Несколько бесконечных мгновений Порция лежала неподвижно. Она не могла и пальцем шевельнуть. Отчасти из-за шока, вызванного тем, что на ней, распластав ее по земле, лежал довольно крупный мужчина, отчасти из-за раздражения, вызванного очередным падением в грязь. Правда, на этот раз она погрузилась в грязь так глубоко, что у нее возникло ощущение, что ей вряд ли когда-нибудь удастся отмыться и очиститься. Грязь покрывала ее всю – каждый дюйм ее тела.
Повернув голову, она посмотрела вслед коню, со всех ног скачущему прочь по дороге. Поводья развевались по ветру, а окрестности оглашало тревожное ржание.
– Куда он скачет?
– Домой.
– Домой, – эхом повторила она, изумленно глядя на него снизу вверх.
Лицо его зависло над ее лицом, и холод серых глаз – вот все, что осталось в его лице не покрытым грязью. И от этого холода его взгляда ей сделалось еще холоднее, если такое вообще возможно.
– Да, в нескольких милях отсюда, – процедил он.
– О, великолепно! – воскликнула она. – Чудный у вас конь!
– С моим Яго все в порядке.
– В порядке? – возмущенно переспросила она. Еще немного, и ее начнет трясти от гнева. – Он нас бросил.
– Как бы вы поступили, если бы у вас на спине оказалась дикая кошка, которая визжит и царапается? Нет, я его не виню.
– Что это за конь, который так пугается малейшего шума? Настоящий конь и грома пушек не боится…
– Гром пушек он как раз может выдержать. А вот ведьмин визг – едва ли.
Поднатужившись, Порция толкнула его в грудь. Но от этого лишь глубже погрузилась в ледяную грязь.
– Вы не хотите с меня слезть?
– С удовольствием, – бросил он ей в лицо и прыжком поднялся на ноги.
Со злорадным удовлетворением она отметила, что он испачкался не меньше ее. Бросив на нее полный холодного гнева взгляд, он повернулся и зашагал прочь – следом за своим конем.
– Куда вы пошли? – крикнула она вслед, с трудом поднявшись на ноги, и чуть не упала, когда правая лодыжка ее подвернулась. Она едва не закричала от боли. Быстро перекинув вес на другую ногу, она закачалась на одной ноге, пытаясь сохранить равновесие.
– Кузнец одолжит мне коня, – бросил он через плечо, не сбавляя шага.
Приподняв свои отяжелевшие от влаги юбки, она глубоко вздохнула и сделала шаг, думая лишь о том, как бы не упасть вновь. Унижаться перед ним не хотелось, но лодыжка болела невыносимо.
Сморщившись от боли, она похромала за ним, стараясь не очень отставать. Но каждый шаг давался с громадными мучениями, а его длинноногая фигура неумолимо отдалялась.
«Он меня бросит».
Глаза защипало от слез. В груди встал ком, готовый прорваться рыданиями. Она судорожно глотала воздух, не желая давать волю слезам. «Я не заплачу. Я не заплачу».
И в этот момент она почувствовала себя раздавленной жизнью, преданной своей семьей, своей матерью, писавшей ей все реже и реже, жизнью в тени грозной тучи, которая называлась нищетой и нависала все ниже. А теперь еще и он. Варвар, которому нет дела до того, что станет с ней. Оставивший ее мокнуть под дождем в грязи.
Глаза жгло все сильнее. Только не разреветься. Будь она неладна, если позволит себе заплакать. Порция резко остановилась. Задрав лицо навстречу дождю, она заклинала небесную воду смыть с нее отчаяние, охладить прожигавшие ее эмоции.
Она опустила голову, глядя ему в спину. Ей страшно хотелось выкричаться, выплакаться, не сдерживая себя. Но этого никогда не случится.
И тогда Порция камнем повалилась на землю посреди дороги. Забыв том, что перчатки ее все в грязи, она уткнула в них лицо и…
И засмеялась.
Смех – надломленный, дребезжащий смех – рвался из ее груди. Она знала, что этот смех может в любой момент перейти в рыдания, в унизительные слезы. Если не соблюдать осторожность. И, целиком сосредоточившись на том, чтобы не дать слезам пролиться, она не заметила, как он подошел. Сквозь щели между пальцами она увидела его сапоги. Грудь ее перестала трястись, смех прекратился. Она пристально смотрела на струйки воды, стекавшие по его ботфортам.
Уронив руки, она посмотрела на него снизу вверх, скользнув глазами по всему его длинному телу и остановившись взглядом на лице. Она ожидала увидеть в нем презрение. Он должен был презирать ее за слабость, за неспособность идти с ним вровень.
Взгляд его был пустым. Ни одной эмоции. Тяжело вздохнув, он наклонился и протянул руку к ее предплечью.
Она ударила его по руке.
Нахмурившись, он вновь протянул руку.
И снова она ударила его по руке – на этот раз сильнее.
– Я сама могу идти, – проворчала она, не желая ничего от него принимать. – Идите без меня.
Ноздри его широко раздулись, губы стянулись в узкую полоску. Увы, она не заметила этого предупреждающего сигнала. Вернее, не успела на него отреагировать. Одним быстрым движением он нагнулся, подхватил ее под колени и поднял на руки, словно она была легкой как пушинка. Порция была так потрясена, что даже не сопротивлялась, когда он привлек ее к себе, прижал к груди. И пошел по дороге широким шагом, словно не замечал тяжелой ноши.
– Я могу идти сама, – пробормотала она, неловко вытянув перед собой руки. Она не знала, куда их девать.
– Конечно, можете, – ответил он, не глядя на нее. Он смотрел только вперед, даже не смаргивая с ресниц потоки льющейся с неба воды.
Порция сдалась и положила одну руку на его широкое плечо, пальцами легко касаясь затылка под давно не стриженными длинными прядями. Его темные волосы упали на ее пальцы, и она испытала странное желание потрогать эти мокрые от дождя прядки. Другая рука сама легла ему на грудь, туда, где под ладонью ее размеренно и сильно билось его сердце.
Какое-то время она разглядывала его профиль, и мало-помалу гнев ее утих. Он нес ее молча, не жалуясь. Внезапно он опустил взгляд, и глаза их встретились. И тогда она увидела синий ободок на серой радужной оболочке глаза.
Что-то странное и неведомое творилось с ней. В груди набух ком, дышать стало трудно. Дыхание теснилось в груди, как птица в клетке, – и все из-за этих глаз, что удерживали ее взгляд, не отпускали.
Может, он не был таким уж варваром. Бессердечный варвар оставил бы ее валяться на дороге, не понес бы на руках в деревню, словно герой из легенд о короле Артуре.
Пора опомниться, мысленно отчитала себя Порция, жизнь – совсем не та сказка, какую ей рассказывала на ночь мать.
Порция облегченно вздохнула, когда в поле зрения показалась деревня – горстка домиков под черепичными крышами, маленькая каменная церковь, кузница и большая двухэтажная гостиница. Казалось, эти домики жмутся друг к другу и дрожат на ветру, и эти домики манили Порцию к себе почти также сильно, как ее заветная книга – экземпляр первого издания миссис Уолстонкрафт «В защиту прав женщины».[1]
И при мысли о веселом огоньке, что горел в печах и каминах за стенами этих деревенских домов, собственное незавидное положение показалось ей еще горше. Она бы все отдала за то, чтобы сидеть сейчас в тепле в уютном кресле перед камином с книгой на коленях, так чтобы рядом – только руку протяни – стояла чашка с чаем и тарелка с медовыми лепешками.
Из кузницы доносилось ритмичное клацанье железа, и эти звуки перекрывали даже раскаты грома. Чтобы подойти к кузнице, им пришлось свернуть. Теперь ветер дул прямо в лицо. Порция и представить не могла, что чувствовал сейчас тот, кто нес ее на руках. Но он шёл, не сбавляя шага, ни разу не проронив ни слова жалобы.
От ветра у Порции заслезились глаза, и она отвернулась от ветра, уткнувшись носом ему в грудь. Поежившись, она теснее прижалась к нему, делая вид, что не замечает того, как приятно было прижиматься к этому крепкому телу, какой надежной уверенностью веяло от него, каким теплом.
Он занес ее на крыльцо со сбитыми ступенями, но опускать на землю не торопился, словно не был уверен в том, что она в состоянии держаться на ногах.
– Я могу стоять, – пробормотала она, повернув голову.
Он кивнул и осторожно опустил ее. Она медленно, мучительно медленно скользнула по его телу. Казалось, прошла целая вечность до того момента, как носки ее коснулись дощатого настила. Она чувствовала, как грудь ее вжимается в его грудь, и где-то внутри, внизу живота, она почувствовала жар, как будто там разгорелся костер. Растерявшись и сконфузившись, ибо ощущение это было для нее совершенно новым, она, покраснев, торопливо отступила.
Хотя навес крыльца защищал их от ветра и дождя, без него ей стало холодно. Ладонь его продолжала лежать у нее на предплечье – единственная зона прямого телесного контакта. Из-под полуопущенных ресниц она разглядывала его волевой точеный подбородок. Сейчас она вынуждена была признать то, что так упорно пыталась игнорировать. Он являл собой великолепный экземпляр по-настоящему привлекательного мужчины.
От него исходила грубая мужская сила. От него веяло мужеством, от его не по моде длинных волос, липнущих к лицу и шее, от путающего размаха его плеч. «Если бы мои родственники напустили на меня мужчину вроде него, я бы дважды подумала, прежде чем указывать ему на дверь». И следом за этой непрошеной мыслью возникла отчаянная потребность увеличить расстояние между ними. Ни один мужчина не стоил того, чтобы ради него надеть на себя оковы супружества. И реакция тела, поющего, как натянутая струна, здесь не в счет.
Порция отстранилась. Это необходимо было сделать, каким бы томительно-сладким ни казалось тепло его ладони, тепло его пальцев, находящее жаркий отклик в ее теле. Он посмотрел на нее сверху вниз, вопросительно приподняв темную бровь.
Поджав губы и скрестив руки на груди, она устремила взгляд на крупного мужчину с плоским носом, что вышел из полыхавшей огнем кузницы. Он вытер испачканные окалиной руки о кожаный фартук и приветливо кивнул.
– Том, эта леди ищет своего кучера.
Кузнец, нахмурившись, покачал головой:
– Не видел ни одной живой души с тех пор, как началась буря. Сейчас никому и в голову не придет высовывать нос на улицу. – Кузнец окинул их выразительным взглядом, словно хотел сказать: «Никому, кроме вас, двух придурков».
– Моя карета застряла в канаве к северу отсюда, и моя горничная все еще там, в карете. – Порция с тяжелым вздохом тряхнула кошельком. – Хотелось бы, чтобы кто-нибудь доставил нас сюда. Разумеется, я оплачу услуги…
– Конечно, мисс. – Кузнец обернулся и окликнул помощника. Из кузницы вышел молодой парень в таком же, как у пожилого кузнеца, кожаном фартуке. – Мы с сыном поедем и привезем сюда вашу карету.
Порция почувствовала облегчение.
– Спасибо.
– Вас я найду в гостинице, так?
– Да, – ответила она, с радостным предвкушением представляя себя в сухости и тепле, там, где она сможет, наконец, отогреться.
Кивнув кузнецу, спутник Порции взял ее под руку и осторожно, стараясь не беспокоить травмированную лодыжку, повел в гостиницу.
Трактир на первом этаже был почти пуст. Он усадил ее за стол поближе к камину, в котором весело потрескивали поленья. В желудке заныло от соблазнительных запахов, струившихся из кухни.
Порция мысленно пересчитала монеты в кошельке, раздумывая, может ли позволить себе поесть горячего. Бабушка дала ей ровно столько, сколько сочла необходимым для того, чтобы доехать до Йоркшира и обратно. Расходы на ремонт кареты предусмотрены не были.
Несколько человек сидели, сгорбившись над кружками, пережидая бурю. Один из мужчин поднял голову и крикнул:
– Привет, Хит!
«Хит?» Ну что ж, теперь, по крайней мере, она знает, как его зовут. И теперь, хочет она того или нет, она всегда будет помнить своего темноволосого красавца спасителя по имени.
– Привет, Клайв, – ответил на приветствие Хит.
Клайв вытащил воткнутый в столешницу, сколоченную из грубых досок, нож. Покрутив нож в увесистом кулаке, Клайв сказал:
– Побалуй нас представлением, Хит!
Хит покачал головой:
– В другой раз.
Она посмотрела на Хита и нахмурилась. Должно быть, он почувствовал ее интерес. Он скользнул по ней взглядом и пожал плечами.
– Просто я в эту игру играл еще парнишкой.
Порция вопросительно приподняла бровь. Любопытно посмотреть, что за «представление» так высоко оценивают местные жители.
– Ну давай, – подстегивал Клайв.
Хит со вздохом подошел к приятелю и взял у Клайва нож. Порция смотрела, как Хит оседлал скамью, положил свою широкую ладонь на стол и принялся с неимоверной скоростью втыкать нож в стол между пальцами. Она вздрагивала всякий раз, как острие вонзалось в дерево, уверенная, что в любой моментом может отрубить себе палец. В шоке она подняла глаза к его лицу. Он смотрел на нее со скучающим видом.
Что это за игры для «парнишки»? Что у него было за детство, хотелось бы знать.
Наконец представление закончилось, и она позволила себе впервые за все время «шоу» вздохнуть полной грудью. Он встал и метнул нож. Со свистом прорезав воздух, тот вонзился в самый центр покрытой слоем копоти картины, что висела над камином.
Клайв хмыкнул и одобрительно ударил ладонью о стол.
– Вам что, жить надоело? – резко спросила Порция, когда он вернулся за стол. – Бесшабашная езда, бесшабашная… – она взмахнула рукой над столом, на котором он только что разыграл свое опасное шоу, – игра с ножом.
Хит ответил ей с убийственной серьезностью, но в глазах его мелькнуло что-то мрачновато-глумливое.
– Самое худшее из зол – оставить мир живых до собственной смерти.
Она покачала головой, заинтригованная и растерянная. Только что этот бесшабашный метатель ножей процитировал Сенеку.
– Это еще ничего! – крикнул Клайв. – Видели бы вы, как он взбирается на Скидмор – без всякого снаряжения, да еще и зимой.
– Скидмор? – переспросила Порция.
– Это холм такой, – пояснил Хит.
– Холм? – Клайв захохотал, качая головой. – Холм. Скорее уж гора.
Он взбирается на горы среди зимы?
– Хит! – увидев его, воскликнула служанка, подающая кушанья.
Порция, заметив скандально глубокое декольте девушки, открывающее пышные формы, инстинктивно теснее запахнула плащ, словно таким образом могла скрыть нехватку подобных атрибутов.
– Мэри, отлично выглядишь, – сказал Хит и улыбнулся неожиданно озорной мальчишеской улыбкой. Теперь он совсем не был похож на устрашающего вида незнакомца, встреченного ею на дороге.
Мэри направилась к ним, плавно покачивая бедрами. Порция не сомневалась, что каждое движение отрабатывалось с особым тщанием.
– При виде вас я всегда расцветаю, – промурлыкала она.
Хит, словно Порции и не было рядом, игриво улыбнулся служанке, при этом белоснежные зубы его ослепительно блеснули на загорелом лице. Интересно, каким образом он умудрился приобрести загар в этой бедной солнцем стране, подумала Порция. Несомненно, этот загар – очередное свидетельство того, что в нем больше от дьявола, чем от простого смертного.
Служанка присела к Хиту на колени, закинула полные руки ему за шею и открыто у всех на виду поцеловала его в губы.
Порция отвернулась, покраснев от смущения. Она опустила глаза на лежащие на коленях руки, нервно провела большими пальцами по запястьям, покрывшимся от холода гусиной кожей.
Но, не в силах преодолеть нездоровое любопытство, она, затаив дыхание, взглянула на непристойную сцену.
И глаза ее встретились с его темно-серыми, как грозовое небо, глазами.
Он смотрел на нее, на Порцию.
Ее обдало жаром. Он поймал ее с поличным, застукал в тот момент, когда она подглядывала, словно ей на самом деле было интересно, как он целуется и с кем. Но хищный взгляд его, взгляд волка, не отпускал Порцию. И в серых глубинах его глаз заплясали озорные огоньки. При этом он продолжал целовать женщину, сидящую у него на коленях.
Порция отвернулась, до боли заломив пальцы лежащих на коленях рук.
«Не смотри. Не смотри. Не давай ему знать, что он тебя восхищает. Не делай такого подарка его самолюбию».
Не в силах удержаться, она бросила на него еще один взгляд, завороженная магнетическим притяжением его дразнящего взгляда. Его глаза хитро блеснули, уверенные в своей власти удерживать ее в плену, и он прошептал ее имя. Она едва не задохнулась, глядя, как он провел рукой по косе Мэри, перебирая длинными, аристократически узкими пальцами шелковистые завитки.
Порция почувствовала, что живот ей свело узлом. Что-то горячее, что-то незнакомое проникло в ее кровь, отравляя ее сладким дурманом, пока она смотрела, как неторопливо, со знанием дела Хит целует женщину, при этом пожирая глазами ее, Порцию.
Неужели она настолько чувственна? Ответом на этот вопрос стал участившийся пульс. Кровь гудела в ушах в унисон шуму дождя, неустанно барабанящего по черепичной крыше, заглушая треск бревен и гудение огня в камине, вторя ритму ее собственного возбужденного дыхания. Порция облизнула губы, и темные глаза его потемнели еще сильнее, проследив за ее движением, окинули ее лицо и скользнули взглядом ниже, туда, где вздымалась ее грудь под намокшей одеждой.
Порция вскинула голову, пытаясь придать своему лицу и позе выражение презрения. В конце концов, ничего иного это вульгарное шоу не заслуживало. По крайней мере, с точки зрения леди, коей она являлась. Но дыхание подвело ее. Слишком оно было быстрым и неровным. Щеки ее горели, и она боялась, что краска залила не только щеки, но и все лицо и даже шею.
– Мэри, – заорал басом мужчина, очевидно, хозяин заведения, – перестань приставать к заказчикам и иди на кухню.
Мэри оторвалась от губ Хита. На лице у нее была улыбка кошки, съевшей канарейку и закусившей сметаной.
Она вытерла губы тыльной стороной ладони и, прежде чем удалиться, бросила на Хита выразительный взгляд.
Хит встал. Обращенные к ней глаза горели, как уголья. Она опустила взгляд на его губы, влажные после поцелуя с другой женщиной. Взгляд ее метался по комнате, словно у птицы, ищущей, куда бы приземлиться. Сапоги его скользнули по грязному полу и остановились прямо перед ней. Порция уставилась на эти грязные сапоги, не смея поднять глаза выше и взглянуть ему в лицо. Под его взглядом по непонятной причине она с силой сжала бедра под намокшими юбками.
Он наклонился, и его щека почти коснулась ее щеки. Она вздрогнула и резко отвела плечи назад. Она смотрела на него в тревоге, чувствуя себя в западне. В ловушке его настойчивого взгляда.
Уголки его губ поползли вверх. Затем он опустил голову. Его щека коснулась ее щеки, и щетина его царапнула ее щеку, и кровь ее загорелась огнем. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать в голос. Он не должен видеть, как пагубно и мощно действует на нее. Она не доставит ему такого удовольствия. Чисто мужской мускусный запах наполнил ее ноздри. Запах дождя, ветра, запах вереска и утесника, росшего на каменистых холмах.
– Вам понравилось? – выдохнул он ей на ухо, и голос его скользнул по ее коже подобно бархату, и внизу живота ее загорелся костер. – Не хотите попробовать?
Она судорожно вздохнула и отчаянно замотала головой. Представив себя у него на коленях, в его объятиях, она испытала жгучий стыд, испуг и… возбуждение.
Он повернул голову так, что губы ее оказались у самого его уха. Порция затаила дыхание. Собравшись с духом, она ответила самым жестким тоном, на какой была способна:
– Я бы лучше согласилась поцеловать борова. – Она отстранилась на несколько дюймов, чтобы оценить произведенный эффект.
Он криво усмехнулся.
– Хотя вы именно таковым животным и являетесь.
Он засмеялся. Смех у него был низкий и звучал угрожающе, по спирали проникая в ее тело, согревая, как теплый херес.
– Ревнуете?
Его жаркое дыхание щекотало чувствительную кожу за ухом, в животе все перевернулось. Он накрыл ее щеку ладонью, и ладонь у него оказалась мозолистой, шершавой. И вдруг с напугавшей ее неистовостью он приблизил ее лицо к своему, при этом ладонь его чуть скользнула назад, а пальцы обвили ее затылок. Губы, на удивление нежные, касались изгибов ее уха.
– Вы знаете, – шептал он, – я представлял, что целую ваши губы, что это ваш язык прикасается к моему.
– Слова, коими вы, без сомнения, соблазнили много слабовольных девиц.
– Не так уж много, – пробормотал он, поглаживая большим пальцем ее щеку и подбородок. Палец его остановился у края губ. – Вы бы удивились.
Его жаркий взгляд остановился на ее губах. И, словно проверяя, так ли они полны и упруги на ощупь, как на вид, он провел кончиком пальца по нижней губе. Низ живота обдало жаром, ноги задрожали. Каким-то чудом у нее нашлись силы приподнять руки и упереться ему в грудь. В такую твердую и широкую под мокрой рубашкой. Не испугавшись отпора, она толкнула его в грудь со всей силы.
Он не шевельнулся. С тем же успехом она могла бы толкать скалу.
– Отодвиньтесь, – приказала она. Он долго молча смотрел на нее.
– Отодвиньтесь, – повторила она. Челюсть свело от напряжения.
– Разумеется. – Он отступил, подняв руки. На губах его играла усмешка.
Она поднялась со скамьи. Инстинкт приказывал ей спасаться бегством, даже если для этого придется выскочить под ливень. Лучше уж та буря, что бушевала снаружи, чем та, что бушевала сейчас здесь, в пространстве между ними и вокруг них. Сейчас их разделяли лишь сантиметры, и, судя по его взгляду, он не собирался избавлять ее от своего присутствия.
– Я поняла, что вы такое, – прошипела она.
– Так скажите. – Он улыбался.
– Вы испорченный человек, вы грубиян, вы… – Она замолчала, сглотнула слюну и закончила уже более спокойно: – Вы думаете, что можете играть со мной, словно я какая-то влюбленная дурочка, которая счастлива уже тем, что вы удостоили меня своим вниманием.
Не переставая все так же улыбаться, он провел подушечкой указательного пальца по ее щеке.
– Час со мной наедине, и, думаю, я мог бы превратить вас во влюбленную дурочку, счастливую тем, что я оказываю вам внимание.
– Вы отвратительны, – бросила она ему в лицо, борясь с дрожью во всем теле, вызванной его словами.
Он варвар, не знающий приличий, примитивное существо. Еще ни один мужчина не позволял себе так с ней разговаривать. Так грубо, так вульгарно. Разве так мужчина обращается с женщиной, которую желает? И от этой мысли ее бросило сначала в жар, потом в холод. Она была напугана и в то же время приятно возбуждена.
Хит выпрямился и, бросив на нее последний, надрывающий душу взгляд, направился к хозяину гостиницы.
Порция стянула мокрые перчатки и протянула дрожащие руки к огню, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и все же она не могла удержаться от того, чтобы не наблюдать за ним из-под ресниц. Услышав его тяжелые шаги, она подняла глаза.
– Для вас приготовили комнату. – Голос его заставлял вибрировать воздух, и этот голос согревал ее лучше, чем огонь в камине. – Я рассказал хозяину гостиницы о постигшем вас несчастье. Он пришлет к вам вашу горничную и принесет вещи, когда прибудет ваша карета.
Сердце у Порции подпрыгнуло при мысли, во сколько ей обойдется комната. Те несколько монет, что были у нее в кошельке, не покроют расходов на услуги кузнеца и оплату номера. Порцию охватило раздражение. Кто он такой, чтобы от ее имени с кем-то договариваться?
– Нет, – сказала она. – В этом нет необходимости. Мне нужно уезжать сегодня же.
– Так не пойдет. – Он нахмурился и покачал головой. – Вам надо переодеться, пока вы не простыли. Теплая еда вам, вероятно, тоже не помешает.
Порция покачала головой, раздраженно поправив повисшие поля шляпки.
– На самом деле я…
– Влага и холод не слишком хорошая комбинация, – сказал он так, словно говорил с недоразвитой. – В Йоркшире зима не для неженок.
Порция гордо распрямила спину. Она не знала, что заставило ее обидеться сильнее: его покровительственная манера или то, что он счел ее неженкой. В своей жизни она ни разу не падала в обморок, как многие другие дамы, которые всегда под рукой имели нюхательную соль.
– Сейчас март, – бросила она в ответ. – Весна.
– Весна, но не здесь.
Поля ее шляпы снова опустились, закрыв обзор. Раздраженно вздохнув, она сорвала шляпу, и ей было наплевать, если он увидит, в каком ужасном беспорядке ее прическа. С нее довольно. Ей надоело выслушивать нотации. Как будто в Лондоне мало тех, кто постоянно указывает ей, что делать и чего не делать. Родственников она вынуждена выносить. Но этот мужчина для нее никто, и терпеть нотации от него она не намерена. Даже если этот незнакомец и так хорош собой. Даже если ее тело звенело и покалывало в его присутствии.
– Я благодарна вам за все, что вы сделали, но в вашей дальнейшей помощи я не нуждаюсь.
Черты лица его словно стали резче и тверже. Вновь перед ней был тот пугающий незнакомец на пустынной дороге.
– Хорошо. В таком случае всего вам доброго. – Он повернулся к ней спиной и быстро вышел.
Ее пронзило чувство вины… и какое-то иное чувство, которому было трудно найти определение. Сердце ее сжалось, когда она посмотрела ему вслед. Повинуясь внезапному импульсу, она бросилась за ним и поравнялась, когда он был на середине зала. Она остановила его, схватив за руку выше локтя, и почувствовала, как напряглись его мускулы под ее пальцами. Он обернулся и посмотрел на нее. Пристально. Она не поняла, что было в этом взгляде.
Порция уставилась на него, не зная, что сказать, как объяснить, зачем она побежала за ним.
– Слушаю вас, – сказал он.
Порция окаменела. Она чувствовала себя полной дурой. Они были совершенно чужими друг другу людьми. Он доставил ее в гостиницу живой и невредимой. И на этом все. Больше ничего.
– Спасибо, – прошептала она и, сглотнув слюну, переборола желание отвернуться, спрятаться от его взгляда, – за вашу помощь. Я не хотела, чтобы вы сочли меня… неблагодарной.
Она прикусила губу. Ее брат на это сказал бы, что вежливости от нее никто не требует. Уже сам тот факт, что она принадлежала к роду Деррингов, ставит ее выше большинства смертных. Как бы там ни было, она не могла позволить ему уйти, не произнеся слов признательности.
Она открыла было рот, чтобы объяснить истинную причину того, почему она не может остаться в гостинице на ночь, но передумала. Вернее, за нее приняла решение ее гордость. Слова объяснений застряли в горле.
В глазах его зажегся странный свет, и сердце ее застучало в три раза быстрее. Эти темно-серые глаза потемнели, стали похожи на полированный оникс. И эти глаза скользили по ней, смотрели на нее так, что кровь ее закипала в венах. Он неторопливо окинул взглядом всю ее покрытую грязью фигуру, ее растрепанные волосы и лишь затем вернулся к ее лицу. Этот взгляд прожигал ее насквозь.
И тогда он прикоснулся к ее лицу. Теплые пальцы легли на ее щеку с удивительной нежностью. Она не могла шевельнуться. Впрочем, ей совсем не хотелось бежать от него. Более того, не отдавая себе отчета, она склонила голову навстречу его руке, ощущая исходящее от этой руки надежное тепло.
Закрыв глаза, она забыла обо всем и позволила губам скользнуть по его коже. Ладонь его походила на бархат. Осмелев, она лизнула его ладонь языком. Он резко втянул воздух, и она очнулась и широко открыла глаза.
И эта глубина в его взгляде, пристальность и жар и цвет его глаз, который из серого сделался темно-синим, заставили ее отступить, как если бы, очнувшись, она увидела, что находится в лапах дикой кошки из джунглей, тигра, который готов ее сожрать.
Он опустил руку, поднес ее к глазам, повертел, глядя на нее так, словно видел впервые, словно пытался найти в ней некий ответ, некую истину.
Когда он поднял глаза, цвет у них был как раньше – холодный серый, а взгляд бесстрастный, каменный. Как у незнакомца.
– Пусть вам будет тепло, мисс Грязнуля, – пробормотал он.
И с этими словами ушел.
Дверь за ним захлопнулась, ветер пытался сорвать ее с петель и ворваться туда, куда его не желали впускать. Этот мужчина ушел так же внезапно, как и появился в ее жизни. Его прикосновение, его изощренно дурманящий запах, его искушающая греховность – все в этом мужчине взывало к ней, заставляло трепетать, как лист на ветру. Он ушел, и она испытала боль – боль сожаления. Словно при осознании утраченной возможности. Возможности чего? Она не хотела об этом говорить и даже думать не смела.
– Мисс Грязнуля, – пробормотала она, глядя на дверь долгим взглядом. Как ни странно, это прозвище больше ее не раздражало. Особенно когда оно прозвучало в его устах почти с нежностью – после того, как он так смотрел на нее, так прикасался к ней.
Порция обхватила себя руками. После его ухода она чувствовала себя обездоленной. Несчастной. Замерзшей. Все это было просто нелепо. С какой стати она должна сожалеть об уходе незнакомца? Какого-то местного помещика в лучшем случае? Да, он помог ей, но при этом он был груб и дурно воспитан… и заставлял ее сердце биться так, словно оно мечтало вырваться на свободу.
Уронив руки, она направилась назад, к камину. Но то тепло, что мог подарить ей камин, не шло ни в какое, сравнение с тем теплом, что разжег в ней Хит. Усевшись на жесткую скамью, она, обхватив руками колени, стала дожидаться, пока огонь камина согреет ее. Она старалась изо всех сил позабыть его, позабыть его имя и то, что прочла в его взгляде. Она ждала, пока вернется к ней знакомая апатия, поклявшись себе, что завтра даже не вспомнит о нем.
Хит, то есть «вереск»… Как подходит ему это имя! Такой же неприкаянный и буйный, как то дикое растение, что покрывает бескрайние пустоши земли, откуда он родом.