Рандеву с замком

Глава 25, в которой речь действительно о мессире Ониксе

— Брунсберри ушел. Я хлебнул виски и безо всяких усилий голыми руками оторвал эту фанерку. Там оказалось что-то в кожаном футляре точно по размеру рамы, а сверху — белый конвертик, прямо с краю, как будто его только что подпихнули внутрь. Уголок почти выглядывал из-под фанерки. Адрес — контора «Гранд Жюст», мэтру Ванвэ лично.

— Однако!

— Говорю же, налей себе коньяку. Дальше пойдет еще круче! Конверт не заклеен. Я открываю. Разворачиваю листок. Читаю: «Я, такая-то, в здравом уме и трезвой памяти завещаю Жолимон и т. д. и т. п. Ииркии Крийспаулуланен»!

— Крийспулайнен…

— Ну да, или ее потомству.

— С ума сойти!

— Так и я о том! Подписи, свидетели, и печать аббатства Мон-Сен-Мишель! Вчитываюсь в подписи — монахи и управляющий Жолимоном. Чудно, конечно, но все как надо, как в настоящем завещании полагается. Правда, дата — тысяча девятьсот семьдесят шестой год. Но ведь прежнее завещание вообще сорок шестого года! И выходит, что моя бабушка унаследовала Жолимон незаконно, а уж я-то тем более!

— Боже мой…

— То есть убивать-то меня никому и не нужно! Завещание на финку! Другое дело, что финка явно подставная. Я тут прямо весь виски и допил.

— Понимаю… Налить тебе коньяку?

— Ты себе, себе. Допить-то допил, а никакого впечатления. Что делать? Про эту бумажку знают только эти двое и я. Если припугнуть их, а бумажку никому не показывать — замок мой. Но что с настоящей наследницей? Никто не удивится, если они ее уже ради замка убили.

— Не стали бы, Майкл. Скорее всего. Всучили бы ей картину и отправили бы обратно в Финляндию. Она же страшно доверчивая — отдала Брунару все свои документы якобы для досрочного оформления разрешения на вывоз картины. А сами бы по ее документам оформили бы доверенность на Брунара, и он преспокойненько со временем продал бы замок.

— Ох, ведь точно! — Майкл почесал бровь. — Его же племянница — агент по недвижимости. Он и сам предлагал Брунсберри скорее всего ее услуги, на случай если я захочу замок продать. Но вчера это мне совершенно не пришло в голову. Я просто сидел и как идиот таращился на этот листок, ведь, если финка мертва, можно будет упрекнуть и самого меня, я же тогда единственный наследник этого проклятого отеля!

— Майкл, по-моему, Линна жива, — тихо напомнила я. — Что ты нашел в кожаном футляре?

— Две металлические пластины. Тяжеленные. На одной тщательно выгравировано генеалогическое древо с подкрашенными краской гербами. А на другой — мелкий длиннющий текст на латыни. Меня разобрало страшное любопытство! Я даже пожалел, что отослал Брунсберри: он ведь юрист, изучал римское право, должен знать латынь. Ты ведь тоже наверняка знаешь?

— Смутно, Майкл.

— Надо же, хоть в чем-то у тебя провал. А Брунсберри — знает. Он переводил моей бабушке надписи на каком-то старинном гобелене. Представляешь, гобелен с надписями!

— Не отвлекайся. Брунсберри ведь потом перевел тебе?

— Обошлись без него. Под пластинами лежала школьная тетрадка с переводом на французский. Уж поверь, я одолел. Правда, на это ушла пара часов и вторая бутылка виски, но они сообща здорово отвлекли меня от листочка в конверте. Собственно говоря, на пластине выгравировано тоже своего рода завещание, однако тысяча пятьсот восемьдесят восьмого года. Эта дата ничего не говорит знатоку французской истории? Ну, подсказать? Герцог де Гиз…

— Точно! Его убили в этом году. Значит, Жолимон принадлежал ему?

— Вывернулась, но могла бы и знать, дарлинг. — Майкл поцеловал мою руку. — А Жолимон всегда принадлежал только Жолимонам, вернее потомкам мессира Оникса, одного из соратников Ричарда Львиное Сердце, который подарил Ониксу земли на побережье, где тот и построил Жолимон. Не знала? Я и сам не знал до вчерашнего дня. А знаешь, как звали этого Оникса? Эразмус. Ну так вот. Со времен Ричарда Львиное Сердце маркизы Жолимоны старшего сына всегда называли Эразмусом. А иногда и двух-трех сыновей — на всякий случай, вдруг кто не доживет до брачного возраста. Все они верой и правдой служили соответствующим королям, пока во времена плодородной Екатерины Медичи с наследниками престола не произошел явный перебор. И надо такому случиться, что наследник Жолимона оказался не в той партии. А тут еще король прикончил бедолагу герцога, и наш Эразмус Оникс, маркиз де Жолимон, был вынужден уйти в подполье, выражаясь сегодняшним языком. Его папаша, тоже, понятно, Эразмус, спрятал парня в родном замке.

Верные вассалы донесли старому маркизу, что люди короля через пару дней пожалуют в Жолимон. Король требует голову! И папаша, который уже пожил долго и знает, что нужно только подождать новою короля, идет на хитрость. В костюм его сына наряжают куклу и хоронят. Являются люди короля. А подать сюда младшего маркиза! Ах, извините, господа, третьего дня кабан на охоте задрал. Вот безутешная мать, вот его могилка. Вот завещание в пользу следующего сына. Королевские посланцы удовлетворены и убираются восвояси. А маркиз снабжает сына деньгами и отправляет его в Америку — в Англию нельзя, очень близко и человек уж очень известный. Трогательно прощаются. Маркиз уходит в свои покои, зажигает свечу и составляет дополнительное тайное завещание. Когда бы ни вернулся мессир Эразмус Оникс маркиз де Жолимон-младший и кто бы из детей, внуков и правнуков старшего в тот момент ни владел поместьем — обязан вернуть его Эразмусу и служить ему верой и правдой, а кто воспротивится — да обрушатся на того все кары Небесные! Вернется не Эразмус, а вместо него его потомство — то же самое. И для надежности выгравировал на металле, бумага-то имеет привычку гореть.

Майкл замолчал, я тоже не могла вымолвить ни слова.

— Но, судя по всему, Эле, — вздохнув продолжил Майкл, — не вернулся парень, поскольку абсолютно все последующие маркизы де Жолимон продолжали тайно хранить это завещание и с надлежащими пояснениями передавать своим сыновьям. Только вот последнему, приятелю бабушки моей финской кузины, не удалось. Кончились сыновья.

— Жуть какая, — прошептала я.

— Жуть не жуть, а только ты представь себе мое состояние, когда я все это изучаю, приканчивая вторую бутылку виски, чтобы не думать о конверте, как стук в дверь. Наверное, кто-нибудь из обслуги — про карниз вспомнили, — соображаю я и говорю: войдите! Дверь настежь, на пороге наш ковбой. «Добрый вечер, мистер Уоллер. Вашей кузине грозит беда. Ох, позвольте представиться. Я Никс. Эразмус Никс». Я открываю рот, но, как рыба, только хватаю воздух, а он улыбается, поправляет шляпу и продолжает: «Друзья зовут меня просто Никс или в шутку — Рости или Оникс. Но я так не люблю. Просто Никс. Это у вас тут что, карниз упал? Давайте, я могу приладить. Там гвозди на месте». Поднимает его, как щепку, и вешает, продолжая болтать: «А мы ведь с вами земляки, мистер Уоллер. У нас земли по соседству. На Ред-Ривер. Вы меня не узнали, а я вас еще в самолете разглядел. Ну, думаю, тайные дела у мистера Уоллера в Париже. А потом — бац и встречаю на лестнице. Вы уж не обижайтесь, я в тот момент такого о вас надумал! Но у вас плохо дело, ой плохо! Совсем дрянь, как сказали бы у нас».

— Майкл, у тебя замечательные актерские способности, для политика это крайне важно, но что дальше?

— Ничего. Я его перебиваю: дескать, а скажи-ка, приятель, как зовут твоего папу? «Гарри», — говорит он. А дядю? — спрашиваю я. «Эразмус». Он старше отца? «Старше». А деда? «Деда — Джейкоб». А у него старший брат был? «Он и есть. Восемьдесят девять лет — а как огурчик». Эразмус? «Эразмус. А что?» А как звали того Никса, который нам землю продал? «Ну, Эразмус, Эразмус! Мистер Уоллер, зачем это вам? Вам надо спасать кузину! Поехали!» — и тянет меня за рукав. А я, поверишь, Эле, встать не могу. Он тут говорит: «Ох, Майки, ну ты и набрался! Вопросы какие-то задаешь дурацкие. Ты небось сам просек, что они хотят убить тебя?» Просек, говорю. Но откуда ты знаешь про мою кузину, Никс? «От Лени, ну, от той девушки, у которой ты был. Я сперва думал, у вас шашни, а она твой адвокат, оказывается!» Не адвокат, а поверенный. «Тем более, — говорит он. — Хорошая девушка, толковая. У тебя писать есть чем?» Я машинально вытаскиваю ручку из кармана и даю. А он хватает этот самый конверт и пишет на обороте. Я спрашиваю: это что? Он говорит: «Адрес, где твоя кузина. Я по-французски не умею, но я с таблички все буквы запомнил. Надо же таксисту сказать, куда нам». И кладет конверт себе в карман! «Идем, Майки, там Лени внизу ждет. Ну, шевели ножками. Ты сейчас на улице протрезвеешь, там дождина проливенный».

Выходим в холл, там почему-то куча народу, а у меня, Эле, просто все плывет перед глазами. Как во сне, я же, считай, уговорил две бутылки разом. Никс тебя поискал, тебя нет. Он вытаскивает меня на улицу. Мне немножко полегче стало, но все равно, Эле, ты же понимаешь мое состояние — фантом сгинувшего в шестнадцатом веке Эразмуса Оникса, который к тому же преследует меня уже полдня, да плюс оригинальное завещание в его кармане вкупе с обещанными гравировкой Небесными карами.

Садимся в такси. Никс протягивает таксисту конверт и тычет пальцем в адрес на обороте. Едем. Куда?! Дождь! Темень! А Никс ни на минуту не закрывает рта: про какую-то Марамбель, про брачную контору, про куколку, про седого, про сестру, про дизайнеров в Нью-Йорке, про колбасу в честь этой самой Марамбель, про тебя… Ну ужас! А у меня и так с двух бутылок виски голова квадратная. Ладно, приезжаем. Он расплачивается. А конверт так всю дорогу и пролежал у шофера на приборной доске. И у меня вдруг рождается мысль, причем достаточно трезвая: а что, если забыть в такси этот конверт? Хотя там адрес конторы. Да вряд ли таксист понесет вскрытый да исписанный конверт по какому-то там адресу. Кузина вроде бы жива, я тоже, все заговоры раскрыты… А таксист тем временем оборачивается и протягивает конверт. «Бери, — говорит мне Никс. — Твое же письмо». Я беру. Выходим. Тут сразу же почему-то мы оказываемся в доме, пьем пиво и разговариваем с блондинкой в халате и в очках. Причем разговариваем так: Никс говорит, я перевожу на французский, она отвечает, я перевожу ему, а конверт все время верчу в руках. Кстати, Эле, моя кузина ни разу не сказала, что у меня плохой французский!

— Ты хоть помнишь, о чем вы говорили?

— Еще бы! Это была история про пирата. Я трезвел с каждой фразой! Особенно когда Никс повествовал даме своего сердца о том, как мы познакомились с ним и ехали в такси. И продемонстрировал конверт ей. Завещание у нее в руках! Сказать, что в нем? — подумал я. Осчастливить финскую девочку? Зачем? Ей и так хорошо: вон, никак не налюбуется на «пирата Оникса». Вот вернусь в отель и сожгу этот конверт! Все живы! А Брунар и его подружка не станут шантажировать, им же самим не выгодно, чтобы вылезли наружу их делишки: это же надо до такого дойти, скрыть завещание! Линна возвращает мне конверт, я небрежно сую его в карман. И тут же, честное слово, поверь мне, Эле, вдруг как какой-то голос: «Ты сам скрыл, не видать тебе теперь твоей девочки!» Еще чего, мысленно отвечаю я этому голосу, я просто сейчас пьян, а никаких таинственных голосов не бывает! Естественно, голос тут же пропал, а я выпил еще одну баночку пива. Я хорошо помню, мы пили пиво, только вот марку не запомнил.

— Это важно, Майкл?

— Еще бы, когда мистика — все важно!

Я промолчала.

— Не веришь про голос? Как хочешь, но мне-то пришлось поверить, когда я очнулся у тебя в квартире. Слышу опять какие-то голоса, выхожу из комнаты — пить хотелось — и вдруг вижу: ты обнимаешь какого-то тощего носатого типа и говоришь ему нежные слова!

— Майкл, это мой брат!

— Да знаю я, Эле! Но в тот момент я не свернул вам обоим шею только потому, что едва стоял на ногах и совершенно не помнил, как оказался у тебя. Я постарался улизнуть как можно тише, но с твердым намерением выспаться, вернуться и убить. Его и тебя. Выхожу я на улицу, ловлю такси. Водитель спрашивает: «Вам куда?» А я зачем-то достаю конверт из кармана и протягиваю ему. Он вертит конверт и опять спрашивает: «Так какой адрес? Контора или на обороте?» Я молчу, потому что опять слышу голос! Но он ничего внятно не говорит, только так вопросительно интересуется: «Ну? Ну? Ну?» Знаешь, как телефонные гудки в трубке. Никакой, говорю я шоферу, адрес, дайте конверт сюда! И пошел пешком. А голос все свое: «Ну? Ну? Ну?»

Поднимаюсь в свой номер, а там Никс с кузиной сладко спят в обнимку в моей спальне, на моей же кровати! Я, конечно, будить не стал, пошел в гостиную и лег на диван. А голос не унимается! Я ему говорю: отстань! надоело! я спать хочу! «Ну? Ну? Ну?» Потом вдруг слышу: «Боже мой! Мистер Уоллер!» Открываю глаза и облегченно вздыхаю: Брунсберри! Никакой не голос!

Он говорит: «Мистер Уоллер! Как же вы меня напугали. Где вы были так долго? Почему спите здесь, а не в спальне? Что с вами?» Я встаю, вытаскиваю конверт из кармана и протягиваю ему. Ознакомьтесь, говорю, Брунсберри, передайте по назначению и устройте так, чтобы не было никаких проволочек и затруднений. А который час? «Половина шестого утра», — отвечает он, открывает конверт и читает. Через секунду меняется в лице. «Где вы это взяли, мистер Уоллер?»

В тайнике, говорю я, именно это завещание сладкая парочка и собиралась отправить Ванвэ с курьером, но, учитывая обстоятельства — я же захотел вступать в права наследования сразу, не откладывая на завтра, — засунули в картину, которую собирались «шарахнуть», чтобы публично разбить стекло. Остальное содержимое тайника их не волновало, да они про него вряд ли и знали. «Но что там?» Дорогой мой Брунсберри, говорю я, то, что находится там, важно только для тех, кто в спальне, — и показываю пальцем. Не ходите туда пока.

«Вы хорошо чувствуете себе, мистер Уоллер?» Замечательно, Брунсберри, главное заберите у шарлатанки документы моей кузины, это она спит там. Только, пожалуйста, без скандала, мне сейчас не нужен никакой скандал. «Как вам удалось найти настоящую?» Потом, Брунсберри, говорю я, мне срочно нужен душ и много минеральной воды.

Я еще не очень утомил тебя, дорогая? Нет? Короче говоря, я начал срочно производить реанимационные мероприятия, а Брунсберри пошел к шарлатанке, извинился за суперранний визит и сообщил, что ему нужны ее документы для досрочного оформления разрешения на вывоз картины. Дескать, эксперты начинают работать в семь.

— Она поверила?

— Если тебя разбудить в половине шестого утра после хорошей прогулки по Парижу с посещением ресторана и оперы, в половине шестого ты поверишь во что угодно.

— А Брунар? Он не заметил исчезновения Линны из дома?

— Как он мог заметить, если он ночевал в том же номере? Брунсберри выгулял старика тоже на славу. К восьми часам, к открытию конторы твоего шефа, Брунсберри повез туда совершенно обезумевших от счастья кузину и Никса, предварительно расплатившись за наши номера. Я отправился в тот отель, где меня ждали мои люди для подготовки к мероприятию в Центре Помпиду. Затем мадам и мсье Оникс, о, пардон, сэр и леди Жолимон в сопровождении Брунсберри и человека от мэтра Ванвэ поехали в свой замок. Конечно, он пока еще не принадлежит леди Линне, но сэр Эразмус, как известно, оплатил номера.

— Никс мог бы поделиться со мной своей радостью.

— В восемь утра? Или в половине шестого?

— Ой, я и забыла. В половине девятого брат отключил телефон, чтобы никто не тревожил меня во время болезни. Да, кстати, а когда ты простился с мыслью об убийстве?

— Ну не так чтобы и простился. Просто я решил поверить голосу: я отдал замок, приятель, теперь твоя очередь. Но у меня не было возможности проверить результат сразу. В двенадцать — пресс-конференция. Куда это я смотаюсь на полчаса перед таким ответственным делом? Как я объясню своим же сотрудникам: извините, ребята, мне нужно проверить, не наврал ли голос?

— Мог бы сказать, что у тебя дела с наследством.

— Ты хотела, чтобы я пришел? Правда, дорогая? Ты нарочно притворялась, что не рада мне?

— Конечно, и специально для этого вчера вечером простыла. Для убедительности.

— Слушай, правда, как ты умудрилась простудиться?

— Запаниковала, когда Никс исчез из холла «Павильон де ля Рен», а в твоем номере никто не подходил к телефону.

— Должно быть, мы с Брунсберри нажали на что-то не на то, когда слушали запись.

— Может быть. Я попыталась вернуться к Линне. Шел дождь, я часа два блуждала по Булонскому лесу, но так и не нашла того дома, чтобы спасти хотя бы ее.

— Вот как? Хотя бы?

— Ладно, Майкл, все позади.

— Еще не все. Ты не знаешь самого главного.

— Почему ты не убил моего брата в Центре Помпиду?

— Откуда ты знаешь, что он был там?

— Майкл, мы все-таки одна семья. Когда ты только заговорил о мероприятии в Центре Помпиду, я сразу поняла, что ты встретил его там и тогда поверил, что он мой брат, я же с самого начала рассказала тебе, что он работает на телевидении.

— Ну да, Эле, поверил. Мало того что поверил, я потом специально подошел к нему и отвел в сторону. Он удивился, но не очень. Мало ли какие у меня могли быть пожелания по поводу интервью? Он удивился потом, когда я сказал, что хочу жениться на тебе. «Сестра-то в курсе?» — спросил он.

— Нет, правда, Майкл? Вы говорили об этом?

— А что такого? Нельзя потолковать с потенциальным родственником?

— Хорошо. Что ты ему ответил?

— Нет, Виктор, Эле не в курсе, честно признался я. Он захохотал и сказал, что зачем же я теряю время: ты сейчас дома и как раз одна, но придется долго звонить в дверь, потому что ты спишь и болеешь. И еще он сказал, что твои любимые цветы — сирень. И по секрету — что ты категорически не хочешь замуж.

— Вот мерзавец!

— Эле, он твой брат. Я хорошо уяснил это. — Майкл с лукавыми глазами погрозил мне пальцем, встал из-за стола и вышел в коридор, где все еще на полу валялись детали его гардероба. Он поднял галстук, пиджак, криво нацепил галстук и сказал: — Кстати, мы договорились с Виктором, что ты подключишь телефон после моего ухода.

Я приросла к стулу.

Майкл вернулся в кухню с пиджаком в руках и стал рыться в его карманах, определенно делая вид, что не замечает моего состояния.

— Вот моя визитка, вот кредитка. — Карточки легли на кухонный стол рядом с моей тарелкой. — Соскучишься — позвони. И ни в чем себе не отказывай. — Он постучал пальцем по «платиновой» кредитке. Улыбнулся и добавил: — Правда, на замок не хватит, но ты сможешь купить себе квартиру. Здесь семизначная сумма. А если уж очень соскучишься, позвонишь, скажешь, и я пришлю за тобой самолет. Сам я не смогу вырваться к тебе в ближайшие две-три недели. Слишком плотный график. — И опять занялся пиджаком. — Куда же я его подевал? Ах да, в брюках! — Сунул руку в карман брюк и извлек коробочку. — Вот, Эле, так положено, — виновато добавил он, протягивая мне ее.

Я по-прежнему не могла ни говорить, ни пошевелиться.

— Ох, Эле, Эле! Что же мне делать с тобой? — Он резко отшвырнул пиджак и опустился передо мной на одно колено. Открыл коробочку. Камни ослепили бриллиантовой вспышкой. — Ну, Эле, ну?

Я сползла со стула и уткнулась ему в плечо.

— Майкл, Майкл… Это… Не… Я… Слишком… Не уезжай, Майкл!!!

— Дорогая, я не могу. — Он обнял меня и прижал к себе. — Ну не плачь, дорогая! Если бы я мог, я бы остался. Но у меня все расписано по часам. — Он гладил мои волосы и спину. — Я и так прогулял целые сутки. Ну не плачь! Все живы, все счастливы. Нет ни малейшего повода плакать! Закончится выборная кампания, и мы устроим свадьбу. Знаешь, какая у нас будет свадьба? Вся Америка ахнет!

— Я не хочу… — заговорила я, слова давались мне с трудом.

— Не хочешь в Америке? Хорошо, поженимся во Франции.

— Я не хочу…

— Слушай, — он отстранил меня и, наклонив голову, заглянул в мои глаза. Я видела, как у него дрожат губы, но он улыбался. — Я все понял! Ты не хочешь жить в Америке! О'кей, я куплю тебе замок во Франции, ты будешь жить в замке, а я буду прилетать к тебе каждый уик-энд!

— Я не хочу, чтобы ты уезжал!!!

— Хватит, Эле, пожалуйста. — Он решительно поднял меня с пола. — Я тоже живой человек, и тоже не хочу от тебя никуда уезжать. Но мне пора. На меня работает куча людей, и я за них отвечаю. Ты не ребенок, Эле, ты должна это понимать. И я не думал, что ты способна на истерику. Мне нравится твоя выдержка, а не твои слезы.

Он пристально смотрел мне в глаза, и мне показалось, что его — тоже не совсем в порядке. Я стиснула зубы и, не позволяя себе шмыгнуть носом, выдерживала его взгляд. А когда справилась с комком в горле, попросила:

— Улыбнись, Майкл. Я хочу, чтобы со мной осталась твоя улыбка. А все остальное забери.