни отдалился. Марс, Андрей, случившееся напоминало катастрофу. С этим придется научиться жить дальше. Нужно сказать всему этому «Да». Нужно, но пока на это у меня нет душевных сил.

Завтра снова выходить на работу. Мне следует узнать, как дела у Руфуса, передать пациентов. Но сейчас хотелось одного — хоть как-нибудь, хоть немного справиться с собственным ступором и очумелостью в душе.

Я долго отмокала в ванной, игнорируя входящие звонки, еще дольше смотрела на горящий камин, не в силах принять случившееся. И утром, все же заставила себя выползти из кровати, собраться и поехать в больницу.

Меня ждал сюрприз.

Пропуск не сработал у входной двери на этаж кардиологии. Чувствуя себя дурой, я еще несколько раз попыталась войти, но тщетно. Спустилась вниз, в общий приемник на первый этаж и вызвала службу техподдержки. Молодой техник повертел в руках пропуск, проверил на своей технике, пробил штрих-код по базе и пожал плечами.

— Я не могу ничего сделать, заблокирован по приказу.

— Кем? — новость шокировала.

— Не знаю. Вышестоящим руководством.

Так может быть я уже уволена? И пора собирать вещи домой? Я нервно рассмеялась. Ну а что, все логично.

— И как мне теперь работать?

— Не знаю, звоните начальству, — он развернулся и ушел, оставив меня одну в бурлящем народом приемнике.

Я позвонила Мэри. Та очень удивилась, но, посмотрев в компьютере, ответила:

— Все в порядке, у тебя сегодня выходной. Завтра пропуск станет рабочим. У всех сотрудников блокируются пропуска на время отпусков, командировок и выходных. Ты не знала?

Нет, не знала.

— Отдыхай, милая.

Вышла на ступени клиники и несколько минут стояла в ступоре, пытаясь не щуриться на солнце и сообразить, что делать дальше. Не нашла ничего лучше, чем согласиться, что выходной не помешал бы. Затем вызвала такси и заскочив домой, буквально на минуту, назвала адрес Национального неврологического госпиталя.

Старинное здание из кирпича в центре Лондона с современной пристройкой. После оформления документов меня проводили в комнату для свиданий на закрытом этаже и попросили подождать.

Из мебели в комнате стол со скругленными углами и один мягкий стул. Я села, ощущая давящую изолирующую тишину, вспоминая практику в психиатрическом отделении во времена интернатуры. Находиться в такой комнате постоянно было бы жутко, но тут же об этом забыла, наблюдая, как въезжает коляска с Андреем, прикованным к подлокотникам наручниками. Если бы не многочисленные порезы и красные белки глаз с опухшим лицом, он выглядел вполне нормально. Кажется, ему все равно, что происходит вокруг.

— Ему дали успокоительное, — пояснил мужчина, привезший его. — Поговорите с ним. Бывает, им становится легче, когда они слышат голоса родных.

— Андрей, — позвала я. — Ты меня слышишь? Это я, Милена.

Не сразу, но он перевел расфокусированный взгляд, пока я рассматривала порезы. К сожалению те были ровными по краям, что указывало на то, что нанес он их себе сам. Когда такие порезы наносятся с силой, не бывает прямых линий. Они рваные, кожа буквально рвется, лопается в месте удара и там образовывается зазубренный край.

— Скажи, ты спала с ним? — спросил он на русском.

— С кем? — мне стало страшно.

Неправильный вопрос. Неверное начало.

— С Плацидом? Спасла?

— Я спала только с тобой, милый.

Почти незаметно он начал раскачиваться вперед, уголки бледных, потрескавшихся губ поползли вверх.

— Он такой сладкий, сладкий, сладкий.

— Кто?

— Его член. Понимаешь, член. Я хочу с ним слиться, я хочу быть им! С ним навсегда!

От сдавленных эмоций его голос окончательно сел, и он непонятно стал подвывать, крутя головой из стороны в сторону и пытаясь сдвинуть ткань с плеча, кусая сквозь нее.

Я расстроено посмотрела на медбрата, тот отвел глаза в сторону. Вероятно, он многое видел в этих стенах. От слез отчаяния до презрительных ухмылок радости.

— Я могу остаться с мужем наедине? Мне нужен час, — твердый взгляд давал понять ему, что возражений и отказов я не потерплю.

— Только не трогайте, это опасно, — предостерег тот, нехотя соглашаясь. — Видите, он кусается.

— Я хочу с ним только помолиться, — пояснила я, доставая из рюкзака фотографии Будд, семь маленьких чашечек для подношений и колокольчик.

Медбрат успокоился, понимающе кивнул и вышел.

Я начала ритуал сразу, пронзительно, с речитативного чтения священного текста, доступного только арья.

Спустя час мужчина вернулся, застав тихий звон колокольчика в полнейшей тишине и спящего пациента. Я встала, убирая ритуальные принадлежности в рюкзак.

— Он проспит до утра. Не будите его.

Затем повернулась к спящему мужу и прошептала ему.

— Я вернусь, как только смогу. Поправляйся.

Выйдя из здания, черепашьим шагом я брела вдоль первой попавшейся улицы, приходя в себя от изнуряющей сессии и прямого видения пустоты.

Я многого не зрею, больше полагаюсь на наитие, не захожу в глубокие слои разума, но совершенно твердо ощутила, как энергетические чакры тела Андрея смешаны.

Обычно у людей восемь основных чакр. Они идут одна за другой снизу вверх. От красной у копчика, отвечающей за секс и животные инстинкты, до самой верхней пурпурной, связывающей энергию жизни человека с единой вселенной, расположенной над головой.

У него над головой стоит красная чакра. Они выстроены в необычном порядке. Теперь ясно, почему его заботит секс, проявлялась агрессия. Мог ли он убить под воздействием этого? Я пришла к выводу, что вполне. Как такое физически сотворить с человеком без перенесения энергетических центров, невозможно представить. Кому под силу такое? Как? Я знаю лам, которые помогают людям раскрыть одну-две чакры, но это требует минимум недельного воздействия на человека ежедневно.

Мне не удалось на них воздействовать. Тем более последняя, пурпурная, казалась почти разрушенной. Несомненно, физически он здоров, по крайней мере внешние признаки таковы, но на тонком уровне глубоко болен. И это пугало до дрожи. Отравление жизненной силы.

Я шагала и не замечала города, глубоко сосредоточившись, обнимая себя обоими руками. Тело знобило. Фактически мой муж был уже не Андреем, а кем-то другим, а может быть даже и не человеком. Неизвестно, завершили ли чакры движение, двигаются ли они дальше? Что-то подсказывало, что это далеко не счастливый конец. Даже у животных чакры выстроены, как у людей — от красной чакры на копчике до верхней пурпурной на макушке. Но кто поверит? Современная медицина не признает энергетические каналы, как бы успешно ни практиковали иглоукалывание в Азии. И уж тем более его не признает никакая система правосудия в мире.

Ему бы домой к отцу, там бы решили, что делать. Я неожиданно сильно затосковала по дому, чувствуя, как отсутствует нужная поддержка.

Последние слова Андрея никак не шли из головы. Я уже где-то подобное слышала, видела, ощущала. Никак не могу вспомнить, где именно. Но это воспоминание казалось очень важным. Что-то в нем цепляло и царапало до глубины души. Я обдумывала ситуацию с самых разных сторон и не видела никаких выходов. Вообще никаких. Ни одного.