Рассвет

Глава 12 Молитвы услышаны

По пути в свою комнату я остановилась у лестницы, которая вела в покои моих родителей. Я все еще ощущала холод из-за предательства моего отца, но подумала, что, по крайней мере, моя мать должна узнать, как бабушка собирается поступить со мной. Помедлив, я бросилась вверх по лестнице и наткнулась на миссис Бостон, которая только что отнесла моей матери ее ужин.

– Она плохо себя чувствует? – спросила я.

– А разве может быть по-другому? – ответил мне ее взгляд.

Когда она ушла, я тихонько постучала в дверь и вошла в спальню моей матери.

– Дон? Как хорошо! – произнесла она, подняв глаза от подноса с едой.

Ужин стоял на кроватном столике, а она, как обычно, сидела, откинувшись на подушки. И как всегда лицо ее было подкрашено, будто она собиралась отбросить покрывала и, сунув ноги в туфельки, отправиться на вечеринку или на танцы. На ней была мягкая шелковая ночная рубашка с воротничком из серебристого кружева. На пальцах и запястьях – кольца и браслеты. В ушах – золотые сережки.

– Ты пришла, чтобы порадовать меня музыкой за ужином? – спросила она, улыбаясь.

У нее было ангельское лицо, глаза выдавали хрупкость ее натуры. Мне захотелось выполнить ее просьбу – поиграть на пианино и уйти, не рассказывая ей обо всех ужасных событиях.

– Я собиралась спуститься и поужинать вместе со всеми, но когда я начала одеваться, у меня вдруг ужасно разболелась голова. Боль немного утихла сейчас, но боюсь, как бы она не вернулась вновь. Подойди сюда, сядь на минутку и поговори со мной пока я ем, – попросила она, указывая на кресло.

Я подтащила кресло поближе к кровати. Она продолжала улыбаться и начала есть, разрезая еду на крошечные кусочки и затем отправляя ее в рот как маленькая птичка. Она закатила глаза как-будто усилие, потребовавшееся для пережевывания пищи, совершенно измучило ее. Затем глубоко вздохнула.

– Разве тебе не хотелось когда-нибудь пропустить еду, заснуть и проснуться сытой? Еда может быть настоящей пыткой, особенно в отеле. Люди обращают так много внимания на то, что они едят. Это превращается для них в самое важное. Ты не замечала?

– Мне придется пропускать еду, – начала я, хватаясь за ниточку. – Но не потому что я этого хочу.

– Что? – Она перестала улыбаться, заметив настойчивость в моих глазах. – Что-то не так? О, пожалуйста, не говори мне, что произошло что-то нехорошее, – умоляла она, роняя вилку и прижимая ладони к груди.

– Я должна тебе сказать, – настаивала я. – Ты моя мать, и мне просто не к кому больше обратиться.

– Ты больна? У тебя ужасные колики в животе? Это твое особое время месяца? – спрашивала она и продолжала ковырять еду вилкой и внимательно изучая каждый кусочек, прежде чем быстро отправить его в рот. – Ничто не вызывает у меня большего раздражения и отвращения. Во время месячных я не вылезаю из постели. Мужчины просто не понимают, насколько им повезло, что им не приходится страдать от этого. Если в это время Рэндольф сердится на меня, я просто напоминаю ему об этом и он сразу же замолкает.

– Это не то. Я хотела бы, чтобы это было так, – возразила я. Она перестала жевать и уставилась на меня.

– Ты говорила со своим отцом? Он послал тебя к доктору?

– Я не больна, мама. Ну не в том смысле. Я просто пришла сюда после беседы с бабушкой.

– О, – вздохнула она, будто мой ответ все объяснил.

– Она хочет, чтобы я носила пластинку с именем Евгения на форме, – объяснила я. Я не стала упоминать бабушкиных слов о Филипе не только потому, что мне не хотелось смущать ее, но и потому, что сама не могла вынести подобного разговора.

– О, дорогая, – она посмотрела на свою еду, затем снова уронила вилку и отставила поднос. – Я не могу есть, когда возникают такие неприятности. Доктор говорит, что это повредит моему пищеварению и у меня будут жуткие желудочные спазмы.

– Мне очень жаль. Я не хотела помешать твоему ужину.

– Ну, ты это сделала, – вдруг резко сказала она. – Пожалуйста, не говори больше об этих вещах.

– Но… бабушка Катлер велела мне оставаться в своей комнате до тех пор, пока я не соглашусь носить пластинку, и она запретила приносить мне еду. Персонал определенно не будет обслуживать меня, если она им это прикажет.

– Запретить кормить тебя? – Она покачала головой и посмотрела в сторону.

– Ты не можешь поговорить с ней обо мне? – Попросила я.

– Ты должна была пойти к своему отцу, – ответила она, все еще не глядя на меня.

– Я не могу. Все равно он ничего не сделает, чтобы мне помочь, – пожаловалась я. – Я дала ему письмо для… для человека, который называл себя моим отцом, и он обещал, что отправит его, но вместо этого, он отдал письмо бабушке Катлер.

Она кивнула головой и обернулась ко мне, на лице ее была уже другая улыбка. Она была больше похожа на презрительную гримасу.

– Это меня не удивляет. Он легко дает обещания, а затем забывает, что обещал. Но почему ты захотела отправить письмо Орману Лонгчэмпу после того, как узнала, что он сделал?

– Потому… потому что я хотела, чтобы он рассказал мне о причинах, заставивших его это сделать. Я все еще этого не понимаю, и у меня не было возможности по-настоящему поговорить с ним, прежде чем полиция забрала меня и привезла сюда. Но бабушка Катлер не позволяет мне поддерживать с ним никаких контактов, – сказала я и протянула конверт.

– Почему ты отдала его Рэндольфу? – спросила мать, в ее глазах внезапно вспыхнуло подозрение.

– Я не знала, куда его отправить, и он обещал, что все разузнает и сделает это для меня.

– Он не должен был давать тебе таких обещаний. – Мать на мгновение задумалась, – ее взгляд стал отрешенным.

– И что я должна делать? – воскликнула я, надеясь, что она выполнит свой долг как моя мать и возьмет на себя ответственность за то, что произошло со мной. Но вместо этого она беспомощно опустила глаза.

– Надень эту табличку и снимай ее, когда ты не на работе, – ответила она.

– Но почему бабушка должна говорить мне, что делать? Ведь это ты моя мать, не так ли?

Она подняла глаза, ставшие еще темнее и печальнее.

– Да, – отозвалась она мягко. – Я твоя мать, но я не так крепка, как раньше.

– Почему нет? – Я была расстроена до глубины души ее слабостью. – Когда ты заболела? После того, как меня похитили?

Мать снова откинулась на подушки.

– Да, – ответила она, глядя в потолок. – После этого моя жизнь изменилась. – Она глубоко вздохнула.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Но я не понимаю. Именно поэтому я написала человеку, вырастившему меня, которого я считала своим папой. Откуда я была похищена? Из больницы? Или ты уже привезла меня домой?

– Ты была здесь. Это случилось поздно ночью, когда мы все спали. Один из люксов, которые мы держим закрытыми, был твоей детской. Мы так красиво оформили ее. – Она улыбнулась при этом воспоминании. – Красивые обои, ковры и новая мебель. Каждый день во время моей беременности Рэндольф покупал какую-то детскую игрушку или что-то, чтобы повесить на стенку. Конечно, он нанял и няню. Ее звали миссис Дальтон. У нее было двое своих детей, но они уже выросли и у них началась своя собственная жизнь, поэтому она могла здесь жить. Она провела здесь всего три дня. После того как тебя похитили, Рэндольф хотел, чтобы она осталась. Он всегда надеялся, что ты будешь найдена и возвращена, но бабушка Катлер рассчитала ее, обвинив ее в небрежном отношении к своим обязанностям. Рэндольф был очень огорчен всем этим и считал, что неправильно обвинять ее, но он не мог ничего сделать.

Она глубоко вздохнула, закрыла глаза, затем открыла их и покачала головой.

– Он стоял здесь, в дверях, и плакал как ребенок. Он так любил тебя. – Она повернулась ко мне. – Никогда не видела, чтобы взрослый человек вел себя так по-детски, когда ты родилась. Если бы он мог проводить с тобой все двадцать четыре часа в сутки, то он бы это сделал. Ты знаешь, что родилась с золотыми волосиками? Ты была такая маленькая, слишком маленькая, чтобы сразу забирать тебя домой. Потом Рэндольф все повторял, что лучше бы ты была поменьше. Тогда, может быть, мы не потеряли бы тебя. Он не отказался от поисков и надежды отыскать тебя. Любая ложная тревога заставляла его отправляться в путь по всей стране. В конце концов бабушка Катлер решила положить конец этим надеждам.

– Она поставила памятник, – сказала я.

– Я не знала, что тебе известно об этом, – произнесла мать, глаза ее расширились от удивления.

– Я его видела. Почему ты и отец позволили бабушке Катлер это сделать? Я же не умерла.

– Бабушка Катлер всегда была женщиной с сильной волей. Отец Рэндольфа говорил, что она цепкая, как корни дерева, и твердая, как кора. Она настаивала, чтобы мы посмотрели фактам в лицо и продолжали нашу жизнь.

– Но разве это не было ужасно для тебя? Почему ты согласилась сделать подобное? – повторила я. Я не могла представить себе, как мать могла согласиться символически похоронить своего ребенка, не зная наверняка, жив он или умер.

– Это была простая короткая церемония. Присутствовали только члены семьи, и это помогло, – ответила она. – После этого Рэндольф перестал надеяться и у нас повилась Клэр Сю.

– Вы позволили ей заставить вас сдаться и забыть меня.

– Ты еще слишком молода, чтобы понять подобные вещи, дорогая, – защищалась она. Я посмотрела на свою мать. – «Есть вещи, которые можно понять и оценить независимо от возраста. Одной из них является любовь матери к своему ребенку, – промелькнуло у меня в голове. Моя мама никогда бы не позволила кому-то заставить себя похоронить пропавшего ребенка».

Все это было очень странно.

– Если я была такая маленькая, то разве не было опасно похищать меня? – спросила я.

– О, конечно. Именно поэтому бабушка Катлер настаивала, что по всей вероятности ты умерла.

– Если у вас была няня, которая жила здесь, то как им удалось похитить меня? – Я все еще не могла поверить, что мои мама и папа сделали что-то ужасное.

– Я уже не помню деталей, – ответила мать и потерла лоб рукой. – Моя головная боль снова вернулась. Наверное, ты заставила меня вспомнить слишком много неприятных мгновений.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Но я должна знать.

Она кивнула головой и вздохнула.

– Но давай больше не будем говорить об этом, – предложила она и улыбнулась. – Теперь ты здесь; ты вернулась. Весь ужас остался позади.

– Но памятник все еще стоит на месте, – напомнила я.

– О, дорогая, какая ты подозрительная.

– Почему они меня украли, мама?

– И никто тебе об этом не рассказал? – Она искоса посмотрела на меня, приподняв голову. – Бабушка Катлер не сказала тебе?

– Нет, – отозвалась я. Мое сердце замерло. Я боялась спросить ее о чем-то подобном.

Мать понимающе кивнула головой.

– У Салли Лонгчэмп родился мертвый ребенок. Они просто заменили тобой своего потерянного ребенка. Я полагаю, что есть еще причина, по которой бабушка Катлер хочет изменить твое имя.

– И что же это? – спросила я таким слабым голосом, что он едва был слышен.

– Немногие теперь об этом помнят. Рэндольф так никогда и не знал. Мне стало об этом известно потому что… ну просто я об этом узнала. И, конечно, твоя бабушка знала. Она знает почти все о том, что происходит в отеле или рядом с ним.

– И что же это? – повторила я.

– Мертвый ребенок Лонгчэмпов тоже был девочкой. И они собирались дать ей имя Дон.

Я поняла, что больше не имеет смысла умолять мою мать вступиться за меня перед бабушкой. По мнению матери, надо было сделать то, что хотела бабушка Катлер, потому что это был самый легкий путь. Она объяснила мне, что каким-то образом бабушке Катлер всегда удается достичь своего. Бороться было бесполезно.

Конечно, я не была согласна. Меня поразил ее рассказ о маме и папе и моем похищении. Несмотря на то, что для мамы было страшным ударом рождение мертвого ребенка, все же было ужасно украсть меня у моих настоящих родителей. То, что они сделали, было эгоистично и жестоко. Когда моя мать рассказала, как плакал мой отец, мое сердце растаяло.

Я вернулась в свою маленькую комнату и бросилась на постель, уставившись в потолок. Начинался дождь, приближалась еще одна летняя буря со стороны океана. Стук дождя по стенам и окнам звучал как военные барабаны, призывавшие меня в мир кошмаров, туда, куда я не хотела идти. Я представляла себе, как ночью, тайком, мама и папа поднимаются по лестнице, когда все вокруг спят. Я представляла, как няня Дальтон крепко спит в детской, возможно, повернувшись спиной к двери. Я представляла, как папа на цыпочках входит в детскую и подхватывает меня на руки. Может быть, я начала плакать, когда он передал меня маме, которая сильно прижала меня к своей груди и поцеловала в щечки, возвращая мне чувство спокойствия и безопасности.

Затем, крепко завернув меня в одеяло, они прокрались вниз по ступенькам и по коридору к задней двери. Выбравшись наружу, они легко добрались до ждавшего их автомобиля, в котором на заднем сиденье спал младенец Джимми, не подозревая, что скоро у него будет новая сестренка.

Вскоре они все были в машине и отправились в ночь.

Я крепко зажмурила веки, представляя, как няня Дальтон обнаружила опустевшую колыбель. Я видела, как примчались из своей комнаты мои родители, как моя бабушка спустилась в детскую. Филип был разбужен громкими криками и сел в постели, напуганный до смерти. Конечно, его тоже нужно было успокоить.

Весь отель был охвачен паникой. Моя бабушка громко отдавала приказы. Зажгли свет, была вызвана полиция, всем служащим приказали искать меня, обшарить все окрестности. Спустя мгновения маленький пляжный городок Катлер Коув проснулся, все его обитатели узнали о том, что случилось. Звучали сирены. Повсюду была полиция. Но было слишком поздно. К тому времени мама и папа были уже далеко.

Мое сердце разрывалось. Боль поднималась по спине. Я подумала, что, может быть, я должна уступить. Мое имя было ложным; оно принадлежало другой маленькой девочке, той, которой не было суждено открыть глаза и увидеть рассвет, той, которая ушла в темноту. Мое тело затряслось от рыданий.

– Тебе вовсе не нужно лежать здесь и плакать, – произнесла Клэр Сю. – Просто выполни то, что велит бабушка.

Я повернулась. Она проскользнула в мою комнату, не постучав, как шпионка, неслышно открыв дверь. Она стояла с противной самодовольной ухмылкой на лице, прислонившись к дверной ручке. По всей видимости собираясь дразнить меня и издеваться надо мной, она покусывала покрытое шоколадом печенье.

– Я хотела бы, чтобы ты стучала, когда собираешься входить в мою комнату, – крикнула я, быстро вытерла слезы и села на кровати.

– Я стучала, – солгала она, – но ты плакала так громко, что не могла услышать этот стук. Тебе не нужно голодать, – продолжила она и откусила еще один кусочек печенья, закрыв глаза, показывая насколько оно вкусно.

– От этого ты еще больше потолстеешь, – сказала я с отвращением. Ее глаза полезли на лоб.

– Я не толстая, – возразила она. Я только пожала плечами.

– Думай, что хочешь, если это делает тебя счастливой, – безразлично произнесла я. Мой тон разозлил ее еще больше.

– Я не притворяюсь, у меня хорошая фигура, фигура зрелой женщины. Все так говорят.

– Они просто вежливы. Многие люди могут сказать тебе, что у тебя лишний вес, если ты дочь владельца отеля?

Она моргнула, не в силах опровергнуть эту логику.

– Посмотри на всю эту одежду, из которой ты выросла и которую ты никогда не надевала, – сказала я, кивая на шкаф. Она уставилась на меня, от гнева и ненависти ее глаза стали совсем маленькими, щеки – еще круглее. Затем она улыбнулась.

– Ты просто хочешь, чтобы я отдала тебе остатки печенья, чтобы не остаться голодной.

– Конечно, нет. Я никогда не буду есть сладкое вместо настоящей еды.

– Посмотрим. Через день ты будешь настолько голодна, что твой желудок будет болеть от голода, – пообещала она.

– Я знаю, что такое голод, я бывала голоднее, чем ты можешь себе представить, Клэр Сю. Я привыкла оставаться без еды целыми днями, – сказала я, наслаждаясь эффектом, который мои преувеличения оказали на нее. – Бывали дни, когда у папы не было работы, а у нас оставались лишь крошки еды для всех. Когда желудок начинал болеть, нужно было выпить много воды и боль уходила.

– Но… это совсем другое, – настаивала она. – Ты чувствуешь запах пищи, которую готовят, и все, что ты должна сделать, чтобы получить ее, это надеть пластинку.

– Я этого не сделаю, и мне все равно, – искренне проговорила я. Это заставило ее поднять брови. – Мне все равно, если я даже умру в этой постели.

– Это глупо, – она попятилась от меня, как будто у меня была какая-то заразная болезнь.

– Разве? – Я перевела глаза на нее. – Почему ты рассказала бабушке Катлер все сплетни обо мне и Филипе? Ты же это сделала, не так ли?

– Нет. Я просто рассказала ей о том, что знали все в школе, что Филип какое-то время был твоим поклонником и вы с ним встречались.

– Я уверена, что ты рассказала ей еще больше.

– Нет, я этого не делала, – настаивала она.

– Это уже неважно, – сказала я и вздохнула. – Пожалуйста, оставь меня одну. – Я опустилась пониже и закрыла глаза.

– Бабушка послала меня узнать, не изменила ли ты свое решение, прежде чем она объявит всем сотрудникам об этом.

– Передай ей… передай ей, что я не изменю своего имени и она может похоронить меня прямо там, где она поставила памятник, – добавила я. Глаза Клэр Сю чуть не вылезли из орбит. Она попятилась к двери.

– Ты просто маленькая упрямая негодяйка. Никто не собирается тебе помогать. Ты еще пожалеешь.

– Я уже пожалела, – сказала я. – Пожалуйста, не забудь закрыть за собой дверь.

Она недоверчиво посмотрела на меня, затем закрыла дверь и ушла.

Конечно, она была права. Будет гораздо труднее оставаться голодной здесь, где было так много всего и где ароматы великолепных блюд разносились по всему отелю, притягивая гостей, как мух, в столовую наслаждаться изысканными закусками и роскошными десертами. При одной мысли об этом мой желудок сжался. Я подумала, что лучше всего будет попытаться заснуть.

Все равно я была эмоционально и духовно измучена. Дождь продолжался, и меня знобило от затхлого сырого запаха. Я сняла форму, обернулась одеялом и повернулась спиной к залитому дождем окну. Я услышала раскаты грома. Казалось, весь мир дрожал. Через несколько мгновений я заснула и очнулась от криков в холле, громких шагов. Через минуту моя Дверь распахнулась и в комнату ворвалась моя бабушка, сопровождаемая Сисси и Бертом Хорнбеком, шефом безопасности отеля.

Я подтянула одеяло и села в постели.

– Что случилось? – задыхаясь, произнесла я.

– Хорошо, – выпалила бабушка и подтолкнула Сисси ко мне за руку так, чтобы она стояла рядом с ней и смотрела на меня. Берт Хорнбек встал с другой стороны и тоже уставился на меня. – Я хочу, чтобы ты все сказала в ее присутствии и Берт был свидетелем. – Сисси подняла на меня глаза, они были огромными и блестящими от страха. Но в них также светилась жалость и печаль.

– Сказала что? – спросила я. – Что случилось?

– Вы убираете комнаты поочередно, правильно? – произнесла бабушка тоном прокурора. Сисси кивнула. – Говори, – потребовала бабушка.

– Да, мадам, – быстро ответила Сисси.

– Ты убираешь комнаты с нечетными номерами, а она – с четными?

– Да.

– Тогда именно она убирала комнату под номером сто пятьдесят? – настаивала она. Я перевела взгляд на Берта Хорнбека. Это был плотный сорокалетний мужчина с темно-каштановыми волосами и небольшими карими глазами. Когда бы я не сталкивалась с ним прежде, он всегда тепло мне улыбался. Теперь он выглядел суровым и сердитым, подражая бабушке.

– Да, мадам, – ответила Сисси.

– Да, мы поделили комнаты и я убирала комнаты под четными номерами. И что в этом такого? – спросила я.

– Вылезай из кровати, – приказала она. Я взглянула на Берта. На мне были лишь трусики и лифчик. Он понял и перевел взгляд на окно, пока я вставала, обернувшись одеялом.

– Ты совсем раздета? – спросила бабушка, как-будто это было грехом в ее отеле.

– Нет, на мне нижнее белье. Что вы хотите?

– Я хочу, чтобы ты мне вернула золотое ожерелье миссис Клэрмонт, и я хочу, чтобы ты сделала это немедленно, – сказала она, не спуская с меня горящих яростным огнем глаз. Она протянула ладонь, выпрямив длинные тонкие пальцы.

– Какое ожерелье? – Я посмотрела на Берта Хорнбека, но выражение его лица не изменилось.

– Нет смысла это отрицать. Мне удалось уговорить миссис Клэрмонт, нашу давнишнюю гостью, скрыть все происшедшее, но я обещала ей вернуть ожерелье. Она получит его назад, – настаивала бабушка, выпрямив плечи, ее шея была так напряжена, что казалась вырубленной из мрамора.

– Я не брала ее ожерелье! – закричала я. – Я не ворую!

– Конечно, ты не воруешь, – сказала она странно, по птичьи наклоняя голову. – Ты прожила с ворами всю свою жизнь, и ты не воруешь!

– Мы никогда не крали, – закричала я.

– Никогда? – Ее губы скривились в холодной насмешливой улыбке. Мои глаза не выдержали ее взгляда. Коленки начали нервно дрожать, хотя мне нечего было бояться. Я была невиновна. Проглотив комок в горле, я еще раз заявила о своей невиновности и посмотрела на Сисси. Бедная запуганная девушка быстро отвела глаза.

– Обыщи эту комнату, Берт, – приказала бабушка. – Переверни все, но найди ожерелье.

Неохотно он пошел к маленькому шкафчику.

– Там ничего нет. Я же сказала вам… я клянусь…

– Ты понимаешь, – медленно проговорила бабушка, глаза ее горели как угли в плите, – насколько это ужасно для Катлер Коув? Никогда, никогда за всю долгую историю этого отеля, ничего не было украдено из комнаты, где жили наши гости. Мои сотрудники всегда были трудолюбивыми людьми, которые уважают чужую собственность. Они знают, что значит работать здесь; они считают это честью.

– Я не брала ожерелье, – простонала я, слезы текли по моим щекам теперь уже ручьями. Мистер Хорнбек вытащил все из моих ящиков и перевернул их. Он осмотрел все за ними.

– Сисси, – приказала бабушка, – переверни ее постель. Сними простыни, наволочки и переверни матрас.

– Да, мадам, – отозвалась та и немедленно приступила к выполнению приказа. Она посмотрела на меня, глаза ее просили о прощении, когда она начала сдирать простыни с моей постели.

– Я не уйду, пока не получу ожерелье, – настаивала бабушка, скрестив руки на груди.

– Тогда вы останетесь здесь спать, – отрезала я. Мистер Хорнбек повернулся ко мне, удивленный моей настойчивостью, его брови вопросительно поднялись. Я заметила, как на его лице промелькнуло сомнение – может быть, я и не виновата. Он повернулся к бабушке.

Ее морщинистый красновато-лилового цвета рот сжался как стянутый шнурком кошелек. Я наблюдала за ней и ждала, когда же на ее лице появится сардоническая улыбка и сломает ее пергаментную кожу. Я ждала, что сейчас она закудахчет трескучим, как у ведьмы, голосом.

– Ты никого не обманешь этим открытым неповиновением, – наконец сказала она. – Меньше всего меня.

– Мне все равно, что думаете вы или кто-либо другой. Я не брала никакого золотого ожерелья, – настаивала я.

Сисси уже сняла все постельное белье. Она перевернула матрас, и мистер Хорнбек посмотрел даже под кроватью. Он посмотрел на бабушку и отрицательно покачал головой.

– Посмотри в туфлях, – сказала бабушка Сисси. Она опустилась на колени и обыскала каждую пару. Бабушка заставила ее перетрясти всю мою одежду, заглянуть в носки и карманы брюк, в то время как мистер Хорнбек обыскивал комнату. Когда оба ничего не обнаружили, она внимательно оглядела меня своими подозрительными глазами. Затем повернулась к мистеру Хорнбеку.

– Берт, выйди на минутку. – Он кивнул и быстро покинул комнату. Я уже дрожала от оскорбления и унижения. Бабушка шагнула ко мне.

– Сними это одеяло, – приказала она.

– Что? – Я посмотрела на Сисси, которая стояла в сторонке и выглядела такой же напуганной, как и я.

– Сними его! – прорычала она.

Я отпустила одеяло, и она оглядела меня, внимательно изучая мое тело. Краска бросилась мне в лицо. Ее глаза впились в меня, и мне показалось, что они проникают прямо в глубину моей души, пытаясь поглотить меня, чтобы все время контролировать.

– Сними лифчик, – приказала она. Я отступила назад, мое сердце глухо стучало. – Если ты не сделаешь этого сейчас, я должна буду вызвать полицию из города, и они отвезут тебя в участок для еще более унизительного обыска. Ты этого хочешь?

Воспоминание о полицейском участке, где меня допрашивали и рассказали о преступлении папы, ярко вспыхнуло в моем мозгу. Я покачала головой, и слезы потекли снова, но в ней они не вызвали ни симпатии, ни сочувствия. Ее глаза блестели холодным металлическим блеском.

– Я не прячу никакого ожерелья, – повторила я.

– Тогда делай так, как я тебе говорю, – резко произнесла она.

Я посмотрела на Сисси, она опустила глаза, испытывая за меня стыд. Медленно я отвела руки за спину и расстегнула лифчик. Я спустила его и быстро скрестила руки на груди, прикрываясь от ее пронзительного взгляда. Я дрожала с головы до пят. Бабушка шагнула вперед и проверила мой лифчик, ничего, конечно, не обнаружив.

– Спусти трусики, – сказала она, все еще не удовлетворенная. Я глубоко вздохнула. «О как она ужасна», – подумала я. Я не могла остановить слезы. Все мое тело сотрясалось от рыданий. – Я не могу стоять здесь весь день и ждать.

Я закрыла глаза от стыда и спустила трусики до колен. Как только я это сделала, она приказала мне повернуться спиной.

– Хорошо.

Я подняла трусики и вернула лифчик на место. Затем я снова завернулась в одеяло. Я дрожала так, будто осталась голой посреди зимней бури. Мои зубы громко стучали, но казалось, что она ничего не замечала и не обращала внимания.

– Если ты спрятала это ожерелье где-нибудь в отеле, я обязательно узнаю об этом, – сказала она. – Ничего, абсолютно ничего не происходит здесь, о чем мне не становится известно раньше или позже, а это уникальное ожерелье с рубинами и маленькими бриллиантами. Не надейся, что сможешь продать его.

– Я не брала ожерелье, – я закрыв глаза и пытаясь подавить рыдания. Я неистово затрясла головой. – Я не брала его.

– Если я сейчас уйду и мы обнаружим, что ожерелье у тебя, я должна буду передать тебя полиции. Ты это понимаешь? Как только я уйду, я больше не смогу скрыть твое преступление, – предупредила она.

– Я не брала ожерелье, – повторила я.

Она повернулась и схватилась за дверную ручку.

– Ты не можешь представить себе, какие неприятности ждут меня. Ты упряма и открыто не повинуешься мне, отказываешься слушать меня и выполнять то, что я тебе говорю. Теперь ко всему этому прибавилось и воровство. Я об этом не забуду, – пригрозила она. – Пошли, – взглянув на Сисси, позвала она.

– Извини меня, – пробормотала Сисси и поспешила вслед за ней. Я рухнула на мой перевернутый матрас и рыдала, пока не выплакала все слезы. Затем я привела в порядок свою постель и забралась под одеяло, потрясенная до глубины души всем происшедшим. Все больше напоминало ночной кошмар, чем реальность. Может быть, мне все это приснилось?

Эмоциональное напряжение истощило меня. Должно быть, я уснула, пытаясь убежать от реальности, потому что, когда я открыла глаза, дождь уже прекратился. В воздухе все еще стояла сырость, и снаружи было совершенно темно – не было видно ни звезд, ни луны, только ветер гулял по окрестностям и гудел в стенах.

Я посидела, прислонившись спиной к стенке кровати, завернувшись в одеяло, затем решила встать и одеться. Мне было необходимо поговорить с кем-нибудь. Филип первым пришел мне в голову. Но когда я попыталась открыть дверь, то обнаружила, что она заперта. Не веря себе, я продолжала дергать за ручку.

– Нет! – Закричала я. – Откройте дверь!

Я прислушалась, но за дверью парило молчание. Я повернула ручку и потянула. Дверь не поддавалась. Я запаниковала, оказавшись запертой в этой маленькой комнате. Я была уверена, что бабушка сделала это, чтобы добавить еще соли на мои раны, наказать меня подобным образом за то, что не обнаружила ожерелье, как того ожидала.

– Кто-нибудь, откройте эту дверь!

Я стучала по двери кулачками до тех пор, пока они не покраснели и руки заболели. Я прислушалась. – Кто-то услышал меня. Я услыхала шаги в холле. Подумала, может это Сисси.

– Кто там? – Позвала я. – Пожалуйста, помогите мне. Дверь заперта.

Я ждала. Я чувствовала, что там кто-то был. Может, это моя мать? Или миссис Бостон?

– Кто там? Пожалуйста, отзовитесь!

– Дон, – наконец я услышала голос отца. Он говорил сквозь щелку между дверью и косяком.

– Пожалуйста, открой дверь и выпусти меня, – попросила я.

– Я говорил ей, что ты не брала ожерелье, – произнес он.

– Конечно, я этого не делала.

– Я не думал, что ты можешь украсть.

– Я не воровала, – закричала я. Почему он не открывает дверь? Почему он говорит со мной через эту щелку? Должно быть, он стоит сразу за дверью, думала я, прижав губы к отверстию.

– Мать разберется во всем этом, – сказал он. – Ей всегда это удается.

– Она очень жестокий человек. Поступить так со мной, а затем закрыть дверь моей комнаты! Пожалуйста, отопри дверь.

– Ты не должна так думать, Дон. Иногда кажется, что она сурова с людьми, но когда она все объяснит, обычно все видят, что она права и справедлива, и все счастливы, что послушали ее.

– Она же не Бог, она просто старая женщина, которая управляет отелем! – воскликнула я. Я ждала, что он отопрет дверь, но он ничего не сказал и не сделал. – Отец, открой, пожалуйста, дверь, – умоляла я.

– Мать просто хочет правильно поступать с тобой, воспитывать тебя, как полагается, и исправить все те ужасные вещи, которым тебя научили.

– Меня не должны запирать здесь. Я не могу жить как запертый зверь. Мы не были грязными и глупыми воришками.

– Конечно, вы не были такими, но ты должна узнать так много нового. Теперь ты стала частью достойной и уважаемой семьи, и бабушка Катлер хочет, чтобы ты к этому приспособилась. Я понимаю, что тебе очень трудно. Но мать занимается этим бизнесом уже много лет, еще до моего рождения, и она великолепно чувствует людей и понимает происходящее. Посмотри, что ей удалось здесь построить и как много людей приезжает сюда каждый год, – успокаивал он меня сквозь щель.

– Я не собираюсь носить эту глупую пластинку, – настойчиво говорила я.

Он снова замолчал, и это молчание длилось так долго, что я подумала, что он ушел.

– Отец?

– Когда тебя украли, тебя ведь оторвали не только от нас с матерью, но и от бабушки Катлер, – сказал он, голос его стал громче. – Когда тебя украли, ее сердце тоже было разбито.

– Я этому не верю, – заявила я. – Разве не она решила водрузить памятник на кладбище с моим именем? – Через дверь мне было легче произнести эти слова.

– Да, но она сделала это, чтобы спасти мой рассудок. Потом я был ей за это благодарен. Я не мог работать, я не мог нормально относиться к Лауре Сю и Филипу. Единственное, что я мог делать, это звонить в полицию и обыскивать всю страну, где появлялась хотя бы маленькая надежда. Поэтому ее поступок не такой уж ужасный.

Не такой ужасный? Символически похоронить ребенка, который не умер? Что же собой представляют эти люди? Какую же семью я получила?

– Пожалуйста, отопри дверь! Мне не нравится быть запертой.

– У меня есть идея, – ответил он вместо того, чтобы отпереть дверь. – Люди, которые не знают меня близко, называют меня мистером Катлером, а другие, друзья и члены семьи, зовут меня Рэндольфом.

– Ну и?

– Подумай об имени Евгения так же, как я думаю о мистере Катлере или Лаура Сю о миссис Катлер. Что ты об этом думаешь? Твои друзья всегда будут называть тебя твоим именем. Это твое неофициальное имя, но Евгения… Евгения будет твоим именем в отеле. Как ты на это смотришь?

– Я не знаю, – я отступила от двери, сложив руки на груди. И подумала, что если я не соглашусь, то они могут никогда не открыть эту дверь.

– Просто согласись на этот маленький компромисс, и вновь вернется спокойствие и мир. Сейчас как раз пик сезона, отель полон и…

– Почему ты отдал ей мое письмо для Ормана Лонгчэмпа? – резко спросила я.

– Письмо все еще у нее?

– Нет, – ответила я. – Оно у меня. Она вернула его мне и запретила мне иметь с ним какие-либо отношения. Ей нравится запрещать, – добавила я.

– О, прости меня. Я… я подумал, что она собирается сама отправить его. Мы это обсуждали, и хотя ей это не понравилось, она обещала, что шеф полиции Катлер Коув этим займется. Я думаю, что она так расстроилась, что…

– Она никогда и не собиралась отправлять письмо, – сказала я. – Почему ты сам этого не сделал?

– О, наверное, я должен был это сделать. Просто мать и шеф полиции хорошие друзья и, я подумал… Прости меня. Я вот что хочу тебе предложить, – быстро проговорил он.

– Если ты согласишься надеть эту табличку, я сам отвезу твое письмо шефу полиции и прослежу, чтобы оно было доставлено. Как тебе это нравится? Согласна? Я даже постараюсь взять расписку, чтобы ты убедилась, что оно доставлено.

На минуту меня взяло сомнение, разрывавшее мое сердце и ум. Похищение запятнало папу и маму. Я никогда не смогу простить их за то, что они сделали, но глубоко внутри я все еще лелеяла надежду, что этому существует какое-то объяснение. Я должна услышать объяснение моего папы.

А теперь я должна заплатить определенную цену за то, чтобы не прерывать с ним связи. «Тем или иным способом бабушка Катлер всегда достигает желаемого в Катлер'з Коув, – подумала я. – Но на этот раз я тоже получу кое-что».

– Если я соглашусь, то ты сможешь узнать, что случилось с Джимми и Ферн?

– Джимми и Ферн? Ты имеешь в виду настоящих детей Лонгчэмпа?

– Да.

– Я попробую. Я обещаю, что попробую, – произнес он, но я вспомнила, что говорила мать о его обещаниях, насколько легко он раздавал их и затем забывал выполнить.

– Ты действительно попытаешься?

– Конечно.

– Хорошо, – сказала я. – Но тот, кто хочет, будет продолжать называть меня Дон.

– Конечно, – ответил он.

– Ты отопрешь дверь?

– Где письмо? – спросил он.

– А в чем дело?

– Сунь его под дверь.

– Что? Почему ты не хочешь отпереть дверь?

– У меня нет ключа, – ответил он. – Я пойду за ним и скажу матери о нашем соглашении.

Я сунула письмо под дверь, и он быстро схватил его. Затем я услышала его удаляющиеся шаги. У меня было чувство, что я только что договорилась с дьяволом.

Я уселась на кровати и стала ждать, но внезапно услышала, как в двери поворачивается ключ. Дверь распахнулась, и я увидела Филипа.

– Почему твоя дверь заперта?

– Бабушка это сделала. Она думает, что я украла ожерелье. – Он покачал головой. – Ты лучше уходи отсюда. Бабушка Катлер не хочет, чтобы мы оставались наедине. Клэр Сю столько ей наговорила и…

– Я знаю, – отозвался он, – но не сейчас. Ты должна пойти со мной.

– Пойти с тобой? Куда? И почему?

– Просто доверься мне, – прошептал он. – Поспеши.

– Но…

– Пожалуйста, Дон, – умолял он.

– Почему у тебя был ключ от моей двери? – спросила я.

– У меня был ключ? Но он торчал в замке двери.

– Он был там? Но…

Куда отправился мой отец? Почему он солгал мне по поводу ключа? Неужели ему надо получить разрешение, чтобы отпереть дверь и выпустить дочь?

Филип схватил меня за руку и потащил из комнаты к заднему выходу.

– Филип!

– Спокойно, – приказал он. Мы побежали вокруг здания. Когда я увидела, что он ведет меня к маленькой цементной лесенке, я остановилась.

– Филип, нет.

– Иди, пожалуйста. Пока нас кто-нибудь не заметил.

– Почему? – спросила я, но он тащил меня вперед.

– Филип, почему мы туда идем, – продолжала я. Вместо ответа он распахнул дверь и втащил меня в темноту следом за собой. Я готова была громко закричать от злости, когда он протянул руку и зажег свет.

Мои глаза заболели от резкого перехода из темноты к яркому свету. Я зажмурилась, а потом широко открыла глаза.

Перед нами стоял Джимми.