Проклятие для Чудовища (СИ)

Глава 13

Я не спала целую ночь, но уже не погружаясь в печальные воспоминания, а заваленная поиском решения теперь уже нашей с Филиппом проблемы. Вытащила все свои книги, тетрадки, пособия для юных ведьм, даже заметки Джаннет на случай самого ужасного, что только может случиться. Только вот среди пожаров и наводнений не было шпаргалок с подписью «на случай, если ты кому-то испортила жизнь». Ни в одной книге я не нашла упоминаний про снятие проклятий просто потому, что я даже не доросла до такого уровня волшебства. Я никогда и не умела накладывать сглазы, привороты, заговоры на несварение желудка… При всем желании оно не должно было получиться.

Но оно случилось.

Мне нужны знания гораздо мощнее выращивания зелени и избавления кухни от тараканов.

Солнце уже поднялось над снежной землей, светило в окошко и как бы говорило: «Эй, Лив, столько выпитых кружек кофе и довели тебя до того, что ты воображаешь, как разговаривает солнце».

С грохотом захлопнула тяжелый гримуар, из которого тут же вылетела пыль вперемешку с какими-то пушинками грязи. Это была последняя запасенная у меня книга. Можно выбрать самый простой путь решения этой задачи и позвонить Джаннет, правда последствия такого звонка будут хуже любого заклинания. Моя жизнь станет похожей на сказку о Золушке — запертая в глуши, служанка, загнанная злой хозяйкой, и, главное, никакой магии, ведь Крестной Феей и будет та самая злая хозяйка в одном лице. Да Джаннет меня одним взглядом через расстояние испепелит. Вот, что будет, если я скажу ей о своих «достижениях» в магии.

Откинувшись на спинку стула, выдохнула воздух из сжатых губ. Осмотрела беспорядок на столе и потерла глаза, они тут же защипали от сухости и недостатка отдыха. Буквально кричали после ночи, которую провели не в блаженной темноте, а за разбором полустершихся мелких столетних текстов. Ближе к четырем утра они уже перестали понимать, на какой именно язык смотрят.

Про задание Джаннет — изучить боевую магию — я благополучно забыла, а само письмо, некогда перевязанное атласной лентой, теперь валялось где-то на столе, придавленное письменными знаниями предков. Но тогда домашнее задание Джаннет перешло даже не на второй, а на последний план в списке моих переживаний. Нельзя было прийти к Филиппу с пустыми… руками, он и так настрадался за последний год, ведьма-неумеха — последнее, что ему хочется видеть.

Мы расположились на втором этаже огромного дома в самой настоящей холостяцкой берлоге — комната явно принадлежала парню: толстые шторы закрывали окна, что даже полоска света не проникала внутрь, кровать заправлена в стиле «сверху кину покрывало, никто и не заметит», по полу раскиданы банки от газировки, пластиковые бутылки, какие-то пакетики, стол завален грязной посудой, которую остальные домочадцы уже, видимо, давно не наблюдали в кухонном шкафу, школьные учебники и тетради выпали из свалившегося рюкзака в углу, шкаф полуоткрыт, из него торчит рукав кофты, стремящийся вырваться на свободу. Компьютер работает, судя по всему, без перерывов и выходных и только полка с коллекцией каких-то персонажей из конструктора и комиксов не тронута данным антуражем, с нее даже пыль стирают.

Никогда не была на втором этаже этого дома, уж тем более в самой комнате Филиппа. Когда он встретил меня у входной двери, мы без остановок поднялись по лестнице, и я при всем желании не смогла бы рассмотреть окружение. В огромной прихожей было темно, на месте арок, которые вели в гостиную и столовую, теперь стояли массивные двери, которые не пропускали свет из окон в этих комнатах. На втором этаже что-либо рассмотреть тоже не вышло, Филипп быстро запустил меня в комнату и запер дверь. Сразу отметила спертый воздух вперемешку с… крабовыми чипсами и острым соусом. Все свои комментарии по поводу данного стиля беспорядка проглотила и положила сумку на изножье кровати.

Филипп ловко с разбега плюхнулся на матрас, каркас под ним жалобно скрипнул.

— Ну, ты придумала, как превратить меня обратно в человека?

— Не совсем, — нельзя показывать свой страх, сохраняй позитив. — У меня есть кое-какие мысли…

Я старалась говорить общими фразами и не смотреть на парня, иначе лгать совсем не получится. Подошла к окну и потянула тяжелые шторы в разных стороны, давая солнцу осветить пространство.

— Я слушаю.

Филипп был взволнован и счастлив, он прямо-таки светился. В прямом смысле. Теперь я могла рассмотреть его в натуральном освещении без теней от костра. Его кожа была очень светлой, не такой, как иногда можно встретить у туристов, выбравшихся на море впервые в пятилетку из своих офисов, а скорее сероватой, немного болезненной, с отметинами, составляющими узор. Он был похож на мраморную вазу, такой же холодный и бледный на вид.

Я обошла кровать и аккуратно села рядом с парнем, облокотившись спиной об изголовье кровати. Сам Филипп лег, растянувшись во весь свой рост, и я вспомнила, что он вроде как был баскетболистом.

— Я перерыла все, что только могла, но нашла буквально каплю в океане, — достала из сумки свой любимый потрепанный блокнот, который сопровождал каждый мой шаг. За свою недолгую жизнь он уже был облит апельсиновым соком, потерянным в аэропорте, повалявшимся в школьной раздевалке, сколько страниц вырвано ради пожеванных жвачек и внезапных контрольных. Сюда же я и выписала все самое важное, что смогла найти в книгах о заклинаниях. — Везде сказано, что сначала надо определить, какой тип проклятия наложен. Проблема в том, что я не помню ни словечка из того, что произносила.

— Не страшно. Я же все помню.

— Дословно?

— Нет, но, надеюсь, ничего важного я не пропустил.

— В общем, нужно выяснить, можно ли вообще его снять.

— А если нельзя?..

— Придется играть по установкам самого проклятия. Знаешь, это как правило «если долго мучиться — что-нибудь получится», обычно так все и происходит. В любом проклятии проговаривается то, что надо сделать для того, чтобы само проклятие снять, пусть это не всегда очевидно. В нашем случае нам придется это выяснить, потому что я совсем не умею снимать заклинания. И не думаю, что у нас есть время учить меня этому, потому что риск, что я скорее подпалю тебя, гораздо выше, чем сниму заклятие.

Филипп похлопал глазами.

— Хорошо… Значит, нам надо лишь сделать то, что надо для снятия проклятия?

— Именно. Ты помнишь, что я говорила? Ну например, застели кровать, чтобы не стать чудовищем опять, — я выразительно подняла подушку, которая валялась на полу рядом.

— Очень смешно, — парень вырвал ее у меня из рук и сунул под покрывало. — Это творческий беспорядок. А про проклятие, ты говорила…

Филипп задумался, направив взгляд в никуда. Ожидая ответа, я смогла ближе его рассмотреть. Парень был одет в синий свитер с V-образным вырезом у горла и темные брюки, оттянутые на коленях. Причудливые узоры на коже растянулись по всему телу, обнимали пальцы, запястья, словно ветви деревьев тянулись по шее вверх к линии подбородка. Они выступали как вены, покрывая пятна в некоторых местах. Эти пятна смотрелись как небольшие ожоги или рубцы, выделяясь оттенком на серой коже. На шее около правой ключицы я заметила бледную надпись, которую невозможно разобрать, такая же выглядывала из-под рукава на внутренней стороне левой руки. Проследив за направлением узора, я добралась до лица, по нему будто розгами прошлись — множество тонких линий, прочерченных от лба по веку, затрагивая тонкую кожу под глазом, оставляя шрам, рассекающий бровь с правой стороны. Кривая линия затронула нос от переносицы. Ровно посередине нижней губы выделяется шрам, который скорее напоминает раскрас у какого-нибудь племени индейцев. Сами губы такого же неживого цвета, что и кожа, мертвенно бледные. Интересно, они такие же холодные, какими кажутся со стороны?

— Ты чего?

— М? — я перевела взгляд с губ на глаза парня. Кажется, он что-то говорил.

— Куда ты так внимательно смотришь?

— Да я просто… уши у тебя чудные.

Парень тут же коснулся пальцами кончиков ушей, закругленных внутрь. Уши и правда были необычные, эльф наоборот, да они еще и двухцветные — мочка и область раковины гораздо темнее, а ближе к верху и хрящу по внешней границе резко светлеют. Филипп уже потянулся к резинке, связывающей длинные волосы в хвост, чтобы снять ее и спрятать уши, но я остановила его.

— Не надо. Мне нравятся.

Парень усмехнулся, он явно слышит такое не часто. А я задумалась, скорее всего он и отрастил волосы, чтобы прятаться за ними.

— Я все хотел спросить, чем ты вдохновлялась, придумывая это, — он прочертил пальцем круг в воздухе, указывая на свое лицо.

Я пожала плечами.

— Даже не знаю. Ничего на ум не приходит. Хотя… — Я взяла блокнот, лежащий между нами на скомканном покрывале и пролистнула несколько страниц назад, пока не наткнулась на зарисовку темного эльфа, которую сделала после прочтения главы о магических существах. — Вот, — я протянула парню блокнот с открытым рисунком. — Я тогда только-только прочла о светлых и темных эльфах, сделала зарисовку. Наверное, образ остался где-то в голове и всплыл в самый неподходящий момент.

— Ну, мне еще повезло, это мог быть какой-нибудь тролль или чупакабра.

Мы засмеялись. Забавно, мы оба влипли в то, во что мухи обычно садятся, но находим в этом что-то смешное.

— Так что там за история с эльфами?

Шестеренки в моей голове начали крутиться, пытаясь выудить из огромной библиотеки знаний именно эту историю, о которой я забыла сразу после прочтения.

— Светлые — хорошие, темные — плохие. Светлые эльфы были прекрасны внешне и внутренне, жили в зеленых лесах, горя не знали, получали то, что всегда хотели. Темные же были уродливыми карликами, жили в пещерах, не видели солнечного света. Но однажды один светлый влюбился в смертную девушку и захотел забрать ее себе. Все бы ничего, но король эльфов или какая-то другая важная шишка тоже приглядел несчастную себе, за что и прогнал соперника к темным эльфам. Там он обучился их магии, которая и изменила его внешность. Я попыталась изобразить некий гибрид темного и светлого эльфа.

Филипп внимательно меня слушал и не сводил глаз с рисунка, легонько касаясь его кончиком пальца.

— А что случилось с девушкой?

— Ее звали Лоралея. Она жила себе в радость, собиралась замуж за чувака из местной деревни. Пошла с подружками купаться в озере, где ее и приметил наш главный герой. Пока Лоралея сушила волосы на берегу, эльф подкрался и утащил девушку в глухую чащу, где их уже никто не мог разыскать, ведь жилище эльфов скрыто магией. Обручальное кольцо эльф расплавил одним взглядом и представил невесту своим товарищам. Второму перцу Лоралея понравилась сразу, он начал к ней подкатывать прям перед новоиспеченным женихом. Тот сказал лишнего на эльфа более высокого ранга, мол, иди свою красотку найди, там еще в пруду три купается, за что и получил пинок прямиком под землю. Лоралея не стала мириться со своей судьбой и ночью сбежала из объятий эльфа. Бежала долго, потеряв все силы, остановилась и поняла, что волшебный лес не дает ей выйти к родной деревне. И, повинуясь девизу «ни мне, ни вам», бросилась со скалы. А эльф, который стал темным, научился всем нужным штучкам и оживил Лоралею для себя. Скорее всего, так она и осталась с ним.

— Бедная. Ужасно жить с монстром.

— Ну, она хотя бы жива.

— Лучше умереть, чем существовать под землей, как изгой.

Мне было нечего ответить, я подумала, что Филипп провел в последней фразе параллель с собой, а я своими аргументами могу сделать только хуже.

Я взглянула на страницу, которую Филипп продолжал внимательно изучать. Он водил пальцем по контору, который остался от помады. Я совсем забыла, что именно сюда сунула валентинку, которую, думала, прислал мне Филипп на День Влюбленных. Позже выяснилось, что это была шутка от Токаревой, но про бумажное сердечко и думать забыла. Так оно и лежала до этого момента целый год нетронутое, отпечатав надпись на рисунке эльфа. Видимо Филипп тоже вспомнил о том дне. Я быстро вырвала блокнот у него из рук и захлопнула его.

— Знаешь, — начал парень. — этого всего могло и не быть, если бы мы просто поговорили.

— Да. Если бы ты сразу сказал, что влюбился в блондинку и не морочил мне голову.

Филипп измученно покачал головой.

— Я не хотел делать тебе больно. Я просто хотел успеть везде.

— Ну, за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.

— Я знаю. Еще и своих ушей лишишься.

Больше всего на свете мне хотелось знать, что им двигало в тот момент, зачем нужны были эти игры, но спросить боялась. Вдруг услышу то, что слышать совсем не хочется и снова впаду в состояние рыдающего младенца. Да и момент какой-то неподходящий, мы тут серьезными вещами заниматься пытаемся, а не выяснять подростковые отношения.

Но к моему удивлению и, чего уж, счастью, Филипп первый об этом заговорил.

— Я хотел здесь начать жизнь с чистого листа. Стать тем, кем никогда не был.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.

Филипп обернулся на меня и придвинулся чуть ближе, между нашими плечами оставалась буквально пара сантиметров. Я чувствовала, что ему тяжело рассказывать, но очень хочется.

Он не оправдывался, а скорее исповедовался передо мной.

— Мои родители сильно ругались, а мать у меня достаточно… импульсивная женщина. Однажды вечером она просто влетела в квартиру и сказала, что хочет развода немедленно. Она отсудила у отца все: кучу денег, все имущество, машину, даже деньги с продажи квартиры, а он и не сопротивлялся, лишь бы это все поскорее закончилось. Отец стал чуть ли не банкротом, речи о том, что я остаюсь с ним, и быть не могло, он сам еле сводил концы с концами и после продажи квартиры уехал в другой город. Я и сейчас не знаю, где он, максимум получаю сообщение с поздравлением на День Рождения раз в год. Мы никогда хорошо не общались, но и врагами нас нельзя назвать, просто существовали в одной квартире и виделись иногда, разговоров по душам не было, но после развода стали, как дальние родственники. А сейчас начнется та часть, за которую ты меня возненавидишь. Поэтому давай ты мне пообещаешь, что после услышанного не откажешься от своих слов и превратишь меня обратно в человека?

Я округлила глаза, боясь услышать продолжение. Что же там такого, от чего я могу пулей вылететь из этого дома.

— Я постараюсь держать себя в руках.

— Нет, ты мне пообещай, — Филипп протянул руку с выставленным мизинцем.

— Ой, брось, мы что, в детском саду?

— Пообещай!

Его взгляд и интонация были тверже стали. Я сдалась и коснулась своим мизинцем холодного пальца. Филипп остался довольным неформальным договором и продолжил:

— Алла — не моя экономка, она моя тетя, сестра матери.

Я тут же открыла рот, приготовившись к гневной тираде, но Филипп поднял мизинец, за который я только что держалась, так что мне пришлось проглотить свое негодование и возмущение.

— Работу матери предложила ее сестра в столице, к которой мы и перебрались. Тот дом… этот дом… принадлежит Алле, она замужем за очень богатым человеком, они купили его и обустраивали как свою летнюю резиденцию, дачу. Алла согласилась поселить сестру, пока дом еще на ремонте и никому не нужен, сама сюда иногда приходила, работу проверять.

Я продолжала изображать безгласную рыбку, подбирая выражения у себя в голове и точно ли хочу их произнести.

— Но… зачем ты солгал?

— Это другая часть истории… Видишь ли, я был не то, что популярный в своей прошлой школе, скорее наоборот. Меня пинали, как футбольный мяч, а тут, когда мама сказала, что мне надо выбрать новую школу, меня осенило. Никто же меня не знает, на мне с детства не стоит клеймо неудачника. Там, чтобы я не делал, у меня не получалось доказать, что я заслуживаю лучшего обращения, а тут я могу быть кем угодно, придумать себе любую роль и играть ее. Я так загорелся этой идеей, что выбрал себе самую крутую школу, даже не думая о том, что саму учебную программу я точно не потяну, но разве меня это волновало? Нет!

Деньги на учебу мать вытрясла из отца под предлогом: «ты что, сына своего не любишь? У ребенка травма» или что-то такое, хотя после развода у нее самой кругленькая сумма осталась, которую она не захотела тратить на меня. Она вообще решила заняться своей жизнью, в которой меня, видимо нет, потому что исполняла любые мои желания, лишь бы под ногами не путался.

И вот я, заряженный на успех, прихожу в вашу гимназию. Все идет хорошо, у меня был четкий план стать самый крутым в радиусе нескольких километров, пошел записываться в местную баскетбольную команду…

Я перебила парня:

— Дай угадаю, в баскетбол ты тоже не играешь?

— Нет же, играю! Только я капитаном никогда не был. И все то, что я говорил про тренера, который давал мне рекомендации…

— Чушь собачья, — закончила я.

— Ну да. Но я правда хорошо играл! Лучше кого-либо в той команде, но капитаном они бы даже под угрозой жизни и смерти меня не сделали. Здесь мне парни сказали, что я не плох, но они еще не придумали мне испытание, которое я должен пройти, чтобы попасть в команду. Так сказать, займи очередь и жди, когда тебе перезвонят.

Филипп заерзал и больше на меня не смотрел. Я поняла, что начинается кульминация, о которой ему говорить ну совсем не хочется. Мое паучье чутье предугадало, что сейчас пойдут удары в сторону моего самолюбия, которое и так балансирует над пропастью.

— Я и не особо расстроился. Не получилось — и ладно, еще столько дорог открыто, а тут мать говорит, что уже подружку мне нашла, — Фил усмехнулся. Это он обо мне что ли говорит?! — Я познакомился с тобой, ты была такая милая, жутко умная, я даже как-то испугался, что тебе придется возиться с такой тупицей, как я.

— Признаюсь, тогда я ожидала худшего, ты оказался очень смышленым и быстро схватывал.

— Я так старался, чтобы тебе понравится!

Не могу поверить, что услышанное правда. Еще никто не хотел мне понравиться и сблизиться со мной. Да и Филиппу не нужно было стараться, он понравился мне почти с первых секунд, как я его увидела. И, к сожалению, продолжал нравиться все оставшееся время.

Но ему я в этом, конечно, не признаюсь.

— Тогда что же произошло? Мне показалось, у нас есть точки соприкосновения, — я робко постучала указательными пальцами друг об друга, изображая притяжение.

— Я просто идиот. Мне сначала тоже показалось, что дружба с тобой и обычная размеренная жизнь вполне мне подойдет, а потом ребята из команды сказали, что придумали для меня испытание, а я, как баран из стада, загорелся этим, ведь теперь у меня есть шанс стать самым крутым и популярным.

— И что это было за испытание? — спросила я, каждой клеткой чувствуя, что ответ мне не понравится.

Филипп вздохнул.

— Ну они заметили, что мы с тобой часто проводим время вместе. Я сказал, что мы не встречаемся, ну они решили, что будет забавно влюбить тебя и бросить. Извини, что говорю это, но тебя в классе не очень-то любили и явно хотели чем-нибудь задеть.

— А тут подвернулся ты, можно убить двух зайцев одновременно, — и испытание провести, и насолить вредной девчонке.

По коже пробежался холодок, было неприятно слышать, что тебя просто использовали, да еще и так… унизительно. Половина класса с ребятами из параллели знали об этом, но, что еще хуже, сам Филипп знал и согласился.

— Ты не представляешь, как мне тяжело было. Я согласился на это, а потом каждый раз, как видел тебя, понимал, что не смогу. Я метался туда-сюда, ребята злились, время шло, а ты продолжала мне помогать, мне уже самому показалось, что мы больше, чем друзья, а этого нельзя было допускать, но оно само как-то случилось. Я не хотел, Лив.

Да, меж двух огней. С одной стороны — скучная жизнь в тени с милой девчонкой, с другой — толпа крутых подростков в свете софитов.

— Я хотел сделать все мирно, не обижая тебя. Сказал им, что мы уже встречаемся, ты втюрилась, но они потребовали доказательств. Фотку, что мы целуемся.

— Так ты специально меня тогда поцеловал?..

— Ну да. Я спрятал телефон с включенной камерой в окошке для механизма тех громадных часов.

Стало больно. Не так, когда я увидела его на вечеринке, окруженным стервятниками. Тогда была обида вместе с гневом, сейчас же она смешалась с отчаянием и какой-то пустотой, руки сами ослабли и упали с колен на смятое покрывало. Филипп молчал и ждал моей реакции. Первым в голову пришло развернуться и выйти вон отсюда. С какой стати я должна помогать ему? Он заслужил это тогда, а после объяснений я убедилась, что все сделала правильно. Возможно, немного перестаралась, но ничего, будет ему уроком на будущее, не слушать придурков, а думать и делать все своей головой. Будет знать, что нельзя усидеть на двух стульях и оставаться безнаказанным.

Я уже почти решилась уйти из этого дома, но что-то меня остановило. Проснулась чуткая и понимающая сторона Ливаны, которая подумала о том, что каждый человек хочет почувствовать себя особенным, тем более стать чем-то большим. Если верить рассказу Филиппа о прошлой школе, где его ни во что не ставили, желание закрепить свои позиции на новом месте вполне объяснимо. Когда мы чего-то желаем редко замечаем то, что творится вокруг, даже последствия.

Как известно, жертвы есть на любой войне, и я стала жертвой в сражении Филиппа с самим собой. Обиженная ведьма и парень, который хотел доказать, что он достоин большего, чем то, что у него было. Он поплатился за свое тщеславие тем, что было для него необходимо — внешностью, авторитетом. Будь я такой же, как он, сейчас бы не сидела, поглощенная душевными терзаниями за совершенное. Меня обидели, я дала сдачи, круговорот справедливости замкнулся.

Но отчего же мне тогда так плохо?

А от осознания, что я отняла у человека не только право на жизнь, которую он желал, а просто на существование. Причем сделала это не по своей воле. В глубине души я, может, и желала насолить ему, но не таким же способом… Злую шутку с нами сыграла подростковая импульсивность, остатки которой придется разгребать.

— Мне замолчать?

Наверное, я слишком долго думала, уйти или остаться, все размышления отразились на моем лице. Нижнюю губу я явно прикусила.

— Нет, продолжай. Лучше я узнаю обо всем сразу, чем буду получать по ложке дегтя.

— Я показал видео, ребята одобрили, приняли в команду и в свою компанию. Я не хотел тебя кидать, но ты… не вписывалась в их формат.

— Поэтому от меня надо было избавиться, чтобы общаться с ними.

— Да…

— А там еще и Токарева нарисовалась, — как бы невзначай заметила я.

— Что?

— Ну с ней-то можно было встречаться. Она тебе нравилась?

Филипп пожал плечами.

— Нравилась, но не так, как ты. Просто она была…

— Популярная, красивая, королева улья.

— Да. Она сама мне предложила быть вместе. Я не мог в это поверить.

— Почему ты не сказал мне, мол, désolé, bébé[1], ничего не выйдет?

Филипп устало потер глаза тыльными сторонами ладоней, пригладил и без того зализанные волосы.

— Потому что не хотел делать тебе больно. Говорить все это, смотря тебе в глаза. Я бы просто не смог признаться, но и не бросить тебя не мог. Решил игнорировать, чтобы ты сама все поняла и отстранилась от меня.

— Какой же ты andouille[2], - мерзко осознавать, что с тобой продолжали общаться, сближаться, прекрасно зная, что скоро всему настанет конец. Даже не знаю, что хуже: когда тебя предают внезапно без каких-либо объяснений, как это было год назад, или с предысторией, раскладывая по полочкам весь план твоего потопления.

Филипп усмехнулся, как-то грустно и вымучено.

— Я скучал по этому. По твоему французскому. Знаешь, чем больше дней проходило с того случая, тем больше я осознавал, каким придурком был. У меня действительно могло быть все в новом городе, новой школе, а я захотел большего. В итоге все потерял — за что бился и что пришло само. Забавно, каждый день я засыпал и просыпался в полной темноте с одной только мыслью. Нет, не о Токаревой или баскетбольной команде. А о тебе. И не со злостью. А как бы мне хотелось вернуть время назад, сказать парням, что не буду играть с тобой и просто уйти. Тусовки с ними такая мелочь. Я не могу вспомнить ни одной совместной прогулки, зато помню каждое наше занятие. Не дословно, конечно, но названия каждой темы точно.

— Я бы тоже хотела повернуть все вспять.

Только на тот момент, где я начинаю влюбляться в тебя и предотвратить его.

В комнате повисла тишина, только компьютер умиротворяюще шуршал и иногда издавал звуки, будто ракета идет на взлет. В доме не было никого, кроме нас двоих, и эта давящая тишина меня пугала.

— Опустим твою неопределенность в собственных желаниях и чувствах и перейдем к ключевому моменту, — начала я. — Ты проснулся, увидел себя таким и что дальше?

— У меня началась дикая паника, когда я понял, что эти штуки у меня буквально под кожей, — Филипп закатал рукав левой руки, открывая искусное переплетение шрамов, больше похожих на выступающие вены. Изредка на ветках появлялись неразборчивые слова очень мелким шрифтом, как стершиеся татуировки или текст на промокшей бумаге. Взглянув ближе, я все еще не могла разобрать ни одной буквы. — Последнее, что я помнил, это твой приход, а дальше темнота. Подумал, ты меня вырубила и таким образом решила отомстить. Отчасти, так и было. Пока я приходил в себя, домой вернулась Алла с мамой, в доме бардак, который я не успел убрать днем. От ковра избавились в первую очередь, там было просто жуткое черное пятно, будто кто-то костер жег и через него прыгал.

У матери чуть сердце не остановилось, когда она меня увидела. Правда не знаю, чего она испугалась больше: меня или что Алла выставит нас после моего косяка.

Я сказал, что не знаю, что произошло и как это случилось. Мама сделала вывод, что я связался с плохой компанией, которая так меня испортила. Мы ездили по разным врачам, дерматологам, даже каких-то шаманок вызывали. Представляешь, они все говорили, что на меня навели порчу. Кто-то из завести, кто-то матери насолить хотел. А одна даже выдала, что это отвергнутая мной девушка наслала на меня недуг, чтобы я никому не достался. У тебя же не такой мотив был, а?

Я энергично отрицательно покачала головой. Чушь какая.

— Но как бы там ни было, вся их полынь и сушеные головы кроликов мне не помогали. И мать решила отправить меня к пластическому хирургу.

— О нет…

— Сначала я думал, обычная поездка к врачу, пока он не начал говорить о пересадке, отрезании кончиков ушей. Мама это все слушала, кивала, в конце задала лишь один вопрос. Как быстро это можно исправить. Я не мог поверить своим ушам, выскочил в коридор, она побежала за мной.

***

Филипп хаотично двигался из стороны в сторону между двух белых больничных стен. В коридоре горела лишь одна лампа в том месте, где сейчас были посетители, в остальном здание было полностью погружено во тьму, как и вся улица за окном. Клементьевы приезжали только на приватные встречи с врачами поздно вечером, чтобы никто не мог им помешать.

Или чтобы никто не видел лицо парня.

Вероника вышла из кабинета без сумки, очевидно, намереваясь успокоить сына и вернуться к обсуждению исправления его внешности. Филипп знал, что она выложит любую сумму, чтобы вернуть его к исходному варианту, но что она пойдет на такие меры…

Филипп и сам не понимал, почему его так задело желание матери исправить сына любой ценой и средствами. В конце концов он же сам хочет стать таким, как прежде. Но посыл, одержимость внешностью. Он ни разу не слышал от нее, что она примет его любым, таким, какой он есть. Сам Филипп не предложил еще ни одного варианта развития событий, Вероника же с первого дня обзвонила все клиники и отпросила сына с уроков на неопределенное время, лишь бы ни одна живая душа не видела его таким. Даже врачей заставляла подписывать бумаги о неразглашении.

И как это можно назвать — заботой или же страхом?

— Чего ты так боишься? Это отличный врач, он сделает все аккуратно. Сказал правда, что на висках опасная зона и можно зацепить важные артерии на шее, но мы постараемся другим путем скрыть эти недостатки. Может, лазерные процедуры…

— Мам, ты серьезно?

Вероника взглянула на сына убийственным взглядом, не терпящим возражений. Она была милой и хрупкой женщиной лишь при чужих людях. Находясь в окружении семьи, ее ангельская оболочка спадала и устраивалась на вешалке до следующего выхода в люди. Даже отец Филиппа, который уже давно осознал, кого взял замуж, согласился на все условия, лишь бы поскорее завершить бракоразводный процесс.

— Не пойму, чего ты вдруг взбесился. Я наконец-то нашла выход, а ты противишься.

— Может, я не хочу ничего менять. Мне и так нравится. Разве из-за этого я стал другим человеком? Перестал быть твоим сыном?

— Филипп, посмотри на себя! Ты же выглядишь, как чудовище.

Последняя струна в сердце парня оборвалась. К горлу подступил ком, дышать стало тяжело, а глаза наполнились слезами. Филипп много плакал в детстве, когда приходил весь в синяках из детского сада и без новых игрушек, но вместо поддержки матери получал лишь выговор за проявление слабины. Мальчик не должен плакать, он должен постоять за себя, иначе никогда не станет мужчиной. С возрастом Филипп понял смысл этих слов, но почему нельзя было преподнести их в качестве совета, а не приказа.

Больше Филипп не плакал. Или просто не показывал матери, как ему больно. После случившегося на Дне Влюбленных услышал в свой адрес столько, что хватило бы составить сборник «101 синоним к слову «уродливый»».

В глубине души он понимал, что его внешний вид отражает душу. Заслужил ли он это? Наверное, раз такое произошло. Можно ли с этим жить? Конечно, если ты принимаешь себя таким.

Но Филипп не принимал. И что больше всего давило — мать тоже не принимала.

Филипп вылетел из здания, не дожидаясь матери. Они приехали сюда на ее машине. Парень понятия не имел, где находится и в какую сторону двигаться, шел, куда глаза глядели. Точнее, он смотрел лишь себе под ноги, наступая на слякоть. Вот уже месяц он не ходил по улице в одиночестве, выбирался из дома только с мамой и исключительно на ее машине. На Филиппе была лишь короткая черная куртка, никакой шапки или шарфа, скрывающих кожу. Еще ни разу ему не приходило в голову, что теперь это обязательные элементы гардероба.

До этого дня.

Филипп шел не так долго, но в спину услышал как минимум три непечатных крика и кучу перешептываний. Один раз его даже плечом задели, явно неслучайно. Чем дальше увеличивалось расстояние от больницы, тем больше нарастал страх и тревога. Ходить по темным улицам было опасно, в кармане только телефон, которым Филипп уже давно перестал пользоваться. Нет ни денег, ни проездного, ничего, что помогло бы почувствовать себя хоть капельку в безопасности.

С каждой секундой мир все больше мутнел перед глазами. Филипп вспомнил это чувство, начиналась паническая атака. Только не сейчас, нельзя останавливаться сейчас. Последней каплей стал гудок автомобиля, прозвучавший за спиной.

Филипп резко остановился, ожидая самого худшего. Он невольно сравнил себя с девчонкой в короткой юбке, которая слишком задержалась на прогулке.

Обернувшись, парень увидел знакомый капот. Впервые Филипп почувствовал облегчение при виде матери. Ему показалось невероятным, что она нашла его так быстро, но тут же вспомнил о телефоне, по которому она его и выследила.

Без лишних слов парень сел за заднее сиденье, забившись носом в щель между дверью и креслом, вдыхая аромат кожи. Вероника подумала, что он обижен и просто не хочет говорить о случившемся, на самом же деле Филипп просто старался унять бешено разогнавшийся пульс и тяжелое дыхание.

Они не разговаривали до следующего дня, пока Вероника не заставила сына проводить ее у порога. Женщина недавно сблизилась со своим коллегой по работе и уже частенько оставалось у него на несколько дней, предоставляя огромный особняк в полное распоряжение несовершеннолетнего сына с явными проблемами.

— Ты точно не передумаешь? — задала она лишь один вопрос, снова намекая на пластическую операцию.

— Не передумаю.

Филипп желал вернуть себя больше всего на свете, правда не таким способом. Он верил, что сможет найти выход, но с каждым новым днем, месяцем, ударом часов его уверенность таяла, а гордыня отступала на задний план. Он уже давно потерял всякую надежду и собирался набрать номер матери, пока перед его глазами не появилась девушка возле перилл на одном из школьных пролетов.

Девушка, которая может его спасти.

***

— Я слышал много высказываний в свой адрес, но от матери, да еще и пребывая в нестабильном психическом состоянии…

— Я понимаю, — мне было до невозможности жаль Филиппа и еще больше обидно, что он не получил поддержки от единственного человека, который мог ее дать — от матери. Как можно назвать своего сына чудовищем?

Думаю, большая часть подростков, чьи родители лишены абсолютно любого отголоска чувства эмпатии сталкивались с тем, что их называли чудилами лишь за то, чего не понимает взрослое поколение. Стильный наряд, крашеные волосы, яркий макияж, длинные ногти, изображения любимых персонажей и кумиров. У меня у самой частенько портилось настроение из-за комментариев Джаннет по поводу моего внешнего вида: «Выглядишь, как распутница», «Волосы, как гнездо у вороны», «Отвратительный цвет», «Вырядилась, как клоун» и куча других фраз, перевод которых я, к счастью, не знаю. Такие замечания здорово подкашивают самооценку, но еще хуже, когда указывают на то, что ты не в силах исправить. Например, на твою внешность. Особенно те, кто, как казалось, просто обязаны принимать тебя таким, какой ты есть.

— Я знаю, она хотела помочь, и я почти согласился, но тут появилась ты.

— Эй, — я села в позу лотоса и взяла руку Филиппа в свою. — У нас еще есть время, мы обязательно начнем все сначала, когда вернем тебе прежний облик. Если же не получится, барби из себя ты всегда успеешь сделать.

Филипп улыбнулся одним уголком рта, но ямочка на щеке все равно заиграла.

— Так о чем мы говорили? — я выпрямилась и заправила прямые пряди за уши. — Чтобы снять проклятие нужно лишь выполнить то, о чем оно просит. Как оно звучало?

Филипп помнил его наизусть. Сначала я восхитилась отличной памятью парня, но затем скривилась, понимая смысл каждого слова. Текст был мне не знаком, понятия не имею, откуда он в моей голове, и как я могла его произнести, да еще и в совокупности с темной магией. Никаких подсказок, все слишком запутано, от этого не легче. Я надеялась, что мой маленький мозг выдал что-то типа: «Ты плохой, на тебе проклятие, которое не снять, пока не покормишь бездомного кота», но я оказалась куда круче, что не могло не радовать.

Будь это проклятие для какого-нибудь серийного убийцы, а не обычного старшеклассника.

— Все так плохо? — спросил Филипп, видя мое замешательство.

— Нет, просто надо разобраться, — я записала текст в блокнот под его диктовку и сейчас внимательно вчитывалась в каждое слово, ища, за что можно зацепиться.

Ручка, кончик которой я грызла, треснула под напором зубов. Я облизнулась, почувствовав горечь чернил, пришлось встать и выкинуть ручку в мусорное ведро, которое не выносили годами. Со стола Филиппа без спроса взяла нечто, похожее на карандаш, которое точили, судя по виду, бобры.

— Как настоящая ведьма, расскажу тебе лайфхак, — я села на кровать, поджав под себя левую ногу. Филипп придвинулся ближе, заглядывая в блокнот. — В каждом заклинании есть лазейка, осталось ее только найти. Смотри, ты говоришь, что я смотрела в тот день на часы, может, попробуем поискать в них?

Мы спустились на первый этаж в темную прихожую. Филипп включил желтый свет. Здесь ничего не изменилось, огромные антикварные часы так и стояли у стены между двумя лестницами, ведущими на второй этаж. Стрелка, как и год назад, указывала на одиннадцать.

— Я понял закономерность, — Филипп встал рядом со мной, теперь мы оба вглядывались в циферблат. — Стрелка ходит вперед на один час раз в месяц.

— Лишь стрелка часов обратно не взойдет, — вспомнила я слова из проклятия. — Сколько было, когда я это произнесла?

— Ровно двенадцать.

Я шокировано уставилась на парня.

— Ты хочешь сказать, что осталось меньше месяца?

— Они пробили поздно вечером. Думаю, тогда уже стукнуло пятнадцатое февраля.

— Как же мы успеем снять проклятие, если еще даже не знаем, как это сделать? — я в суматохе начала мерить огромную прихожую шагами. — Ладно, не паникуй.

— Я и не паникую, это ты забегала, как мышь.

— Я говорю это и не тебе, а себе!

Вернулась на прежнее место и выдохнула.

— Ладно, должно быть что-то, что поможет обойти заклятие. Все-таки я была на эмоциях, не думаю, что у меня было время до мелочей продумать план мести.

— Я вот в тебе не сомневаюсь.

— Спасибо, но в данном случае это плохой комплемент.

Я открыла блокнот и в сотый раз перечитала написанное.

— Стрелка обратно… Слушай, а ты пробовал переводить стрелку самостоятельно? — осенило меня.

— Кучу раз. Когда я до этого додумался, не мог поверить, что вот-вот все исправлю. Но они стоят там, как приклеенные. Ни один мастер не мог сдвинуть стрелки с места, а я уж подавно.

— Да, такое бывает, что объект, к которому привязана магия, защищается. Ну-ка, дай я попробую.

Я принялась прыгать на месте, пытаясь дотянуться до стрелок. Тщетно, мне не удавалось даже рамы циферблата коснуться.

— Лив, я вызывал кучу часовщиков, не думаю, что получится у тебя.

— Ты что, забыл, — пыхтя сказала я, все еще прыгая. — Я же ведьма.

Филипп не стал спорить. Я почувствовала его руки под своими коленями, не успела возмутиться, как уже оказалась приподнята на нужном мне уровне. Видимо, парню надоело смотреть на мои мучения. Или же просто решил поскорее показать мою неправоту.

Как и любая девушка, я и думать забыла о том, что в общем-то хотела сделать. Интересно, я не тяжелая? Сколько он может меня держать? Вдруг уже пожалел, что поднял совсем не букашку. Но, признаюсь, его руки выглядели сильными всегда, а хват на ногах заставил в этом убедиться. Да и плечо, в которое сейчас упиралось мое мягкое место, оказалось не таким костлявым, как было раньше. Видимо Филипп провел целый год в изоляции с пользой, а не просто валялся в депрессии. Держу пари, одна из комнат на втором этаже точно спортивный зал!

Я дотронулась до стрелок, которые были длиннее моей ладони, но сдвинуть их действительно не получилось. Я направила на них магию, придавая немного стимула, но она же вернулась ко мне, ударив почти как ток из розетки.

Я вскрикнула и отдернула руку. Филипп тут же опустил меня на расписной паркет.

— Что случилось?

— Действительно не получилось, — я замахала рукой, пытаясь унять боль от небольшого ожога.

— Это бесполезно. Надо придумать что-то еще.

Филипп прошел мимо меня и сел на третью ступеньку, опустив голову. Я почувствовала его настроение отчаяния, и самой стало как-то нехорошо. Человек видит во мне свой последний шанс, я просто не могу его подвести.

И себя тоже. Моя душа не выдержит, я просто не смогу жить, если буду знать, что где-то в мире существует один такой Филипп, который прячется у себя дома в темноте, потому что я сделала его таким.

Я подняла блокнот с пола и уместилась рядом с парнем, в уже миллионный раз перечитывая заклинание.

— Любовь станет проклятием… взаимны слова, — шептала я. — Любовь… слова… любовь… Любовь!

— Что? — Филипп поднял голову.

— Ну конечно, любовь! Я не услышала их от тебя, поэтому решила отомстить тем же! Кто полюбит человека, который сам никого не любит. Так я и думала. Точно!

— О чем ты говоришь?

Я воодушевилась и заулыбалась во все свои белоснежные зубы.

— Тебе всего-то нужно услышать признание в любви. Взаимное.

— Да, подумаешь, пустяк, — с сарказмом ответил парень.

— О чем ты говоришь, — я схватила его за руки, заставляя взглянуть на себя. — У тебя же была куча поклонниц.

— Была, когда я сам не походил на разложившийся труп.

— Девчонки, конечно, смотрят на внешность, но им гораздо важнее душа, поверь мне!

— Лив, я не просто так сижу целыми днями дома, а на улицу выхожу в полной экипировке. У меня нет времени искать девчонку, которой захочется заглянуть в мой внутренний мир.

— А как же Токарева? Вы же с ней начали встречаться, неужели она тебя сразу бросила?

Филипп взглянул на меня так, будто я только что сказала что-то в духе «а Земля у нас плоская».

— Я даже не показывался никому из одноклассников.

— Мать запретила?

— Да, но я и сам не хотел. Очнись, Лив, они не хотели принимать меня с нормальной кожей, не думаю, что такой Филипп пришелся бы им по душе. Тем более Соне.

— Ты прав. А, может, сайт знакомств?

Филипп поднялся. По его лицу я поняла, что парень вымучен нашим диалогом, ему и так это все дается не просто, а тут я решила поиграть в сваху.

— Прости, Лив, я очень устал. Завтра еще всю домашку сдавать, а я за две недели так ни к чему и не притронулся. Продолжим завтра, хорошо?

Я кивнула. Если Филипп не хочет обсуждать любовные дела, то я сделаю это самостоятельно. Займусь этим вечером грядущим.

Пока я одевалась в прихожей, парень поднялся на второй этаж за моей сумкой. Дергая защелку на двери, в мою свалку-голову вдруг пришла очередная идея. Не успев полностью открыть дверь, я тут же ее защелкнула и резко повернулась. Филипп такого не ожидал, он уже намеревался закрыть за мной дверь, поэтому его рука вытянулась слева от меня, а лицо было в нескольких жалких сантиметрах от моего носа. Темный свет в прихожей создал романтическую атмосферу. Хм, его шрамы совсем не страшные, а в бледной коже даже есть какой-то шарм.

— Позвони своей маме, — выпалила я.

— Что? — Филипп, к моему сожалению, отошел на несколько шагов назад.

— Ты любишь свою маму?

Филипп удивился такому вопросу, его глаза забегали.

— Ну да, вроде.

— Она же твоя мать. Она тоже тебя любит. Вам просто нужно сказать об этом друг другу. Вот и все.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Да почему?! — я была возмущена, что мой гениальный план никто не разделяет. — Это же и есть лазейка! Что может быть проще, чем обменяться любезностями с родителями. Это же в миллион раз легче, чем искать какую-то вторую половинку, которая непонятно когда созреет.

— Лив, моя мать… скажем так, не любит проявлять свои чувства.

— Это неважно. Устроим вам совместный вечер, только мать и сын, такая семейная атмосфера растопит сердце любого.

У Филиппа не было сил продолжать разговор на эту тему.

— Я подумаю об этом.

Парень подошел к двери и дернул ручку за моей спиной, намекая, что мне уже пора. Но я настырно положила свою руку поверх его, не давая двери открыться.

— Пообещай, что позвонишь ей, — железно произнесла я.

Филипп поднял на меня взгляд. Я только сейчас заметила, какие тени лежат под его глазами. Вероятно, парень действительно устал и не спал уже много ночей. Надеюсь, его не мучают кошмары. Находясь так близко, я и вовсе не заметила каких-то дефектов в его внешности, все тот же острый нос, скулы впали еще глубже, ореховые глаза, губы пусть и кажутся холодными все еще выглядят мягкими.

Он вздохнул, принимая поражение.

— Хорошо, я позвоню.

Я улыбнулась, получив свое, и выпорхнула за дверь. Сразу ослепила белизна снега, ярко контрастирующая с тьмой, в которой я была несколько секунд назад.

Домой я возвращалась с дурацкой улыбкой на лице, предвкушая скорую победу над своим же заклятием. Все обязательно получится.

Я надеюсь.

[1] Прости, детка

[2] Болван