Пять невест и одна демоница

Глава 33 В которой случается знакомство с еще одной невестою

«…и возьмите жабу, положите её в кувшин, а кувшин – в муравейник, с тем, чтобы обглодали муравьи плоть. А как случится сие, достаньте кости, истолките намелко, смешайте с голубиной кровью и корнем бессмертника».

«Привороты и приворотные зелья».

И снова люди.

Кони.

Карета. Кони пониже и поширше, этакие массивные битюги, да и карета им под стать. Нынешняя похожа на этакий, изящный гроб на колесах. Зато смотрится солидно. Особенно золоченые шишечки по четырем углам крыши. И орел, на этой крыше устроившийся.

Орел, как и шишечки, был резным.

– Приветствуем благородного властителя сих земель, – трубным басом произнес мужчина с окладистою бородой.

Одет он был роскошно.

Даже чересчур.

Кто ж летом-то в шубах разъезжает? А этот напялил да такую, что мехом серебристым конскую задницу укрывала. В смысле, круп. Хотя… разница-то? Шуба была роскошна. Из-под нее золотом да каменьями сиял наряд, навевая мысли о грешном.

В смысле, что, ежели камушку отколупать, то от костюма не убудет, а в кармане отдельно взятой демоницы даже наоборот, прибавится. И это ли не добро? Добро, оно ведь, как меня учили на философии, весьма относительно. Так что пусть лучше будет добрым относительно меня.

– Доброго дня, – Ричард выступил вперед. Выглядел он чуть более помятым, нежели с утра, и самую малость менее воодушевленным. – Несказанно рад…

Приветственная речь лилась свободной песней, а я пыталась усмирить непонятно откуда взявшиеся и прежде несвойственные мне клептоманские порывы.

А заодно уж разглядывала.

Людишек было меньше. Верховых и вовсе всего дюжина, но какие. Все в одного мордатые да бородатые, в шубах, в золоте.

В общем, сразу видно – посольство.

А экипажей два, пусть второй и размерами скромнее, поплоше и без статуэтки на крыше, но тоже крепкий.

Скрипнула дверь и отворилась, а из кареты высунулась девица.

Страшная до того, что Ричард осекся.

Лицо его вытянулось. А Ксандр, который подкрался ко мне, матюкнулся даже, но так, тихо, по-свойски. И я его понимала.

Круглое лицо, щедро побитое оспинами, а где не оспинами – там веснушками. Вздернутый нос. Широкие, в одну полосу, начерненные брови. Яркий румянец ровными кружками и желтоватые крупные зубы.

– Ну… – сказала я тихо-тихо. – Зато, может, она душой прекрасна.

Ксандр икнул.

А девица, подхвативши юбки, выбралась из экипажу и принялась озираться. Что сказать… первое впечатление бывает обманчиво, но это явно не тот случай.

Массивные груди выдавались вперед, но левая почему-то была чуть массивнее и выше правой. И оттого сарафан она приподнимала больше, позволяя разглядеть густо-волосатую мосластую девичью щиколотку.

Сквозь ткань видны были очертания округлого животика.

Плечи красавицы чуть выдавались вперед, отчего руки свисали и казались какими-то чрезмерно уж длинными.

– Д-доброго дня, – Ричард, невообразимой силы воли человек, изобразил поклон. И девица хлопнула начерненными ресницами.

– Добренького, – сказала она радостно. – Славушка, ты поглянь! Не обманули! Жених-то живой!

И проверяя озвученную гипотезу ткнула в Ричарда пальцем.

Тот устоял. Только обернулся, глядя на меня с такой тоской, что просто неимоверно захотелось дать наглой девице по рукам. И вообще, какой он ей жених? Не хватало еще.

Тем временем из кареты выбралась… вышла? Вышествовала? Вот, точно, вышествовала, иначе и не скажешь, еще одна девица.

Что-то там сразу Пушкинское вспомнилось, про величаво и что ступает, будто пава. Вроде там еще во лбу звезда, а под косою месяц, но у нас обошлось без подобных спецэффектов.

Девица впечатляла.

Она была невысока, но умудрялась на всех смотреть сверху вниз. И на эту первую, которая рукавом нос вытерла, тоже глянула. Неодобрительно.

Та поспешно руки за спину убрала.

И отступила.

И даже подтолкнула вторую вперед.

– Этой сестрица моя, многоюродная, – сказала рябая девица доверительно. – В невесты приехала. А я, стало быть, всопровождаю.

Кажется, даже легионы смерти вздохнули с облегчением.

А я…

Я смотрела вот.

Сарафан? Вроде так. Во всяком случае, никаких тебе необъятных юбок, но мягкая ткань, то ли шелк, то ли еще что. Главное, это «что» так вот фигуру обрисовывала.

Намеками.

Гладко зачесанные волосы.

Покрывало на плечах, бисером расшитое. Венчик поверх покрывала. И красивая ведь. Вот действительно красивая, тою мягкой спокойной красотой, которая хочется и хочется любоваться.

Даже мне.

– Доброго дня, – сказала эта, новая, мягким бархатным голосом. И вот как-то сразу она мне не понравилось. Даже сильнее ладхемской принцессы. – Я счастлива приветствовать вас…

Она присела, склонив голову.

– Д-доброго, – почему-то смутился Ричард.

А я подумала, что они хорошо смотрятся.

А потом подумала, что это еще ни о чем не говорит. Может, она стерва. Или храпит по ночам. Или вообще в носу ковыряется, когда не играет в царь-девицу. Мысль эта несколько приободрила.

– Прошу простить поведение моей… сестры, – девица несколько запнулась. – Она добрая девушка, но порой излишне болтлива.

Дальше было скучно.

Говорили.

И снова говорили.

Спешившись, тот, бородатый, вручил шкатулку, в которой обнаружились грамоты. Их читали прилюдно, хотя понятия не имею, для кого этот цирк предназначался. Но читали даже с выражением. И голос у бородатого был поставлен хорошо.

А вот взгляд его мне не понравился.

То, как он на мне остановился. Задержался. И улыбочка по губам скользнула этакая, нехорошая. Сразу захотелось убраться куда подальше…

Но снова завыли рога.

И ворота гостеприимно распахнулись, впуская следующую невесту.

Горы встретили ветром, который здесь пах совершенно иначе. Камнем вот. И еще чем-то, чего Брунгильда не могла распробовать.

Она пыталась.

Сидела, стараясь не отвлекаться на дорогу, и принюхивалась. А оно все никак. Обидно! До слез-таки обидно! Или это не из-за ветра, а… из-за всего прочего?

Вспомнилась та, последняя ночь.

Костры, которые развели на берегу. И пламя их было столь ярким, что тьма отступила, а темные воды окрасились рыжими всполохами. Тут же вытянули столы. И пусть они не ломились от снеди, как в былые времена, но никто-то не остался голоден.

Весь день пекли лепешки.

И хлеб.

Ныне же на кострах шипела солонина. А с кораблей спустили бочки с кислым пивом и вином. И люди, словно разом позабыв обо всем, что о голоде, что о причине, собравшей их здесь, на берегу, веселились. Сперва робко, словно стесняясь. Но вот завыла дудка, застучали старые барабаны. И Альгрид Златокосая первой вышла в круг, закружилась в быстром танце, а за нею и прочие.

Девицы.

И парни. Застучали по камню босые ноги, замелькали юбки, косы и клинки, сплетаясь в танце.

– Это завораживает, – тихо произнес Никас, сунув руки в подмышки. Он по-прежнему носил свое нелепое платье, слишком тесное и неудобное, а еще продуваемое насквозь. И Брунгильда молча протянула старый отцовский плащ.

А он также молча принял.

Встал рядом, в тени.

И вправду танец завораживал.

– В этом же есть смысл? – спросил Никас шепотом.

– Пожалуй. Ворон рассказывал, что когда-то в древности так чтили богов. Что порой схватки случались и не шутейные.

Лязгнули клинки и двое соперников разошлись.

– И тогда на камни лилась кровь, а если случалось кому умереть, так тому и быть. Кровь отдавали за удачу, а после кто-то решил, что и рыбы хватит. Или иного чего. Но видать, не хватило.

Столкнулись две девицы.

Ингрид и Хальгра, давние подруги и недавние соперницы, встали, выпятив грудь, вперившись одна в другую ревнивыми взглядами. Похожи, что сестры. И застучали привязанные на пальцы косточки, выплетая новый ритм. А круг расширился, давая место для поединка.

Ингрид закружилась на месте. И юбки взлетели, обнажив крепкие ноги.

– Тут можно выбрать невесту. Или жениха. Если будет согласие, тогда и заживут, тогда-то и слова родительского не надо, ибо боги благословят. Но можно и отказаться. Ежели жених выбранный или невеста не любы, то…

Хальгра вскинула руки, и привязанные к рукавам бубенцы зазвенели громко, тревожно.

– …жених ловит невесту за косу. А та ускользает… или нет. Или не дается поймать. Или отталкивает, и коль вытолкнет за границу круга, на то воля богов.

Брунгильда замолчала, думая, что сама могла бы выйти. Прежде. Что… у нее тоже есть расшитые алой нитью юбки. И блуза из беленого нарядного льна, которую она сама украшала, что бисером, что ракушками. Есть браслеты, хотя и не золотые, из старой меди, но есть же.

Только… куда ей.

– А у вас есть такое? – смотреть на чужой танец стало почти невыносимо. И подумалось, что если она уйдет, этого ведь никто не заметит. Так стоит ли?

– Нет. Дядюшка говорил, правда, что когда-то давно в деревнях случались празднования, на которых юноши и девы могли вести себя довольно свободно. Но эти обычаи давно отошли. И теперь все просто. Родители сговариваются о браке, а дети подчиняются их воле.

– И вправду просто.

Почему-то прозвучало издевкой.

– В этом на самом деле нет ничего плохого. Если родители любят детей своих, разве захотят они им несчастной судьбы? И коль сердце чье-то тронет любовь, то разве к тому не прислушаются?

Меж девицами влез Торнсвуд.

И танец ускорился.

Кого выберет? Он ведь то одной, то другой улыбался. Если Ингрид подносил яркие камни, которые добывал из моря, то Хальгре – раковины. Он на Брунгильду поглядывал, но издали.

– Хотя, справедливости ради, следует сказать, что все же чаще родители смотрят не на чувства, коии есть субстанция эфемерная, но на то, каков избранник на самом деле. Сколь он знатен. Богат. Что говорят о нем люди. Не было ли в роду его дурных или опасных болезней. Не известно ли за ним самим чего-то, что бросит тень на доброе имя…

– А как же я? Ты бы женился на мне? Вот просто так, по воле своего дяди?

– Да, – он смотрел серьезно. – Я и ныне готов исполнить свой долг. И исполню, когда придет срок. Вы здесь, как мне кажется, лучше, чем кто бы то ни было, понимаете, сколь важно сохранить и приумножить силу рода.

Да, пожалуй.

А вообще никчемный разговор был. Ненужный. И Брунгильда ушла. До рассвета она стояла на берегу, и даже когда отец подошел, не обернулась.

– Ты… – отец никогда особо не умел говорить. – Осторожней там.

– Хорошо.

Захотелось расплакаться, вцепиться, попросить о милосердии. Почему она? Столько ведь девиц есть, пусть бы отец отправил кого-то еще… ту же Ингрид или Хальгру, или Аусвен, или…

И стыдно стало.

Даже Никас, на что слаб он, а понимает. А Брунгильда, мнившая себя сильной, трясется осиновым листом?

– С тобой пойдет дюжина. Ворон собрал. Может, не самые молодые, но справные воины.

Тоже правильно.

Те, кто молод, нужны здесь, дабы не оскудели силой Острова. А остальным… смерть в бою, не то ли, чего многие желают?

– Купец тоже своих людей даст.

– И не только людей.

– Вот-вот, – согласился отец. – Приглядись-ка к этому его… племяннику. Так вокруг тебя и вертится. Небось, понравилась.

Глупость какая.

Никас просто… просто любопытный. А прочие на него смотрят сверху вниз и с насмешечкою. Иные и вовсе презрения не скрывают, что худ он да слаб.

– Что с того?

– Может, дочка, и ничего, да только вот… мало ли, как оно там? Сказано же ж, поглядеть зовет. И на от, – отец сунул шкатулку. – Прислал, стало быть.

Драгоценные каменья полыхнули в ночи. И так ярко, что до дрожи просто захотелось в руки взять, примерить, а потом и выйти в круг огня, похвалиться этаким подарком.

Небось, не раковины.

Не шкурки заячьи.

Не красильные камни. Настоящие драгоценности.

– Оставь, – Брунгильда сумела подавить это, недостойное, желание. – Дай купцу. Видел ведь?

– Видел. Говорит, что этакая красота не у каждой принцессы сыщется.

Снова что-то такое в душе шелохнулась.

– И сколько дать готов?

– Много. Сказал, что если надумаю продавать, то он сумеет найти того, кто заплатит полную цену. И хватит, чтобы пару лет мы жили, бед не ведая.

– Вот и отлично.

– Негоже, дочка, от так, – Торвальд покачал головою с укоризной. – Это же ж женихов дар.

– И… толку-то…

– Вот и поглядишь, сколько там толку. Да и Авияр согласен, что… опасно это. Еще обидится.

И вправду.

– Но он богат.

– А нам нужны деньги.

– И не только, – отец опустился на берег, сел на камни, вытянув ноги. – Некогда нас боялись. Ненавидели. И боялись. Но то было давно. Мир изменился. Корабли стали больше. Пушками вон обзавелись. Да и не только…

– Думаешь…

– Авияр говорит, что тамошние короли не прочь прибавить себе земель. А коль тут появится не торговый флот, а военные корабли, что мы сможем сделать? Разве что умереть с честью. Да только… надо ли оно?

Страшные слова.

Но нельзя сказать, чтобы сама Брунгильда о том не думала. Думала. Вот как только увидела тот корабль, что ныне покачивался неподалеку, сложивши крылья парусов, так и думала. Сколь он велик. Красив. Могуч. И способен принять груза и людей больше, чем даже дюжина их лодок.

– А вот ежели за нами будет стоять Проклятый, – камни все еще горели. – Так любой трижды подумает… так что…

– Я поняла, отец.

– Но будь осторожно, добре?

И Брунгильда поклялась, что будет. Она ведь и вправду будет.

Выходили на отливе, с отступающим морем, которое потянуло за собой корабли. Два дня пути. И мрачный щит скал. Узкий пролив, от которого тянуло сыростью и чернотой.

Лоцман, доверия не внушающий.

И городок, что вытянулся по кромке моря. Брунгильде он показался удивительным. Каменные дома с красными крышами. Мощеные улочки.

Люди.

Живые люди.

Они держались вольно, словно не понимая, где находятся, не чувствуя… хотя, справедливости ради, и сама Брунгильда ничего этакого не ощущала.

Удивление вот.

И немного любопытство, ибо все было устроено иначе, нежели на островах. Взять хотя бы каменные причалы или вот огромные вытянутые дома, что примостились рядом.

– Склады, – сказал Никас, который держался так, будто бы в местах, подобных нынешнему, бывал частенько. – На самом деле, как я понял, здесь давно идет торговля и активная весьма. Дядюшка не отказался бы поучаствовать, если, конечно, получится.

Брунгильда кивнула.

А потом…

Потом была повозка, крепкий деревянный ящик на колесах.

Лошади.

Дорога.

Эта вот скачущая дорога. И скалы впереди. А над ними – замок, какового Брунгильда и представить себе не могла. Как вообще… общинный дом велик, но это… это нечто вовсе даже невообразимое. Какой человек… люди… как сумели построить такое.

И Никас замолчал, небось, тоже пораженный.

А сердце болезненно сжалось. Замок велик, но… найдется ли в нем место Брунгильде?