Пропавшая невеста

Глава 6

– Итак, Ника, – старуха уселась напротив, – давай обсудим правила моего дома. Она сделала ударение на слове «моего», будто Доминика претендовала на что-то большее. – Первое и самое главное – я не переношу ленивых людей. И тех, кто постоянно ноет. Так что если ты белоручка, – травница с сомнением посмотрела на неровные зеленые пальцы, – или любишь стонать и жаловаться, что трава слишком зеленая, а солнце недостаточно желтое, то у нас точно будут проблемы. Ты не смотри, что я кривая и старая. Если понадобится, то и лошадь стреножу, и корову завалю. А уж отходить хворостиной по хребту – за милую душу.

Ныть и жаловать Доминика не собиралась. Потому что для этого надо нормально разговаривать, а она могла только мычать. Впрочем, старую травницу это совершенно не смущало, как и зеленая бородавчатая физиономия своей новой помощницы. Казалось, что она попросту не замечала этого.

– Второе правило. Слишком деятельных, которые везде суют свой нос и суетятся, тоже не люблю. Все должно быть тихо, спокойно, с душой. Понимаешь? Вот вышли мы в лес за травами – значит, никакой спешки. Ходим, пока земля с нами разговаривает. Понимаешь, о чем я?

Доминика кивнула. Она и сама любила эти разговоры с природой, когда живительная сила неспешно струилась вокруг, нашептывала, вела тайными тропами, порой открывая свои секреты и показывая редкие чудеса.

– Третье правило. Я готовлю, ты убираешься, – Нарва потерла скрюченную поясницу, – ибо пока я с веником по полу пройду, солнце успевает прокатиться от горизонта к горизонту. Договорились?

Снова кивок.

– Вот и славно. Завтра приступим, а сегодня устраивайся и отдыхай.

Вот так началась ее новая жизнь в Андракисе.

Старая травница выделила место в углу на ветхом, скрипучем топчане. Порывшись в шкафу, достала реденькое, расползавшееся белье и полотенца.

– Баня за домом. Натопим завтра.

Еще одного матраца в лачуге не было, поэтому пришлось делать самим – из сухого мха, припасенного в сарае.

Через день Нарва, не сказав ни слова исчезла, и вернулась только к вечеру с мешком, полным одежды:

– Это тебе. В деревне мне должны были. Вот и обменяла. Тут только легкое, но на следующей неделе обещали дать зимнюю куртку, валенки и штаны с начесом. Надо только наварить зелий. Поможешь?

Нику не надо было просить о помощи. Забота старой травницы была единственным светлым пятном в ее жизни с тех пора, как она перешла на корабль андракийцев.

Они вместе бродили по лесу в поисках поздних пожухлых трав и подсохших ягод, потом колдовали над большим котлом, умудряясь как-то общаться и понимать друг друга.

– Да ты просто сокровище, милая, – восхищалась Нарва, наблюдая, как мутное зелье, над которым она долгое время безрезультатно билась, в руках Доминики превращалось в кристальную слезу.

До начала зимы они обошли половину долины. Травница показывала потайные тропки и переходы, рассказывала, где кто живет, к кому из жителей деревни в случае чего можно обратиться за помощью, а кого лучше обходить десятой дорогой. Ника впитывала, училась, потихоньку осваиваясь на новом месте, но не оставляя надежды вернуться обратно.

Про хозяина Нарва говорила редко и неохотно. Она считала зазорным перемывать кости молодому кхассеру и вообще относилась к нему с заметным уважением. Если и говорила, то исключительно с почтительной интонацией и по делу. А Ника каждый раз ругала себя последними словами, потому что стоило только услышать его имя, как в груди что-то подскакивало, больно ударяясь о ребра. Она ненавидела его, но с каким-то отчаянием высматривала среди лесных троп и, затаив дыхание, ловила каждое слово, оброненное Нарвой.

Так она узнала, что кхассера в замке нет – уехал на всю зиму куда-то далеко на границу с Милрадией. Это была хорошая весть, но той ночью Ника почему-то не могла заснуть.

Время шло. Лютые бураны, спустившиеся с гор, заметали долину снегом. И каждое утро в маленькой лачуге теперь начиналось с того, чтобы откопать эту самую лачугу. Открыть заваленную сугробами дверь, прочистить проходы до колодца, отхожего места, сарая и бани.

К середине зимы эти проходы были высотой почти вровень с окнами, и все больше походили на снежные тоннели.

Ника привыкла к такой жизни, смирилась… на время – до весны. Потому что как только снег сойдет и земля откроется, она начнет поиски того, что может разрушить любые оковы. Даже магию серой нити, которую не брали ни ножи, ни огонь.

***

В то утро Ника проспала. Проснулась, когда за окном еще было темно. На минутку прикрыла глаза и открыла их, когда Нарва уже суетилась возле очага:

– Подъем, лежебока, – проворчала травница, помешивая в маленьком котелке постную кашу, – разоспалась ты сегодня. Подай мне прихватки.

Потирая заспанные глаза и зевая, Ника поднялась с кровати, сняла прихватки с веревки, на которой они сушились всю ночь, и протянула их травнице.

– Давай… Ой! – завопила Нарва и отшатнулась в сторону, едва удержавшись на дряхлых ногах. – Кошмар-то какой!

– Что? Что случилось? – испуганно вскрикнула Доминика.

– Ты… – старуха указывала пальцем на ее лицо, – ты…

Совсем перепугавшись и ожидая самого худшего, Ника принялась ощупывать свое лицо и замерла, почувствовав гладкую кожу. Трепещущими пальцами прошлась по скулам, потрогала ровный аккуратный нос, провела по мягким губам. Потом осторожно, едва дыша, выставила вперед руку и посмотрела на нее. Светлая, нежная кожа и розовые ноготки…

– Нет, нет, нет, нет! – запричитала девушка. – Только не это!

Она бросилась к комоду и принялась шуровать по ящикам в поисках маленького почерневшего по краям зеркальца. Оно нашлось в самом низу под старым отсыревшим барахлом, там, куда никто никогда не заглядывал. Ведь до этого дня здесь некому было в него любоваться.

– Да что же это такое?! Почему? – сокрушалась Ника, рассматривая свое лицо.

Оно было такое, как до морока, наложенного коварной Мойрой. Разве что чуть более бледное, чем обычно. И более взрослое.

Перепуганная старуха попятилась, вернула со стола тарелку с кашей и запричитала во весь голос:

– Да что же это такое? Да где это видано!

– Нарва! – Доминика бросилась к ней.

– Уйди, окаянная!

– Это же я!

– Уйди, я сказала!

– Нарва, прекрати, – он схватила травницу за тонкие иссохшие руки. – Посмотри на меня! Это я! Ника!

Бабка перестала вырываться:

– Да знаю я, что это ты! Чай не дура! Ты только посмотри! На тебе лица нет!

Ника нервно рассмеялась:

– Как раз теперь оно на месте.

– А еще ты говоришь! Мне нравилось, когда ты молчала. А теперь что? Постоянно слушать твою трескотню?

– Можно подумать, что чудовищем я тебе нравилась больше.

– Конечно, больше! – проворчала травница, окончательно успокаиваясь. – Зеленая была. Интересная. А теперь как все – моль бледная.

– Спасибо, милая женщина.

Ника отпустила ее руки и принялась убирать осколки тарелки. Потом налила себе кружку рябинового отвара и тяжело опустилась на стул.

Все шло совсем не так, как она планировала. Оставшись без морока, Ника чувствовала себя голой и беспомощной, будто лишилась защитного полога. А ведь она только придумала, как избавиться от ненавистных серых нитей.

– Дай я хоть посмотрю на тебя поближе. – Нарва склонилась к ней и, взяв за подбородок, повернула голову Ники сначала в одну сторону, потом в другу. – М-да-а… Не думала я, что под лягушачьей шкуркой такое скрывается. Сама жути на себя навела или подсобил кто?

– Морок это был. Магичка сильная наложила.

– Зачем?

– Зависть и желание быть первой.

Ника говорила и сама не верила, что слышит свой голос. Столько месяцев мычать, а потом вернуть возможность говорить – это прекрасно. Наверное, надо было радоваться, но вместо этого она тряслась от волнения и тревоги.

– Расскажи, – потребовала Нарва, усаживаясь напротив.

– Шатария, невесты, отбор. Моя соперница хотела заполучить самого лучшего жениха. Наложила морок, чтобы меня устранить. Конец истории.

– Эта курица просчиталась, – убежденно фыркнула старуха, – лучший – это наш кхассер. И он выбрал тебя.

– Сомнительная радость, – Ника подняла руку, демонстрируя суровую серую нитку.

– Не говори глупостей. Весной вернется, узнает, какая ты стала, и заберет тебя из лачуги обратно в замок. И нити эти на атласные ленты поменяет.

– Я не пойду.

– Куда ж ты денешься?

– С тобой останусь, – сказала Доминика и, указав на свое лицо, твердо добавила: – И я не хочу, чтобы он знал об этом.

– Так нельзя…

– Можно, Нарва. Можно! Он… очень сильно меня обидел, и я не хочу иметь с ним ничего общего. Ну хочешь – на колени встану?

– Глупостями не страдай! – насупилась старуха. – Надо ему сказать.

Видя, что Нарва целиком и полностью на стороне Брейра, Ника решила пойти на хитрость:

– Пожалуйста! Дай мне время. Я… я сама ему потом скажу.

– Люди все равно увидят и узнают, что ты изменилась.

– Не узнают. Я буду всегда носить капюшон, в деревню не пойду. А в полях, где мы с тобой бродим, и не бывает никого. Пожалуйста, Нарва! Если кто и может ему рассказать, так это ты. И я прошу тебя этого не делать. Умоляю!

Травница с досадой поджала губы, помолчала, потом скупо произнесла:

– Молодой хозяин не так плох, как тебе кажется.

– Мне все равно! Я очень тебя прошу. Не говори никому о том, что со мной произошло… Я это сделаю сама, но чуть позже.