Рай милостью Божией. Изгнание

16

Весна 1777 года

Опустившись на колени, Китти разглядывала густой пучок зелени возле крыльца хижины. Солнце пригревало ей спину. Несмотря на грязную топь во дворе и нечистоты, скопившиеся из-за долгого пребывания животных внутри форта, было очень приятно снова видеть свежую зелень. Когда ярко светило солнце, все вокруг уже не казалось таким мрачным, и лишь мысль о Каллене причиняла ей постоянную боль. Он приехал к ней на пару дней и тут же уехал снова. У них не было времени даже поговорить, не то что… прикоснуться друг к другу.

Хоть Черная Акула и отступил со своими воинами на север, небольшие летучие шайки индейцев превратили жизнь скучившихся в форте поселенцев в нескончаемый кошмар. Выходить на охоту теперь стало очень опасно: никто не мог надолго высунуться за ворота без риска для собственной жизни. На территории, которая казалась прежде вполне достаточным для жизни пространством, сейчас было полно снующих взад-вперед людей, лошадей, собак… не считая коров, которых при первом признаке опасности со стороны индейцев загоняли внутрь.

Как скучала Китти по своему дому возле Выдряного ручья! Посаженные матерью цветы теперь наверняка вытянулись у крыльца… Яблоневые деревца покрылись почками… Когда-нибудь индейцы наконец оставят их в покое, это несомненно, убеждала она себя, и тогда она уговорит Каллена отвезти ее туда… А сейчас ей придется довольствоваться маленькой клумбой возле своего крыльца: Элизабет дала ей семена петушиных гребешков, и она посадит их, как только немного просохнет земля.

— Китти…

Обернувшись, она увидела Элви Портер: та пробиралась к ней по покрытой жирной грязью тропинке, выискивая места посуше и понадежнее. Китти поднялась с колен, улыбаясь этой невысокой круглолицей женщине, над которой, казалось, никакие передряги не были властны.

— Добрый день, Элви! — поздоровалась она, отряхивая юбку. — Я здесь подумываю о небольшой цветочной клумбе.

Элви понимающе кивнула.

— У меня отложены кое-какие семена: ноготки и змееголовник. Приходи, когда выдастся свободная минутка, я дам их тебе.

— Спасибо, обязательно! Может, зайдешь в хижину?

— Только не сегодня! У меня куча дел по дому. Льюрен плохо себя чувствует. Ни один из детей не прожил зимой ни дня без болезни, а сейчас весна, и она вот опять слегла с простудой… Я хотела зайти к старой Хоукинс, спросить, не может ли она приготовить ей какое-нибудь зелье.

Элви повернула назад, а Китти вошла в хижину, оставив дверь широко распахнутой, чтобы внутрь проникло побольше солнца и тепла.

Вдруг от ворот до нее донеслись возбужденные мужские голоса. Через несколько секунд из своей хижины так стремительно выбежала Сара, что чуть не споткнулась на ступеньках крыльца. У нее теперь приятно округлился животик.

— Осторожнее! — крикнула Китти.

— Только что приехал Каллен… — задыхаясь, сообщила она.

— Ах!

— Он там, в блокгаузе, вместе с Дэниэлом и стрелками. Давай, я все сделаю за тебя по кухне, а ты беги к нему!

Торопливо наградив Сару признательной улыбкой и едва вытерев руки, Китти вылетела из хижины.

Вокруг Каллена уже столпилась небольшая группа поселенцев, многие стояли за дверью. Заметив Китти, он сдвинул шляпу на затылок и растолкал локтями толпу.

— Виноват, ребята… — проговорил он.

Через мгновение Каллен уже схватил Китти в свои крепкие объятья и, приподняв над землей, звонко поцеловал в губы.

Зрители, подталкивая друг друга локтями, загоготали: никто из них в жизни не отважился бы поцеловать жену на глазах у всех! Лица некоторых зарделись, но все же люди радостно улыбались.

Китти вспыхнула, но ей было не до стыдливости: она была целиком поглощена красивым загорелым лицом Каллена, за него говорившим, что с ним все в порядке.

— Разрази меня гром, девочка, — прошептал он ей на ухо, — как же мне приятно тебя видеть! — Каллен громко рассмеялся, опуская ее на землю. — Ну, как поживаешь?

— Прекрасно! — ответила Китти, не спуская с него сияющих глаз.

Полковник Кэллоувэй тактично отвернулся; в его глазах прыгали веселые искорки. К ним торопливо шагал Дэниэл.

— Каллен… мне сказали, что ты кое-что привез…

Каллен, нежно подтолкнув Китти, игриво подмигнул ей:

— Я скоро приду, женушка…

Когда Каллен продемонстрировал Дэниэлу и другим стрелкам то, что извлек из-за пазухи охотничьей рубахи, на их разгневанных лицах написалось откровенное презрение. Они придвинулись поближе к Кал-лену, засыпая его вопросами и пристально разглядывая английские листовки, в которых их настойчиво призывали прибыть в Детройт и присоединиться к англичанам. Тот, кто откликнется на этот призыв, — говорилось в них, — может рассчитывать на их защиту, а тот, кто ответит отказом, рано или поздно расстанется с жизнью от рук индейцев.

Полковник Кэллоувэй энергично плюнул в закопченный камин и с кислой миной заходил по комнате.

— Заместитель губернатора Гамильтон… — с расстановкой произнес он.

— Гнусный скупщик скальпов! — докончил Уинфред Бурдетт, в гневе сжимая кулак.

Старый полковник резко отвернулся. От охватившего его бешенства серебристые длинные локоны затряслись.

— Будь проклят любой белый, скупающий скальпы своих соплеменников!..

— Или берущий их в плен! — с экспрессией вставил Сэм Гендерсон.

— Проклятая грязная свинья! — крикнул кто-то сзади толпы.

— Ну все, хватит! — призвал всех к порядку Дэниэл — Губернатор может писать это дерьмо сколько его душе угодно: может, ему там, в Детройте, нечем больше и заняться в ожидании, когда индейцы сделают за него всю черную работу… Где ты их нашел, Каллен?

— Прямо на Ежевичном кряже. — Каллен небрежно прислонился к толстой стене. — Они разбросали их и возле форта Хэррод.

Дэниэл швырнул листовку на стол.

— Вообще-то нас не нужно было убеждать в том, что за спиной индейцев стоят англичане и заваривают всю эту кашу, — нам уже давно об этом известно. Так что эти г… бумажки для нас абсолютно ничего не значат.

Собравшиеся в комнате мужчины молча смотрели на Дэниэла.

— Садись, Каллен, — указал Дэниэл на стул. — Сейчас нужно обсудить кое-что поважнее: например, сколько индейцев ты там видел, где и когда.

Через два часа они закончили, и Каллен пошел домой, где его заждалась Китти. Она порывисто протянула к нему руки; с лица ее уже исчезли все следы напряженной озабоченности. Бросив в угол мягкие пушистые тушки кролика и двух белочек, он подошел к ней — весь в поту, горя адским нетерпением.

— Да поможет мне Бог… — сказал он, прижимая ее к себе и раздвигая складки юбки, чтобы ладонями ощутить ее крутые ягодицы. — Я сейчас взорвусь, если немедленно не войду в тебя!

Они сразу же легли в кровать, Китти тоже не скрывала своего страстного вожделения, и их жаркие тела мгновенно соединились. Наслаждение друг другом в первую минуту не принесло им желанного облегчения.

Китти неожиданно заснула в его объятиях, а Каллен, склонив на плечо голову, долго глядел на ее порозовевшее во сне лицо. Каллен знал одно: он живет в дикой, неизведанной стране и сделает все, что в его силах, чтобы обеспечить полную безопасность этой женщины, что лежит сейчас рядом с ним… Тут он заметил, что жена смотрит на него своими широко раскрытыми фиалковыми глазами и легкая улыбка играет в уголках ее губ. Он еще сильнее прижал ее к себе — так сильно, что она с трудом задышала.

— Каллен, да ты меня задушишь! — притворно возмутилась она.

Он ослабил хватку и, наклонившись, поцеловал жену в изгиб нежной шеи, стараясь сделать это так, чтобы она не почувствовала, как вдруг обожгло ему глаза. Он мог бы назвать это слезами, если бы знал, что умеет плакать…

Наутро пошел сильный дождь, но Каллен все равно выехал за ворота. Он выехал еще до наступления сероватого рассвета — так было безопаснее. Китти неохотно уступила его настойчивым просьбам проститься с ней здесь, в хижине, а не у ворот, до которых она обычно провожала его.

Когда он уехал, Китти села перед камином, прислушиваясь к стуку дождя по крыше и неторопливо прихлебывая «кофе», который она приготовила для себя из молотых семечек хурмы. Каллену этот напиток очень нравился.

Боже, как пусто стало в их хижине, стоило ему отсюда уйти!

Решительно сжав губы, сняв чепец и закатав рукава, она принялась мыть грязные тарелки, ножи, кастрюли с длинной ручкой… Потом расставила тщательно вытертые предметы по своим местам и обратила всю свою энергию на комнату: сменила на кровати белье, вытряхнула половички с крыльца, несмотря на моросящий дождь. Взяв метлу из прутьев дерева пекан, она вымела мусор изо всех закоулков, тщательно стерла отовсюду пыль. Затем, схватив стоявшее в углу ведро с дождевой водой, водрузила его на огонь, и вскоре вся комната наполнилась паром. Ползая на коленях, она принялась надраивать пол, пока доски не побелели.

— Кажется, сегодня не совсем подходящий день для генеральной уборки, — заметила Ребекка, входя в хижину в тот момент, когда Китти ее уже почти заканчивала. Китти печально глядела на оставляемые ее башмаками на чистом, без пятнышка, полу небольшие лужицы.

— Согласна! — рассмеялась она, вытирая руки о фартук и провожая Ребекку в комнату. Сняв с гостьи плащ, она повесила его на деревянный колышек возле двери. — Не обращай внимания на лужицы, — указала она на следы, оставленные Ребеккой. — Мне все равно придется еще раз к вечеру все выскоблить.

Ребекка, бросив на нее понимающий взгляд, села.

— Мне показалось, что тебе сегодня утром будет не хватать чьей-нибудь компании…

Китти кивнула.

— Не хочешь ли кофе? Он еще не остыл.

— С удовольствием! — улыбнулась Ребекка. — Последние крошки у меня кончились несколько недель назад.

— Я дам тебе немного порошка, — сказала Китти, передавая чашку Ребекке. — Я готовлю его не для себя: его очень любит Каллен. Налить немного молока? — Китти резко поднесла руку ко рту: — Молоко! Боже праведный, я так увлеклась уборкой, что забыла подоить корову! Сейчас возьму ведро и пойду.

— Не беспокойся, дорогая. Джемина пошла доить нашу корову и, увидев, что тебя там нет, подоила заодно и твою пеструю. Она передаст тебе ведро с молоком через Дэниэла-Моргана.

Китти отвернулась, укоряя себя за то, что могла позабыть об этом.

— Передай Джемине, что я ей очень благодарна.

— Первый день самый трудный, правда? — тихо сказала Ребекка Китти, повернувшись и вглядываясь в ее волевое лицо.

— Да, ты права… В такие моменты я страстно хочу, чтобы Каллен стал бондарем, гончаром или кузнецом… чтобы все время был здесь, рядом с нами, пока эти индейцы не устанут от своих кровожадных затей и не уберутся на север.

— Все-то ты выдумываешь… Это все равно, что заставить Дэниэла заделаться фермером. Он не рожден для этого и никогда к этому не привыкнет, его глаза постоянно устремлены в горы.

Китти, улыбнувшись, села за стол напротив Ребекки. Дождь по-прежнему нудно стучал по крыше, масляная лампа беспокойно мигала.

— Скажи, тебе удалось привыкнуть ко всему этому? — наконец спросила она. — Привыкнуть по-настоящему?

Ребекка размышляла над ее вопросом, обхватив чашку ладонями, усеянными с тыльной стороны веснушками.

— Мне кажется, да… — И слабо улыбнулась: — После этого дождя будет такая же слякоть, в которой мы тонули несколько дней назад. Придется снова ждать, когда подсохнет земля. — Закончив кофе, она поставила чашку на стол.

За дверью послышался топот, и кто-то постучал в дверь. В комнату вошел, улыбаясь во весь рот и обливаясь потом, Дэниэл-Морган Бун. Его влажные волосы прилипли к голове. Он поставил на скамью тяжелое ведро и в мгновение ока исчез.

— Он так похож на Дэниэла… — сказала Китти.

— Он и поступает во всем как он, — Ребекка встала со стула. — Ну… я, пожалуй, пойду: загляну к Элви Портер — может, ей нужна моя помощь.

— Как себя чувствует Льюрен? Все еще плохо? — Китти совсем забыла о несчастной девочке, задушевной подружке Присси…

Ребекка кивнула.

— Вчера ей стало еще хуже. Бабушка Хоукинс не отходит от нее, пробует на ней свои зелья. Я предложила Элви послать за мной одного из своих мальчиков или Джемину, если понадоблюсь посидеть с больным ребенком.

— Подожди, — попросила Китти. — Сейчас возьму шаль и пойдем вместе.

Льюрен Портер умерла перед рассветом… Она тихо отошла, хотя ее мать, Ребекка и Китти последние два часа перед смертью из сил выбивались, стараясь спасти ее: прикладывали горячие компрессы к груди, мыли холодной водой ноги и руки, чтобы сбить высокую температуру, усаживали ее в кровати, чтобы ей было легче дышать. Но постепенно промежутки между вдохом и выдохом становились все длиннее, и наконец она сделала последний вдох, словно печально вздохнула, — и все было кончено.

Элви с минуту стояла, склонившись над ее кроватью, растирая своими руками маленькие ручки Льюрен. Потом отошла к камину, отвернувшись от девочки в тот момент, когда Ребекка закрывала ее лицо простыней.

— Я всегда хвасталась, что выращу их всех, — сказала она наконец. — И все было в порядке, ни одной неудачи при родах, никаких мертворожденных… все дети такие здоровые… — Глаза у нее покраснели, и впервые на них навернулись слезы. — Это была единственная моя дочка… Господи, да помоги же мне!

Она, не выдержав, тихо заплакала, закрыв лицо ладонями. Ребекка подошла к ней, встала рядом, пытаясь ее утешить… Через несколько минут, вытерев глаза краем фартука, Элви кивнула головой.

— Может, Господу виднее… Сейчас я ношу под сердцем еще одного. И, по правде говоря, мне пришлось из-за него поспорить с Генри. Может… хорошо, что у меня есть ей замена, хотя, конечно, трудно заменить такую девочку.

Она встала со стула.

— Давайте подготовим ее к похоронам, — сказала Элви измученным голосом. — Я хочу, чтобы она лежала красивой в гробу.

Ночью дождь прекратился, и на чистом горизонте показался краешек солнца, что предвещало яркий безоблачный день. Сквозь щели в толстых бревенчатых стенах проникали лучи света, но Элви не хотела открывать ни окна, ни двери. При мерцании свечей женщины омыли тело Льюрен, надели на нее лучшую домотканую блузку и юбочку, расчесали волосы…

— Теперь можете звать Генри. Скажите, что я его жду. — Элви обессиленно села на стул.