Глава 11 Преданная

Сначала я не собиралась носить платья Клэр Сю, но мне хотелось выглядеть красивой и чувствовать себя девушкой, а не усталой измученной служанкой. Я надеялась, что, может быть, Филип пройдется со мной по отелю, как только закончит свои дела в столовой; поэтому сразу после обеда я вернулась в свою комнату и примерила кое-какие юбки и блузки. Я выбрала светло-голубую блузку и темно-синюю юбку в складку. В пакете я нашла пару симпатичных беленьких туфелек на низком каблучке. Они были запачканы по бокам, но выглядели почти новыми.

Затем я распустила волосы и расчесала их. Их, конечно, необходимо вымыть и подстричь; кончики волос во многих местах посеклись. Я подумала о Клэр Сю. Она ходила в косметический салон, у нее были любые новые платья, какие она того пожелает, к ней всегда относились по-особенному. Неужели бабушка Катлер когда-нибудь со временем признает меня и будет обращаться со мной подобным же образом? Я не могла не мечтать о том, что тоже буду посещать косметический салон и носить новые платья. Я тоже предпочла бы работать за регистрационной стойкой, чем убирать комнаты.

Я завязала волосы ленточкой, подняв наверх, и стянула их на затылке. Мамочка всегда говорила, что я не должна закрывать уши. Даже сейчас я слышала ее голос: «У тебя очень красивые ушки, девочка. Позволь всем их видеть». Я улыбнулась при этом воспоминании, в глазах появился блеск. Я радовалась, что приход Филипа вызвал во мне желание вновь стать красивой. Как здорово вновь ждать чего-то, а не находиться в мрачном подавленном состоянии все время.

Однако, надев на себя новую одежду и причесав волосы, я решила, что все еще выгляжу бледной и болезненной. Мои веки уныло опускались, и блеск моих светлых волос, оживлявших улыбку, исчез от печали, боли и страданий. Я подумала, что никакая дорогая одежда, даже косметолог, не смогли бы улучшить внешность, если внутри все еще жива печаль. Я попробовала пощипать щеки, как это иногда делала мама, чтобы они покраснели.

Однако, когда я вновь посмотрела на себя в зеркало, вдруг подумала: «Зачем я все это делаю?» Филип больше не был моим поклонником. И какое имеет значение насколько хорошо я выгляжу? Почему мне все еще важно сделать ему приятное?

Я играла с огнем. В этот момент я услышала шаги в коридоре. Я выглянула из комнаты и увидела служащего отеля.

– Ваш отец просит вас подняться в комнату ваших родителей и сыграть на пианино для вашей матери. – И маленький клерк поспешил уйти.

«Ну и хорошо, – подумала я, хотя приказ сыграть для них вовсе не говорил о внимании ко мне, на что я надеялась, но все же это было какое-то начало. – Может быть, к концу лета мы станем настоящей семьей», – думала я, идя в их апартаменты.

Я увидела Филипа и Клэр Сю в креслах у постели матери. Она сидела, оперевшись на две высокие пуховые подушки. Ее волосы были распущены и мягко спадали на плечи. Под халатом на ней была золотистая ночная рубашка, она еще не сняла серьги и бриллиантовое ожерелье, на лице оставался макияж. Филип держал ее руку в своей. Клэр Сю откинулась назад, сложив руки, на лице ее была самодовольная улыбка.

– О, какая ты красивая Дон! – воскликнула мать. – Одежда Клэр Сю сидит на тебе прекрасно.

– Эта юбка так давно вышла из моды, – вставила Клэр Сю.

– Если одежда хорошо сидит и выглядит прекрасно, она не может быть немодной, – вступился за меня отец. Я заметила, что Клэр Сю не понравилось, как отец смотрит на меня. – Нам повезло, что у нас такие красивые дочери, не так ли? Клэр Сю и Дон.

Я заметила, что Филип пристально смотрит на меня с улыбкой. Клэр Сю перевела взгляд с него на меня, в глазах ее промелькнула зависть.

– Я думаю, что нам не следует называть ее Дон, – напомнила Клэр Сю. – Я считала, что ее имя Евгения. Так сказала бабушка.

– Ну, когда мы одни, это не имеет значения, – возразила мама. – Не так ли, Рэндольф?

– Конечно, – отозвался он и мягко сжал мою руку, бросив на меня взгляд, заклинавший: «Пожалуйста, не огорчай ее сейчас».

– Бабушке это не понравится, – упорствовала Клэр Сю. Она уставилась на меня. – Тебя назвали в честь ее умершей сестры. Ты должна быть благодарна, что у тебя такое имя, а не какое-то дурацкое.

– Мое имя вовсе не дурацкое.

– Разве Дон это имя? – возразила Клэр Сю. В ее голосе слышалась издевка.

– Заткнись, – отрезал Филипп.

– О, пожалуйста, Клэр Сю! – воскликнула мама. – Не надо сегодня спорить. Я так устала. – Она повернулась ко мне. – Это всегда так изнуряет, когда летом начинают прибывать первые гости, а нам надо запомнить все имена и сделать так, чтобы они чувствовали себя как дома. Никому из нас нельзя быть усталым, несчастным или больным, когда бабушке Катлер необходимо наше присутствие, – добавила она с горечью. Она бросила ледяной взгляд на отца, но он потер руки и улыбнулся как-будто не слышал ее слов.

– Ну, а теперь, – произнес он, – мы наконец здесь все вместе. Мы за многое должны быть благодарны. Разве это не прекрасно? И разве есть лучший способ сделать Дон частью нашей семьи, чем попросить ее сыграть для нас?

– Пожалуйста, Дон, что-нибудь успокаивающее, – попросила мать. – Сейчас я не вынесу звуков рок-н-ролла.

Клэр Сю чувствовала себя очень неуютно и выглядела несчастной.

– Я не знаю рок-н-ролла, – сказала я. – Эту мелодию я выучила под руководством мистера Мура, моего учителя музыки. Это одна из его любимых мелодий. Я попытаюсь ее вспомнить.

Я была рада, что все они остались в спальне с мамой, а я отправлялась в гостиную. «В конце концов, – думала я, – мне не придется играть под наблюдением Клэр Сю». Но когда я села за пианино, вошел Филип и встал рядом. Он смотрел на меня так пристально, что я задрожала.

Я пробежалась пальцами по клавишам, как учил меня мистер Мур. Пианино было в прекрасном состоянии.

– Это еще та песня! – колко заметила Клэр Сю, издеваясь надо мной, Но никто не засмеялся.

– Расслабься, – сказал Филипп. – Ты в кругу своей семьи, – он прикоснулся к моему плечу и, оглянувшись на дверь, быстро поцеловал меня в шею. – Удачи, – поспешно произнес он, когда я удивленно посмотрела на него.

Потом я закрыла глаза и попыталась отстраниться от всего мира, как я всегда делала в «Эмерсон Пибоди». С первыми звуками я мягко скользнула в мое музыкальное королевство, страну, где не было лжи и болезней, мрачного неба и ужасных дней, страну, полную улыбок и любви. Ветерок там был ласковый, и листва едва шевелилась под ним. Облака были ослепительно белыми и легкими, как пуховые шелковые подушки.

Мои пальцы коснулись клавишей, казалось, они живут своей собственной жизнью. Звуки музыки наполняли меня, защищали и окружали меня, создавая ощущение безопасности… Никто не мог коснуться меня, ничьи завистливые глаза или издевательский смех. Обида, горечь, все унизительные слова были забыты в этот миг. Я даже не помнила, что Филип стоит рядом со мной.

Закончив, я ощутила полный упадок сил. Музыка все еще звучала во мне, призывая к продолжению. Пальцы покалывало, они застыли над клавишами, глаза оставались закрытыми.

Я очнулась от аплодисментов отца, который подошел к двери, и Филипа. Из спальни доносились слабые аплодисменты матери и Клэр Сю.

– Великолепно, – сказал отец. – Я поговорю с мамой. Может быть, ты будешь играть для гостей.

– О, я не смогу!

– Конечно, сможешь. Как ты думаешь, Лаура Сю? – поинтересовался он.

– Это было прекрасно, Дон! – воскликнула она. Я встала. Филип сиял от удовольствия, в глазах светилось счастье. Я вернулась в комнату матери, и она удивила меня, раскрыв объятия. Я подошла к ней и позволила обнять себя. Она нежно поцеловала меня в щеку, и когда я отодвинулась, то увидела слезы в ее глазах, но в том, как она смотрела на меня, было что-то, что вызвало во мне дрожь и испуг. Я поняла, что она видела во мне что-то еще, о чем я и не подозревала, будто видела кого-то другого.

Я вопросительно смотрела на нее. Сейчас, находясь так близко, я заметила, какими крошечными были ее ресницы, черты лица, то, что я унаследовала. Ее глаза были ослепительны. Я не могла отвести взгляд от загадочно мерцавшей нежной голубизны; красоты драгоценного камня. Я заметила вокруг глаз почти незаметные веснушки, как раз там, где они были и у меня. Ее кожа была настолько прозрачна, что я могла увидеть крошечные голубые прожилки в уголках ее глаз и на висках.

Как прелестна была ее улыбка, от ее волос исходил аромат жасмина. И какой шелковистой и мягкой была кожа на щеках. «Неудивительно, – подумала я, – что отец так ее любит». Несмотря на состояние ее нервной системы, она сохранила здоровую цветущую внешность и была так драгоценна и привлекательна, как только может быть женщина.

– Это было прекрасно, – повторила она. – Ты должна приходить почаще и играть для меня. Ты сделаешь это?

Я кивнула и посмотрела на Клэр Сю. Ее лицо покраснело и перекосилось от зависти, глаза горели, рот отвердел, губы были сжаты так крепко, что даже небольшие белые пятна появились в уголках рта. Она стиснула пальцы на коленях в маленькие пухлые кулачки и продолжала свирепо смотреть на меня.

– Я должна повидаться с бабушкой, – сказала она, вскакивая с места.

– О, уже? – печально воскликнула мама. – Ты только что вернулась из школы, и у нас даже не было времени пошептаться, как это мы обычно делаем. Мне так приятно слышать о твоих школьных друзьях и их семьях.

– Я не сплетничаю, – неожиданно выпалила Клэр Сю, быстро переводя взгляд то на меня, то на мать.

– Хорошо, я только думала…

– Бабушка говорит, что мы сейчас очень заняты и у нас нет времени бездельничать.

– О, как я ненавижу такие выражения, – произнесла мать. – Рэндольф? – умоляла она.

– Я уверена, что бабушка не хотела бы, чтобы ты спешила обратно. Она знает, что ты здесь, у нас.

– Я обещала, – настаивала Клэр Сю.

Отец вздохнул и пожал плечами, глядя на мать. Та тоже глубоко вздохнула и откинулась на подушку, как-будто услышала смертный приговор. Почему она воспринимает все так трагически? Неужели это все началось тогда, когда меня украли? Я ощутила жалость к ней и сильную печаль, потому что это делало поступок мамочки и папы еще более ужасным.

– Все равно я уже устала, – призналась мать. – Я думаю, что сейчас лягу спать.

– Очень хорошо, дорогая, – отозвался отец.

Филип подошел ко мне.

– Я могу тебе здесь кое-что показать, – предложил он.

Клэр Сю резко повернулась к нам, глаза ее сверкали.

– Она здесь уже достаточно давно, тебе незачем ей все тут показывать, – пожаловалась она.

– Она постоянно работает, и у нее нет времени оглядеться вокруг. Правильно, папа?

– Да, да, конечно. Мы всегда были так заняты. Во всяком случае я планирую отдых для всей нашей семьи – обед в Сифуд Хаус на Вирджиния-Бич на следующей неделе. Конечно, если с твоей матерью будет все в порядке, – добавил он.

– Я работаю в четверг вечером, – возразила Клэр Сю.

– Хорошо, я поговорю с боссом и посмотрю, нельзя ли изменить твое расписание, – улыбнулся отец, но Клэр Сю не отозвалась на его улыбку.

– Бабушка ненавидит, когда мы так делаем. Ей нужно, чтобы дела в отеле шли как часы, – настаивала Клэр Сю. Когда она ворчала или хныкала, она морщила нос, ноздри ее раздувались, и это делало ее похожей на маленького поросенка.

– Посмотрим, – отозвался отец, все еще не выказывая никакого волнения. Я не могла понять – почему. Я подумала, что как никто другой Клэр Сю нуждается в дисциплине.

– Я должна идти, – повторила Клэр Сю и устремилась к выходу.

– О, как я ненавижу летний сезон, – сказала мать. – Он держит всех в таком напряжении. Мне бы хотелось заснуть и проснуться лишь в сентябре. – В уголках ее глаз появились две маленькие слезинки.

– О, пожалуйста, дорогая, – бросился к ней отец. – Не позволяй ни чему беспокоить тебя этим летом, хорошо? Вспомни, что сказал доктор Мадео: нельзя все принимать так близко к сердцу: надо не обращать внимания на то, что расстраивает тебя, и думать только о приятных вещах. Теперь, когда Дон снова с нами, такая талантливая и красивая, мы можем думать только о приятном.

– Да, – мать улыбнулась ему сквозь слезы. – Я так наслаждалась ее игрой на пианино.

– Дон, талантливые исполнители уже выступали здесь, – произнес он. – Прекрасно, что вскоре твое имя добавится к этому списку.

Я перевела взгляд с его улыбающегося лица на мать. Она заплакала еще сильнее, взгляд ее стал печальнее, когда она пристально смотрела на меня. Снова я заметила в ее глазах что-то, смущавшее меня, но постаралась не думать об этом.

На следующий день весь отель был охвачен волнением. Куда бы я не посмотрела, сотрудники усердно трудились, стараясь придать отелю безупречный вид. На кухне повар Нассбаум готовил праздничный обед, а снаружи садовники тщательно наводили окончательный блеск.

– Что происходит? – спросила я Сисси, пробегающую мимо со стопкой великолепных кружевных скатертей.

Сисси замерла на месте. Она уставилась на меня, широко раскрыв глаза.

– А ты не знаешь? Ты не знаешь, какой сегодня день?

– Нет, не знаю, – честно ответила я. – Разве сегодня какой-то особенный день?

– Конечно, – воскликнула Сисси. – Сегодня день рождения бабушки Катлер. Сегодня будет большой праздник, праздничный торт и огромное количество гостей и подарков.

Сообщив эти новости, Сисси продолжила свой путь, оставив меня в замешательстве. Сегодня день рождения бабушки Катлер, а я не знала. Но даже, если бы мне было об этом известно, разве это что-нибудь изменило бы? Я знала, что она обо мне думает – ее чувства были очевидны. И почему я должна думать о том, что у нее сегодня день рождения? Вдруг я вспомнила, как мамочка всегда учила меня относиться к другим людям так же, как мне хотелось бы, чтобы они относились ко мне. Хотя я хотела бы относиться к бабушке Катлер также невнимательно и несправедливо, как она обращалась со мной, но всегда вспоминала слова мамочки. Я вздохнула. Я полагала, что могла бы подставить свою щеку еще один раз. Может, это как раз тот самый случай, которого я ждала. Может, это станет первым шагом, чтобы наладить отношения между мной и бабушкой Катлер. Я не накопила достаточно денег, чтобы купить ей хороший подарок. Что же мне делать?

Я подумала, что могла бы обратиться к отцу за деньгами для покупки подарка, но это будет совсем не то, если бы я сама купила что-то для нее. И кроме того, зная ее достаточно хорошо, я понимала, что она будет вдвойне подозрительна, если я подарю ей что-то, что на самом деле не могу себе позволить. И тут меня внезапно осенило. Прекрасное решение! Я могу сделать бабушке Катлер подарок от всего сердца и без ценника из магазина.

Я подарю ей песню. Это будет шагом к примирению с моей стороны. Да, моя песня все изменит к лучшему!

Я радостно побежала к себе в комнату, чтобы порепетировать, в нетерпении ожидая вечера и праздника в честь дня рождения бабушки Катлер.

В тот вечер я одевалась особенно тщательно. Сначала я долго наслаждалась душем, вымыла волосы шампунем и уложила их. Когда волосы наконец высохли, они были мягкими и пушистыми, шелковистыми волнами падая мне на спину.

Изучив свой гардероб, я решила одеть белую юбку в складку, розовую шелковую блузку и розовый с белым свитер. Поглядев на себя в зеркало, я подумала, что выгляжу очень привлекательно, и поспешила в вестибюль отеля. Именно там бабушка Катлер будет приветствовать гостей и принимать подарки.

Вестибюль был украшен красочными транспарантами и воздушными шарами. На длинной ленте, протянувшейся с одного конца вестибюля до другого, висела гирлянда. Череда гостей уже ожидала встречи с моей бабушкой. Клэр Сю и Филип держали в руках красивые пакеты. Пакетик Филипа был маленький, а у Клэр Сю очень большой. На мгновение я ощутила неловкость от того, что мои руки были пусты. Затем я напомнила себе, что у меня тоже есть подарок для бабушки Катлер.

– Что ты здесь делаешь? – пренебрежительно фыркнула Клэр Сю. Она изучающе оглядела меня с головы до пят. – Почему эта одежда кажется мне такой знакомой? Ах, да! – весело рассмеялась она. – Это же были мои вещи, пока я не выбросила их. Может быть, мы будем называть тебя с этих пор Дон-второго сорта или Дон-обноски? Кажется, тебя устраивает второй сорт. Семья, одежда. – Она безжалостно рассмеялась.

Филип с неодобрением посмотрел на Клэр Сю.

– А ты завидуешь, Клэр Сю. Похоже, что на Дон твоя одежда выглядит гораздо привлекательнее, чем на тебе? – сказал он, вставая на мою защиту.

– Спасибо, – обратилась к я Филипу. – И спасибо тебе, Клэр Сю. – Я решила не позволить мелочности Клэр Сю расстроить меня. – У меня никогда прежде не было таких красивых вещей.

– Должно быть, трудно привыкнуть к шелкам, когда ты годами носила дерюгу.

Я прикусила язык и повернулась к Филипу.

– Что ты купил для бабушки?

– Духи, – гордо похвастался он. – Это ее любимые. Они стоят сто долларов флакончик.

– А я купила ей вазу ручной работы, – вставила Клэр Сю, протискиваясь между мной и Филипом. – Она сделана в Китае. А что ты ей приготовила?

– У меня не было достаточно денег, чтобы купить ей подарок, – призналась я, – поэтому я собираюсь спеть для нее песню.

– Песню? – Клэр Сю с любопытством посмотрела на меня. – Песню? Ты шутишь?

– Да, песню. А что в этом плохого? – Я чувствовала, как краска бросилась мне в лицо. Возможно, я должна была бы купить что-то для бабушки. Времени было достаточно. Я могла бы купить букет цветов в киоске отеля.

– Ты не можешь говорить серьезно! – воскликнула Клэр Сю. – В чем дело? Ты пожалела денег?

– Я вовсе не жадная, – сказала я. – Я объяснила уже, почему я не купила подарка. Кроме того, ценно само желание сделать подарок.

– Еще то желание! – фыркнула Клэр Сю. – Фальшивая нота. Великолепно!

– Хватит, Клэр Сю, – резко оборвал ее Филип. – Дон права. Важно именно желание.

Я благодарно улыбнулась ему.

– Спасибо за доверие.

Он подмигнул мне.

– Не беспокойся. Ты будешь на высоте!

Через полчаса мы подошли к бабушке Катлер. Мои родители стояли рядом с ней, оба выглядели удивительно хорошо. Отец улыбнулся мне, в то время как мать нервно на меня поглядывала.

Филип первым приблизился к бабушке. Она медленно развернула подарок, стараясь не порвать обертку. Обнаружив флакончик духов, она подушила шею и запястья, вдыхая запах и улыбаясь Филипу.

– Спасибо, Филип. Ты знаешь, как я обожаю этот запах.

Клэр Сю была следующей, и бабушка вновь медленно развернула пакет, освобождая очень красивую вазу с восточным рисунком от розовой оберточной бумаги.

– Она очень изысканна, Клэр Сю, – в восторге воскликнула бабушка. – Великолепна! Она будет так хорошо смотреться в моей спальне.

Клэр Сю подтолкнула меня локтем в бок.

– Сейчас посмотрим, чего ты достигнешь своей славной маленькой песенкой, – прошептала она, направляясь вперед, чтобы поцеловать бабушку в щеку.

Наступила моя очередь. В животе запорхали бабочки, но я старалась не обращать на это внимания и вышла вперед с робкой улыбкой на лице.

– Вот так сюрприз, – сказала бабушка, глядя на меня сверху вниз, сидя в искусно украшенном кресле. Она протянула руки, ожидая подарка. – Ну? – Холодно спросила она.

Я нервно прочистила горло.

– Мой подарок, бабушка, не нуждается в обертке. Она странно посмотрела на меня.

– Не нуждается?

– Нет, – я глубоко вздохнула. – Я собираюсь спеть для вас песню. Это мой подарок.

Набрав полную грудь воздуха, я начала петь. Это была моя самая любимая песня – «Над радугой». Песня, которую я исполняла с наибольшей уверенностью. Вдруг я представила, что меня больше нет в Катлер'з Коув, что я нахожусь в облаках, в стране моих сновидений. Я снова была с мамочкой и папочкой, Джимми и Ферн. Мы вновь были все вместе, счастливые и беззаботные.

В моих глазах стояли слезы, когда я закончила песню. Толпа зааплодировала, и я улыбнулась всем. Даже мои родители и Филип хлопали, только Клэр Сю стояла неподвижно. Я повернулась к бабушке Катлер. Она тоже аплодировала, но вовсе не потому, что гордилась мной. О, нет! Она делала это ради гостей. Ее глаза холодно смотрели на меня, и несмотря на улыбку, застывшую на губах, лицо ее не выражало никаких эмоций. Оно хранило застывшее холодное выражение гранитной глыбы.

Гости начали перемещаться в столовую. Проходя мимо, многие поздравляли меня. Вскоре остались только члены моей семьи.

– Что вы думаете о моей песне? – кротко спросила я бабушку Катлер.

– Ты уже закончила? – спросила она самым холодным тоном, поднимаясь со стула. – Если так, пожалуйста, отойди в сторону. Я должна заняться гостями.

– Это все, – прошептала я и продолжала стоять, не находя слов. Почему все пошло не так, как надо? Я взглянула на своих родителей, на Филипа и Клэр Сю, но никто не вступился за меня, никто. Я снова была в одиночестве.

Бабушка Катлер повернулась к остальным членам семьи.

– Не пора ли нам перейти в столовую? – Она пошла к выходу, даже не посмотрев на меня.

Не в силах произнести ни слова, боясь, что не выдержу и дам волю слезам, я повернулась и побежала прочь. Сколько бы лет я не прожила в будущем, я никогда, никогда не смогу забыть этот чудовищный вечер.

На следующий день Филип нашел меня одну в вестибюле.

– Сотри с лица грусть и забудь о прошлом вечере, – сказал он. – Ты сумеешь завоевать бабушку. Подожди немного и убедишься в этом сама. А пока надо тебя немного развеселить. – Он схватил меня за руку и потащил за собой на улицу.

Облака разошлись, и теплые лучи солнца устремились на землю, заставляя все окружающее светиться яркими новыми красками. Все вокруг пахло свежестью: и яркозеленая трава, и деревья, и кусты.

Я оглядывалась вокруг, как-будто впервые видела все это. До сегодняшнего дня большая часть моей жизни проходила в отеле, где я работала или сидела в своей комнате. Волнение Филипа раскрыло мне глаза и заставило меня осознать, насколько огромен и красив сам Катлер'з Коув – отель и его окрестности.

С левой стороны был огромный сверкающий голубой плавательный бассейн с кабинками ярко-голубого и белого цветов, а рядом маленький – «лягушатник». Гости уже вышли из отеля, чтобы насладиться солнцем, они купались и загорали, лежа в шезлонгах, расставленных по сторонам бассейна. Служители бассейна раскладывали подушки, раздавали гостям полотенца и выполняли любые их желания. Спасатель сидел в высоком кресле в дальнем конце бассейна, наблюдая за пловцами.

Справа красивые дорожки вились среди садов и фонтанов. В центре находилась большая светло-зеленая беседка. Некоторые гости сидели за столом, играя в карты, другие просто отдыхали на скамейках, тихо беседуя.

Мы прошли по одной из дорожек, выложенных камнем. Я остановилась, чтобы полюбоваться тюльпанами. Филип сорвал белую гардению и украсил ею мои волосы.

– Прекрасно, – он отступил назад.

– О, Филип, ты не должен этого делать, – сказала я, быстро оглядываясь, не заметил ли кто этого жеста. Никто специально не смотрел в нашу сторону, но мое сердце трепетало в груди.

– Ничего особенного. Это же наша собственность, не забывай.

Он снова взял меня за руку, и мы продолжили прогулку.

– С той стороны – поле для бейсбола, – Филип указал направо. Я увидела высокий забор. – У нас есть команда по софтболу из служащих отеля. Иногда мы играем с гостями, иногда с сотрудниками других отелей.

– Я не представляла себе, насколько красива и огромна территория отеля, – сказала я. – Когда меня сюда привезли, было уже темно, а сама я не пыталась осмотреть окрестности.

– Многие завидуют тому, что нам принадлежит так много земли и как удачно мы сумели ею распорядиться, – гордо произнес он. – Мы предлагаем гостям гораздо больше, чем может предложить им средний курорт, – добавил Филип тоном настоящего сына гостиничного клана. Он заметил улыбку на моем лице. – Мои слова звучат как рекламная брошюра, да?

– Все в порядке. Это хорошо, что тебя восхищает дело твоей семьи.

– Это теперь и твоя семья, – напомнил он. Я огляделась вокруг. Сколько времени пройдет, пока у меня появится такое же чувство? Если бы меня не выкрали сразу после моего рождения, то я выросла бы здесь и привыкла к этому.

Мы остановились у одного из фонтанов. На мгновение он задержал на мне свой взгляд, его голубые глаза потемнели и стали задумчивыми, потом вдруг засветились от какой-то идеи.

– Пойдем, – сказал Филип, беря меня за руку. – Я хочу показать тебе кое-что секретное. – Он дернул меня так сильно, что я чуть не упала.

– Филип!

– О, извини. Ты в порядке?

– Да, – засмеялась я.

– Пойдем, – повторил он, и мы побежали вокруг старого здания, пока не добрались до маленькой лестницы из цемента, которая вела вниз, к выцветшей белой обструганной деревянной дверце с черной железной ручкой. Петли заржавели, дверь заскрежетала по цементу, и ему пришлось раскачать и приподнять ее, чтобы открыть. – Не был здесь с тех пор как начались занятия в школе, – объяснил Филип.

– Что это?

– Мое убежище, – в его глазах появился таинственный блеск. – Обычно я приходил сюда, когда был несчастлив или просто когда хотел побыть в одиночестве.

Я вглядывалась в темноту за дверью. На нас пахнуло сырым холодным воздухом.

– Не беспокойся, там есть свет. Вот увидишь, – успокоил Филип, медленно входя в комнату. Он взял меня за руку, я вздрогнула и последовала за ним. – У большинства строений в Катлер Коув нет подвалов, но у этого здания есть. Много лет назад, когда Катлер Коув представлял собой лишь меблированные комнаты, здесь жил сторож.

Он остановился и дернул за свисавший сверху провод. Зажглась лампочка без абажура, бледным светом залившая комнату, обнажая цементные стены и полы, несколько полок, маленький деревянный стол с четырьмя стульями, два старых одежных шкафа и металлическую кровать. На ней был только старый матрас весь в пятнах.

– Здесь есть и окно, но оно всегда было забито досками. Посмотри, здесь все еще есть мои игрушки. – Он подошел к полкам и показал мне проржавевшие маленькие грузовички и машинки, капсюльный пистолет. – Здесь внизу даже есть ванная, – Филип указал в правый дальний угол подземной комнаты.

Я увидела узкую дверцу и подошла к ней. Там находилась маленькая раковина, туалет и ванна. Раковина и ванна были в коричневых пятнах, повсюду висела паутина.

– Требуется почистить, но все работает, – Филип опустился на колени и пустил воду в ванну. Потекла коричневая ржавая жидкость. – Конечно, ей не пользовались какое-то время. – Постепенно струя воды начала светлеть. – Итак, как тебе нравится мое убежище?

Я улыбнулась и огляделась вокруг. Это место было немногим хуже, чем то, где мы жили с мамой, папой и Джимми до рождения Ферн. Но я стеснялась сказать ему об этом.

– Пользуйся, когда тебе захочется, когда почувствуешь необходимость скрыться от суматохи, – произнес он, подходя к кровати и плюхаясь на матрас. Он покачался на нем, проверяя пружины. – Я собираюсь принести сюда кое-что из постельного белья, немного чистых тарелок и полотенец. – Он улегся на матрас, закинув руки за голову, и уставился на балки потолка. Затем перевел настойчивый взгляд на меня, его пухлые чувственные губы приоткрылись. – Я не мог не думать о тебе все это время, Дон, даже после того, как мне все стало известно, и я знал, что это неправильно думать о тебе подобным образом. – Он вдруг сел. Я не могла отвести взгляда от его глаз. Они были такие притягательные и требовательные. – Мне нравится думать о тебе, как о двух разных людях: девушке, вместе с которой я открыл для себя волшебство, и… и моей новой сестре. Но я не могу забыть это волшебство.

Я кивнула и опустила глаза.

– Прости, – сказал Филип и поднялся на ноги. – Я слушаю тебя.

Я вновь посмотрела в его мягкие голубые глаза, не в состоянии забыть тот первый день в школе, когда он подошел и сел рядом со мной в кафетерии, когда я решила, что он самый привлекательный юноша из всех встреченных мной.

– Неужели я когда-нибудь смогу смириться с мыслью, что ты моя сестра?

– Но ты должен. – Я вся дрожала от его близости. Эти губы с такой теплотой прижимались к моим губам. Закрыв глаза, я представила его пальцы, ласкающие мою грудь. Это воспоминание вызвало покалывание в сердце. Он был прав в одном – наши новые отношения были так удивительны, было все еще трудно к ним привыкнуть.

– Дон, – прошептал Филип. – Можно мне обнять тебя, только на минутку, только…

– О, Филип, мы не должны. Мы должны попытаться…

Он не обратил внимания на эти слова, положил руки мне на плечи и притянул меня к себе. Он обнял меня и прижал к себе. Его дыхание согревало мне щеку. Филип так крепко стиснул меня, как-будто я была единственным его спасением. Я чувствовала, как его губы ласкают мои волосы и лоб. Сердце громко стучало, а он сжимал меня все крепче, моя грудь прижималась к его груди.

– Дон, – снова прошептал Филип. Я чувствовала его руки. Электрические струйки побежали по всему телу. Но я не должна играть с огнем, надо его остановить. Это все неправильно, беззвучно кричала я, но вдруг он схватил меня за запястья и прижал их к бокам. Я почувствовала, как он покрывает поцелуями мою шею и спускается ниже к груди.

Он отпустил мои запястья и дотронулся до моей груди. Как только он это сделал, я отступила назад.

– Филип, остановись. Ты не должен этого делать. Нам лучше уйти. – Я направилась к двери.

– Не уходи. Прости меня. Я твердил себе, что не буду этого делать, когда мы останемся вдвоем, но не смог удержаться. Прости меня, – умолял он.

Я обернулась и посмотрела на него, он выглядел потрясенным.

– Я обещаю, что больше так не сделаю, – повторил он, улыбнулся и сделал шаг ко мне. – Я просто хотел обнять тебя и убедиться, что могу быть с тобой как с сестрой, утешать или ободрять тебя, но не… не прикасаться к тебе подобным образом. – Он отклонил голову, полный раскаяния. – Кажется, я не должен был так скоро приводить тебя сюда.

Он ждал, глаза его были полны надежды на то, что я не соглашусь с ним и захочу забыть правду.

– Давай уйдем, Филип, – попросила я.

Когда его руки обнимали меня и крепко прижимали к себе, больше всего на свете я жаждала удовлетворения моих романтических желаний. А теперь я тоже была испугана, боялась того, что жило внутри меня.

Он быстро протянул руку и дернул за провод, опустив вокруг завесу темноты. Затем схватил меня за руку.

– В темноте мы можем притвориться, что мы не брат и сестра. Ты не видишь меня, а я тебя. – Его объятия стали крепче.

– Филип!

– Просто шутка, – сказал он и засмеялся. Он отпустил меня, и я попятилась к двери.

Я поспешила наружу и ждала, пока он закроет дверь и пойдет следом. Как только он сделал это, мы начали подниматься по цементным ступеням. Но как раз в этот миг перед нами мелькнула тень и мы оба, подняв глаза, встретили осуждающий взгляд бабушки Катлер.

Разгневанная, она смотрела на нас сверху и казалась еще выше и значительнее.

– Клэр Сю подумала, что вы двое можете быть здесь, – выдавила она. – Я иду в свой офис, Евгения, и хочу увидеть тебя там через пять минут. Филип, ты нужен Коллинзу в столовой сию же минуту.

Она повернулась и быстро ушла.

Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди, горячая краска залила лицо, казалось, что щеки вот-вот вспыхнут. Филип повернулся ко мне, на его лице были написаны страх и смущение. Что случилось с сильным уверенным взглядом, который так часто освещал лицо этого юноши в школе? Он выглядел таким слабым и ничтожным. Он посмотрел вслед бабушке и перевел глаза на меня.

– Я… я очень сожалею. Мне лучшей уйти, – запинаясь, пробормотал он.

– Филип! – закричала я, но он перепрыгнул через ступеньки и поспешил прочь.

Я глубоко вздохнула и медленно поднялась по ступенькам. Тяжелое серое облако закрыло теплое послеполуденное солнце, пронзило холодом мое сердце.

Клэр Сю самодовольно улыбнулась мне со своего места за стойкой регистрации, когда я шла через вестибюль в офис бабушки Катлер. Очевидно, она все еще ревновала и была расстроена тем, что родителям понравилась моя игра на пианино, а также из-за аплодисментов, которыми меня наградили гости за песню в честь бабушки Катлер в день ее рождения. Я постучала в дверь офиса и вошла. Я увидела, что она сидит за столом, – прямая, плечи напряжены, руки на подлокотниках кресла. Она напоминала члена верховного суда. Я стояла перед ней, пружина внутри меня сжалась так туго, что я боялась сломаться и расплакаться.

– Садись, – холодным голосом приказала она и указала кивком головы на кресло перед столом. Я скользнула в кресло, крепко сжав подлокотники, и нервно смотрела на нее. – Евгения, – произнесла она, слегка повернув голову, – я собираюсь задать тебе этот вопрос только один раз. Что происходит между тобой и твоим братом?

– Между нами?

– Не заставляй меня давать определение каждому слову и произносить неслыханные вещи, – прорычала она. – Я знаю, что в «Эмерсон Пибоди», до того как он узнал правду о тебе, Филип считал тебя одной из своих подружек, и ты, вполне понятно, отвечала ему. Произошло ли между вами что-нибудь, чего могла бы стыдиться наша семья? – спросила она, вопросительно приподнимая брови.

Казалось, мое сердце остановилось. Я ждала, когда хаос в моих мыслях прояснится. Жар охватил меня, поднимаясь в груди, к горлу подступил комок, он душил меня. Меня лихорадило. Сначала язык отказывался мне повиноваться, но так как молчание затягивалось и становилось все тяжелее, я проглотила комок в горле и справилась с дыханием.

– Совершенно ничего, – ответила я таким низким голосом, что едва узнала его. – Как можно спрашивать о таких ужасных вещах!

– Было бы гораздо ужаснее, если бы тебе было в чем признаваться, – возразила бабушка. Ее острый пронзительный взгляд задержался на мне в глубоком раздумье. – Филип – здоровый молодой человек, – начала она, – и как все юноши, он напоминает дикую лошадь, только что вставшую на ноги. Я думала, что у тебя достаточно здравого смысла, чтобы понять мою мысль. – Она ждала подтверждения с моей стороны, но я лишь смотрела на нее, прикусив нижнюю губу. – И у тебя есть привлекательные женские качества, против которых не могут устоять большинство мужчин, – добавила она презрительно. – Поэтому на тебе лежит больше ответственности за приличное поведение.

– Мы не сделали ничего плохого, – настаивала я, не в состоянии больше сдержать слезы, закипавшие на глазах.

– И я хочу, чтобы все так и оставалось, – она кивнула головой. – С сегодняшнего дня и впредь я запрещаю тебе оставаться с ним наедине, поняла? Вы не можете заходить в комнаты отеля вместе, и ты не должна приглашать его в свою комнату, если там не будет третьего лица.

– Это несправедливо. Мы наказаны, хотя не сделали ничего плохого.

– Это просто меры предосторожности, – сказала она и добавила более рассудительным тоном, – до тех пор, пока вы не сможете вести себя как обычные брат и сестра. Вы должны помнить, насколько необычными были и остаются обстоятельства. Я знаю, что это к лучшему.

– Вы знаете, что будет лучшим? Почему вы знаете, что является лучшим для других? Вы не можете говорить всем и каждому как жить, как действовать, даже как разговаривать друг с другом, – вспыхнула я, ярость поднималась во мне как разбуженный великан. – Я не хочу вас слушать.

– Ты только создашь трудности для себя и Филипа, – пригрозила она.

Где же мои родители? Почему, по крайней мере, мой отец не участвует в этой беседе? Разве они только марионетки? Неужели моя бабушка дергает за ниточки и тоже управляет их жизнями?

– А теперь, – сказала она, переменив позу и меняя тон голоса, как-будто вопрос был окончательно решен, – я дала тебе достаточно времени, чтобы приспособиться к новому окружению и новым обязанностям, но ты все еще продолжаешь сохранять свои старые привычки.

– Какие старые привычки?

Она наклонилась вперед и приоткрыла что-то на своем столе.

– Это дурацкое имя, например. Тебе удалось смутить моих сотрудников. Необходимо положить конец этой ерунде. Большинство девушек, которые вели полуголодное существование, и которое вынуждена была вести ты, были бы более чем благодарны за то, что у тебя есть сейчас. Я хотела бы видеть хоть какие-то признаки твоей благодарности. Ты можешь доказать это, если будешь носить этот знак на своей форме: так или иначе большинство моих сотрудников это делают.

– Что это? Я наклонилась вперед, и она повернула табличку ко мне. Это была маленькая медная пластинка, на которой отчетливо красовались черные буквы – ЕВГЕНИЯ. В тот же миг мое сердце превратилось в глухо стучащий тяжелый свинцовый барабан. Щеки вспыхнули, казалось, мою кожу охватил огонь. Я подумала, что она пытается заклеймить меня, превратить меня в побежденную, в собственность, доказать всем в отеле, что она может делать со мной все, что захочет.

– Я никогда не буду это носить, – сказала я вызывающе. – Лучше пусть меня отправят жить в другую семью.

Она покачала головой и презрительно приподняла уголки губ.

– Ты будешь ее носить, и тебя не отправят на воспитание в другую семью, хотя кто знает… Я бы с радостью отправила тебя, если бы думала, что это прекратит суматоху. Я надеялась, что ты уже поняла, что это твоя жизнь и что ты должна жить согласно установленным для тебя правилам. Я надеялась, что со временем ты каким-нибудь образом впишешься в наш мир и станешь частью этой достойной семьи. Теперь я понимаю, что из-за своего убогого воспитания ты не сможешь адаптироваться здесь так быстро, как я бы того хотела. Несмотря на определенные качества и таланты, говорящие в твою пользу, ты продолжаешь следовать своим диким и грубым привычкам.

– Я никогда не поменяю свое имя, – решительно произнесла я. Она посмотрела на меня и кивнула головой.

– Очень хорошо. Ты вернешься в свою комнату и останешься там, пока не изменишь свое мнение и не согласишься прикрепить эту табличку к своей форме. До тех пор ты не будешь выходить на работу и не будешь ходить на кухню за едой. Никто не будет также носить тебе еду.

– Мои отец и мать не позволят вам так поступить, – сказала я. Эти слова вызвали улыбку на ее лице. – Они не позволят! – закричала я сквозь слезы. – Они любят меня. Они хотят, чтобы мы стали одной семьей. – Слезы текли по моим щекам.

– Конечно, мы будем одной семьей; мы и так уже единая семья, достойная семья, но для того, чтобы ты стала ее частью, тебе необходимо отказаться от своего позорного прошлого. А теперь, после того как ты прикрепишь пластинку с именем и примиришься с фактом своего происхождения…

– Я этого не сделаю. – Я вытерла слезы кулачками и покачала головой. – Не сделаю, – прошептала я.

Бабушка не обратила внимания на мои слова.

– После того как ты наденешь пластинку с именем, – повторила она сквозь зубы, – ты вернешься к своим обязанностям. – Она внимательно оглядела меня. – Посмотрим, – от ее голоса мои колени задрожали. – Все в отеле узнают, что ты отказалась подчиняться. Никто не будет разговаривать или дружить с тобой, пока ты не подчинишься. Ты избавишь себя и остальных от больших хлопот, Евгения, – она протянула мне табличку. Я покачала головой.

– Мой отец не позволит вам сделать это.

– Твой отец, – сказала она с такой силой, что мои глаза расширились. – Это еще одна проблема, за которую ты упорно цепляешься. Ты уже знаешь, какие ужасные вещи совершил Орман Лонгчэмп, и ты все равно хочешь поддерживать с ним связь.

Я подняла глаза. Она откинулась назад и, открыв ящик стола, вытащила письмо, которое я написала и передала отцу для отправки. Мое сердце подпрыгнуло и ухнуло вниз. Как мой отец мог передать ей это письмо, я же объяснила, насколько оно важно для меня. О, неужели в этом ужасном месте я никому не могу доверять?

– Я запрещаю тебе поддерживать отношения с этим человеком, с этим похитителем детей. – Она перебросила письмо через стол. – Возьми это и отправляйся в свою комнату. И не выходи из нее даже поесть. Когда ты будешь готова стать частью этой семьи, этого отеля и этого большого наследства, возвращайся за своей пластинкой. Я не хочу тебя видеть, пока ты этого не сделаешь. Ты можешь идти. – Она занялась бумагами на столе.

Ноги не подчинялись мне и отказывались двигаться. Я почувствовала себя парализованной в кресле. Ее сила казалась такой внушительной. Как я могу даже надеяться победить ее? Она управляла отелем и семьей как королева, и я, все еще самый низший член семьи, была возвращена в ее королевство, во многих отношениях гораздо большая пленница, чем папа, который сидел в тюрьме.

Я еле встала, ноги дрожали. Я хотела убежать из ее офиса и исчезнуть из отеля, но куда я могла бы пойти? Куда мне идти? Кто примет меня? Я никогда не знала о родственниках мамы и папы в Джорджии, а они, насколько я знала, даже никогда и не слышали ни обо мне, ни о Джимми или Ферн. «Если я просто сбегу, бабушка пошлет за мной полицию, – подумала я. – Или нет, может быть она обрадуется. Все же она будет вынуждена проинформировать полицию, и я буду очень скоро найдена и возвращена».

Любой человек посчитает меня неблагодарной, неумытой дикой замарашкой, которую нужно воспитывать, сломать и превратить в юную леди. Бабушка будет выглядеть как оскорбленная и любящая глава семейства. Никто не захочет иметь со мной дело, пока я ей не подчинюсь и не стану тем, кем она хочет меня видеть.

Я опустила голову. К кому я могу обратиться за помощью?

Никогда прежде мне так не хватало Джимми, чем в этот момент. Я скучала по его прищуренным глазам, когда он задумывался над чем-то. Мне не хватало его твердой улыбки, когда он был уверен, что говорит правильные вещи. Мне не хватало теплоты его темных глаз, когда он смотрел на меня любящим взглядом. Я вспоминала, как он обещал всегда быть рядом, если я буду в нем нуждаться, и как он поклялся всегда защищать меня. Как мне не хватало ощущения безопасности, которое я чувствовала бы, зная, что он рядом и наблюдает за мной.

Я распахнула дверь офиса и, не оглядываясь, вышла. В вестибюле отеля было много гостей. Многие оживленно беседовали. Я видела детей и подростков, стоящих рядом с родителями. Как и все остальные гости, они были прекрасно одеты, счастливы и выглядели богатыми. Все были взволнованы и радостны. Они все вместе наслаждались отдыхом. На мгновение я остановилась, с тоской и завистью глядя на эти счастливые семьи. Почему они такие удачливые? Что они сделали для того, чтобы родиться в этом мире, и почему я оказалась в этом противоречивом урагане: отцы и матери, которые не были настоящими родителями, братья и сестры, которые не были настоящими братьями и сестрами.

И бабушка, которая была настоящим тираном.

С опущенной головой я пересекла вестибюль и направилась в свою комнату, которая отныне превращалась в мою тюрьму. Но я приняла твердое решение. Я лучше умру, чем откажусь от своего имени, даже если оно было ненастоящим. Я подумала, что иногда мы больше нуждаемся в обмане, чем в правде.

Загрузка...