Рассвет

Глава 10 Новый брат, утерянная любовь

В последующие несколько дней я видела моего отца только мельком. Каждый раз, когда я видела его, он казался взбудораженным, носился с одного места на другое, словно рабочая пчела, в то время как моя бабушка невозмутимо прохаживалась по отелю как королева. Когда отец видел меня, он обещал проводить со мной больше времени. Я чувствовала себя камешком, попавшим в его ботинок. Он останавливался, чтобы поздороваться со мной или похлопать по плечу, а затем исчезал, забывая обо мне до следующей встречи, забывая, что он уже видел меня и говорил уже те же самые слова.

Моя мать не спускалась вниз из своей комнаты целыми днями. Но однажды она появилась в столовой у дверей, приветствуя гостей по мере того, как они подходили. Она была одета в прекрасное бирюзовое платье, ее волосы были причесаны и подвиты, они спускались на ее плечи. На ней было бриллиантовое колье, которое ярко сверкало под светом люстр, я подумала, что она одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо видела. Она выглядела так, словно не болела ни одного дня в своей жизни. Цвет ее лица не мог быть более розовым, глаза ярче, а волосы более пышными и роскошными.

Я стояла в углу лобби и наблюдала, как она и моя бабушка приветствовали гостей, обе они тепло улыбались, пожимали руки, принимали поцелуи в щеку и сами целовали других мужчин и женщин. Создавалось впечатление, что все, кто останавливался в этом отеле, были старыми друзьями. Обе они, и моя мать, и моя бабушка, выглядели сияющими и оживленными, черпающими энергию от толпы гостей, проходящих мимо них.

Но когда все это закончилось, когда все гости вошли, моя бабушка кинула на мою мать странный жесткий взгляд, а затем прошла в столовую. Вначале мать не видела, что я наблюдаю за ней. Казалось, она вот-вот разразится слезами. Отец вышел, чтобы позвать ее. Прежде, чем она обернулась, чтобы сопровождать его в столовую, она взглянула в мою Сторону.

Я подумала, что у нее необычное выражение, оно меня немного пугало. Она смотрела так, словно не узнавала меня. В ее глазах стояло любопытство, она слегка наклонила голову и что-то шепнула моему отцу. Он повернулся, увидел меня и махнул мне. Моя мать направилась в столовую, но отец подошел ко мне.

– Привет, – сказал он. – Как твои дела? Ты получаешь достаточно еды?

Я кивнула. Он задавал мне этот самый вопрос трижды на протяжении двух дней.

– Ладно, завтра у тебя будет больше дел и больше веселья. Филип и Клэр Сю приезжают домой. Школа закончилась.

– Завтра? – Я и забыла про это. Время утратило для меня всякое значение.

– Угу… Мне лучше вернуться туда. Ланч вот-вот начнется. Как только я улучу свободный момент, мы поговорим, – добавил он и поспешно оставил меня.

«Завтра приезжает Филип», – подумала я. Я боялась встречи с ним. Что он будет чувствовать из-за всего этого? Будет ли он в замешательстве? Может быть, он будет не в состоянии смотреть мне в лицо. Сколько раз он вспоминал, как целовал меня, как трогал меня? Вызывает ли это у него теперь отвращение? В этом нет ни его вины, ни моей. Мы не обманывали друг друга, мы сами были обмануты.

А тут еще надо было подумать о Клэр Сю. «Я никогда не смогу смириться с тем, что она моя сестра, – думала я, – с тем, что она ненавидела меня. Завтра…» От одной этой мысли я покрывалась потом и начинала дрожать.

В тот день я решила осмотреть отель после того, как я и Сисси закончили работу. Время после обеда обычно принадлежало мне. Единственной проблемой было то, что мне нечего было делать. Я все время была в одиночестве, мне не с кем было даже поговорить. У Сисси всегда были другие дела, которые она должна была сделать, а среди гостей не было никого моего возраста, поскольку летний сезон еще не начался. Я старалась подготовить себя к прибытию Филипа и Клэр Сю. Я была почти уверена, что поначалу все будет ужасно, но потом мы все приноровимся. Мы должны это сделать. В конце концов мы все же семья.

Семья. Впервые за все время это слово вошло в мое сознание в связи с новыми людьми в моей жизни. Мы были семьей. Филип, Клэр Сю, бабушка Катлер, мои настоящие мать и отец и я были семьей. И это уже никогда не изменится. Мы принадлежали друг другу, и никто никогда не будет в состоянии отнять их у меня.

Хотя мысль о Катлерах как о моей настоящей семье давала мне ощущение комфортности и безопасности, которое я никогда не считала возможным иметь, оно также заставляло меня чувствовать себя виноватой. Я постоянно думала о маме, папе, Джимми и Ферн. Они были моей семьей тоже, и не имело значения, кто бы что не говорил. Я буду всегда любить их, но разве это означало, что я не смогу научиться любить и мою настоящую семью тоже?

Не желая больше задерживаться на этих мыслях, по крайне мере, в этот момент, я сосредоточила свое внимание на исследовании отеля. Я шла от комнаты к комнате, от этажа к этажу, рассматривая все вокруг.

Экстравагантность и роскошь Катлер'з Коув были поражающими. Здесь всюду были плюшевые паласы, восточные ковры, богатые гобелены, обтянутые мягкой кожей диваны и кресла, светильники сияли в колпаках из стекла от Тиффани, полированные книжные полки с книгами.

Здесь были картины и скульптуры, изящные статуэтки и вазы, наполненные роскошными, благоухающими цветами. От всей этой красоты я теряла дар речи, но самой поразительной вещью во всем этом было то, что я принадлежала к этому. Это был мой новый мир. Я была рождена, чтобы войти в богатство семьи Катлер, а теперь я должна была вернуться к нему. К этому мне еще предстояло привыкнуть.

Каждая комната, в которую я заглядывала, затмевала предыдущую, и скоро я утратила представление, где нахожусь. Пытаясь восстановить ориентацию, чтобы вернуться обратно в лобби отеля, я завернула за угол. Но вместо лестницы тут оказалась только дверь в стене. Здесь не было других комнат. Заинтригованная моим открытием, я открыла эту дверь. Она скрипнула на петлях, и на меня пахнуло затхлостью. Передо мной простиралась темнота. Я протянула руку, пытаясь нащупать выключатель. Найдя, я повернула его. Поток света придал мне мужества, чтобы пойти дальше по тому, что казалось неиспользуемым коридором.

Я достигла конца и увидела другую дверь. Закусив губу, я открыла ее и ступила внутрь. Вокруг меня стояли коробочки, сундуки, предметы мебели. Это было чем-то вроде кладовки. Неожиданно я ощутила возбуждение. Самый лучший способ узнать что-то о какой-то семье, это разобраться в том, что осталось от ее предков.

Я увлеченно встала на колени перед сундуком, не обращая внимания на пыль на полу, захваченная только мыслями о том, что я там обнаружу. Я не могла дождаться!

Я открывала сундук за сундуком. Здесь были фотографии бабушки Катлер в молодости, но выглядела она так же сурово. Здесь были фото моего отца с того времени, когда он был мальчиком, и до самой женитьбы на моей матери. Здесь были снимки моей матери тоже, но почему-то она не выглядела счастливой. В ее глазах была печаль, отрешенность. Я перевернула ее фотографии, чтобы посмотреть даты. Снимки были сделаны после того, как я была похищена. Неудивительно, что она так выглядела.

Здесь были также фотографии Клэр Сю и Филипа, и снимки отеля на разных стадиях роста, когда Катлер'з Коув становился все более и более процветающим.

На моих часах было уже шесть. Через полчаса должен был начаться обед, а я была в таком беспорядке! Зеркало в комнате подтвердило мне это, я была вся в пыли. Нужно было спешить, чтобы привести себя в порядок. Собрав альбомы с фотографиями, я приготовилась положить их обратно в раскрытый сундук. Когда я уже почти опустила их туда, я увидела конверт на дне, который не заметила сначала. Хотя я и понимала, что времени у меня в обрез, я не могла удержаться, чтобы не заглянуть в него. Отодвинув в сторону все остальные папки, я вынула его. После того, как я заглянула в его содержимое, я окаменела…

В нем были газетные вырезки… газетные вырезки о моем похищении!

Забыв о том, что мне надо подготовиться к обеду, я с головой погрузилась в эти вырезки. Все отчеты были одинаковыми, они сообщали ни больше и ни меньше того, что уже было известно. Фотографии папы и мамы вместе с фотографиями моих настоящих родителей, сопровождаемые статьями. Я вглядывалась в их молодые лица, искала ответы, пыталась понять, что все они чувствовали.

Читать о себе самой, о моем похищении… Это было странно. Часть меня еще по-прежнему не хотела верить, что папа и мама совершили такую ужасную вещь. Но вот в моих руках доказательства. Больше нельзя было отрицать то, что произошло.

– Значит, вот ты где! И что ты здесь делаешь? – послышался стальной шепот.

В этом голосе было невозможно ошибиться. Пораженная, я так и села на пол, газетные вырезки рассыпались. Я обернулась, и кровь застыла у меня в жилах, когда я увидела разъяренную бабушку Катлер.

– Я задала тебе вопрос, – шипела она, – что ты тут делаешь?

– Я просто смотрела, – ответила я.

– Смотрела? Просто смотрела? Ты не хочешь сказать, что выглядываешь! Как ты смеешь рыться в вещах, которые тебе не принадлежат, – она с возмущением фыркнула. – Я не должна была удивляться этому. Тебя вырастили воровка и похититель.

– Не говорите таких вещей о маме и папе, – сказала я, немедленно встав на их защиту.

Бабушка Катлер не обратила на это никакого внимания.

– Посмотри на этот беспорядок! Беспорядок? Какой беспорядок? Сундуки были всего лишь открыты. Их содержимое было так же аккуратно уложено, каким я его нашла. Все, что требовалось, это всего лишь закрыть крышки.

Я хотела возразить ей, но одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы я изменила свое намерение. Ее лицо побагровело, она едва контролировала себя.

– Я очень сожалею, – сказала я, нервно играя жемчужинами, которые решилась надеть этим утром. Когда я проснулась, я вдруг поняла, что очень скучаю по маме, больше, чем обычно. Надев этот жемчуг, я почувствовала себя лучше. Я понимала, что этим нарушаю обещание, данное самой себе, но ничего не могла с этим поделать. Кроме того, я могла носить жемчуг, скрыв его под своей блузкой. Маме было бы приятно видеть, что я ношу их.

Глаза бабушки Катлер неожиданно расширились.

– Где ты это взяла?

Пораженная, я смотрела на нее, задрожав, когда она придвинулась.

– Взяла что? – Я не понимала, о чем она говорит.

– Этот жемчуг! – прошипела она.

В изумлении я посмотрела на жемчужины.

– Этот? Они всегда были у меня. Они принадлежали моей семье.

– Лжешь! Ты украла их, разве не так? Ты нашла этот жемчуг в одном из этих сундуков.

– Вовсе нет! – с жаром ответила я. Как смела она обвинять меня в воровстве. – Этот жемчуг принадлежал моей маме. Мой папа дал мне надеть на вечер, на концерт. – Я гневно посмотрела на бабушку, хотя внутри меня все содрогалось. Она не запугает меня. – Этот жемчуг мой.

– Я не верю тебе. Ты никогда не носила его раньше. Если он такой особенный, – фыркнула она, – то почему я впервые вижу его на твоей шее?

Я было собралась ответить, когда бабушка Катлер бросилась ко мне. Со скоростью молнии она ухватилась за жемчуг, чтобы сорвать его с моей шеи. Прекрасный мамин жемчуг, каждая жемчужина закрепленная отдельно, не рассыпался и не разорвался. Но он пропал… Она триумфально держала его в руке, зажав кулак.

– Теперь он мой!

– Нет! – закричала я, вскочив на ноги и схватив ее за руку. – Отдайте его! – Я не могла потерять мамин жемчуг. Не могла! Это было все, что у меня оставалось от нее после того, как бабушка Катлер с ненавистью разорвала ее фотографию. – Я говорю вам правду. Я клянусь в этом.

Бабушка Катлер злобно толкнула меня так, что я свалилась на пол. Я упала на пыльный пол плашмя, и у меня заболело все тело.

– Никогда больше не смей подымать на меня руку! Ты поняла?

Дерзко глядя на нее, я отказалась отвечать. Мое молчание только взбесило ее еще больше.

– Ты поняла? – повторила она, схватив меня за волосы и больно дернув. – Когда я задаю тебе вопрос, я жду ответа.

Слезы хлынули из моих глаз, я отчаянно пыталась высвободиться, но у меня ничего не получалось. Но я не должна доставить бабушке Катлер удовлетворения. Я не доставлю!

– Да, – сказала я, стуча зубами. – Я поняла.

К моему изумлению, этот ответ вернул ее в какой-то степени к нормальному состоянию. Она отпустила мои волосы…

– Хорошо, – процедила она. – Хорошо. – Она взглянула на открытые сундуки. – Приведи здесь все в тот порядок, в каком все нашла.

Она подняла упавшие газетные вырезки.

– Это будет сожжено, – сказала она, кинув на меня так знакомый мне взгляд.

– Вы знаете, что я говорю правду. Вы знаете, что этот жемчуг принадлежал Салли Джин Лонгчэмп.

– Я не знаю ничего, кроме того, что я не видела этот жемчуг с того дня, когда ты пропала.

– Что вы говорите? – задохнулась я. Она самодовольно взглянула на меня.

– А что ты думаешь, я говорю?

– Этот жемчуг принадлежал моей маме, – закричала я. – Принадлежал ей! Я не верю тому, что вы говорите, не верю!

– Я всегда верила в правду, Евгения. Салли Джин и Орман Лонгчэмп украли этот жемчуг. Нельзя опровергнуть этот факт, точно так же нельзя отвергнуть тот факт, что они украли тебя.

То, что она говорила, не могло быть правдой. Не могло! Как могла я вынести этот последний выпад против памяти мамы и папы? Это уже было слишком, чтобы вынести!

С этими словами бабушка Катлер удалилась, унеся с собой мою последнюю связь с моим прошлым. Я ждала, когда перестанут литься мои слезы, но они не переставали. Вот почему я осознала кое-что. Это не касалось того, что пришло со мной из моей прошлой жизни. У меня были свои воспоминания, свои воспоминания о жизни с папой и мамой, Джимми и Ферн. Этого бабушка Катлер никогда не сможет отнять.

На следующее утро я погрузилась в мою работу, отчаянно стараясь не думать о том, что должно скоро произойти, и о том, что случилось вчера. Я не задерживалась с другими горничными за ланчем. Большинство из них еще сторонились меня из-за того, что я заняла место Агаты. Если я пыталась заговорить или вести себя по-дружески, кто-нибудь из них поминал Агату и спрашивал, слышал ли кто-нибудь что-нибудь о ней. Несколько раз я чувствовала, что сейчас встану и крикну им: «Я не увольняла ее! Я не напрашивалась, чтобы меня сделали горничной! Я даже не просилась, чтобы меня вернули сюда! Вы все такие жестокие и бессердечные. Как вы этого не видите?!»

Слова вертелись у меня на языке, но я боялась выкрикнуть их, потому что понимала, в тот момент, когда я сделаю это, я окажусь даже более изолированной от всех, чем была сейчас. Даже Сисси не будет разговаривать со мной, а моя бабушка получит еще один довод, чтобы наказать меня, и заставить чувствовать себя ничтожнее насекомого. Я бы не чувствовала себя хуже, если бы меня запрятали в какую-нибудь дыру в самой отдаленной части отеля, если бы я была каким-то позором и раздражением, которое моя бабушка хотела бы скрыть и забыть.

Я чувствовала себя никому ненужной – ни принятой семьей Катлер, ни принятой персоналом. Моим единственным настоящим компаньоном была моя собственная тень. Одиночество укрыло меня, словно саван. Я ощущала себя невидимкой.

Я проводила перерыв после ланча в одиночестве в своей комнате, когда раздался стук в дверь и появилась миссис Бостон, в ее руках были одежда и коробки с обувью и тапочками.

– Маленькая миссис Катлер просила меня принести все это вам, – сказала она, войдя в мою спальню.

– Что это?

– Я только что закончила приводить в порядок комнату мисс Клэр Сю. Для этой девушки самое худшее – приводить что-то в порядок. Вы можете подумать, что молодая леди из хорошей семьи должна быть более достойной своих вещей и своей комнаты, но эта девушка… – она покачала головой и положила все это у моей кровати. – Это все то, чем Клэр Сю больше не пользуется. Некоторым из этих вещей год или около того, и хотя в некоторых местах она чуть больше, чем вы, все это подойдет вам. Некоторые из этих вещей она даже ни разу не надевала, вот как она избалована. Вы только взгляните, – добавила она, порывшись в куче. Она достала оттуда блузку. – Видите, на ней еще даже цела этикетка.

Блузка выглядела новенькой, с иголочки. Я начала рыться в этих вещах. Конечно, для меня было не в первый раз носить вещи, которые уже были в употреблении. Но мысль, что это одежда Клэр Сю, обноски Клэр Сю, милостиво мне отданные, взволновала меня. Я ничего не могла поделать с этим, я вспомнила все те ужасные вещи, которые она делала мне в школе.

С другой стороны, моя мать, с которой я по-настоящему не разговаривала с нашей первой встречи, подумала обо мне. Я предположила, что должна быть ей благодарна.

– Это моя мать отобрала все это для меня? – спросила я.

Миссис Бостон кивнула и подняла обе ладони.

– Если быть точной, она этого не отбирала. Она попросила меня собрать все вещи, которые, я знаю, не будет или не захочет надевать их дочь, и посмотреть, сможете ли вы использовать их.

Я примерила одну из пар домашних туфель. Клэр Сю была на год моложе меня, но она была немного крупнее. Ношеные тапочки оказались совершенно впору. Все остальные юбки и блузки тоже должны подойти. Здесь была даже целая сумка с нижним бельем.

– Все в ней уже слишком мало для нее, – сказала миссис Бостон.

Я была уверена, что все эти штанишки подойдут, но ее бюстгалтеры были все еще слишком велики для меня.

– Вы можете отобрать, что годится, а что нет. Дайте мне знать, что вы не захотите оставить. Я знаю много бедных людей, которые смогут по-настоящему оценить все, – сказала она, подняв брови. – Особенно Агата Джонсон.

– Что ж, у меня сейчас нет времени, чтобы заняться этим, – отрезала я. – Я должна идти в комнату для карточных игр, я должна убирать там с часу и до двух, когда большинство гостей отсутствует. – Я отложила вещи в сторону.

Миссис Бостон сделала гримасу и вышла. Я последовала за ней из комнаты.

Я только закончила полировать последний стол в комнате для карточных игр и расставлять стулья, когда услышала, как Филип окликнул меня:

– Дон!

Я обернулась и увидела, что он стоит за мной в дверях.

На нем были надеты светло-синяя рубашка с воротничком на пуговках и брюки цвета хаки. Волосы аккуратно причесаны, он выглядел как всегда уверенным в себе и невозмутимым.

Я утратила всякий интерес к своей внешности в тот самый день, когда я прибыла в Катлер'з Коув. По утрам я просто закалывала свои волосы, а затем укладывала их под платок, как это делали другие горничные. Моя форма была грязная после уборки в комнате для карт.

С тех пор, как я прибыла в отель, это был первый пасмурный, дождливый день. От этого день для меня был еще более мрачным и угрюмым. Воздух был прохладным и сырым, поэтому я старалась работать более энергично и быстро, чтобы согнать озноб.

– Привет, Филип.

– Как ты? – спросил он.

– Все в порядке, – ответила я, но мои губы начали дрожать, а плечи трястись. Я смотрела на него и вспоминала дни в «Эмерсон Пибоди» как часть сновидения, которое обратилось в ночной кошмар в тот день, когда умерла мама.

– Я пошел искать тебя тотчас, как только приехал, – сказал Филип, не приближаясь ни на шаг. – Я даже еще не распаковал вещи. Я просто побросал все и спросил миссис Бостон, где я могу найти тебя. Она сказала мне, что бабушка послала тебя вниз и пожелала, чтобы ты начала работать горничной, – добавил он, – такова уж моя бабушка, я хотел сказать, наша бабушка.

Он снова сделал паузу. Молчание между нашими словами было глубоким, а небольшое расстояние между нами казалось целыми милями. Скорые и драматические события вынудили его вести себя со мной, как с чужеземкой. Мне же было трудно думать о том, что следует говорить и как говорить.

Но неожиданно он улыбнулся той же самой улыбкой, как всегда, с тем же блеском в глазах, той же озорной гримасой на лице. Он покачал головой.

– Я не могу думать о тебе, как о сестре. Не могу и все. Это для меня слишком…

– Но что мы можем поделать, Филип? Это правда.

– Я не знаю. – Он продолжал качать головой. – Ну и как тебе нравится этот отель? Милое заведение, не правда ли? Лужайки такие красивые. Когда не идет дождь, как сейчас, – он приблизился на шаг.

– Я имела возможность осмотреть отель только внутри. У меня не было особых возможностей осмотреть окрестности, – сказала я. – Большей частью я работаю и провожу время в одиночестве в своей комнате.

– О! – Его улыбка стала шире. – Что ж, теперь я прибыл, у тебя появятся другие возможности заняться чем-нибудь. Я покажу тебе каждый уголок, каждый закоулок. Я все изучу заново с тобой, покажу тебе мои любимые места, мои старые укромные убежища…

В какое-то мгновение наши взгляды скрестились. Мое лицо обдало жаром, сердце заколотилось. Что он видел, глядя на меня? Думал ли он еще обо мне, как о самой милой и красивой девушке, которую он встречал?

– Когда у тебя будет выходной день, – быстро продолжал он, – мы погуляем по берегу, поищем морские раковины и…

– У меня нет выходных дней, – сказала я.

– Что? Нет выходных? О, конечно, ты должна иметь их. Все имеют выходные дни. Я поговорю с мистером Стенли немедленно об этом, сразу.

Я пожала плечами и положила свою тряпку для полировки и полироль в свою маленькую тележку. Он подошел ближе.

– Дон, – сказал он и протянул ко мне руку. Когда его пальцы коснулись моих, я инстинктивно отдернулась. Я ничего не могла с этим поделать. То, что когда-то возбуждало, теперь казалось таким же запачканным, как постельное белье, которое я меняла в комнатах каждое утро. Мне казалось неправильным заглядывать ему в глаза, слушать его нежные слова, пользоваться его вниманием. Я чувствовала себя виноватой даже за то, что разговаривала с ним наедине в карточной комнате.

– Не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе и о том ужасе, через который ты прошла. Я хотел позвонить тебе, даже оставить школу и приехать домой, чтобы повидаться с тобой, но бабушка полагала, что лучше будет подождать, – сказал он, а я пристально смотрела на него.

– Бабушка?

– Да.

– Что ты говорил ей о нас?

– Говорил ей? – Он пожал плечами, словно все это было так просто и так беззаботно. – Только о том, как ты и я стали добрыми друзьями, о том, какая ты чудесная личность и как замечательно ты поешь. Она спрашивала меня о твоей матери и отце, и я сказал ей о болезни твоей матери и смерти, и как я был изумлен, узнав, что они сделали.

– Я не знаю, почему они это сделали и почему все это произошло, – сказала я, покачав головой. Я отвела взор в сторону, чтобы скрыть слезы на глазах.

– Бабушка чувствует то же самое. Это было для нее ужасно.

Я повернулась к нему.

– Почему… почему ты позвонил своей бабушке? Почему ты не поговорил с… твоим отцом или матерью?

Мне было еще очень трудно думать о них, как и о моих родителях тоже.

– О, я всегда обращаюсь к бабушке, в большинстве случаев, – ответил он, улыбаясь. – Она всегда на посту. По крайней мере, сколько я могу помнить, и… ты же встречала маму. – Он поднял глаза в потолок. – У нее и без того трудные времена, и все такое. А отец в любом случае, если бы я и позвонил ему, стал бы спрашивать совета у бабушки. Она особенная женщина, не правда ли?

– Она тиран, – отрезала я.

– Что? – Он еще продолжал улыбаться.

– Она хочет сменить мое имя Дон на Евгению, только я не соглашаюсь. Она требует, чтобы все в отеле называли меня Евгения, и они все боятся поступать иначе.

– Я поговорю с ней. Я сделаю так, чтобы она поняла, ты увидишь. Вот увидишь.

– Мне безразлично, поймет она или нет. Я не стану менять свое имя, чтобы угодить ей, – твердо заявила я.

Он кивнул, под впечатлением моей решительности. Мы снова посмотрели друг на друга.

– Не волнуйся, – сказал он, подходя ближе. – Все будет в порядке.

– Ничто никогда не будет в порядке, – простонала я. – Я стараюсь загрузить себя работой, чтобы не думать о Джимми и Ферн, о том, что произошло с ними. – Я с надеждой посмотрела на него. – Ты что-нибудь слышал? Тебе что-нибудь известно?

– Нет. К сожалению. Ах, да, чтобы не забыть, тебе привет от мистера Мура. Он говорит, что, как бы то ни было, ты должна продолжать заниматься музыкой. Он просил передать тебе, что в один прекрасный день он хочет прийти послушать, как ты поешь в Карнеги-Холл.[15]

Я улыбнулась в первый раз за долгое время.

– Меньше всего в эти дни у меня было желание петь или играть на фортепьяно.

– Оно еще появится. Через некоторое время, Дон, – сказал Филип, на этот раз схватив мою руку и крепко сжав ее, увидев мое огорчение. – Не так-то просто забыть тебя, какой ты была, даже когда я вижу тебя здесь.

– Я понимаю, – я опустила глаза.

– Никто не может обвинить меня, никто не может обвинить тебя за чувства, которые мы испытываем друг к другу… Давай будем хранить их, как наш секрет, – предложил он.

Я подняла глаза в изумлении. Его глаза потемнели от искренности.

– Что касается меня, то ты остаешься самой прекрасной девушкой, какую я когда-либо встречал.

Он сжал мою руку еще сильнее и придвинулся так близко, словно хотел, чтобы я поцеловала его в губы. Что он хотел, чтобы я сделала? Или сказала?

Я высвободила свою руку и отступила.

– Спасибо тебе, Филип, но мы должны попытаться думать теперь друг о друге совсем иначе. Все изменилось.

Он выглядел разочарованным.

– Во всяком случае ты знаешь, для меня это не легко, – сказал он резко. – Я знаю, что ты страдала, но я тоже страдал. Ты не можешь представить, на что все это было похоже в школе, – добавил он, сморщив лоб. Затем легко, словно сбросил с себя маску, он отогнал прочь свой гнев и придал своим мечтательным глазам романтическое выражение. – Однако, как бы велика ни была моя печаль об этом, я заставил себя думать о всех тех чудесных вещах, какими можем заняться мы, ты и я, здесь, в Катлер'з Коув. Я имею в виду то, что я говорил раньше. Я хочу показать тебе этот отель и окрестности, и город и ввести тебя в нашу семейную историю.

– Спасибо тебе, Филип, я буду ждать этого.

Он сделал шаг назад, все еще сохраняя сексуальную улыбку, но для меня это было, как если бы мы смотрели друг на друга через огромную аллею. Расстояние между нами увеличивалось и увеличивалось, пока Филип не погрузился в воспоминания и лопнул, как мыльный пузырь. Потом брешь уменьшилась, и на смену ему появился новый Филип, мой старший брат.

«Прощай, моя первая, и должно быть, самая чудесная, романтическая любовь, – думала я. – Прощай, мое головокружение и плаванье с теплыми, мягкими, белыми облаками». Наши страстные поцелуи разбились вдребезги и выпали каплями дождя, и никто не мог сказать, где мои слезы, а где всего лишь капли дождя.

Четверо мужчин заняли места за угловым столиком. Они пришли сюда для своей ежедневной игры. Филип и я посмотрели на них, а затем снова повернулись друг к другу.

– Что ж, мне пора идти распаковывать вещи. Я даже еще не видел маму. Могу только представить, как все это сказалось на ней – головные боли, нервные срывы. – Он покачал головой. Потом засмеялся. – Я хотел бы быть здесь, когда она впервые увидела тебя. Это, должно быть, было нечто. Ты сможешь рассказать мне об этом позже, когда мы будем одни. Я начну работать уже вечером, в обед. Всеобщий слуга-водитель по округе. Я приду взглянуть на тебя, как только освобожусь, – сказал он, пятясь к выходу. – И мы пойдем немного прогуляемся. О'кей?

– О'кей.

Он повернулся и поспешно удалился. Я некоторое время смотрела ему вслед, а затем вернулась к своей работе.

Позже я, как обычно, пришла в свою комнату, чтобы отдохнуть. Дождь продолжал идти без передышки, и моя комната была темной и сумрачной, хотя я и включила лампу. Я ждала Филипа и прислушивалась жадно ко всем шагам в коридоре. Вскоре я услышала их и выжидательно подняла взгляд, когда дверь отворилась. Это была Клэр Сю. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом она уперла руки в бока и ухмыльнулась, качая головой.

– Я не могу поверить в это, просто не могу поверить в это, – сказала она.

– Привет, Клэр Сю. – Принять ее как мою сестру было горькой пилюлей, которую я должна была проглотить, но разве у меня был выбор?

– Ты не понимаешь, как неловко Филип и я чувствовали себя в школе, – объяснила она, сделав большие глаза.

– Я уже разговаривала с Филипом. Я знаю о болтовне, которую он должен был вынести, но…

– Болтовню? – засмеялась она жестко и невесело, потом ее лицо стало суровым и решительным. – Это только часть всего. Он сам себя загнал в угол и отказывался иметь дело с кем-либо. Но я не позволю, чтобы это испортило мне удовольствие.

Она взглянула на блеклые стены и окно без каких-либо занавесок. – Здесь когда-то была спальня Берты, моей черной няни. Только тогда здесь было гораздо уютнее.

– Я не имела возможности как-то украсить ее еще, – сухо сказала я. Она быстро отступила назад, когда увидела некоторые свои поношенные вещи на моей постели.

– Эй, это случайно не одна из моих блузок и не одна из моих юбок?

– Миссис Бостон принесла это мне после того, как она навела порядок в твоей комнате.

– С какого же сорта людьми ты жила? Хм… Неудивительно. Похитители младенцев. Неудивительно, что ты выглядела такой… неумытой, а Джимми был таким бестолковым.

– Джимми не был бестолковым, – отрезала я. – А я никогда не выглядела неумытой. Я признаю, что мы были бедными, но мы не были грязнулями. Я говорила, что у меня никогда не было много одежды, но ту, что я имела, я постоянно чистила и стирала.

Она пожала плечами, словно я не могла сказать что-нибудь такое, что могло бы поколебать ее аргументы.

– Джимми был со странностями, – настаивала она, – это все говорили.

– Он был застенчивым, нежным и любящим. Он не был со странностями. Он был просто осторожен, только и всего. Опасался того, что не будет воспринят школой, в которой полно снобов. – Я не могла продолжать говорить о Джимми в таком духе, словно он уже был мертв. Это разозлило меня даже больше, чем то, что она говорила.

– Почему ты защищаешь его так упорно? Он не был твоим настоящим братом, – возразила она. – Это должно быть ужасно и отвратительно, быть вынужденной жить с чужими людьми.

– Нет, это не так. Мама и папа всегда были…

– Они не были тебе папой и мамой, – перебила она. Называй их так – кем они были: похитителями детей!

Я отвела глаза в сторону, на них уже навернулись слезы. Я не могла допустить, чтобы она заметила, что я плачу, но что я могла сказать? Она была права, и она наслаждалась, запуская ногти насмешки в меня.

– Самое худшее во всем этом деле, это ты и Филип, – она сделала гримасу, перекосив свой рот так, словно должна была проглотить ложку касторового масла. – Не удивительно, что он сидел в одиночестве, угрюмый. Он чувствовал себя таким грязным и таким идиотом от того, что хотел стать дружком своей сестры. И это знал каждый!

Она снова скорчила гримасу, ее лицо было круглее моего, с пухлыми щеками. У нас были одинаковые волосы и глаза, но фигуры были разными.

– Его нельзя обвинять в том, чего он не знал, – спокойно сказала я.

«Как долго мы должны будем оправдываться и защищаться в наших действиях, – размышляла я. – Кто еще будет шпынять нас за это уже здесь?»

– Ну и что? Все равно это остается отвратительным. Как далеко вы оба зашли? – спросила она, подходя еще ближе. – Ты можешь мне спокойно все рассказать. Кроме того, я предупреждала тебя о Филипе, так что я не буду удивлена, что бы ты не рассказала. Теперь я твоя сестра, и у тебя нет никого другого, кому бы ты могла довериться, – добавила она и обратила на меня свои глаза. Они были полны предвкушения.

Я глядела на нее. Смогу ли я когда-нибудь доверять ей? Это ли она имеет в виду? Она увидела нерешительность на моем лице.

– Я рада, что миссис Бостон принесла тебе всю мою старую одежду, – сказала она. – Гораздо лучше, если ты будешь носить ее, чем выбрасывать или отдавать на благотворительность. И я сожалею о тех вещах, которые сделала с тобой, – добавила спокойно. – Но я не знала, кто ты была, и я не понимала, почему ты так понравилась Филипу. Я должна была иметь пред… пред…

– Предчувствие?

– Да, – сказала она. – Спасибо тебе. Я знаю, что ты умная, и я рада этому. – Она отодвинула в сторону часть вещей и присела на мою кровать. – Ну, так расскажи мне, – лицо ее сияло в предвкушении. – Я знаю, что он возил тебя на свое любимое место. Вы должны были целоваться, верно?

– Не совсем, нет.

«Может быть, это чудесно иметь сестру, близкую мне по возрасту, – подумала я. – Может быть, я смогу простить ей все ее ужасные вещи, которые она делала, и мы научимся по-настоящему нравиться друг другу и делить наши мысли и мечты так же, как одежду и другие вещи». Я всегда хотела иметь сестру, близкую мне по возрасту. Девушки нуждаются в других девушках, чтобы было кому довериться.

Она смотрела на меня пытливыми глазами, подталкивая меня своим мягким, сочувственным взглядом.

– Филип был твоим первым дружком? – спросила она. Я кивнула. – А я еще не имела настоящего дружка, – сказала она.

– О, у тебя еще будет. Ты очень красивая девушка.

– Я знаю. Это не потому, что я не могла бы заиметь дружка. Есть много таких, кто хотел бы им быть, но никто из них мне не нравится в достаточной степени. И никто из них не красив, как Филип, и никто так хорошо не выглядит, как он. Все мои подруги увлечены им и ревновали его к тебе.

– Я тоже так думала.

– Ты знаешь, Луиз была ужасно увлечена Джимми, – она рассмеялась. – Я нашла любовное письмо, которое она написала, но никогда не решилась послать ему. Там полно всякого: «Я люблю тебя» и «Ты самый красивый мальчик, которого я когда-либо встречала, и лучше всех выглядишь». Она даже написала любовные слова по-французски! Я украла это письмо и показала его всем другим девочкам.

– Ты не должна была этого делать. Это должно было причинить ей боль, – сказала я. Она быстро заморгала и откинулась назад, опершись на руки.

– В любом случае, она чудачка. Ты была единственной, кто когда-либо уделял ей внимание. Кроме того, я использовала это письмо, чтобы заставить ее делать некоторые вещи, например, шпионить за тобой и участвовать, когда мы опрыскали тебя этой дрянью.

– Это был ужасный поступок, Клэр Сю, и не имеет значения, в какой степени я не нравилась тебе.

Она пожала плечами.

– Я уже сказала, что сожалею об этом. К тому же, ты испортила одно из моих лучших пальто, – возразила она. – Я вынуждена была выбросить его.

– Ты выбросила его? Почему ты просто не отдала его в чистку?

– Зачем? – Она лукаво улыбнулась. – Проще попросить папу купить мне другое, новое. Я просто сказала ему, что кто-то украл его, и он прислал мне деньги на новое. – Она с жадностью подалась вперед. – Но давай забудем об этом и поговорим о Филипе и тебе. Что еще вы делали вдвоем, кроме как целовались?

– Ничего.

– Ты не должна бояться рассказывать мне, – настаивала она.

– Но больше не о чем рассказывать. Она выглядела очень разочарованной.

– Ты позволяла ему трогать себя и все такое, верно? Я уверена, что он хотел этого. Он делал это с одной из моих подруг в прошлом году, засунул свою руку ей прямо под свитер, хотя сам он это и отрицает.

Я быстро закачала головой. Я не хотела слышать подобные вещи о Филипе, и я не могла представить, чтобы он делал это с какой-то другой девочкой.

– Я не виню тебя в том, что ты смущаешься этого теперь, когда правда вышла наружу, – сказала Клэр Сю. Она сузила свои глаза, которые стали такими же металлически холодными, как глаза нашей бабушки. – Слушай, я видела, как он целовал тебя в автомобиле в ту ночь после концерта. Это был поцелуй кинозвезды, продолжительный поцелуй, когда соприкасаются языки, верно? – спросила она, снизив голос почти до шепота. Я неистово закачала головой, но она кивнула, веря в то, во что хотела верить.

– Он сразу пошел повидаться с тобой, как только приехал сюда, разве не так? Я слышала, как он бросил свой чемодан и выскочил из своей комнаты? Он был разозлен? Или он чувствовал себя в дурацком положении?

– Он был совершенно объяснимо взволнован.

– Готова поспорить. Я надеюсь, он не забудет, что теперь ты его сестра. – Она пристально смотрела на меня некоторое время. – Он не целовал снова тебя в губы, не делал этого?

– Конечно, нет. Мы оба поняли, что произошло, – добавила я.

– Хм… – Ее глаза загорелись от новой мысли. – А что мой папа сказал, когда встретил тебя?

– Он сказал… что приветствует меня в отеле, – сказала я. – И он говорил мне, что у него будет долгий разговор со мной, но его до сих пор так еще и не было. Он все время очень занят.

– Он всегда очень занят. Вот почему я всегда получаю то, что хочу. Он скорее даст мне это, чем станет беспокоиться. А что ты думаешь о матери? Ты должна иметь вполне ясное мнение о ней, – она засмеялась. – Если она сломает один из ногтей на пальце или миссис Бостон оставит не на месте щетку для волос, с ней происходит нервный припадок. Я могу только представить, что с ней было, когда она услышала о тебе.

– Я очень сожалею, что она такая нервная и так часто болеет, – сказала я. – Потому что она такая красивая.

Клэр Сю кивнула и сложила руки у себя под грудью. Она быстро становилась полнотелой девушкой, ее детская полнота уже развилась в то, что большинство мальчиков называют чувственной внешностью.

– Бабушка говорит, что она стала болеть сразу после того, как ты была похищена, и что единственная вещь, которая спасла ее и снова сделала счастливой, было мое рождение, – сказала она, явно гордясь этим. – Они сделали меня так быстро, как только могли, когда преодолели печаль о твоем исчезновении, а теперь ты вернулась назад, – добавила она, не скрывая своего разочарования. Она разглядывала меня некоторое время, а затем снова улыбнулась. – Бабушка сделала тебя горничной, да?

– Да.

– А я теперь одна из портье по приему гостей, ты знаешь, – похвасталась она. – Я должна соответственно быть одета и работать за конторкой. Я в этом году отращу волосы длиннее. Бабушка сказала, чтобы завтра я пошла к косметичке, и она причешет их стильно, – Клэр Сю посмотрела на себя в зеркало и перевела взгляд на меня. – Все горничные обычно стригут свои волосы коротко. Так нравится бабушке.

– Я не собираюсь коротко подстригать свои волосы, – спокойно сказала я.

– Если бабушка что-то говорит, то так и надо делать. Ты тоже должна так сделать, иначе в любом случае твои волосы будут каждый день грязные. Они и сейчас у тебя выглядят грязными.

Я не могла спорить с этим. Я не мыла их несколько дней и не занималась своей внешностью. Проще было носить косынку.

– Вот почему я не занимаюсь ручной работой, – сказала Клэр Сю, – и никогда не занималась. А теперь бабушка решила, что я достаточно красива, чтобы стоять за конторкой, и достаточно взрослая, чтобы нести ответственность.

– Это очень мило, тебе очень повезло, – заметила я. – Но мне бы не хотелось встречать массу людей и заставлять себя улыбаться все время, – добавила я. Это стерло снисходительный взгляд с ее лица.

– Ладно. Я уверена, что все в растерянности от всего этого и что сейчас они просто пытаются спрятать тебя от публики, – отрывисто проговорила она.

Я пожала плечами. Это была очень удобная теория, но я не хотела показать ей, что то, что она сказала, могло быть правдой.

– Может быть.

– Я все еще не могу в это поверить. – Она встала и пристально вгляделась в меня. – Может быть, я никогда и не поверю в это, – Клэр Сю склонила голову набок и задумалась на какое-то мгновение. – Может быть, это не так.

– Поверь мне, Клэр Сю, что я больше, чем ты, желаю, чтобы это было не так.

Это заставило ее сделать шаг назад. Она подняла брови.

– Что? Но почему? Тебе определенно не было лучше жить в нищете. А теперь ты Катлер и живешь в Катлер'з Коув. Все знают, кто мы такие. Это один из самых лучших отелей на всем побережье, – похвасталась она. Мне уже было знакомо семейное высокомерие, которое она унаследовала от бабушки Катлер.

– Наша жизнь была тяжелой, – согласилась я, – но мы заботились друг о друге и любили друг друга. Я не перестаю скучать по моей маленькой сестренке Ферн и Джимми.

– Но они не были твоей семьей, дурочка. И нравится тебе это или нет, теперь мы твоя семья. – Я отвела взгляд в сторону. – Евгения, – добавила она.

Я повернулась и встретила ее самодовольную улыбку.

– Это не мое имя.

– Так сказала бабушка, а то, что говорит бабушка, здесь исполняется, – сказала она вполголоса, направляясь к двери. – Я должна переодеться и начать мое первое дежурство за стойкой. – Возле двери она остановилась. – Некоторые ребята приезжают в отель каждый сезон. Может быть, я представлю тебя одному или двум мальчикам, поскольку теперь ты уже больше не можешь бегать за Филипом. После работы переоденься во что-нибудь покрасивее и приходи в лобби, – добавила она, выговорив эти слова так, как кидают кость собаке. Потом она вышла, захлопнув за собой дверь. Она захлопнулась со звуком, который для меня больше был похож на звук закрываемой двери тюремной камеры.

Потом, оглядев свою скучную и мрачную комнату с ее блеклыми стенами и изношенной мебелью, я почувствовала себя опустошенной и одинокой. Я подумала, что с таким же успехом могла бы быть подвергнута одиночному заключению.

Я сложила руки на коленях и опустила голову. Разговор с Клэр Сю о семье заставил меня размышлять о Джимми. Передан ли он уже в приемную семью? Понравились ли ему его новые родители и где он вынужден жить? Есть ли у него новая сестра? Может быть, они добрее, чем Катлеры, люди, которые поняли, как ужасно все это было для него. Беспокоится ли он обо мне, думает ли обо мне? Я знала, что должен думать, и мое сердце ныло от боли, которую и он, наверняка, испытывал.

По крайней мере, Ферн была еще слишком мала и могла быстрее приспособиться. Я ничем не могла ей помочь, но верила, что она ужасно скучает по нас. Мои глаза наполнились слезами при одной только мысли о том, как она просыпается в незнакомой новой комнате и зовет меня, а затем плачет, когда совершенно незнакомый человек наклоняется, чтобы поднять ее. Как напугана она может быть.

Теперь я поняла, почему мы всегда так стремительно уезжали посреди ночи и почему мы переезжали так часто. Папа, должно быть, бывал напуган или думал, что он или мама были опознаны. Теперь я понимала, почему мы уехали далеко на Юг и не могли вернуться к семьям мамы и папы. Все это время мы были беглецами, но никто не знал этого. Но почему они взяли меня? Я не могла успокоиться, не узнав всего.

И тут меня осенила идея. Я открыла верхний ящик моего ночного столика, нашла там несколько листков почтовой бумаги отеля и начала писать письмо, которое, я надеялась, дойдет до назначения.

«Дорогой папа!

Как ты уже знаешь, меня вернули в мой законный дом и настоящую семью, к Катлерам. Я не знаю, что стало с Ферн и Джимми, но полиция сказала мне, что они должны быть переданы в приемные семьи, скорее всего, в две разные семьи. Так что теперь мы все разделены, все в одиночестве.

Когда полиция явилась за мной и обвинила тебя в похищении, мое сердце разбилось, потому что ты ничего не сделал, чтобы защитить себя, и все, что ты мог сказать в полицейском участке, это что ты очень сожалеешь. Да, но сожалеть недостаточно, чтобы превозмочь боль и страдания, которые ты причинил.

Я не понимаю, почему ты и мама забрали меня от Катлеров. Это ведь не потому, что мама не могла иметь детей. Она имела Ферн. Что заставило вас сделать это?

Я понимаю, что кажется уже не таким важным теперь знать причину, потому что это уже сделано и теперь все кончено, но я не могу жить с этой тайной и болью, болью, которую, я уверена, испытывает и Джимми, где бы он не находился. Не будешь ли ты столь любезен, чтобы попытаться объяснить, зачем ты и мама сделали это?

Мы имеем право знать. Сохранение этого секрета не может больше иметь никакого значения, поскольку ты уже заключен в тюрьму, а мама умерла.

Но это имеет значение для нас! Пожалуйста, ответь.

Дон».

Я аккуратно сложила письмо и вложила его конверт Катлер'з Коув. Затем я пошла к единственному человеку, который, я надеялась, будет в состоянии доставить это письмо по назначению – моему настоящему отцу.

Я постучала в дверь кабинета отца и открыла ее, услышав разрешение войти. Он сидел за своим столом, перед ним лежала груда бумаг и скоросшивателей. Я в нерешительности встала в дверях.

– Да? – То, как он произнес это, на мгновение вызвало у меня мысль о том, что он забыл, кто я.

– Я хотела поговорить с вами, пожалуйста.

– О, в настоящий момент у меня слишком мало времени, как видишь, я завален своей бумажной работой. Бабушка Катлер выходит из себя, когда что-то не делается своевременно.

– Это не займет много времени, – попросила я.

– Ладно, ладно. Заходи, садись. – Он приподнял груду бумаг и отодвинул ее в сторону. – Ну, ты уже виделась с Филипом и Клэр Сю?

– Да, – ответила я и села перед столом.

– Что ж, я представляю, что это будет хорошим опытом для вас троих узнать друг друга как брата и сестер после того, как вы знали друг друга как школьных приятелей, верно? – спросил он.

– Да, конечно.

– Я очень сожалею, что не могу уделить тебе сейчас больше времени… – он жестом обвел свой кабинет, словно его работа и ответственность были развешаны на стенах. – Пока мы не запустим дела так, чтобы они вертелись сами собой, приходится много работать. Однако я собираюсь посвятить нам всем вечер или два. Тогда ваша мама, я, Филип, Клэр Сю и ты пойдем в один из самых лучших ресторанов в Вирджинии отведать даров моря. Я сейчас как раз жду Клэр Сю, чтобы решить, в какой именно вечер. Ну, разве это не заманчиво?

– Да, – согласилась я, – это будет хорошо.

– Отлично, – он мягко улыбнулся. – Но у тебя это прозвучало не слишком радостно.

– Я ничего не могу с этим поделать. Я понимаю, что со временем я должна привыкнуть к моей новой жизни, к моей настоящей семье и забыть все, что произошло… – Я опустила глаза.

– О, нет, – сказал он. – Никто не ожидает, что ты полностью забудешь прошлое. Я понимаю. Это потребует времени, – он вертел на пальце свое кольцо с розовым рубином. – Так что я могу сделать для тебя? – спросил он. Его понимающий тон приободрил меня…

– Я никак не могу понять, почему они сделали это, просто не могу понять.

– Что сделали? Ах, да, ты имеешь в виду Лонгчэмпов. Нет, конечно, нет, – ответил он, кивая. – Это достаточно трудно и взрослым понять эти веши, тем более, молодым людям.

– Поэтому я написала ему письмо, – я протянула ему конверт.

– Письмо? – У него расширились глаза и подпрыгнули вверх брови. – Кому?

– Моему папе. Я имею в виду того человека, которого я привыкла всегда считать своим папой.

– Я понимаю, – он откинулся в кресле и задумался, его глаза сузились и приобрели тот металлический оттенок, какой я так часто видела у моей бабушки.

– Я хочу, чтобы он рассказал мне, почему он и мама сделали это. Я должна узнать, – решительно сказала я.

– Угу, понимаю, Дон. – Он ухмыльнулся и понизил свой голос до громкого шепота. – Только не говори моей матери, что я продолжаю тебя так называть, – сказал он, наполовину в шутку, а наполовину, я думаю, всерьез. – Я надеюсь, что ты не будешь пытаться поддерживать контакт с Орманом Лонгчэмпом. Это только усугубит трудности для всех, даже для него.

Я посмотрела на конверт и кивнула. Слезы затуманили мое зрение. Я вытерла глаза, чувствуя себя словно ребенок в сумасшедшем мире взрослых. Мое сердце сжималось в кулак, сделанный из камня и заключенный в грудь.

– Я просто не в состоянии начать новую жизнь без того, чтобы понять, почему они сделали это. Я просто не могу.

Какой-то момент он спокойно смотрел на меня.

– Я понимаю, – кивнул он.

– Я надеялась, что вы бы нашли, куда они его послали, и передали ему это письмо от меня.

Мое предложение изумило его. Он поднял брови и быстро взглянул на дверь, словно боялся, что кто-нибудь может подслушивать нас через замочную скважину. Потом он снова начал вертеть кольцо на руке.

– Я не знаю, – пробормотал он, – я не знаю, вызовет это или нет сложности с властями, – сказал он.

– Это очень важно для меня.

– А откуда ты знаешь, что он сообщит тебе правду? Он лгал тебе, говорил тебе ужасные истории. Я не хочу быть человеком, который ожесточит твое сердце против него, но правда есть правда.

– Я просто хочу попытаться, – просила я. – Если он не напишет ответ или если он не расскажет мне, я оставлю это навсегда, обещаю.

– Я понимаю. – Неожиданно он поднял свою груду бумаг и снова положил ее перед собой, практически так, что я его не могла видеть за ней. – М-да, я не знаю, – мямлил он. – Не знаю. И у меня полно всякой работы… Мама Катлер хочет, чтобы все шло гладко, – повторил он. Он начал скреплять бумаги. Мне показалось, что он даже не глядит, что с чем скалывает. – Мы не можем оставить эти дела незавершенными. Тут большая ответственность, обязательства… приготовления, – монотонно перечислял он.

– Я не знаю, кого еще я могла бы попросить, кто еще может это сделать для меня, – молила я. – Пожалуйста!

Он замолчал и посмотрел на меня.

– Ладно, ладно, – согласился он. – Я посмотрю, что я могу сделать.

– Спасибо, – я вручила ему конверт. Он взглянул на него. Я уже заклеила письмо. Он положил его в верхний ящик своего стола. Как только это было сделано, его лицо изменилось. Встревоженное выражение на лице исчезло, и он улыбнулся.

– Ну, ладно. А теперь я хочу поговорить с тобой о твоем гардеробе. Лаура Сю и я обсудили это вчера вечером. У Клэр Сю много вещей, которые она больше не носит и которые могут подойти тебе. Миссис Бостон принесет их тебе сегодня попозже в комнату, и ты сможешь присмотреть, что тебе годится, а что нет.

– Она уже сделала это.

– Значит, все в порядке. Лаура Сю хочет с тобой через день или два пройтись по магазинам и купить еще кое-что, в чем ты нуждаешься. А теперь есть что-нибудь еще, чтобы я мог сделать для тебя прямо сейчас?

Я покачала головой.

– Спасибо, – сказала я и встала.

– Это дар небес, чудо, что ты снова вернулась к нам, – сказал он. Потом он поднялся со своего кресла, вышел из-за стола, чтобы проводить меня до двери.

– Да, Филипп говорил мне, как хорошо ты играешь на фортепьяно, – вспомнил он.

– Я только начала учиться, и у меня пока получается не слишком хорошо.

– Что ж, будет очень мило, если ты придешь и сыграешь что-нибудь Лауре Сю и мне на фортепьяно.

Я уже была готова ответить ему, когда он снова взглянул на свой стол и произнес:

– Очень сожалею, но просто я очень занят. Скоро я смогу проводить с тобой больше времени.

«Занят чем? – размышляла я. – Скреплением бумажек? Почему у него нет секретарши, которая занималась бы этим?»

– Все будет в порядке, просто должно пройти какое-то время, – он распахнул передо мной дверь.

– Спасибо.

Отец наклонился и поцеловал меня в щеку. Это был пробный, быстрый поцелуй. Он стиснул мою руку в своей руке, а затем закрыл дверь между нами так быстро, словно боялся, что кто-нибудь может увидеть, что он поцеловал меня и разговаривал со мной.

Его странные манеры, неожиданная жесткость моей бабушки, странная слабовольность моей матери, – все это повергало меня в прострацию и отчаянье. Как мне плыть в этом новом океане хаоса и смятения?

И кто станет моим плотом и поддержит меня на плаву?