Расчёт по-королевски

Глава 38 Кристиан

Её смех стал моим похоронным звоном. Вернее, не обязательно моим похоронным звоном, но звоном для всех моих грёбаных способов защиты и сопротивления, которыми я пытался защищаться от Эльзы и её чар все последние несколько дней. Её смех был подарком, таким тёплым, игривым, прекрасным, и он прорвался сквозь меня, захватывая каждую клетку, пока единственным моим чувством не стала радость.

Мне нравилась эта принцесса. Очень сильно нравилась. Но больше этого я боялся того, что влюбился в неё. И это совершенно убивало меня. Нас обоих назначили на брак с людьми, которых мы не любили. По сути, сегодня.

Хватит уже всеми силами пытаться убедить себя в том, что я ничего не испытываю к Эльзе или что то, что я чувствую, ничто иное, как дружба или просто похоть. Мне не нужна была лишь её дружба. Я хотел её. Поэтому мы здесь, и мои губы впервые касались её губ и, о боже всемогущий, она была необычайно вкусной: пикантно кисло-сладкой, как эти ягоды. Но и она была чем-то большим. Я приложил ладонь к её затылку, перенося другую ладонь на её поясницу, так, чтобы притянуть её ближе, и, слава всему святому в этом мире, она охотно поддалась, а сила её поцелуя не уступала моей.

Это самое пьянящее чувство во всём долбаном мире!

Мы целовались, ударяясь носами, подобно школьникам, пробующим это впервые, но это были не только мои губы на её губах. Я не мог это объяснить, но моё сердце так быстро колотилось, быстрее, чем когда-либо во время моего поцелуя с женщиной.

У меня мгновенно встал. Эта женщина, вне зависимости от того, что она делала, возбуждала меня, как никто.

— Вот моё начинание, — пробормотала она в мой рот. — Это то, что я всю неделю хотела сделать впервые.

Если во мне и осталась какая-то сдержанность, то она поборола быструю капитуляцию с кухни, когда её пальцы впились мне в рубашку, после чего она могла притянуть меня ближе к себе. Я издал стон, она тоже, и от этих звуков я стал прижимать её к шкафу, пока не испугался того, что кончу прямо в штаны, как какой-нибудь засранец в свой первый раз. Мать твою, я весь горел: со стояком в штанах я пылал, изнывал и желал только того, чтобы снять с её тела одежду, и чтобы она сделала то же самое со мной, а потом скинуть пирог со стола, чтобы самому забраться с ней на него и, не торопясь, изучать каждый дюйм её тела.

Теперь мы совсем обезумели, смакуя и гладя друг друга языками, стягивая рубашки и свитера, выискивая губами шеи и ключицы, и я клянусь, что земля под нами полностью исчезла, и я был воплощением одного из тех клише, которое вечно высмеивал, потому что я, мать твою, парил в воздухе.

Мне нужно быть в ней. Сейчас же.

Она расстегнула мой ремень, потянула ширинку. Я еле сдерживался, когда она положила на него руку.

Именно тогда, когда я расстёгивал её лифчик, поблизости что-то громко бабахнуло.

Мы резко отстранились друг от друга, наши ноги вернулись на землю. Это была горничная, она пялилась на нас, а её рот был в шоке открыт.

Твою ж мать!

Эльза схватила свою рубашку и повернулась спиной, натягивая её.

Женщина сделала реверанс, оставив небольшой поднос, который она уронила на пол, там, где он приземлился.

— Извините за то, что помешала, Ваше эм… Высочество. Я не знала, что кухня… кому-то нужна. Я… могу… Я просто зашла за… Но я могу… Я просто оставлю вас двоих… чтобы… э…

От того, как она болтала всё это, то, что она вошла сюда, выглядело так грязно, как и то, что я, наконец, целовавший и касавшийся этой великолепной сирены, стал эквивалентом многим другим наследникам, трахавшимся как кролики в шкафах комнат.

Никогда я не желал рявкнуть на служанку, чтобы та убиралась к чёрту, но сейчас искушение было очень велико.

— Всё хорошо, — Эльза снисходительно улыбалась, по-королевски, а её голос был твёрд, когда она шагнула вперёд, приглаживая свои волосы, словно то, что случилось, её нисколько не тронуло. — Мы просто немного побаловали себя ночным пирогом.

Если бы я не был так разозлён, я, должно быть, рассмеялся бы, потому что горничная явно приняла «пирог» за что-то другое, особенно когда её взгляд упал ниже, напротив моих — о, чёрт — всё ещё распахнутых штанов. И было странно, и даже немного неудобно то, что она продолжала туда смотреть, пока мне не пришлось прокашляться.

И, знаете ли, заправиться и застегнуть молнию на штанах.

Этого оказалось достаточно, чтобы пробудить её из транса. Её щёки покрылись ярким розовым румянцем, и она пролепетала что-то бессвязное. Эльза вздрогнула от шквала слов, сильно побледнев, будто её застукали за поеданием печенья.

Превосходно. Отлично, мать вашу.

Горничная быстро подняла поднос и положила его на один из столов. Прежде, чем кто-то вновь заговорил, за сбежавшей женщиной хлопнула дверь.

И тогда Эльза повернулась ко мне лицом, её широко распахнутые глаза блестели и были встревожены. И это зрелище, как ничто другое, опустошало меня.

Когда вновь стало тихо, я произнёс её имя — это простое слово из двух слогов, наполненное таким количеством эмоций, что я даже не знал, что ещё сказать. Потому как, что можно сказать человеку, который захватил твоё сердце и разум за четыре дня? Я хотел её. Отчаянно. В первый день она сказала мне, что не хотела иметь со мной никаких романтических дел, а мне приказано жениться на её сестре, но я всё равно поцеловал Эльзу. Эта женщина, эта принцесса… она другая. Другая, и милая, и замечательная, и остроумная, и желанная. Она Валькирия, которая пришла и забрала моё сердце. И этот поцелуй? Его не с чем было сравнить. Он был другой, как и она. Лучше. Поэтому я не мог не сказать её имя снова, эти два слога нежной мольбы о понимании и негласной молитвы о том, что она чувствует то же самое, раз она ответила на поцелуй.

Она ненадолго закрыла глаза, глубоко вздохнула, положив пальцы на свои припухшие губы. И затем она подняла с пола коробку из-под пирога и положила её на шкаф.

— Я улетаю через пару часов. Как и ты.

Её улыбка совершенно повергла меня. Эта была не та улыбка, которую я имел удовольствие втайне от всех наблюдать в эти дни. Эта улыбка была той, что она одаривала всех остальных. Той, что она дарила Мэтту.

Чёрт! Я потерял её ещё до того, как у меня появился шанс выиграть её.

— Хороший был пирог, не так ли?

Мой голос был хриплым:

— Да.

Её глаза были потухшими.

— Объявляю тебя членом ИПС, Кристиан.

К чёрту ИПС! ИПС — ничто, без Эльзы. Как и ККН.

Она моргнула и отвела взгляд, издав что-то отдалённо напоминающее смех. Теперь, когда я слышал её настоящий смех, этот меня уже никогда не устроит. То был прекрасный — наполненный, тёплый, завораживающий смех, точно такой же, как она сама.

А этот намёк на смех? Это не она. Она исчезала прямо у меня на глазах.

— Ты плохо на меня влияешь, — пробубнила она, и, я клянусь, моё сердце выпало прямо из моей груди. Но потом она сказала, — В самом хорошем смысле, вообще-то. Я рада, что за эту неделю смогла реализовать столько начинаний вместе с тобой.

Я так много хотел ей сказать. Я хотел сказать ей, что и для меня это была неделя начинаний. Я впервые так себя чувствовал. Что я хотел бы быть рядом во время всех остальных начинаний её жизни. Или, по крайней мере, иметь возможность понять, могут ли наши начинания быть реализованы вместе.

Она отступила от шкафа, снова приблизившись ко мне. Своей неуверенной рукой она провела вдоль линии моего лица.

— Знаешь, я ошибалась.

Мне было сложно говорить.

— Насчёт?

— Насчёт тебя, — Валькирия подалась вперёд, ненадолго прислонясь лбом ко мне перед тем, как подняться на пальцах ног, чтобы прижаться губами к моей щеке. И потом оставив более нежный, более грустный поцелуй в уголке моего рта. — Что мы будем делать, Кристиан?

Я не имел понятия. И признавать это было так чертовски несправедливо.

Я получил ещё один поцелуй, на этот раз в губы. Но он был такой короткий. Лишь намёк на поцелуй. Я хотел большего.

Я хотел её.

— Вероятно, нам стоит немного поспать. Нам обоим скоро нужно вставать.

Поспи в самолёте, думал я. Не уходи.

— Спасибо за эту неделю, — сказала она, словно я пожалел её и был здесь, только потому что мне было скучно, и мне было больше нечего делать. — Я никогда этого не забуду.

Эльза протянула вперёд руку. Я смотрел на неё с ужасом. Она собирается сделать это. Она и в правду собирается сделать это. Она хочет пожать мою руку, попрощаться и потом она улетит в Ваттенголдию, а я отправлюсь в Эйболенд, и… и… мы… я просто вернусь к своей привычной жизни?

И женюсь на её сестре?

Пошло всё! Нет. Нет! Наша история не может так закончиться.

— Хорошо, что я наконец узнала тебя, Кристиан, — я вздрогнул от этой официальности. — Желаю тебе больших успехов. По крайней мере, мы можем быть уверены, что наши страны всегда будут союзниками, особенно в МС, как только займём наши троны.

Союзник… и грёбаное родство по жене. Это несправедливо. Какого хрена! Это просто несправедливо!

— Что случилось с Крисом? — я даже не смутился от того, что мой голос сорвался.

Слеза лениво скатилась по её щеке, и это опустошало меня ещё сильнее. Эльза покачала головой, намеренно вдыхая побольше воздуха. И затем она снова протянула свою руку.

Когда наши ладони и пальцы соединились, это чувство было почти таким же интимным, как наш поцелуй минутами раньше. Коже к коже, касание к касанию. Её пальцы обвили мои, а мои — её. В моей крови, как лесной пожар, снова вспыхнуло желание.

Я не хотел отпускать её, не сейчас, но это не имело значение ни здесь, ни там, потому что, если ей нужно уйти от того, чтобы это не было, что заставляло мои лёгкие сжиматься, а моё сердце биться в болезненных ударах, тогда это её право.

Потому что не важно, что я бы не чувствовал, она не могла быть моей. Она Наследная Принцесса, я Наследный Великий Герцог. Это всегда будет для нас запретом. Мы никогда не сможем быть вместе, не навсегда, не без необходимости одного или нас обоих отрекаться от наших тронов. А кому их передавать? Лукасу? Изабель?

И всё же…

Всё во мне хотело сказать «пошло всё» и пойти на риск.

— Я тоже рад нашему знакомству, — я солгал. Это было лучше, чем «рад». Это была счастливая случайность во время поистине дерьмовых обстоятельств.

Она выпустила руку первой, припав передо мной в реверансе, словно мы были незнакомцами, а не людьми, которые только что ели пирог и целовались так, словно наши жизни зависели от этого. В ответ я вынужденно поклонился, одной рукой пересекая грудь, накрывая ладонью сердце.

Чёрт, боль была физической. Болело так, будто кулак смял жестяную банку.

И потом, раньше, чем я выпрямился, она ушла.