Пропавшая невеста

Глава 17

– Дурак бестолковый, – Берта пнула корзинку с грязным бельем, – дубина стоеросовая!

Она же ему все сказала! Разложила по полочкам, объяснила, на путь истинный наставила, а что в итоге? Кхассер, уже не скрываясь, забрал к себе в спальню эту синеглазую змею из Шатарии, а самого кузнеца с позором изгнали из Вейсмора.

– Идиот блаженный! – от обиды по щекам бежали злые горячие слезы. – Никому ничего доверить нельзя, кругом неучи одни и болваны.

– Что ты там ворчишь? – хмуро поинтересовалась Дарина, которая как раз пришла в прачечную и увидела, как Берта неаккуратно швыряет белье в бак.

– Ничего, – буркнула та, отворачиваясь.

Еще эта тут ходит, нос свой длинный везде сует!

Берта вытерла рукавом мокрое от слез лицо, громко и некрасиво шмыгнула носом и принялась перемешивать содержимое котла гладкой, побелевшей от мыла и щелока палкой.

– Раз ничего, то и не бухти, как старая бабка. Лучше работай, а то стоит отвернуться, а тебя уже и след простыл. Носишься по замку, выпучив глаза, и не делаешь ничего. Только сплетни собираешь.

Берта нахохлилась. Надоело ей в простых служанках ходить. Она проворная, красивая и смекалистая и достойна большего, чем белье чужое стирать, тряпкой махать или посудой грязной заниматься. Она бы прекрасно справилась и с работой Дарины, и с обязанностями старшей горничной, да и в кухне бы порядок навела, если бы только смогла пробиться повыше. Увы, тетки эти противные зубами за свои места держались, ни подвинуть, ни задвинуть.

Сначала надежда на Доминику была. Что та возьмет ее к себе личной служанкой, будет все обсуждать, секретами делиться, но не срослось. Кто ж знал, что зеленое чучело, которое бродило по коридорам и мычало, распугивая народ своими бельмами, и новая фаворитка кхассера – это одно и то же лицо. Неудобно получилось. Вернее, невыгодно.

А Берта очень любила выгоду и пыталась найти местечко потеплее.

Сказать по правде, она бы и от роли главной наложницы не отказалась – порой у любовниц власти бывало побольше, чем у официальных жен. Уж она бы точно своего не упустила и построила бы всех по своему усмотрению. Только кхассер с самого начала на нее внимания не обращал, а теперь и подавно. Он как привязанный за Доминикой взглядом следил, а остальных будто и не видел. Уж Берта и так к нему, и эдак. И бедром посветила, якобы случайно зацепившись подолом за край стола, и шнуровку на груди ослабила так, чтобы та в нужный момент развязалась, и губы кусала чуть ли не до крови, чтобы ярче казались. Все без толку. Он увлечён синеглазой, как мальчишка, и шансов завлечь его в свои сети нет. Хоть в одежде, хоть без нее.

Сама синеглазая совсем обнаглела. Ходила по замку и везде совала нос, примеряя на себя роль хозяйки. То книги амбарные читала, то на складе разбиралась, то с кухарками меню обсуждала к приезду гостей. И почему-то всем нравилась! В лазарете ее просто боготворили. Она могла и бок проколотый залечить, и ногу сломанную. Воины за это ее очень уважали и преданно кланялись, когда видели во дворе. Главная повариха специально для нее пекла булочки по особому рецепту. Девочки-служанки пытались копировать ее осанку, плавные жесты и манеру спокойно и рассудительно говорить, а по вечерам с упоением обсуждали ее прически – сложные косы с лентами и бусинками, и наряды, на которые кхассер был щедр. А уж когда он подарил ей колье с сапфирами, такими же синими, как ее глаза – вообще полночи не спали, перетирая подробности и завистливо охая.

А чему завидовать-то? Ходит тут как королева, а на деле всего лишь приблуда из Шатарии. Ничтожная лаами. Серые ниточки-то не просто так навешивают! Будь она по-настоящему важной птицей, Брейр бы ей атласные ленты повязал.

Берта очень боялась, что однажды это все-таки случится. Хозяин назовет ее своей женой и позволит заправлять и в замке, и во всем Вейсморе. Что тогда? Захочет – выкинет, захочет – в младшие поломойки переведет, а то и вовсе в конюшни отправит за виртами стойла подчищать.

Такой участи себе Берта не желала. Она попыталась еще несколько раз подружиться с Доминикой, но эта нахалка злопамятной оказалась. Не могла простить ту шутку с тряпочкой. Подумаешь, фифа нашлась!

Но как бы Берта ни хорохорилась, ни надувала грудь в попытках доказать самой себе, что она лучше всяких там лекарок из Шатарии, все равно было страшно. Потому что в замке все находили общий язык с Доминикой, кроме нее. Да Наны. Но та была слишком глупа, чтобы что-то понять и предпринять.

А вот себя Берта глупой не считала. Поэтому днями напролет думала о том, как помешать синеглазой мерзавке прибрать к рукам Вейсмор и его хозяина.

Как ни странно, подсказку дала именно Нана.

Как-то вечером, когда девушки привычно собрались в общей комнате и обсуждали новости и сплетни, собранные за день, разговор привычно зашел про Нику.

– Вы видели ее платье? Розовое, с белым шитьем по подолу? – мечтательно вздохнула Кейт. – У нее талия в нем, как у осы – тоненькая-тоненькая. Любой мужчина ладонями обхватить сможет.

– Не любой, а только наш хозяин, – важно добавила Тамара, – а если кто попробует ее тронуть, так он мигом шею свернет и не поморщится.

– Пф-ф, сегодня есть талия, а завтра нет, – фыркнула Нана, – вот понесет она, и все, плакали ее красивые платья. Станет толстой и круглой, как бочка.

– Тогда хозяин ее еще больше любить станет.

– Это почему еще?

– Вы же знаете, как кхассеры к детям относятся. – Тамара понизила голос до шепота. – Для них это ценность великая. Он в ней и так души не чает, а когда забеременеет – и вовсе пылинки сдувать будет. А уж если ребенок с янтарными глазами родится, то весь мир к ее ногам положит.

– Родила бы она ему сына.

– Дочку!

– Двойню!

Все тут же загалдели. Тема, кто с кем спит и кто кого обрюхатил, всегда была самой любимой. Нет ничего интереснее, чем смаковать подробности чужой личной жизни.

– Я б на ее месте еще лет десять не стала детей заводить, – снова выдала Нана, за что тут же получила пяток сердитых взглядов. – Ну а что? Зачем красоту портить, когда ей наслаждаться можно?

– Дура ты пустая, Нана! Дети всегда в радость. А уж если рядом надежный мужчина, и в сердце огонь горит, то и подавно.

Берта, которая до этого лежала на своей кровати и без интереса слушала их разговор, встрепенулась. Пусть Нана и дура, но идею хорошую подкинула.

***

– Госпожа! Госпожа проснитесь, пожалуйста! – в дверь неистово колотили.

Доминика сонно встрепенулась, приподнялась на подушках, пытаясь понять, что происходит. Раннее утро и комната кхассера, в которую она окончательно перебралась. Самого его не было – он сегодня ушел еще до рассвета на тренировку вместе со своими воинами.

– Кто там? – спросила Ника, отчаянно борясь с зевотой.

– Это Мирта! От лекаря! Помощь ваша нужна.

Голос за дверью был громким и немного истеричным. Испуганным.

Ника выползла из-под уютного теплого одеяла, накинула на плечи длинный халат и, спросонья пошатываясь, пошла открывать.

На пороге, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, суетилась маленькая, как воробей, худенькая, коротко стриженая девочка лет тринадцати – дочь Серхана, главного лекаря Вейсмора. Ее темные волосы растрепались и смешно торчали в разные стороны, но в глазах плескался такой страх, что веселье мигом пропало.

– Что случилось? – встревоженно спросила Доминика.

– Там женщина умирает. Роженица. Ее из деревни к нам привезли… Она совсем плоха, и ребенок не выходит.

– Беги к отцу. Скажи, пусть воды нагреет целый чан. Я сейчас приду.

Девчонка тут же развернулась и бросилась бежать, нелепо вскидывая худенькие ноги, а Ника вернулась в комнату. Сон как рукой сняло, поэтому она торопливо умылась, натянула простое коричневое платье, кое-как причесалась и замотала волосы в тугой пучок на макушке, чтобы не мешали. Собрала сумку – побросала в нее несколько пузырьков из личного запаса да банку успокаивающего порошка, и выскочила в коридор.

Замок еще только просыпался. Сонные служанки выходили из своих комнат, бестолково поправляли чепцы и зевали, широко открывая рты. С кухни не доносилось ни грохота баков, ни пленительных ароматов утренней выпечки.

Встретив по пути всего нескольких человек, Доминика благополучно добралась до лазарета:

– Что у вас тут?

– Ночью Ладу из деревни привезли, – сказал Серхан, – оступилась вчера на крыльце да внимания не обратила – думала, пронесет. А ночью кровь пошла. Не могу справиться. Ребенку еще две недели в животе сидеть, но не удержит. Слаба слишком. Самой бы выкарабкаться.

– Воды уже отошли?

– Еще нет. Держится.

– Кто ее привез? – Ника уже закатывала рукава.

– Муж. Сейчас на улицу вышел. Сидит ревет, как младенец, а до этого здесь толкался…

– Отправь его домой. Не нужен он мне тут. Только мешать будет. Скажи, пусть дома уберется, порядок наведет, чтобы жену с ребенком в чистое забирать.

– А будет ли ребенок? – лекарь с сомнением покачал головой.

– Будет.

Доминика подошла к койке, на которой в беспамятстве металась роженица. Молоденькая совсем, лет восемнадцати. Красивая. Волосы, как темный шоколад, а на носу россыпь ярких веснушек. Только бледная очень. Пухлые губы совсем потеряли краски и сливались с кожей, под глазами глубокие синяки. И дыхание слабое.

Плохо.

Ника положила одну руку на пылающий лоб, вторую на твердый, словно камень, живот, и тут же поморщилась, когда на нее навалились ощущения сразу двух людей: мать мучилась от боли, ребенок замер от страха.

– Вылечишь? – без особой надежды попросил Серхан. – У меня не получается. Силы вливаю, а не реагирует. А ты руками своими волшебными…

– Не смогу, – Ника досадливо поморщилась, – малыш с даром. Он щит создает, не подпускает к матери. Пока он на свет не появится, не смогу ей помочь.

– Не вытянет она. И сама погибнет, и ребенка за собой в могилу утащит.

– Иначе никак. Не позволит он ничего сделать. У маленьких своя защита.

– Ты поговори с ним, убеди.

– Не работает это так. Он же неразумный еще, испугался и вытолкнул свои силы наружу, не понимая, что этим только мешает.

– Он?

– Да. Мальчишка. Крепенький, здоровый. Я попробую его успокоить и девчонку поддержать. Не вмешиваясь, отварами, но мне травы нужны. – Доминика быстро перечислила, что ей потребуется. – Если у тебя этого нет – посылай воинов в дом травницы. Там точно все есть, я сама заготавливала.

– Как скажешь, госпожа.

Серхан был достаточно мудрым, чтобы не задавать лишних вопросов. Он уже видел, как она вытаскивала с того света безнадежно больных, ступивших одной ногой на дорогу смерти. Мужчину с болотной хворью, пожилую женщину, у которой сердце остановилось. Да она его собственную дочь на ноги поставила, сделала то, что у него самого много лет не получалось.

Он сильный лекарь, но не обладал тем чутьем, которое с рождения было у высшей. Ее дар – часть ее, чуткий инструмент, которым она виртуозно владеет, порой совершая невозможное. Главное – не мешать, не отвлекать и делать, как она скажет.

Выскочив во двор, он подозвал одного из воинов и, вручив наскоро нацарапанный список, отправил к старой Нарве:

– Срочно! Одна нога там, другая здесь.

– Что это? – муж больной сидел тут же на ступенях. – Зачем вы его отправили к старухе? Все плохо? Лада умирает?

– Иди домой, Калеб.

– Но я должен быть тут, с ней…

– Иди домой, – с нажимом повторил лекарь, – здесь от тебя пользы не будет.

Тем временем Доминика смочила тряпицу теплой водой, присыпала слегла успокаивающим порошком и начала обтирать ледяные руки.

– Тише, тише… – ее голос едва различимо разносился по палате, – все хорошо. Я помогу.

Потом она открыла одну из баночек, обмакнула указательный палец в темную густую мазь, отдающую дегтем и медуницей, и начала неспешно чертить на коже оберегающие символы. Звезду на лбу – чтобы успокоить дурные мысли, парящую чайку на груди, – чтобы сердце не сдавалось, цветок на животе – чтобы малыша защитить.

Им всем предстоял очень долгий и сложный день.

К полудню ей стало казаться, что все бесполезно. В комнате стояла духота, приправленная острым запахом лесных трав с горечью полыни. Окна были закрыты и зашторены, чтобы яркий свет с улицы не мешал измученной роженице.

Она была слаба. Темные волосы прилипали к лицу, губы, несмотря на то, что их постоянно смачивали тряпицей, пропитанной целебным отваром, сохли и трескались, а синева под глазами с каждым часом становилась все пронзительнее.

Доминика уже не чувствовала той уверенности, которая была с утра. Минуты утекали сквозь пальцы, а малыш все так же не спешил появляться на свет. Его мать была обессилена и могла лишь тихо стонать, когда приходили болезненные, но пустые схватки.

– Потеряем обоих, – мрачно сказал Серхан, отозвав Нику в сторону, – у нее времени почти не осталось, а сил и вовсе нет. Не справится. Выбирать надо. Или мать, или дитя. Обоих точно не вытянем.

Доминика и себя чувствовала измученной. Сколько раз она пыталась применить свой дар, помочь Ладе и ребенку, но все бесполезно. Ее силы кружились, сверкали на кончиках пальцев, но не могли проникнуть в ослабшее тело, и от того ярились, причиняя боль самой Доминике.

– Вытянем, – упрямо повторила она, – мне ведьма нужна.

– Ведьма? – целитель удивился. – Чем ведьма может помочь в таком деле?

– Отправь за ней Мирту. Пусть принесет пояс серебряный и болин с черной костяной рукояткой. Воинов не посылай! Ведьма на их зов точно не откликнется.

Таких методов лечения старый Серхан не знал, но спорить не стал. Подозвал дочь, вручил ей туго скрученную записочку и велел во весь опор бежать в деревню.

Спустя полчаса возле крыльца раздалось цоканье копыт и невнятные голоса, а потом торопливые шаги по деревянным скрипучим ступеням. Первой в лазарет ворвалась Мирта. С радостным, полным гордости и восторга криком, она подскочила к своему отцу:

– Я привезла пояс, нож и саму ведьму!

В подтверждение этих слов в помещение зашла Джайла, укутанная в черный плащ с капюшоном, закрывавшим половину лица.

– Ведьмам здесь не место, – холодно отозвался главный целитель.

– Хотите получить это? – тонкая изящная рука достала из-под полы узкий холщовый пояс, расшитый серебряными нитями, и нож в виде полумесяца, с черной матовой рукояткой. – Тогда я останусь.

– Позлорадствовать чужой беде?

– Посмотреть, как она сделает… это, – из-под капюшона блеснули любопытные зеленые глаза.

– Пусть остается, – коротко сказала Доминика, – мне нужно еще теплой воды и тряпок.

Тем временем ведьма прошла по лазарету, с интересом рассматривая бутылочки на полках, заглядывая в горшки с мазями и насмешливо поглядывая на Серхана, который явно был не рад ей.

– Не трогай ничего! – сквозь зубы процедил он, ревниво наблюдая, как она тянется к одной из склянок.

– Расслабься, целитель. Я просто смотрю, – улыбнулась Джайла и перевела взгляд на собранную и решительную Высшую. – Ты ведь специально послала за мной? Знала, что я не удержусь и приду?

– Знала, – Доминика не стала отрицать, – мне помощь твоя нужна.

– Нет, – певуче произнесла ведьма и покачала головой, – я не помогаю целителям, тем более таким, как ты.

– А маленькому ведьмаку? – Ника взглядом указала на выпиравший, словно гора, живот, – он не дает помочь матери, а у нее не хватает сил. Если умрет – погубит и его.

Джайла перестала улыбаться, подошла к роженице и аккуратно двумя пальцами прикоснулась чуть выше пупка:

– И правда ведьмачонок, – улыбнулась она.

– Ну так помоги ему.

Ведьма с сомнением посмотрела на высшую. Сотрудничать было против ее природы, но ребенок… Ведьм в Андракисе мало, ведьмаков и того меньше, поэтому оставить без помощи кого-то из своих – сродни преступлению.

– Хорошо. Только ради него. – Она протянула Доминике пояс и нож. – Я знаю, что ты задумала, но… умеешь ли?

– Нет, – призналась Ника, – буду учиться на ходу, поэтому мне и нужна твоя помощь. Удержи его, когда я перережу связь. Не дай заснуть, а о матери я позабочусь.

– Как скажешь, целительница.

Времени на разговоры больше не было.

Серхан принес полный таз горячей воды, следом Мирта притащила целый ворох разорванных простыней.

– Уберите ее. Не для детских глаз то, что будет сейчас происходить.

Ника омыла живот и положила поперек него заговоренный серебряный пояс. Потом взяла болин, провела по нему чистой тряпкой и поцеловала звезду на изгибе лезвия, прося помощи у богов.

Пора.

Аккуратным движением она провела по низу живота, распарывая кожу и мышцы. Хлынула кровь и бурая жидкость. Не приходя в себя, Лада замычала от боли и снова заметалась в бреду, но Серхан держал ее за плечи, а ведьма стояла над ней, приложив руку и читая древние заклятия. Она не замолкали ни на секунду до того самого момента, как лазарет наполнился недовольным детским плачем.

– Держи его! – Ника сунула окровавленного, судорожно кричавшего младенца в руки ведьмы, а сама вцепилась в Ладу.

Линии жизни были слабы и почти стерты, рвались, стоило только к ним прикоснуться. Тогда Ника вплеснула в ослабленное тело столько сил, что оно дугой изогнулось на кровати. И еще раз, заставляя сердце взять нормальный ритм.

Линии жизни засветились ярче и сами потянулись к рукам целительницы. Теперь ей оставалось их только соединять, лечить своим даром и успокаивать.

– Все, – выдохнула чуть слышно, когда рана на животе превратилась в узкую, едва заметную полоску.

Серхан и его помощники тут же подхватили пациентку и дальше уже справлялись сами. А Ника привалилась спиной к стене, сползла по ней на пол и прикрыла глаза. Она была грязная, перепачканная кровью и темной слизью, вспотевшая, всклокоченная, но счастливая.

– Спасибо за то, что спасла нового ведьмака, целительница.

Ника приоткрыла один глаз и посмотрела на Джайлу, которая возвышалась над ней хищной птицей и по-прежнему держала на руках притихшего ребенка.

– А как иначе? – Ника слабо повела плечами и снова закрыла глаза.

Хотелось в горячую купель, а потом спать.

– В благодарность я выполню твою просьбу. Но только одну. Хорошенько подумай, прежде чем что-то попросить. Второго шанса не будет.

– Спасибо, – слабо улыбнулась Доминика.

Ведьма передала малыша в руки одной из помощниц и ушла так же стремительно, как и появилась. А Доминика, с трудом поднявшись с пола, поплелась к себе, отчаянно зевая и едва переставляя ноги.

Проходя мимо одной из комнат, она услышала, как служанки обсуждают последние события:

– Слышала, как сегодня кричала женщина в лазарете? Говорят, роды у нее сложные. Чуть дух не испустила. Пацан-то ведьмачонком оказался, вот чуть мать и не погубил.

– Это еще что, – раздался знакомый голос Берты, – ведьмачонок – это ерунда. Ты только представь, что будет с той несчастной, которая понесет от кхассера. И ладно, если обычный ребенок получится. А если такой же зверь, как отец? Говорят, пока они в утробе, в них вообще ничего человеческого нет. Только звериный норов и жажда крови. И когда приходит время, они зубами прогрызают себе путь наружу. Разрывают в клочья.

– Жуть какая!

– А ты думаешь, почему так мало янтарноглазых рождается? Да потому что нет смертниц, которые бы по доброй воле хотели для себя такой участи. Какой нормальной девушке охота, чтобы ее изнутри разодрало клыкастое чудовище? Ты бы хотела?

– Нет, конечно!

– Вот именно! Кхассеру-то что. Готового ребенка себе заберет и дальше будет жить припеваючи. А вот у матери шансов нет…

В голове зашумело. Перед глазами картина, как наяву, встали кровь, крики, дикая боль и неотвратимая смерть в адских мучениях.

– Доминика ведь наша… с хозяином. Надо сказать ей, – всхлипнула расстроенная девушка, не подозревая, что она слышит.

– Юми, тихо! – зашипела Берта. – С ума сошла? Хочешь, чтобы тебя на кол посадили или солдатам в лагерь отвезли? Ты думаешь, почему кхассер чужачку привез? Чтобы своих беречь. А чужих не жалко.

– Глупости ты говоришь, – с внезапной яростью произнесла служанка, – тебе кто угодно подтвердит, что увлечен он ей по-настоящему. Не играет и не притворяется. По глазам видно, что никакая не чужая она ему!

Берла недовольно скрипнула зубами. Непробиваемая какая-то девка попалась, надо было Нану брать. Та бы спорить не стала. Кивала бы бестолково головой и хлопала коровьими глазищами.

– И старая Мария говорит, что хозяин влюблен по-настоящему. А у нее дар видеть истинные чувства. Ты же знаешь! И вообще, ты забыла, как несколько лет назад в Вейсмор приезжал кхассер с ребенком и женой? Живая она была, здоровая и счастливая! Так что глупости все эти твои рассказы!

У Доминики по рукам будто змеи ползли. Холодные, липкие, страшные. Она поежилась, но не ушла, словно крючок ржавый за душу зацепился и не отпускал. Наоборот, сильнее прижалась спиной к стене и продолжила слушать, содрогаясь от каждого слова.

– Может быть, – сдалась Берта. Тяжко вздохнула и уже совсем другим тоном произнесла: – Я же не сама это придумала. Мне подруга рассказала. Она в долине живет, там, где черные кхассеры заправляют. Так вот она поведала, что их хозяин тоже привёз с торгов девицу. Тоже пылинки с нее сдувал, когда забеременела, нарадоваться не мог. И она, дуреха, счастлива была. А как время родов подошло, так и разорвал ее звереныш желтоглазый. Кхассер, конечно, горевал очень, но сын оказался важнее бедной девочки из Шатарии.

– Жуть какая, – выдохнула Юми.

– И не говори-ка. Я как услышала эту историю, так не спала несколько дней. Все плакала и плакала, – сокрушалась Берта, – жалко очень было девчонку ту. Она ведь не знала, какая участь ее ждала, радовалась, а потом все…

Раздался скорбный всхлип.

– Может, не у всех такое случается? Через раз… или каждая пятая…

– Я не знаю.

Ника уже боялась дышать, потому что каждый вдох переходил в судорожный сип. Она Мойру вспомнила. Подлую, гадкую Мойру, наложившую на нее морок и едва не сломавшую жизнь. Ее как раз черный кхассер забрал. Что если она – та самая разодранная девушка? Такой участи Доминика не желала даже своей давней сопернице.

– Может, поторопились они? Может, надо было подождать? – служанка продолжала строить догадки. – Я понимаю – дело молодое, страсть, эмоции. Но, может, привыкнуть друг к другу надо было? Подстроиться.

– Может, – тут же согласилась Берта, – но кто ж будет слушать доводы разума, когда чувства бурлят?

– Я считаю, что надо все рассказать Доминике. Предупредить. Она умница, что-нибудь придумает.

– Не смей! Потом еще и виноватыми окажемся. Запомни! Ты ничего и никому не скажешь про этот разговор ничего! – с нажимом потребовала Берта, и ее голос зазвенел как-то по-особенному. Будто порыв студеного ветра играл в хрустальных подвесках. —Никогда! Поняла?

– Поняла, – сдавленно промямлила Юми.

– Ты лучше расскажи мне, куда у нас делись те канделябры с крылатыми котами? Я помню, здесь стояли на каминной полке, а теперь нет их…

Дальше Доминика слушать не стала – пропажа канделябров ее совершенно не интересовала. Она подхватила чумазый подол и на цыпочках отошла от двери. Сердце гремело в груди, едва не проламывая ребра. И было так страшно, что зуб на зуб не попадал. Что если она тоже забеременеет и будет той самой – второй, пятой, десятой – несчастной, которую ждет мучительная смерть, вместо счастливого материнства?

На душе расползался отвратительно горький осадок – смесь сомнений, неверия, страха. Может, сплетни все это? Страшилки, которыми служанки друг друга пугают, а на деле все не так? И тут же вспомнились другие страшилки, которые вечерами, при свете свечей передавались среди выпускниц гимназии Ар-Хол. Те сказки оказались жуткой правдой…

Не помня себя, она добралась до комнаты, разделась, сложила грязную одежду в корзину, которую потом заберут прачки, и, набрав полную купель горячей воды, погрузилась в нее с головой.

Вода обычно помогала. Ласково снимала усталость и гасила пожар в душе, обволакивала, принимая в себя тревоги и печали, дарила успокоение. Но не сегодня. Слова Берты все еще гремели в душе, заставляя дрожать от холода.

Да ерунда все это! Ерунда! Сказки…

Ведь сказки же?

Привычной легкости после купания не было. Доминика выбралась из купели, хмуро посмотрела на свое отражение в запотевшем зеркале и пошла одеваться.

За этим занятием ее и застал Брейр. Он вернулся с затяжной тренировки чумазый, взлохмаченный, но довольный и полный энергии:

– Как прошел день? – спросил, стягивая через голову разодранную рубаху.

– Хорошо, – натянуто улыбнулась она, – помогала в лазарете. Сложный случай.

На языке крутились вопросы, но заговорить на волнующую тему Ника так и не решилась. Побоялась, что на смех поднимет или, еще хуже, рассердится. Вместо этого кивнула на его бок:

– Опять подставился?

На красивом мужском теле красовалось несколько порезов и кровоподтеков. Мелочи, которые сами к вечеру затянутся, но, чтобы хоть как-то отвлечься, Доминика приложила ладони, а когда убрала их – от ран не осталось и следов.

Кхассер не позволил отойти, перехватил тонкое запястье, удерживая рядом:

– Что с тобой?

Под пристальным янтарным взглядом Доминика сникла и понуро опустила голову.

Надо бы узнать, но язык не поворачивался заводить разговор на такую тему. Стыдно было. И вместо того, чтобы спросить напрямую, Ника сказала совсем другое:

– День действительно сложный. Я устала очень.

Брейр не верил. Грустная физиономия, взгляд в сторону, опущенные плечи – все это никак не вязалось с привычной Доминикой. Она и раньше уставшая приходила, но ни разу он не видел, чтобы вот так угасла. Было что-то еще.

– Иди сюда, – притянул к себе.

– Брейр! Ты же весь чумазый, а я только помылась, погоди…

Поздно. Обнял и прижал к груди, не позволяя отстраниться.

– Ничего, еще раз искупаешься. Вместе со мной.

Нике не оставалось ничего иного, кроме как смириться, обнять его в ответ, прикрыть глаза и слушать, как размеренно бьется сильное мужское сердце.

Рядом с ним было тепло и спокойно, и едкая тревога, поселившаяся в душе после подслушанного разговора, немного поутихла.

– Что произошло в лазарете?

– Роженица тяжелая была. Чуть не потеряли и ее, и малыша.

– Ты бы не позволила этому случиться, – без тени сомнения произнес кхассер.

– Ребенок с даром оказался. Не давал помочь, так что мои силы были бесполезны. Пришлось ведьму приглашать.

– Джайла приходила?

Брейр тут же нахмурился. К ведьмам было сложное отношение. Вроде жили мирно и в помощи никогда не отказывали, но и навредить могли, потому что силы в чужих бедах черпали, а порой соблазн подзарядиться за чужой счет был слишком велик.

– Что она сделала?

– Ничего. Просто помогла. Без нее не вышло бы ничего.

– Тогда почему ты грустная такая?

Как сказать, что ее в ужас бросало от одной мысли о том, что она сама может забеременеть, и если не повезет, то маленький кхассер заберет ее жизнь? Язык не поворачивался, словно примерзая к небу, каждый раз, когда тревожные слова уже были готовы сорваться с губ. Не могла.

– Резать пришлось… Я не люблю… Крови много было.

– Ты удивительная.

Брейр все никак не мог привыкнуть, что эта хрупкая юная девушка – сильный целитель. И не только с даром, но и с приличным багажом знаний. И что ради спасения людей она не боится переступить черту, а если потребуется, то и за нож возьмется.

– Пацан ведьмачонком оказался, – внезапно выпалила она, – поэтому и сопротивлялся… Чуть мать не погубил. Это же так грустно, когда ребенок, которого ждут и любят, случайно, не со зла, может забрать чужую жизнь.

Прямо не сказала, но хотя бы так, призрачным намеком обозначила то, что терзало ее душу.

– Всякое случается, – тихо произнес он.

Не опроверг, не сказал, что с ней точно такого не случится, не возмутился, мол, ох уж эти ведьмаки, вот с кхассерами такого не бывает. Не сказал ничего, что могло ее успокоить.

Доминика зажмурилась и сильнее обняла его за талию. Страшно. Она внезапно поняла, что еще очень молода и хочет жить. Хочет посмотреть Андракис, который только-только начал открываться перед ней в своей суровой красоте, хочет помогать людям и быть счастливой.

Брейр изначально не скрывал, что кхассерам нужны высшие из Шатарии ради детей, но Доминика была не уверена, что готова на такой риск. Может, действительно надо подождать, привыкнуть друг к другу, пропитаться насквозь, и тогда все получится? Не сейчас. Позже.

– Ну, раз мы все прояснили, предлагаю отмыть одного очень грязного кхассера, – усмехнулся он и бесцеремонно подхватил ее на руки.

– Брейр, – Ника засмеялась, – поставь меня!

– Нет, – она направился в ванную комнату, пинком открыл дверь.

– Погоди. Не надо. Стой!

Он поставил. Ненадолго. Только чтобы дернуть пояс на бархатном халате и стащить его с девичьих плеч. Как всегда, одно прикосновение к атласной коже – и весь контроль летел в бездну. Хотелось схватить, смять, присвоить. Впитать в себя. Поймать дыхание с малиновых губ.

Она все еще смущалась. Алела, когда смотрел на нее жадным взором, и пыталась прикрыть то ли грудь, которую покалывало от томительного возбуждения, то ли щеки, которые пылали.

– Не смотри на меня так, – прошептала она.

– Почему? – Брейр взял ее за плечи и развернул лицом к высокому зеркалу. – Взгляни не себя. Ты красивая.

Его голос завораживал. Тихий, немного вкрадчивый, он проникал в каждую клеточку, и отзывался в ней волнительным трепетом и мурашками.

Доминика послушалась. Подняла лихорадочный взор на их отражение. Молодой, сильный мужчина. Грязный, всклокоченный, уставший, но все равно такой, что дыхание перехватывало. И она. Гибкая, как лоза, с темными волосами, водопадом рассыпавшимися по плечам, и сверкающими синими глазами. Они смотрелись так гармонично, будто вылеплены друг под друга.

Словно в тумане она наблюдала, как его ладони скользят вверх по ее плечам, обрисовывают хрупкие ключицы, спускаются ниже, накрывают тяжело вздымавшуюся грудь. От этого сбивалось дыхание, зашкаливал пульс, и нега, томительная и обволакивающая, растекалась по венам. Хотелось большего.

С тех пор, как они переступили черту, ей постоянно хотелось большего. Это как наваждение. Дурман, перекрывающий собой все остальное: и прошлые обиды, и страхи, и опасения.

Так быстро все изменилось. Внезапно тот, от кого хотелось сбежать, стал ближе всех. Без долгих прелюдий и заигрываний. Отлетели в сторону все маски, чопорное воспитание и заветы старых дев из гимназии Ар-Хол. Тогда, в лесной сторожке, под раскаты грома, Доминика поняла, что просто хочет быть с ним, что готова рискнуть всем и попробовать.

Она развернулась к нему и сама потянулась за поцелуем, обвивая руками крепкую шею.

– Я же весь грязный, – усмехнулся он, ловя ее дыхание, все еще балансируя на грани, прежде чем сорваться в пропасть и утащить ее за собой.

– Мне плевать.

Какой угодно. Примет любого. Потому что это ее мужчина. Да – он жесткий, порой замкнутый, не терпящий возражений и неподчинения, но внимательный и заботливый, готовый защитить от целого мира и этот же мир бросить к ее ногам. А еще у него руки, лишающие воли к сопротивлению, взгляд, от которого останавливалось сердце. И даже проскакивающая тьма больше не пугала. Она стала частью ее. Проникла внутрь и уютной кошкой свернулась где-то под сердцем.