Но насчет протокола смилостивился.
— Ладно, господа. План такой. Я сейчас сам доставлю нашу дорогую гостью в Альбуа. Завтра утречком привезу сюда бензину для ее «бугатти» и тоже сам его ей отгоню.
— О, ну что вы, офицер!
— Дядя Жак, к чему такие сложности? Я сам могу отог…
Бетрав нетерпеливо замахал руками и поморщился.
— Молчи-молчи! Я знаю, что говорю!
— Правда, Марк, — пропела немного захмелевшая Лола и положила голову ему на плечо. — Не спорь! Дядя Жак прав. Зачем тебе ехать в такой дождь? А ему все равно нужно рано или поздно попасть домой.
Я переглянулась с Бетравом, мол, теперь вполне его поняла — не стоит больше мешать сладкой парочке, и сказала:
— Конечно, мсье Бетрав, вы правы, и если вам действительно не составит труда…
— Не составит! — задорно перебил он, поднимаясь из-за стола. — Пойдемте!
Но на мою забинтованную и распухшую ногу туфля не хотела налезать. Лола предложила мне пластиковые сабо изрядного размера:
— Вам же не на бал? До дому доберетесь, а дядя Жак все равно завтра с вами увидится, вот и передадите.
Дождь продолжал лить как нанятый. Опираясь на Лолу, я доковыляла до машины Бетрава, который галантно нес над нами большой черный зонт. Марк тащил мои сумки. Я заставляла себя не смотреть на него и гнала любые связанные с ним мысли.
На прощание я расцеловала Лолу в обе щеки, поблагодарила за гостеприимство и вежливо пообещала обязательно заглянуть, если снова окажусь в их краях. Лола водворила меня на переднее сиденье, Марк и Бетрав отцепили трос, связывавший с его машиной мой «бугатти», уже заботливо накрытый старым брезентом. Бетрав уселся за руль, я последний раз помахала рукой Марку и Лоле, и мы поехали. Я обернулась и смотрела через заднее стекло, как они стоят под большим черным зонтом и все еще машут мне руками, но довольно быстро их силуэты растворились в серой дождевой пелене.
— Печку включить? — заботливо предложил Бетрав.
— Спасибо, не отказалась бы. До чего же холодная весна.
— Нормальная. Летом еще будем по дождику скучать.
Какое-то время мы молчали. Дворники на стеклах старательно разгоняли струи. Свет передних фар с усилием вырывал из полумрака пару десятков метров темного асфальта. По бокам дороги где-то очень-очень далеко слабо теплились огоньки темных, нечетких, будто нереальных строений.
— Скажите, мсье Бетрав, Марк и Лола — ваши родственники?
— Марк — мой крестник, а Лола… — Бетрав вздохнул. — Она, как бы сказать…
— Его девушка? Его невеста? Ну, намного моложе, так что ж такого? Всякое бывает в жизни!
— Бывать-то оно бывает, но Лола… Не годится она ему! Вцепилась как клещ… Вы не против, если я закурю?
— Я бы тоже не отказалась. Просто теперь не знаю, в какой сумке мои сигареты.
— У меня только «Галуаз». — Он потянулся к бардачку и открыл. — Будете?
— Сойдет. — Мы закурили. — Но Марк вроде бы не возражает, чтобы она помогала ему по хозяйству. Мужчины, как правило, довольно беспомощны в таких делах.
— Она и чувствует себя хозяйкой! А Марк — тюфяк. Другой давно бы дал ей от ворот поворот. Тем более что еще несовершеннолетняя. Ох, женит она его на себе, ох женит! Будь Мари жива — никогда бы такого не допустила.
— Мари — это мать Марка? Она давно умерла?
— Мари… — Бетрав сильно затянулся, приоткрыл окошко и щелчком вышвырнул окурок. — Позавчера схоронили. — Он пристально взглянул на меня и опять уставился на дорогу.
— Боже мой… Как же ему сейчас тяжело! А от чего она скончалась?
— От операции. — Бетрав опять внимательно посмотрел на меня. — А он сам вам не рассказывал?
— Нет. Он просто сказал, что Лола ухаживала за его матерью, когда та болела, а теперь приходит по хозяйству помогать… И дал понять, что все разговоры о его матери — запретная тема. Теперь я понимаю почему. Позавчера… А какая была операция?
— Пересадка сердца. Ей вообще не надо было этого делать! Сколько бы ни прожила — все ее! Все показания были против! Но Мари настояла на своем, как всегда… Теперь Марк считает себя виноватым — не смог ее отговорить. А Мари вообще когда-нибудь можно было от чего-нибудь отговорить? Все по-своему! Абсолютно все… — Он прикурил новую сигарету. — Ладно. Не важно теперь уже. Значит, запретная тема, говорите? — Внимательный, но более спокойный взгляд.
— Да, запретная. — Я улыбнулась. — Окурок я тоже могу выкинуть в окно?
— Без проблем. Хотите еще курить? Берите, не стесняйтесь.
— Да нет. Крепкие. Достаточно.
Я приоткрыла окошко. Сразу пахнуло свежестью, и в лицо полетели брызги. Я выбросила окурок и подняла стекло.
— А отец Марка давно умер?
— Жив-здоров. В Париже живет.
— В Париже?..
— Да. Мари не захотела там жить, а он — здесь. Они быстро развелись. Ей вообще не надо было выходить замуж за Дени! Ясно было как день с самого начала. Но она, говорю же, всегда все по-своему! Никто не указ!
— Моя мать точно такая же. Всегда права только она одна.
— Едете ее проведать?
Я почувствовала прежний испытующий взгляд и покивала как можно безмятежнее.
— Да. Я не была дома два года. Сейчас вот появилась такая возможность.
— Моя жена читала, что вы ждете ребенка. Поздравляю!
— Нет. — Я усмехнулась. — Вовсе нет.
— Правда? — Тот же взгляд повторился. — Интриги?
— Да бросьте! Все гораздо проще. Я действительно хочу детей, но не объявлять же мне во всеуслышание, что сначала мне нужно хорошенько подлечиться, — уверенно соврала я, сожалея, что сболтнула лишнее. — На всякий случай: мне тридцать пять.
— Ха! Логично. Понимаю!
— Только никому не говорите, ладно?
— Хорошо. Нем как карп.
Словно в подтверждение своих слов Бетрав молчал всю оставшуюся дорогу, разве что на въезде в Альбуа попросил показывать ему путь до моего дома.