Расчёт по-королевски

Глава 48 Эльза

Грета проспала весь путь до аэропорта Руасси, что даже было хорошо. И ей, вероятно, это тоже во благо, учитывая моё паршивое настроение. Вообще-то, родители сопроводили меня до аэропорта, чтобы лично удостовериться, что я сяду на наш личный самолёт. За это время было несколько напряжённых моментов, когда я боялась, что они за мной и на трап полезут. Но вместо этого отец тихо сказал:

— Я знаю, что тебе не нравится эта ситуация…

— Не нравится — мягко сказано. — Я говорила с ним как никогда холодно. В тот момент у меня не было ощущения, что я говорила с отцом. Как и не было ощущения, что я говорила с моим государем. Во многих отношениях.

Это был разговор с тюремщиком.

— В жизни каждого правителя бывают моменты, когда делаешь что-то ради общего блага, а не своего, Эльза.

— Ваше Высочество, я говорю это вам, моему отцу-монарху, со всем уважением, присущим наследнице короны, но пока ты здесь не для того, чтобы сказать мне, что ценишь мою жизнь и мой выбор, меня как личность и твою дочь, а не как часть своего движимого имущества, который ты можешь использовать для продвижения своих собственных планов, я бы всё же лучше села на самолёт, чтобы лечь под богатенького дядю, которого ты выбрал для меня.

Тем самым я сильно разозлила его, что было вполне приемлемо. Я и сама была в бешенстве.

В течение многих лет я равнялась на своего отца. Он был отнюдь не совершенством, но, по большей части, примерным и популярным Принцем, безмерно влюблённым в Ваттенголдию. Я старалась походить на него, чтобы быть таким же маяком надежды и служения нашей конституционной монархии. И сейчас… Сейчас я не знала, что думать, не говоря уже о том, что чувствовать к нему и к матери.

Шамбери зарезервировали для меня комнаты в одном из самых респектабельных отелей во всём Париже. Мой номер, естественно, был роскошным и великолепным, но красота ничего не значила, когда за неё приходилось платить личной свободой.

К счастью, Грета должна была жить в другом номере, и вообще на другом этаже. Думаю, мы обе испытали облегчение, узнав об этом. Она приятная женщина, но она же не нянька. И не должна быть ей, Боже упаси! Она личный секретарь Королевы Ваттенголдии. И нет такой причины, по которой она должна была порхать над Наследной Принцессой так, будто стоит ей отвернуться, как я обколюсь наркотиками или пойду вертеть голым задом на барной стойке.

— Я могу ещё быть чем-то полезна сегодня, госпожа? Может, подать еду?

Мои глаза были прикованы к виду Эйфелевой башне вдалеке, когда я сообщила Грете, что устала и всё, чего я хочу, это спать.

— Не стесняйтесь, звоните, если передумаете, — сказала она мне. — А, да, на столе в гостиной — прелестные подарки для вас.

Я дождалась, когда за ней защёлкнется дверь, чтобы дойти до гостиной и посмотреть, о чём она говорила.

Меня ожидал огромный букет цветов от Мэтта — или, скорее, от семейства Шамбери. «Добро пожаловать во Францию» — было написано в открытке. — «С нетерпением ждём встречи с тобой».

Как же мне захотелось разодрать в клочья каждый прекрасный цветок!

Рядом с букетом стояла приветственная корзинка от отеля, наполненная фруктами, шоколадом, вином и другими вкусностями, которые, как они ошибочно думали, заставят меня думать, что я попала в рай.

Моему огорчению не было предела.

Я уже собиралась принять душ, как заметила на столе ещё один предмет. Ненавязчиво зажатой между цветами и корзиной оказалась коробочка, перевязанная синей лентой. Записки на ней не было.

Я аккуратно развязала ленту и посмотрела в коробку. Внутри лежал смартфон с жёлтым стикером сверху, который инструктировал меня включить его.

Я была достаточно заинтригована, чтобы так и сделать.

Телефон был непритязательным. В нём не было приложений, кроме того, что идёт с базовой моделью, и не было ничего, что бы указывало на смысл всего этого. Я перевернула изящный прямоугольник в моей руке, но и там не было никаких отметок.

Я нажала на список контактов — ага! В нём был номер, принадлежащий некому «К», с цифрами, которые мне были знакомы очень хорошо. Только от вида их мне захотелось одновременно плакать и смеяться.

В кровь ворвался кислород, когда трясущиеся пальцы коснулись кнопки «позвонить». Затем… Звонок. Только гудки отзывались звоном откуда-то недалеко.

Он исходил прямо из-за двери в мой номер.

Из-под моих ног, на низких каблуках, ушла земля, весь воздух покинул лёгкие, пока я, лёгкая как пушинка, припала к двери. Поэтому до боли знакомый голос, проходящий сквозь пластик и металл в моей руке, чтобы осесть в голове и сердце, ставил моё бодрствование под сомнение.

Щипок за руку убедил меня в ясности сознания, а потом и в чудесной, очаровательной надежде. Потому что голос Кристиана просачивался через покрашенную деревянную дверь, разделявшую меня с коридором.

Я приподнялась на цыпочках, глядя в маленький золотой глазок. Там, как по волшебству, как в сказке, стоял предмет моих мечтаний. Кристиан стоял по другую сторону этой богом забытой тюрьмы с суровой щетиной, одетый в футболку, фланелевую рубашку, джинсы и бейсбольную кепку… как будто… будто он был обычным парнем, а не принцем. Словно он был просто Кристианом, навещающим Эльзу. А не Наследный Великий Герцог Эйболенда, тайком пробравшийся в одиннадцать часов вечера к номеру Наследной Принцессы Ваттенголдии в «Георге V».

— Открой дверь, Эльз, — тихо пробурчал он. Не в телефон, а мне, словно он знал, что я уже раздевала его глазами.

Поэтому я открыла.

В то мгновение, когда все преграды, разделявшие нас, наконец, были преодолены, слова, что вертелись у меня на языке эти две несчастные недели, совершенно вылетели из моей головы. Были только он и я, и больше ничего не имело значения. Ни мои родители, ни его, ни Мэтт, ни что-либо ещё.

Мои пальцы добрались до его рубашки и слегка вцепились в серую, полинявшую ткань, пока он не пал жертвой очевидного магнетизма между нами. Как и я сама. Он вошёл в комнату, в то же время закрывая дверь пинком, посылая трепет вдоль моего позвоночника и ниже, превращая моё тело в живой, горячий провод, готовый воспламениться. Сейчас его глаза, такого удивительного, выразительно янтарного цвета, расширились и стали ещё темнее. В них читались страсть, облегчение, и щемяще прекрасное количество нежности, вызывавшие во мне столько смирения и волнения, сколько не мог ни один другой взгляд.

Его голос был хриплым и сексуальным, когда он промурчал моё имя. В этом было столько истинного вожделения, и только для меня, что было совершенно невозможно сдержаться, чтобы не провести нежно пальцем по его манящим губам. Как могло моё имя, когда-то считавшееся скучно старомодным, звучать так невероятно чувственно из его уст?

Он здесь. Я здесь. Мы здесь, и мы вместе.

Нам так много нужно друг другу сказать. Обдумать. Но всё, что я могла вымолвить, это то, что было важно:

— Поцелуй меня.

— Я уж думал, — сказал он мне своим восхитительным голосом с акцентом, — ты никогда не попросишь.

«Оу, а он вообще умеет целоваться?» — мечтательно размышляла я, когда губы Кристиана встретились с моими. Они дразнили, мягко разжигая желание, вызвавшее мощное землетрясение в самом центре моей груди и цунами в моих трусиках. Потребность мучительно переплеталась с экстазом, и сквозь туман блаженства, заполнивший мой номер, я поняла вот что: мне никогда не приходилось чувствовать подобное. Ни с Нильсом, ни с Тео, ни с кем из тех, с кем была близка. Я хотела их, да, но это было подобно маленьким глоткам из стакана воды в сравнении с тем, чтобы, потерявшись в пустыне, неистово желать утолить сокрушающую жажду.

Я зарылась руками в его роскошную темную шевелюру, чтобы притянуть его ближе, восхищаясь тем, какими мягкими и шелковистыми были локоны. Сыпучие завитки оплели мои пальцы, и в награду я получила прекрасный, сексуальный звук, исходивший из глубин его груди.

Кстати…

Я выпустила его шикарные волосы, поклявшись вскоре к ним вернуться, ради того, чтобы медленно стянуть с его атлетических плеч фланелевую рубаху. Мои пальцы легонько пробежались вдоль его рук, пока он не содрогнулся от моих касаний. Да, мои жадные мысли так и лезли в голову. Чем дальше, тем больше.

Следом была снята футболка, и, о Боже! — его грудь — его рельефная, крепкая, красивая грудь, которая отправила бы любого голливудского актёра нервно курить в туалете — была здесь, чтобы я трогала её. Ко мне пришла ещё одна мысль, очень настойчивая: мой.

Я упёрлась в дверь, в ту самую, через которую он вошёл, и когда он прижался ко мне, то мне было приятно узнать, что он был также возбуждён, как и я. Как же здорово осознавать, что у этого мужчины эрекция, потому что он со мной. Потому-что он трогает и целует меня. Сильная нога скользнула между моих бёдер, широко разведя их в стороны. Я тяжело дышала, ведь я так сильно хотела его. Он снова прошептал моё имя, и если бы я уже не была мокрой, то стала бы такой, от этих чувственных, томных звуков из его уст.

Как вообще мысль о том, чтобы отказать ему, когда-то казалась мне здравой?!

Его пальцы повторили мои действия: они поднимались, едва касаясь моих рук, электризуя каждый волос на моём теле. Вдоль локтей, обходя плечи, чтобы коснуться ключицы, а затем вниз, слегка задевая мои соски.

О, небеса! Я опасно близка к тому, чтобы зарыдать от желания. Сделай так ещё раз!

Но мне не пришлось говорить это вслух, ведь он сделал то, что я хотела — короткими, лёгкими прикосновениями, от которых я совсем вжалась в дверь. Его горячие губы добрались до моей шеи, и стрела молнии пронзила меня до самого основания, когда он о — как — же — нежно посасывал её.

Я этого не переживу. Боюсь, что я просто растаю, прямо на этом месте.

Когда его зубы покусывали мочку уха, его пальцы перебрались вниз, чтобы развязать пояс на моей талии. Моя рука блуждала за спиной, нащупывая дверной замок. Он отстранился, в любопытстве, и в эту одну несчастную, великолепную секунду я засмеялась.

— Ты уже не со мной? — его голова опустилась к моей, теребя носом мою щёку. — Ты отвлеклась, смеёшься… не то, чтобы мне не нравится твой смех, просто…

Я взяла его за подбородок, покусывая его нижнюю губу.

— В этот раз я никому не позволю помешать нам. Не стоит доверять ещё какой-нибудь кастрюле упасть и всё испортить. Поэтому, пока я окончательно не потеряла рассудок, я должна запереть дверь.

Он дотянулся ещё выше, до засова. Тихое шипение металла по металлу сообщило мне, что можно продолжать.

— Эльз?

— Крис?

Он ослепительно улыбнулся.

— Я готов помочь тебе потерять рассудок. Поцелуй же меня.

Что я с радостью и сделала.

Прошла вечность, или час, или всего одна минута, как Кристиан расстегнул все малюсенькие пуговицы по всей длине моего платья-рубашки. Его края были широко распахнуты, делая меня уязвимой перед его пылким взором.

Я увидела, как он сглотнул.

— Без лифчика?

Я покачала головой, рассыпая по плечам свои тёмные волосы.

— Господи, — он аккуратно взял в свои большие ладони мои груди. Потом тише, — Господи, — и провёл большими пальцами с обеих сторон вдоль линии груди, касаясь моих чувствительных сосков, и я закусила губу, чтобы мой стон не звучал слишком громко.

Он моментально убрал одну руку с груди, чтобы перенести на моё лицо, поворачивая его так, чтобы я посмотрела на него.

— Больше ничего не скрываем.

От смятения, которое, по всей видимости, появилось в моём взгляде, он добавил:

— Я не хочу, чтобы ты сдерживала настоящую себя, когда ты со мной. Не здесь, не сейчас, никогда. Не опять. Если хочешь кричать, или стонать, или смеяться, или делать что-то ещё, когда я касаюсь тебя, делай это. Потому что, уверяю тебя, я хочу слышать всё это.

Для верности он приник губами к моей груди, в тот же миг выманив из меня стон. Я совсем обезумела в исступлении, и всё равно молилась о том, чтобы это происходило наяву.

— Знаешь, я ведь мечтал об этом… — пробурчал он. — О том, чтобы моё имя слетало с твоих прекрасных губ каждый раз, как я довожу тебя до оргазма. Представлял себе это все эти недели. Когда был на собрании… — его губы снова вернулись к моим, а язык проводил по месту слияния губ, пока я с радостью не впустила его. — На благотворительном ужине… — снова поцелуй, на этот раз более страстный и долгий, чем до этого, отчего я начала извиваться, задевая его ногу. — За ужином… — его губы снова спустились на шею, засасываю ещё сильнее. — Везде. Всё, о чём я мог думать, была ты, и то, как сильно, о как же сильно, я хочу тебя. Как я желал тебя такой, — теперь тише, — я никого так не хотел, как тебя, Эльз.

Он стал снова опускаться ниже, пока его губы не вернулись к моей изнывающей груди. Но его язык дразнил, лишь слегка касаясь кончика моего соска.

— Мне нужно знать… Я один, кто фантазирует и хочет всё это?

— Боже мой, нет, — мой голос был едва слышен. Он украл не только моё сердце, но и моё дыхание.

Вообще-то я никогда и никому раньше не говорила эти три слова, кричащие в моей голове. Ни Нильсу, ни даже моим родителям или сестре.

Он медленно спустил платье с моих плеч и приложил ладонь к моему лицу.

— Я знаю, что веду себя сейчас как эгоист. В первую нашу встречу ты ясно дала мне понять, что не хочешь…

Я закрыла его рот пальцами.

— Я не знала тебя тогда. Если бы знала… — я вновь не смогла сдержать смеха. — Наверное, я бы сорвала с тебя одежду прямо там, посреди того коридора, и сама бы забралась на тебя.

Мои пальцы ощутили поцелуй.

— Это было бы неприлично, так не считаешь?

— Неприлично, и всё же идея отличная.

— Я рад, что ты сказала то, что сказала тогда. Потому что так ты дала мне шанс узнать тебя, — он смахнул прядь волос с моего лица и заправил её за ухо. — И ещё, Эльз, знакомство с тобой стало одним из самых прекрасных событий в моей жизни.

Я готова была до потолка прыгать от радости.

— Я тоже.

— Ты, наверное, думаешь, и как это я узнал, что ты здесь…

— Шарлотта, — сказала я с облегчением. Как я люблю Шарлотту!

— Да, отчасти от Шарлотты, но также и от Изабель, позвонившей мне в день её бегства и задавшей мне очень важный вопрос.

Моя сестра?

— Что…

— Она спросила меня, люблю ли я тебя. Я сказал ей, что «да».

Время остановилось. Просто затормозилось ради восхитительной остановки, и всё, что осталось сейчас, это этот момент, вместе с ним.

— А ещё она сказала, чтобы я тащил свою задницу в Париж, потому что она была уверена в том, что ты тоже любишь меня.

И когда Изабель успела так поумнеть?

— Ты тоже так думаешь?

— Я надеюсь.

Все те слова, что заполняли каждый атом моего существа, оказались застрявшими в вязком масле, взявшемся из ниоткуда на стенках моего горла. Потому что… потому что, раз открывшись другому, ты уже не сможешь забрать слова обратно. Произнеся их однажды, они будут витать в воздухе вечно. Они могут там потеряться, пролететь мимо чьих-то ушей или забыться, но эти слова никогда нельзя забрать обратно.

Но пока я смотрела в его глаза, которые я, вообще-то, любила, на все вопросы о том, могла бы я когда-нибудь отрицать то, что чувствовала к этому мужчине, у меня был чёткий, обдуманный ответ. Поэтому, вместо того, чтобы лететь кубарем в яму с неопределенностью и уверенностью в то же самое время, я широко расправила руки и поддалась чувствам. Я сказала ему:

— Знаешь, я, и правда, по уши в тебя влюблена.

А ещё я была безумно влюблена в его выражение лица прямо сейчас, когда Кристиан, который всегда и во всём был таким идеальным, оказывается, тоже в меня влюблён.

Чёрт, как же я люблю его слишкомость!

— Приятно слышать, — мягко сказал он. — Или мне было бы ужасно неловко.

Я снова засмеялась, и он посмотрел на меня так, словно я просто Эльза, а он просто Кристиан, и мы обычная влюблённая без памяти пара, а не люди, от которых зависят короны, страны и долг перед ними. И я послала наверх малюсенькое желание, про себя, прося, ради всего святого в этом мире, сделать так, чтобы этот человек всегда смотрел на меня именно так.

Как только смех стих, мы занялись изучением друг друга, в тишине гостиничного номера. Часы тикали, люди этого города видели сны, а где-то в других местах земного шара люди просыпались, работали и жили своей жизнью. Но здесь, в этой комнате, где ни одно слово не было сказано вслух, а тихо утопало в коже друг друга, пропускавшей слова через мышцы и кости прямо в самую душу. Регламентированные жизни, к которым мы привыкли и находили удобными, теперь никогда не будут прежними.

Он снова целовал меня, медленно, аккуратно, слегка царапая щетиной гладкую кожу, напоминая о том, что всё это происходит наяву, он реален, и наши слова и чувства официально высказаны и их нельзя отозвать обратно. Не важно, что будет дальше, не важно, что принесёт собой завтрашний день. Наши чувства окончательно вписаны в наши биографии.

Сейчас я была как никогда уверена в правильности происходящего.

— Я хочу тебя, Эльз, — мои губы обжигал его шёпот. — Господи, я хочу тебя больше всего на свете. Но если ты хочешь подождать, мы можем…

Расстояние между нами становилось больше, хоть и всего на миллиметры. Я не собиралась позволять расстоянию снова разделять нас.

— Если ты не займёшься со мной любовью сегодня, — сказала я ему по-королевски ясно и жёстко, — я больше никогда не буду с тобой разговаривать.

Его твёрдое достоинство яростно упиралось мне в ногу, поэтому я опустилась вниз и расстегнула ширинку. Из его рта вырвалось долгое, медленное шипение, когда моя рука скользнула по его трусам (о милосердные небеса, они были красными и чертовски сексуальными) и обхватила ту самую часть, которую жаждала внутри себя. Тогда в замке я успела дотронуться всего на долю секунды, но теперь! Теперь я готова в полной мере изучить Кристиана. Правда… Мне ужасно не терпелось засунуть его в себя.

Я хотела попробовать его на вкус.

— Эльз…

Мне так нравилось то, как он называл меня. Больше никто в мире так не мог. Больше ни у кого не было такого права. Только у него. И всегда будет только у него.

— Сними штаны, Кристиан.

Бровь задорно вздёрнулась наверх, поэтому я уточнила:

— Сними всё.

У меня чуть слюни не потекли, пока я смотрела, как он раздевается догола. Меня охватило сильное желание упасть на колени, потому что обнажённый Кристиан, как я и подозревала, был подобен божеству.

Он подошёл ко мне и провёл рукой вдоль моего живота и ниже, пока не обхватил область между ног. Сквозь моё тело пробежало электричество.

— Твоя очередь, — с моих губ срывались неведомые, измученные стенания, когда он поглаживал меня пальцами взад и вперед. — Ты уже мокрая, не так ли? Даже очень мокрая, — добавил он, улыбаясь, будто ему дали лучший подарок в мире, — даже трусики насквозь промокли.

В другой раз я бы сгорела от стыда, но только не сейчас. Не с ним. Потому что у меня там мокро, и это невероятно; и всё это от того, что я чувствовала к нему, и мне нечего — нечего — было стыдиться.

Он склонился передо мной, чуть не уткнувшись носом в мой пупок. Пальцы медленно отогнули края мои трусиков, и я вновь издала стон, только в этот раз с его именем. Мои руки хватались за его плечи.

— Полегче, тигрица, — его пальцы прошлись по коже под тонкой резинкой, державшей на мне трусы. — Раз уж мы не участвуем в групповом купании нагишом, то не думаю, что они тебе нужны, я прав?

Господи, как он прав!

Он тихонько прыснул от выражения на моём лице.

— Рад видеть, что ты согласна. Но перед тем как продолжить, я обязан тебя предупредить, что сегодня я планирую никуда не спешить. Мне нужно познакомиться с каждым миллиметром твоего тела или я сойду с ума.

Сквозь неясное облако похоти меня вдруг ошарашило:

— Нужно?

Он прижался губами к основанию моих шёлковых трусиков, посылая очередной разряд через всё моё тело.

— Да. Нужно.

С каждым последующим поцелуем, я глотала воздух.

— По-моему…. ты слишком… — трусики опустились ниже, позволяя ему целовать мою кожу. — Драматизируешь.

— Зато я честен. Чёрт, Эльз. Ты офигенно пахнешь.

Это меня тоже нисколько ни смутило. Я и сама в этот момент воспринимало всё чересчур остро.

И вот, наконец, он спустил с меня трусы и швырнул назад через плечо. В течение долгих секунд он молча разглядывал моё обнажённое тело. После чего я ударилась головой о дверь, ведь его стройные пальцы добрались до моей точки удовольствия. Пылкие мольбы были услышаны, потому что теперь его губы последовали за пальцами, и теперь я не просто жадно вбирала воздух. Я кричала его имя. И хоть это ещё не оргазм, я угрожающе близка к нему уже после первого прикосновения.

Он встал, поднимая мне руки над головой.

— Доверься мне, — прошептал он. Когда он поцеловал меня, я ощутила свой вкус на губах — то, что всегда отказывалась пробовать раньше, убеждённая в том, что это отвратительно. Но я ошибалась, потому что сейчас, с ним… Это неимоверно возбуждало.

Прежде чем я смогла сделать следующий вдох, он снова был на коленях, раздвигая мои ноги ещё шире. Мой таз отвечал движениям его рта, за что была вознаграждена, когда в меня проворно скользнуло два пальца.

Не знаю, как я вообще могла удерживаться на ногах. Мои колени были готовы подкоситься в любую секунду. Но я хотела загореться огнём, подобно свече, чтобы потом растаять, когда от меня уже ничего не останется. Потому что уж точно невозможно испытать так много, после чего физически не сгореть.

По другую сторону двери послышался шум от колёс, от дребезжания тарелок, звук шагов. Но несмотря на них Кристиан смаковал меня, облизывал, дразнил. Плюнув на то, что кто-то мог меня услышать, я кричала, и стонала, и делала всё то, что он хотел услышать, но не потому что он просил этого, а из-за того, что он точно знал, как выудить это из меня. И когда я, честно скажу, уже не знала, смогу ли выдержать ещё, он наградил меня, старательно лизнув в последний раз.

И я рассыпалась на сотни — нет, тысячи — мелких осколков, на каждом из которых были написаны наши имена.