Пять невест и одна демоница

Глава 30 В которой невесты все-таки прибывают

«Спешим ответить на ваш вопрос о модных цветах и оттенках, для платьев. В моде: из голубых оттенков: павлиний, кобальтовый, белладонны, ночной, матросский, цвета синицы; из зеленых: моховой, бронзовый, лягушачий, саламандровый, дроковый, акантовый, водорослей, мятный, миртовый; из розовых: цвета шиповника, махровой розы, розовой герани; из красных: далии, маковый, стручковаго перца, кровяной, коралловый, радикальный, рубиновый; из коричневых: выдровый, гвоздичный, ягуаровый, жжоннаго хлеба».

«Модный светъ», ответ на письмо постоянной читательницы.*

Я стояла и смотрела, как медленно, скрипя от натуги, въезжает во двор карета. Чем-то она походила на тыкву. Вот на такую огромную тыкву-мутанта, которую за какою-то надобностью, никак по причине больного воображения, затянули на раму. Раму покрыли завитушками и к краям присобачили колеса. Причем передние были маленькими, а задние, наоборот, огромными. Сама карета сияла золотом, что несказанно усиливало сходство с тыквой. И на крыше её этаким черешком торчала золотая фигура, то ли крылатой женщины, то ли коня.

Издали не разглядеть.

Тащили это чудо сразу четыре коня той же золотой, в цвет кареты, масти. На головах их виднелись шапочки, из шапочек торчали перья. На спинах же конских, добавляя происходящему торжественности, возлежали алые покрывала, украшенные золотыми шишками.

– Жуть какая, – сказал Ксандр, опираясь на перила. И слегка поморщился.

– Солнце жжется? – осведомилась я заботливо.

– Слепит.

– А не жжется?

– А должно?

Вот что за манера вопросом на вопрос отвечать?

– Ты же упырь.

– Прошу не оскорблять, – кажется, он всерьез обиделся. – Я не упырь! Я честный цивилизованный лич!

Карету сопровождала дюжина всадников, облаченных в алое и золотое. На главном поблескивал золотом шлем, что правильно, потому как остальные казались мне ну совершенно одинаковыми. А тут сразу начальство высокое видать. Причем издали.

– А есть разница? – тихо поинтересовалась я, стараясь изобразить самую дружелюбную из улыбок. Правда, Ричард почему-то вздрогнул и со вздохом произнес:

– У нас тут, между прочим, встреча. Торжественная.

– Так мы разве против? – удивилась я. И попыталась даже за спину спрятаться. Может, наш Повелитель Тьмы не очень и высок, зато плечи у него такие, что не одна демоница уместится. – Встречай. А мы то тут зачем?

Заглушая ответ завопили трубы. Громко завопили. Я даже подпрыгнула. И подумала, что прятаться надо не за спину, а сразу в Замке. Желательно где-нибудь в старой его части.

А то ишь, разорались.

Трубачи, которых было всего два, оттрубив положенное трубы не убрали. А вперед выехал тот самый, в золотом шлеме. И гордо произнес:

– Я, Марциан Гаврелий Авессалом Сарузский имею честь…

Дальше слушать стало не очень интересно, и я все-таки подвинулась за спину Повелителю, на физии которого застыло выражение высочайшей заинтересованности.

– Так в чем разница-то? – шепотом поинтересовалась я у Ксандра.

Ухо Ричарда дернулось, но маска не дрогнула. Да и тот тип продолжал вещать что-то там про новые горизонты в отношениях, вечную дружбу, помощь и прочие слишком высокие для разума моего материи.

– Упыри безмозглые твари, которые живут, чтобы жрать.

– А ты?

– Я ем, чтобы жить.

Философски, однако.

– Несказанно счастлив, – прервал нашу беседу Ричард и, ухватив меня за руку, дернул да так, что я, как та Сивка-Бурка рядом встала. Осталось гривою тряхнуть и заржать.

Искушение, честно говоря, было почти непреодолимым, но я сдержалась.

– Принимать в доме моем столь дорогих гостей…

И ответная речь потекла рекой занудства. А главное, деваться-то некуда. Стою. Слушаю. Киваю. Жду, когда они тут наговорятся.

Солнце вон припекает.

Этим, в шапках высоких, должно быть жарко. И еще мундиры. А начальнику под золотым шлемом хуже всех. Я вперилась в него взглядом. Точно. Вон, покраснел весь, того и гляди кондрашка хватит.

А оно нам надо?

Скажут же потом, что это я виновата.

Или Ричард.

Или вот Ксандр. Но про него пускай себе говорят, он найдет, чем отовраться. Глаз Марциана Сарузского дернулся. Левый. И губа тоже. Слева. А это же ж признаки грядущего инсульта.

Я ткнула Ричарда локтем.

– Заканчивай, – прошипела на ухо, не переставая дружелюбно улыбаться. Правда, почему-то краснота на физии только усилилась. – А то еще помрет.

Ричард споткнулся на полуслове и сам уставился на несчастного.

Ишь, как исприной-то покрылся. А ведь тоже симптом, правда, не понимаю, чего. Но смотрю, готовая первую помощь оказать. Хотя… тут даже нашатыря нет.

Непорядок.

– Прошу вас войти в мой дом, – церемонно произнес Ричард и шагнул навстречу, протягивая руку. Почему-то жеребец шарахнулся, тоненько заржав, и несчастный посланник едва удержался в седле. Правда, человеком он был опытным, поскольку весьма скоро совладал и с конем, и с ситуацией.

– Благодарю.

Потом сунул Ричарду что-то этакое, в тубе и с висюльками.

Спешился.

С ним и остальные, причем синхронно так, куда там пловчихам. Каблуками лязгнули, карету окружили, дверцу отворили…

Ну что сказать.

Первая невеста комом.

Комом кружева, атласа, бархата и каких-то ленточек, которые торчали из этого кома в разные стороны. Сам ком сиял и переливался, а еще благоухал.

Интенсивно так благоухал.

А Ричард ничего, даже не чихнул, в отличие от лошадей. Хотя лошади, они ведь нежные, не то, что некоторые там повелители.

Я тоже нос почесала.

– Госпожа, – Ричард поклонился, причем весьма и весьма изысканно. Даже ножкой шаркнул. А девица, стремительно расправив юбки, отчего сходство с комом, если не исчезло, то всяко поубавилась, присела. И замерла.

Ага.

Лицо у нее есть.

Человеческое вполне, только слишком уж белое. Белизну дополняют алые круги на щеках. И темные почти черные губы. Мушка тоже имелась. В отличие от бровей. Вот они-то отсутствовали, отчего и без того высокий лоб невесты сделался вовсе уж… нечеловечески высоким.

Покатым.

И слегка припорошенным пудрой.

Чуть выше начиналась башня парика, тоже припорошенного и… я все-таки чихнула.

– Извините, – сказала я, потупясь, ибо девица на меня глянула совсем недружелюбно. Вот и устраивай после этого людям личное счастье. – Аллергия.

– Это не аллергия, – произнесло это чудо, покачивая головой, ну и башней волос. Вместе с ней покачивались перья, куда более пышные, чем у лошадей, цветочки, ленточки и вновь же драгоценные каменья. – Это палец святой Аугалии. Я вожу его с собой.

– А…

Только и нашлась, что сказать. Точнее не нашлась. А Ричард любезно подал руку второй невесте. Надо сказать, что от первой она отличалась меньшей комковатостью, более скромным размахом юбок и наличием бровей, пусть почти и не видных под слоем пудры.

– У вас тоже палец есть? – светски поинтересовалась я.

А что, все молчат.

Девицы смотрят на Ричарда. Он на девиц. И главное, чувствуется во взгляде его тот самый страх, который мужчина инстинктивно испытывает перед ужасающе красивой женщиной. Чувствую, еще немного и жениться передумает.

А договор есть договор!

– Простите? – голос у второй невесты оказался низким и хрипловатым. Самую малость. А вот взгляд мне не понравился. Если первая взирала меня с явным превосходством – оно и правильно, куда мне, несчастной, с аллергией и против пальца святой – то вторая глядела спокойно.

С интересом.

Таким вот нехорошим интересом, явно раздумывая, как бы несчастную демоницу да в хозяйстве использовать.

– Святой, – уточнила я. – У меня, кажется, на святых аллергия. Непереносимость, то есть.

– Сочувствую, – сказала девица без толики сочувствия. Причем готова поклясться, что сделано это было нарочно, что, пожелай она, я бы сама в сочувствие и искренность глубокую поверила бы. Но она не желала. Девица перевела взгляд на Ричарда и строго поинтересовалась: – У вас тоже эта… эта непереносимость святости?

– Нет, – правда, произнес он это как-то не слишком уверенно.

– Это хорошо. Моя сестра очень набожна.

Кажется, упомянутая сестра очень удивилась.

– Их высочества устали, – из кареты практически вывалилась женщина с тем добрым пухлым лицом, которое бывает у рекламных бабушек. – Они провели в дороге весь день.

А вообще могли бы и представиться.

Ричард все-таки отпустил мою руку и… занялся делом. Двор постепенно заполнялся экипажами, куда менее роскошными, чем первый. Люди.

Лошади.

Люди и лошади.

И… кажется, здесь я лишняя.

Почему-то стало обидно. Самую малость.

Летиция Лакхемская с раздражением смотрела в зеркало. Следовало признать, что дорога пошла отнюдь не на пользу красоте.

Внешней.

Приставленная матушкою дуэнья, женщина весьма строгих нравов и весомых достоинств, всю дорогу читала молитвы и наставляла на спасение красотою внутренней.

Утомила.

И дорога тоже.

Экипаж этот, пусть и подобающе роскошный, но тесный и душный. Ко всему дуэнья весьма жаловала чеснок, который грызла прямо так, верно, умерщвленная плоть была нечувствительна не только к едкому его запаху, но и ко вкусу.

Летиция пыталась бороться.

Духами.

Но стало только хуже.

– Да уж, – пробормотала она, поворачиваясь боком.

Складные фижмы оказались не так и удобны, как об этом рассказывали. Конструкцию отчего-то перекосило, и одна часть платья поднималась, а другая висела собачьим ухом. С нею висели и драгоценные ткани, донельзя измявшиеся.

Кружево запылилось.

Как и сама Летиция. Серая дорожная пыль, смешавшись с белилами, образовала на лице плотную маску. Румяна размазались. Тушь тоже осыпалась, отчего казалось, что под глазами принцессы залегли глубокие круги. Подведенные помадой губы гляделись неестественно яркими. Парик съехал на бок. И драгоценное страусовое перо торчало сбоку, будто кто-то пронзил голову Летиции престранною стрелой.

– Это все ты виновата, – раздраженно произнесла она, завидев в зеркале знакомую тень.

Сестрица хмыкнула. Она, к слову, выглядела не лучше.

Мятая.

Взопревшая. С потекшей краской и распавшейся прической.

– Что он о нас подумает? – Летиция отвернулась от зеркала и осмотрелась. Что ж, покоям, в которых её разместили, определенно недоставало чего-то этакого.

Утонченного.

Ни тебе лепнины на потолке. Ни зеркал с младенцами. Ни фарфору на каминной полке. Хотя камин имелся. И полка. И часы на ней. Золотые, кажется.

Ариция вот тоже пальчиком поскребла и снова хмыкнула.

А вот ковер на полу явно не из дешевых. Такой в папенькином кабинете лежит. И еще у матушки имеется. Из цианьского шелка.

Мебель… простоватая, но добротная.

– И как он тебе? – поинтересовалась сестрица, склоняясь к ковру. – Надо же, настоящий…

– А то ты понимаешь.

– В отличие от тебя, я дедушку навещаю. Он многому учит.

– Было бы чему.

– Ну, конечно, лучше уж изящному стихосложению. Оно в жизни всяко пригодится.

А балдахин на кровати из тяжелого аварского бархату. Верхний слой. Нижний – полупрозрачная дымка, украшенная легкой вышивкой.

Удивительно.

– Деньги здесь есть, – Ариция кивнула, соглашаясь сама с собой. – Осталось понять…

– Что?

– Ничего. Как он тебе?

– Никак, – честно призналась Летиция и сняла парик. Оно, конечно, удобно, особенно, когда есть кому за париками присматривать. Она очень надеялась, что та дюжина, самых любимых, избранных для великой миссии, доберутся в приличном состоянии. – Какой-то он… невыразительный.

И снова это хмыканье.

Раздражает.

– А где… эта…

– Спит. Нам поговорить надо. Без премудрых наставлений, – Ариция вытащила из кошеля склянку, которой помотала перед носом. – А теперь давай серьезно, сестричка. Он молод. Выглядит… может, конечно, не так изящно, как этот твой несостоявшийся жених, но точно не урод.

Возможно.

– А самое главное знаешь, что?

– Что?

– У него есть деньги.

– Опять ты за свое! – Летиция закатила очи к потолку, но там не было ни росписи, ни вообще чего-либо. Сплошная унылая белизна.

Тоска смертная.

– Опять я за свое. Если бы ты почаще общалась с дедом, то знала бы, сколько мы должны.

– Мы?

– Отец, – поправилась Ариция. – И наш братец. И ты.

– А ты нет?

– И я в какой-то мере. Этот долг распространяется на всех. И те, кто давал деньги, уже начинают проявлять недовольство.

– Что с того?

Летиция ненавидела разговоры о деньгах.

В конце концов, деньги – это так пошло! Просто невыносимо пошло! О них пристало думать торговцам, а не людям благородным.

– Ничего, но если они потребуют возврата, нам придется продать все. Твои драгоценности. Твои наряды. Мои наряды. Возможно, нас самих.

– Глупости какие…

– Матушка пыталась как-то ограничить траты. Но, к сожалению, наш отец столь же легкомыслен, как и его предки.

– Пусть просто их повесит.

– Кого?

– Тех, кому мы должны, – Летиция дернула плечиком и потянула за заевшую фижму. Та заскрипела.

– Очень по-королевски, – произнесла Ариция, не скрывая ехидства. – Но, боюсь, они могут не согласиться. И что тогда?

– Что?

– Ты и вправду такая дура или притворяешься?

Летиция раздраженно дернула фижму, которая никак не хотела опускаться. Или наоборот, надо было вторую поднять? Где прислуга, когда она так нужна? И надо бы вообще привести себя в порядок.

Платье сменить.

Прическу поправить. С украшениями разобраться, а то, конечно, матушка уверяла, что девице к лицу скромность, но это пусть другие скромничают. А ладхемская принцесса должна блистать!

– Ни отец, ни даже матушка давно ничего не решают. Деньги… деньги – это не только побрякушки с нарядами. Это армия. Оружие. Безопасность. И теперь у нас нет ни того, ни другого. Поэтому брак важен.

– Он какой-то… не такой, – фижма заскрипела и повисла, теперь роскошное некогда платье выглядело и вовсе несуразно, будто драгоценную парчу накинули на стог сена.

– Ирнейцы давно уже мутят воду. И не они одни. Многие обрадуются, если вдруг случится смута. А она грядет… ей помогают.

Ариция заложила руки за спину.

– Но никто и никогда не посмеет бунтовать против тех, за чьей спиной Легионы смерти.

– Это ужас.

– Несомненно! Но до крайности полезный ужас.

– Я про платье! – Летиция приподняла тяжеленную юбку, с тоской подумав, что хваленая конструкция не перенесла дороги. А если и запасная окажется столь же хлипкой?

Где в нынешней глуши разжиться приличными фижмами?

Или хотя бы кринолином?

Кринолины, конечно, уже из моды несколько выходят, но на Проклятых Землях вряд ли кто об этом знает.

– Ужас, во что оно превратилось…

– Ты неисправима! – Ариция закатила очи.

– Я просто хочу быть прекрасной. Если уж вам так нужен этот Властелин… рожа у него какая-то не властная.

И пудра осыпалась. Летиция давно уже подозревала, что в нее муки досыпают, а теперь вот окончательно в том уверилась.

– Да и вообще… не хватает ему чего-то.

– Тебя!

– Почему сразу меня? – Летиция вытерла платком нос, который зверски чесался. – Если он так нужен, то забирай…

– И заберу.

– И забирай!

– И заберу. Его, Легионы смерти, замок этот и драгоценности…

Сестрица развернулась и, приподняв юбки, – а ее фижмы смотрелись вполне себе пристойно – удалилась. Вот ведь… стерва.

Летиция с раздражением отшвырнула платок и уставилась в зеркало.

Нет, природную красоту, конечно, ничем не испортишь, но теперь из зеркала на нее взирала мрачного вида девица с пятнистым лицом, рассыпавшейся прическою, из которой в разные стороны торчали перья. Будто она в курятнике побывала. Ладно, в страусятнике.

Девица глядела недовольно.

И помада поплыла. А заверяли, будто высочайшего качества. Точно, крадут. И мешают. Жемчужную пудру с мукой, помаду – с жиром…

– Эй там! – Летиция отвернулась от зеркала. Замуж там или нет, но ладхемская принцесса обязана покорять сердца красотой. А стало быть, пришла пора заняться собой.

Замуж…

Замуж не то, чтобы не хотелось. Но вот… не впечатляет же!

________________________________

* Ответ модного журнала на письмо одной из читательниц, 1878 год