Рай милостью Божией. Изгнание

3

«О Всеблагий Господи, вот он, этот рай, — перед нами!» — радостно напевал Бен Тайлер свой псалом.

Отовсюду неслись крики облегчения.

В этот жаркий влажный день, почти два месяца спустя после начала трудного путешествия, место их назначения — вожделенная цель долгого пути — открылась их взорам во всей своей красоте. Расположенные по прямоугольникам грубо сбитые хижины на высоком берегу реки Кентукки, которая несла свои дивные глубокие воды между выщербленными крутыми берегами, венчались столбиками белого дыма, создававшего ощущение домашнего покоя и уюта.

Роман, набрав воздух в легкие, громко, растягивая звуки, прокричал:

— Хэ-э-л-л-о-о!

Его низкий голос дрожал, отзываясь многоголосым эхом. Услышав ответ со стороны форта, он поднял руку и повел путешественников через засеянный маисом участок и небольшой огород. Все устремились за ним, улыбаясь друг другу и шумно переговариваясь, Мальчики постарше погоняли тягловых лошадей, а Леди грызла копыта старой коровы, которая упрямилась, никак не желая покидать полянку с сочной зеленой травой у самой реки.

— Ну, что скажешь, Амелия? — широко улыбнулся жене Джозеф.

Она засмеялась.

— Как приятно будет принять ванну… и переночевать под крышей.

— Вечно ты со своими ваннами, женщина… Не понимаю, как они еще не отправили меня на тот свет за двадцать пять лет женитьбы! — Джозеф добродушно покачал головой.

Китти с удовольствием подумала, что после двух месяцев дороги ей больше не придется вставать по утрам, влезать в седло и трястись по булыжникам и кочкам, чувствуя, как пот заливает глаза, а москиты впиваются в кожу. Теперь ей не нужно будет торопливо стирать тряпки для месячных и вывешивать их на солнце на больших корзинах, притороченных к луке седла, для всеобщего обозрения. Теперь она сможет как следует прокипятить их, чтобы вернуть им первоначальную белизну, как и ее нижнему белью, сможет мыть голову, когда ей только захочется!

Они спустились в низину около самого форта, и Китти увидела нескольких мужчин между двумя рядами хижин. Они махали руками и звали Романа.

— Я думала, там есть ворота… — разочарованно протянула Амелия, выезжая перед Китти.

Форт и в самом деле казался недостроенным: не было частокола, отделяющего одну хижину от другой, и оборонительных сооружений — блокгаузов — по периметру форта с четырех сторон. Но тем не менее форт радовал глаз: в центре его из земли били два ключа, а неподалеку от них стояли три хижины; остальные были расположены чуть выше — там росли несколько необычайно мощных платанов и громадный вяз. Справа простирался большой участок ухоженной земли с разбросанными по нему уродливыми пнями. Горы на горизонте блестели своими великолепными вершинами.

Когда переселенцы поднимались по невысокому холму, навстречу им с яростным лаем выбежало несколько собак. Леди, покинув свое стадо, осторожно пошла им навстречу. Она уверенно и твердо ставила лапы, приветливо виляя при этом хвостом.

— Боже праведный, иди же скорее, Роман Джентри, и веди сюда всех своих людей! — пропел мужской голос.

Когда Китти слезала с лошади, ей показалось, что весь форт вышел приветствовать их. Перед ними стояли крепко сбитые мужчины с хриплыми голосами, в домотканых рубахах и бриджах из оленьей кожи. Но если они и не блистали внешним видом, то все это с лихвой компенсировалось их радушием. Какой-то усатый человек, которого, как они потом выяснили, звали Изекиэл Тернер, схватил свою скрипку и запиликал на ней приятную мелодию, приплясывая на ходу.

— Эге-гей! От вида этих девиц можно просто ослепнуть! — радостно гикнул какой-то парень.

Его тут же с улюлюканьем затерли вглубь толпы. Все, подталкивая друг друга, старались занять место поближе, чтобы получше рассмотреть новеньких.

— Он просит у вас прощения, мисс! — весело крикнул кто-то. — Он позабыл о своих вежливых манерах!

— Уйдешь ты наконец отсюда, Иззи?! — Какой-то парень громадного роста с закатанными рукавами, демонстрирующими его сильные мускулистые руки, сграбастал скрипача в объятия. — Вон идет Дэниэл, а ты здесь поднял такой шум, что он не расслышит даже урчание собственного желудка, не то что путешественников!

Китти бросила взгляд на Джозефа, но он только подмигнул ей.

Мужчина средних лет с выступающими скулами и коричневато-песочными волосами пробирался через толпу. Его полуоткрытые губы еще больше расплылись в улыбке, когда он заметил Романа.

— Ну, давно пора снова использовать своего лучшего скаута! — Он с размаху хлопнул Романа по спине.

Роман улыбался.

— Дэниэл…

— И ты здесь, Ричард! — Бун повернулся к своему старому другу Кэллоувэю. — Рад тебя видеть. Признаюсь, я уже начал волноваться — живу здесь три педели с Ребеккой и детьми. Что-нибудь случилось?

Роман покачал головой.

— Абсолютно ничего. Вот только один ребенок… младенец погиб.

Бун, кивнув головой, стал переходить от одного новопоселенца к другому: мужчинам он крепко жал руку, а женщин награждал приветливой улыбкой. Китти с любопытством наблюдала за ним, удивляясь его лысеющей голове и обвисшему подбородку. Не ускользнул от ее взгляда и выпирающий из-под просторной охотничьей рубахи животик. Почти всю свою жизнь она слышала рассказы о подвигах и приключениях этого великого охотника, а теперь, увидев его перед собой во плоти, была немного разочарована: она ожидала увидеть высокого, стройного и красивого мужчину — такого, как… Роман. Эта мысль посетила ее неожиданно, И она поискала глазами словно высеченные из мрамора лоб, нос и подбородок молодого охотника. Он смотрел в сторону, повернувшись к ней в профиль. Китти обрадовалась, что ее порозовевшие щеки не вызвали особого подозрения из-за царящего здесь всеобщего веселого беспорядка.

— Ребекка будет очень рада встрече с вами, — сказал Бун, обращаясь к Амелии Джентри и Элви Портер. — До сих пор она оставалась единственной женщиной в форте Бунсборо… если не считать мою дочь Джемину, конечно.

Китти, услышав чей-то смешок, повернулась и увидела, как сквозь группы мужчин к ним пробирается светловолосая девочка лет тринадцати-четырнадцати. Кроме нее здесь из семьи Бунов присутствовало еще пятеро детей: старшему, прыщавому юноше, которого кто-то назвал Израилом, было около шестнадцати — он стоял с тихой улыбкой, а младший — двухлетний карапуз — держался за подол матери. Джемина подхватила его на руки.

— Не приставай к маме, Джесси!

Ребекка Бун — стройная темноволосая женщина с мягким, усеянным веснушками лицом, в широко расставленных глазах которой светилась необъяснимая сила, — выступила вперед, чтобы обнять Элизабет Кэллоувэй и похлопотать над ребенком, которого Фанни держала на руках. Тепло со всеми поздоровавшись, она защитила женщин и старших девочек от назойливых и откровенных взглядов мужчин, уведя их за собой в форт, где показала выделенную для каждой семьи хижину.

— Они никому не желают зла, — сказала она, с улыбкой указывая на мужчин, выстроившихся впереди. — Просто им хочется немного поглазеть на дам: они не видели ни одной женщины с весны прошлого года. А вообще-то все они славные ребята!

По ее словам, мужчины, которых они увидели в форте, составляли лишь половину всех приехавших в Бунсборо. Некоторые из них уже сбежали обратно, другие же получили свои участки земли, построили собственные хижины и даже посеяли маис. Они приезжали в форт только для того, чтобы пообщаться или поторговать в лавке компании, выбор товаров в которой был невелик, принимая во внимание трудности, связанные с их доставкой.

— Были ли у вас когда-нибудь неприятности с дикарями? — спросила ее Элизабет Кэллоувэй.

— Нет, пока не было… Сразу по приезде мы видели пару индейцев из племени чероки, но они оказались весьма дружелюбными.

Проходя мимо хижин, Ребекка отворяла двери, выходившие на внутренний двор форта. Каждая хижина представляла собой сооружение из бревен с камином, выложенным из речных камней, и тесным небольшим чердаком. Дверь во всех врезалась в передней стене, а вдоль задней проделывались две бойницы, чтобы просунуть ружье.

— Мы с Джеминой пытались привести их в порядок, — объяснила Ребекка, — но не везде успели прибраться, так что не обессудьте: вы ведь прекрасно знаете, как ведут себя мужчины, если их предоставить самим себе! Они даже не позаботились о нужнике… Но теперь уборная есть: вон там, в конце двора.

В самом центре двора Китти заметила несколько подвешенных на распорках больших железных котлов. Там же находилась и кузница; угли в горне еще не остыли. Сам кузнец, несомненно, сейчас в толпе зевак: его кожаный фартук был небрежно брошен на пень.

— Я вас предупредила! — рассмеялась Ребекка Бун, открывая двери хижины, предназначенной для семьи Портеров.

Глазам женщин предстали шероховатый грязный пол и черный от сажи очаг, возле которого валялись тщательно обглоданные кости и черствые куски маисовых лепешек.

— Мы со всем этим быстро управимся! — заверила ее Элви.

— Я с Джеминой вам помогу, — вызвалась Ребекка.

— Мы все поможем! — поддержала ее Амелия.

Они попрощались с Элви, которая тут же засучила рукава, и направились к соседней хижине. Амелия задержалась на минутку, чтобы переброситься парой слов с Присциллой. Когда она догнала женщин, Келли Шерилл уже разглядывала свою крошечную комнату.

— Как вы себя чувствуете, Ребекка? — спросила Элизабет у своей давней соседки.

— Сама — неплохо, но ребенок родился мертвым…

— О Господи… — Элизабет цокнула языком, — простите меня!

Ребекка понимающе кивнула.

— Вы, наверное, считаете, что раз у меня так много детей, то потерять одного не очень уж и страшно… Ничего подобного!

— Да знаю я… — вздохнула Элизабет. — Вон та девушка… Келли… Мы только неделю назад похоронили ее первенца. Шестимесячного. — Она покачала головой. — Он был таким милым крошкой…

Ребекка, обернувшись, бросила взгляд на дорожку, где стояла Келли Шерилл: она уже сняла шляпку от солнца, и ветер раздувал ее кудрявые каштановые волосы, открывая бледное сосредоточенное лицо.

— Несчастное дитя… Я поговорю с ней позже. — Она привлекла к себе Китти. — Ну а кто эта хорошенькая юная особа?

— Китти Джентри, госпожа Бун, — с достоинством ответила Китти.

— Значит, вы — родственница Романа? Никогда бы не подумала… — И Ребекка поддразнила девушку: — Мне казалось, что у всех членов вашего семейства огненно-рыжие волосы и все они длинные как мачтовые сосны.

Китти рассмеялась.

— Ты очень похожа на свою мать — такая же миленькая. Но глаза у тебя совершенно другие.

— Да, мэм. Мама говорит, что они мне достались от прабабушки, — покраснела Китти.

Ребекка Бун улыбнулась.

— И невооруженным глазом видно, что здесь у тебя отбоя не будет от кавалеров! Будь поосторожней, не торопись с выбором!

— Хорошо, госпожа Бун, — кротко ответила Китти. Она накрыла ладонью ее руку.

— Называй меня просто Ребекка, — сказала она. — Мне это будет очень приятно.

Пока женщины с девушками, энергично взявшись за дело, приводили хижины в обитаемый вид, молодые парни принялись разгружать лошадей. Они разносили домашнюю утварь по хижинам, явно отдавая предпочтение жильцам семейства Джентри и Кэллоувэев, где поселились весьма симпатичные и столь долгожданные молодые девушки. Между тем Дэниэл со Сквайром Буном в сопровождении нескольких мужчин уединились в одном из блокгаузов — этом просторном двухэтажном укрепленном доме, способном выдержать любое внезапное нападение индейцев.

Сквайр Бун, который был на несколько лет старше своего гораздо более знаменитого брата и немного на него похож, держал в руках кувшин с текилой — маисовой водкой, — несколько бутылок которой привезла сюда партия Дэниэла три недели назад. Они разлили ее по жестяным кружкам, пошедшим по рукам вокруг длинного грубо сколоченного стола. Джозеф со своим зятем Беном, Генри Портером и Робертом Шериллом сидели по одну его сторону, а полковник Кэллоувэй, Роман и братья Буны — напротив них.

— За вашу удачу здесь, в Кентукки! — поднял свою кружку Дэниэл.

— Верно! — подхватил Ричард Кэллоувэй.

— Очень даже неплохо… — процедил Джозеф, морщась и проводя тыльной стороной ладони по губам. Все одобрительно закивали.

— Лучше сейчас как следует выпить, — сказал Дэниэл. — Когда водка кончится, введем вынужденный «сухой закон»: весь собранный маис пойдет на прокорм. Как вы, наверное, уже заметили, мы посадили перед фортом картофель и турнепс. С радостью поделимся с вами, чтобы вы без особых трудностей пережили зиму. А вы поможете нам в работе.

— Я думал, что к этому времени здесь будут поставлены частоколы и ворота… — тихо сказал Роман.

Дэниэл пожал плечами, и по лицу его расплылась широкая беспечная улыбка:

— Займемся этим когда сможем! С собой я привез большой запас соли, и теперь нам нужно успеть заготовить как можно больше мяса, пока непогодь не загнала нас в хижины: мы не хотим голодать зимой. Как только полетят первые белые мухи, индейцы сюда и не сунутся… да и до зимы, мне кажется, они не слишком возжаждут взять в руки столько ружей… Сейчас конец сентября, и кое-кто из вас, может, захочет застолбить свой земельный участок и перезимовать здесь, в форте… А весной приняться за строительство собственного дома. Мы ничего не имеем против, пожалуйста.

Джозеф покачал головой.

— Большое спасибо, но мне кажется, что до суровой зимы еще очень долго, а я намерен устроиться со своей семьей как можно скорее.

— На других факториях, — заговорил Бун, — например, в Хэрроде, женщины с детьми остаются в форте — из соображений безопасности. Нужно учесть и это… Мы с женой полагаемся только на Господа, который заботится о всех нас.

Джозеф поскреб ногтями подбородок.

— Насколько я знаю Амелию Джентри, ей не захочется оставаться нигде, кроме как в собственном доме.

— Ну, это уж вам решать… Предложение остаться в форте на зиму будет в силе — говорю это на случай, если вы передумаете или если холода нагрянут раньше обычного.

— Я сделаю все, что смогу, но я уже не так молод как они… — Джозеф махнул рукой в сторону юношей. — Впрочем, у меня еще крепкая спина, и в работе я не уступлю никому!

Дэниэл окинул взглядом его плотные широкие плечи, крепкую грудь.

— Не сомневаюсь. Мне вообще повезло с семейством Джентри: отец Романа был самым сильным мужчиной из всех, кого я знал.

Джозеф довольно кивнул.

Дэниэл стал озабоченным.

— Хочу предупредить, чтобы вы не теряли бдительность и постоянно были начеку за пределами форта. У вас всегда должно быть ружье. Вы, наверное, знаете, что весной прошлого года четверо из наших были убиты… А через три дня в лесу мы обнаружили еще один труп — переселенца с той стороны. Скальп его наверняка висит сейчас в вигваме какого-нибудь шоуни к северу от Огайо…

— А как же договор? — хмуро поинтересовался Роберт Шерилл.

Полковник Кэллоувэй презрительно хмыкнул, подергивая себя за мясистую мочку уха:

— Договоры чаще нарушаются, чем соблюдаются. И ошибок здесь быть не должно — особенно когда речь заходит об индейцах.

— Да, это верно, — согласился Дэниэл. — С другой стороны, с тех пор у нас больше не было никаких происшествий… С наступлением зимы, я уверен, жить здесь будет вполне безопасно. Просто хочу предупредить вас, чтобы вы постоянно были начеку!

Роман спросил, где сейчас судья Гендерсон, и Дэниэл сообщил ему, что тот вернулся в Северную Каролину по неотложному делу. Здесь, в форте, живет его брат.

Когда они наконец закончили «мужской разговор», Джозеф заглянул в свою новую хижину и с удивлением обнаружил, что железные кастрюли и сковороды с длинными ручками уже висят над горящим очагом, а матрацы, набитые свежепахнущей травой, аккуратно разложены на выдраенном до блеска полу. Маленькое обрамленное зеркало Амелии, которое она тщательно завернула в стеганое одеяло на время переезда, висело на стене, а узорчатый сундучок из красного дерева стоял на полу под ним.

Девочки раскладывали на сооруженной им полке деревянную кухонную утварь и оловянные кружки, а сама Амелия все еще скребла замызганный очаг.

— Черт тебя побери, Амелия! — воскликнул Джозеф. — Мы ведь будем жить здесь совсем недолго! Только чтобы застолбить землю и построить на ней собственный дом…

— Может, и так, Джозеф, но даже временно мы не будем жить здесь как свиньи.

Он подошел к ней и нежно приподнял жену, прижав ее к груди.

— Нет, так не пойдет! — твердо сказал Джозеф. — Завтра я займусь каркасами кроватей. А пока, женщина, пойди умойся: сегодня вечером нас приглашают в гости жители форта. Всех. Там уже готовят угли для костра, на котором зажарят мясо буйвола, сумчатой крысы и кроликов. Всего будет вдоволь!

Амелия всплеснула руками.

— Да ты посмотри, на кого я похожа! Девочки, нет ли там у меня чистой юбки, вон в том узле? Господи, не забыть бы…

Она вытащила маленькую записную книжку в кожаном переплете, перо куропатки и чернильницу: все эти письменные принадлежности она бережно хранила в долгом пути. Открыла пробочку чернильницы, взглянула на кончик пера — достаточно ли острый — и обмакнула его в чернила. «26 сентября 1775 года, — старательно вывела она. — Мы приехали в Бунсборо».

В две следующие недели с тех пор, как в форте появились женщины и юные девушки, военное укрепление чуть не захлебнулось от натасканной в котелках воды для мытья. А мужчинами поголовно овладело какое-то безумие: все они принялись брить и подравнивать бороды.

Когда семья Джентри зажила, наконец, обычной, размеренной жизнью, Джозеф занялся своим ремеслом лесоруба и столяра. Он выделывал из дерева маленькие кружечки, ведерки, маслобойки, бадьи и корыта для купания, предлагая их всем желающим. В обмен на свои поделки он получал маисовую муку и овощи. Но все свободное время — каждую минуту! — он уделял поиску участка земли: как Джозеф и предполагал, Амелия не желала оставаться на территории форта дольше необходимого.

— Мои земли должны быть моими, — волновалась она. — Ты только посмотри на это место: сюда может явиться любой дикарь, когда пожелает! Во всяком случае, я смогла бы собственноручно закрыть на засов двери своего дома, где бы он ни был! Семья Джентри приехала в Кентукки обзавестись своим домом, и она этого обязательно добьется!

Роман поехал вместе с Джозефом показать ему свой участок, который он застолбил весной прошлого года. Это было около шестисот акров (двести сорок гектаров) у впадения ручья в реку Кентукки. Так как Роман был одним из главных в форте и ему приходилось выполнять определенные обязанности, то ему не нужна была хижина. Вместо нее для подтверждения своих притязаний на эту землю он построил «целинную землянку» — своеобразное сооружение из шестов без крыши, чуть больше метра в диаметре, но этот символ владения признавался всеми жителями. Кроме того, он высадил на участке несколько маисовых стеблей, чтобы таким образом выполнить все предъявляемые к такой процедуре требования.

Роман сообщил Джозефу, что граничащая с его участком земля дальше по течению ручья еще не принадлежит никому.

Джозефу понадобилось два часа, чтобы объехать эту плодородную землю и понять, что он наконец нашел то, что искал.

По всему участку росли вишневые и ореховые деревья, встречались громадные дубы, вязы и буки с плотным подлеском из кустов кизила и багряника, рощи тюльпанных деревьев и тополей. Почва здесь была мягкой и жирной. Над колючими кустами шиповника покачивали своими желтыми головками громадные подсолнухи. Зеленый бархатный мох устилал берега ручья, и к тому же Джозеф обнаружил три отличных источника, что было жизненно важно.

— Погоди, Амелия, скоро все увидишь собственными глазами! — торжествовал Джозеф. — Эта возвышенность, подходящая прямо к ручью… она не допустит наводнения!

— Ну и когда ты начнешь? — поинтересовалась Амелия, у которой от возбуждения раскраснелись щеки.

— Завтра. Я уже зарегистрировался в компании… уплатил деньги. Роман и еще кое-кто обещали помочь.

Они были вдвоем в хижине, и Джозеф, изловчившись, поймал Амелию и поцеловал в губы.

— Скажу тебе одно: я намерен построить большую хижину, чтобы у нас с тобой была в ней своя комната. — Его рука соскользнула по ее спине на крутые ягодицы. Он ласково погладил их, потом привлек ее к себе.

Глаза у нее заблестели как у молодой девушки.

— Не слишком ли ты стар для этого? — дразнила его Амелия.

— А ты? — парировал он.

Глубоко вздохнув, она прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Потом тихо прошептала:

— Тебе, Джозеф Джентри, надо бы поторопиться с нашим домом…

Хижина для семьи Джентри росла прямо на глазах. В ней было две комнаты и вместительный чердак. Он даже добавил к ней небольшую веранду для Амелии, что вызвало немало пересудов: все в форте в один голос заявляли, что нигде, ни в одной хижине к западу от гор, не было такой роскоши. Джозефу понадобилось всего несколько дней, чтобы смастерить временную деревянную мебель, и они смогли въехать в свой новый дом уже в конце октября.

— Нам еще предстоит куча работы, которую нужно завершить до наступления холодов, — сказала Амелия своим девочкам, и вся троица дружно принялась за нее.

Прежде всего нужно было найти хорошее место, чтобы посадить черенки яблони, которые Амелия прикопала, как только они приехали в Бунсборо.

Джозеф указал ей на такое место в верховьях ручья неподалеку от дома: земля там была не такой холмистой, как возле хижины, но зато достаточно сухой. Амелия с Китти девять дней подряд рубили и корчевали колючие кусты. Они возвращались домой измученные, с больными спинами, с поцарапанными руками и ногами, с волдырями на них… Иногда Китти приходилось зажимать ладошкой рот, чтобы не расплакаться от отчаянья и усталости.

Но наконец они добились своего и освободили от кустов пространство для десяти саженцев, на котором вырыли лунки и посадили молодые деревца. Присцилла им помогала: носила из ручья воду и поливала слабые саженцы.

Нежно прикоснувшись к деревцам, Амелия сказала:

— Они вырастут, вот увидишь, хоть, правда, Джозеф и говорил, что мы сильно запоздали и они могут не прижиться до зимы.

Они повесили во дворе веревку, по которой доставляли к хижине бадью с водой для купания, построили небольшой бункер для дробления маиса, а также подвальчик для хранения золы и хмеля, что было очень важно для мыловарения и изготовления многих нужных в быту вещей. Присцилла, конечно же, не могла выполнять тяжелую работу, и ей в основном занимались Китти с матерью, но девочка помогала им перетирать зерна маиса в муку. Она даже пробовала доить коров, хотя эта обязанность целиком лежала на Китти.

Все трое собирали целебные травы, лесные орехи, ягоды и дикий виноград, которые стали только слаще от первых заморозков.

Тем временем Джозеф заготавливал на зиму дрова и конструировал пристройку с крышей для домашнего скота. Он уже сколотил вполне приличный фургон, но все свободное время упорно занимался расчисткой небольшого участка, где весной собирался посеять маис.

Иногда к ним приходил Роман, и тогда они вдвоем выкорчевывали большие деревья, заставляя старых Молли и Нелли отвозить их подальше.

Однажды Роман, скосив глаза на цепочку молодых тополей, растущих на краю будущего маисового поля, сказал:

— Нужно содрать с них кору.

Джозеф задумался:

— На следующий год будет меньше работы, да?

Роман кивнул, и хотя они весь день трудились не покладая рук, все же решили поработать еще часок-другой, чтобы содрать кору с каждого дерева: от таких колец деревья чахли и вскоре умирали.

— Ужасно противно этим заниматься… — признался Джозеф, покаянно глядя на загубленную, изуродованную им живую красоту: пришел человек с топором… — Но древесина не пропадет: найду ей применение.

С каждым днем Китти все больше нравилась дикая, первобытная красота этих мест. Погода улучшалась с каждым днем, и она осмелела. Ничего не говоря Джозефу и Амелии, она все дальше уходила от хижины в лес, иногда даже забираясь на границу с участком Романа — туда, где ручей впадал в реку Кентукки.

Там царило раздолье полевых цветов, распустившихся вдоль всего берега; большие плоские камни краем касались воды… Она любила садиться на них, любуясь игрой солнечных бликов на водной глади и великолепными осенними красками увядающей листвы в глухой чаще. И всякий раз, когда она брела по заваленным опавшими листьями дорожкам или сидела на отполированных камнях возле ручья, ее не покидало чувство абсолютной нетронутости этой природы и своей единственности в ней.

Иногда неподалеку от хижины, где густые рощицы закрывали собой ручей, они с Присси, раздевшись донага, по очереди бросались в холодную воду, не выпуская друг друга из виду, охраняя друг друга… Потом вылезали из воды — посиневшие, с гусиной кожей — и, наскоро одевшись, стремглав бежали домой. Однажды, задыхаясь и смеясь, со все еще мокрыми волосами, они столкнулись на крыльце с только что приехавшим Романом и встречающим его отцом.

— Господи, да ты погляди на них! — беспомощно воскликнул он, обращаясь к Роману. — Они снова бегали к ручью! Ведут себя точно как их мать!

Китти, заметив, что Роман, улыбаясь, внимательно смотрит на нее, вспыхнула.

— Мне всегда говорили, что нельзя рисковать здоровьем и подолгу сидеть в воде, — сказал он, и голубые глаза его искрились озорными смешинками.

— До этого могут додуматься только мои женщины! — сокрушался Джозеф.

— Однако я слышал, что Бен Франклин страдает таким же недостатком, — пришел Роман на помощь Китти, которая старалась преодолеть смущение. — Он тоже все время плещется как рыба, но, судя по всему, вода пошла ему только на пользу.

Присцилла бросилась вон из комнаты. Китти, пробормотав что-то невразумительное о необходимости помочь матери, последовала за ней — высушить волосы и обрести более приличный вид.

Роман привез последние новости с востока: судья Гендерсон организовал встречу с большинством пайщиков Трансильванской компании, и на ней было принято решение увеличить цену за сто акров земли с двадцати до пятидесяти шиллингов.

— Черт их подери! — загремел Джозеф. — Неужели они ждут, что я выплачу им разницу?!

— Не знаю, — ответил Роман. — Но уже чувствуется общее недовольство: в форте Хэррод, например, люди говорят, что они не для того восставали против английского короля, чтобы теперь кланяться какому-то судье.

Джозеф довольно хмыкнул:

— Ричард Кэллоувэй сказал мне, что и в форте Хэррод, и в Бойлинг-Спрингсе, и в Сент-Асафе были недовольны, когда Гендерсон созвал свою… как это Ричард назвал? А, «палату депутатов»! — весной прошлого года. Он сказал, что всем им очень не понравились утверждения, что застолбленная ими земля на самом деле принадлежит Трансильванской компании.

— Разумеется, не понравились! И не могут понравиться… Но компания, кажется, направила своего делегата на Континентальный конгресс — убедить его членов признать Трансильванию в качестве четырнадцатой из американских колоний.

— А разве это возможно?

Роман пожал плечами.

— Они говорят, что Том Джефферсон не станет обсуждать этот вопрос, даже если такое решение будет одобрено конвентом Виргинии.

— Ну а твоя позиция? — спросил Джозеф.

Роман помедлил с ответом. Он сидел на грубой скамье без спинки, прислонившись к стене хижины, и смотрел на длинный извилистый ручей, который за полыхающими желто-оранжевым цветом деревьями сверкал на солнце как яркая голубая ленточка.

— Я ничего не имею против Гендерсона, — промолвил он, — хоть мне и не совсем нравится идея правительства.

Джозеф с минуту размышлял над его словами.

— Знаешь, — наконец сказал он, разглаживая морщины на лбу. — Все-таки это они уговорили меня приехать сюда, и лучше я останусь с ними — по крайней мере, сейчас.

— Каждый поступает так, как считает нужным, — согласился с ним Роман. — Говорят, скоро сюда приедет дядя судьи — Джон Уильямс. Они избрали его главным агентом компании… Может, ему удастся все уладить.

Амелия из хижины прислушивалась к их беседе. Она взяла двух крупных зубаток, которых принес ей накануне Джозеф, и положила на очаг, осторожно покрыв их горячими углями. Вскоре кожа от огня затвердела и дала трещины, сквозь которые проступила нежная сочная плоть. Зелень варилась в котелке. Из спальни вышла Китти и принялась размешивать с водой маисовую муку для лепешек, но Амелия отвела ее в сторону.

— Этим может заняться и Присс, — сказала она, — а ты отправляйся-ка к мужчинам и скажи Роману, что мы приглашаем его поужинать.

Пригладив волосы и расправив свою спадающую мягкими складками синюю юбку, Китти вышла на крыльцо.

— Роман, мама приглашает вас поужинать с нами, — сказала она, очень боясь, что щеки ее вот-вот запылают.

— Передайте ей мою благодарность, — ответил он, надолго задержав взгляд на Китти, которая заливалась краской. — Мне кажется, вам нравится это место.

— Да, очень! Я просто полюбила его… — прошептала она.

За ужином лицо Романа не покидало все то же загадочное, необъяснимое выражение. Она замечала, что он то и дело задерживал на ней взгляд своих пронзительно-голубых глаз, и в них читалось откровенное удивление.