Разделенные

Глава 11

Они остановились на берегу, переминаясь с ноги на ногу и недоверчиво глядя на разлившийся поперек дороги широкий бурный поток. Акайо помнил, как армия перешла реку строем, даже не заметив, а сейчас предстояло как минимум высоко поддергивать штаны, и это могло их не спасти.

— Ну конечно, — вздохнула Таари, устраиваясь на подушках паланкина. — Сезон дождей только что кончился, даже ручьи переполнились. Тэкэра, тебе тоже на паланкине переправляться, кимоно так не задерешь.

Стащила обувь, запихнула под подушки. Отряхнула ноги в недавно белых, а теперь чуть посеревших от дорожной пыли носочках, посмотрела на них скептически. Возможно, как и сам Акайо, прикидывала, как часто и в каких условиях им предстояло заниматься стиркой. Он, уже повесивший свои сандалии на шею, молча радовался, что мужчинам вполне допустимо носить обувь на босу ногу. Это сильно упрощало дело.

Широкие штаны подвязали выше колен, подоткнули длинные рукава рубашек. Паланкин был рассчитан на двоих носильщиков, но они решили взяться за него вчетвером — очень уж не хотелось проверять, как далеко он уплывет, если кто-нибудь споткнется и упустит свою сторону. Акайо оказался сзади корзины, третьим в общем ряду. Широкая балка лежала на правом плече, сзади пыхтел Наоки. Первым шел Иола, чуть горбясь, чтобы сгладить разницу в росте, за ним — Джиро, с таким видом, словно носил паланкины всю жизнь. Занавеси оставили подвязанными к крыше, Таари крепко держалась за борта. Акайо оказался за ее спиной, и хотя он старался следить за дном под ногами, взгляд все время невольно поднимался к простой серой ткани кимоно, к высокой шее и завиткам выбившихся из прически волос. На солнце они, обычно коричневые, словно древесная кора, казались бронзовыми. В империи такой цвет встречался редко, но все-таки не настолько, чтобы нужно было его менять.

Когда они вышли на мелководье, Таари оторвала руку от борта, принялась обуваться. Соскочила на землю, как только стало возможно, раздраженно тряхнула ногой, словно пытаясь вытрясти камушек. Спросила:

— Что вы замерли? Идите обратно, Тэкэру тоже надо перевезти.

До них донесся смех, приглушенное оханье, плеск. Акайо оглянулся и с трудом удержался, чтобы не протереть глаза.

С течением доблестно боролся Кеншин, удерживая на руках хихикающую Тэкэру. За ними брели остальные.

— Так гораздо быстрее, правда? — закричала Тэкэра, взмахивая рукой. Тут же ойкнула, когда ее чуть не уронили в воду, обняла Кеншина покрепче. Тот держался спокойно, даже не покраснел. Поставив ее на землю, коротко поклонился и тут же отошел в сторону, отжимать все-таки промокшие штаны.

— Что ты ему сказала? — прохладно поинтересовалась Таари.

Текэра неожиданно смутилась:

— Да глупость, на самом деле. Что неужели ни один мужчина на этом берегу не решится перенести девушку через реку на руках. Но так правда ведь быстрее!

Акайо смотрел на них, не в силах понять, что не так. Таари, однако, продолжать разговор не стала, только покачала головой. С молчаливым неодобрением посмотрела на сандалии, готовясь скомандовать продолжение пути.

— Мы можем нести тебя дальше, — предложил Иола. — Наша обувь с непривычки очень неудобна.

Акайо был почти уверен, что Таари откажется, но она вздохнула:

— Ты прав. Нет смысла пытаться идти наравне с теми, кто ходил пешком всю жизнь, и гораздо дальше, чем я, — отмахнулась от попытавшейся что-то возразить Тэкэры. — Да, вы очень вежливо и почти незаметно подстраивались под мою скорость! Но задержки не в наших интересах. Научиться бегать так, как вы, я смогу как-нибудь потом.

Акайо смотрел, как она садится в паланкин, снова прячет сандалии под подушки, нахохлившаяся, как птица в дождь. Опустился на колени рядом, всего на миг, сказал:

— Ты думаешь лучше нас.

Встал, подхватил балку. Иола подстроился, чуть обернулся, улыбаясь. Акайо дернул свободным плечом — он знал, что прозвучал глупо, и хватать паланкин, не убедившись, что вторую сторону есть кому поддержать, тоже было глупо.

Но он надеялся, что она поняла.

Потому что очень обидно было слышать от нее такое. Словно она в самом деле считала, что умение быстро ходить важнее остального. Акайо думал о том, сколько людей отдали бы такое простое, физическое умение за дар ясно мыслить, и впервые за долгое время злился.

Таари почувствовала. Обернулась, приподнялась на подушках, скользнула пальцами по его лежащей на балке руке. Улыбнулась:

— Ты не прав. Но спасибо.

Села ровно, дернула занавесь, скрывшись за частой тростниковой плетенкой. Акайо опустил голову, следя за дорогой под ногами. Медленно вдохнул и выдохнул, сам себе удивился — что случилось? Почему его так сильно задели ее слова?

Потому что тренировки были просто тренировками. Чем-то, что он должен был делать и добивался успеха естественным путем, ценой многих повторений. А вот учение, знание добывалось совершенно иначе. Нужно было не просто сто раз повторить чужое движение, нужно было осознать нечто новое, встроить в систему. Знание говорило о том, каков на самом деле мир. Каков на самом деле сам Акайо. Ни одно физическое умение не давало таких чувств.

Вдруг подумал — это он тренировался с четырех лет. Это он открыл для себя наслаждение от впитывания новых знаний совсем недавно. Для Таари и, возможно, для многих эндаалорцев, все было наоборот. Они с детства учились, узнавали мир вокруг себя так же быстро и по такой же необходимости, по которой юные имперцы тренировались до седьмого пота. Логично, что после этого именно физические упражнения кажутся желанными, именно в них, как в чем-то более сложном и редком, хочется добиться успеха.

А он просто ревновал — к их образу жизни, к тому, что казалось ему счастьем даже теперь, когда розовое марево влюбленности в новый мир развеялось.

Перед ними открылась прогалина, деревья расходились широким кругом. Судорожно вздохнул Джиро, споткнулся, растерянно оглядываясь, Тетсуи.

— Место военного лагеря, — спокойно, будто представляя кому-то старого, но не слишком близкого знакомого, сказал Иола. — Можно остановиться на обед.

Здесь не оказалось брошенных палаток и обозов, сгладились выкопанные вокруг шатров канавки, дожди смыли следы от костров. Акайо, опустив паланкин на землю, оглядывался, узнавая то тонкое деревце посреди поляны, на которое вешали знамя, то расколотый молнией пень, вид на который открывался из генеральской палатки. Прошел чуть дальше Джиро, потоптался, замер, подняв голову к небу. Акайо вспомнил — там была собранная из бамбуковых прутьев вышка дозорного. Сейчас палки от нее валялись в стороне, наполовину уйдя в землю. Оглянулся туда, где стояла полевая кухня, ожидая увидеть на ничем на первый взгляд не отличающемся месте Иолу…

Но тот вместо того, чтобы бродить по поляне, разбирал свой рюкзак. Акайо встряхнулся, подошел помогать. Эти воспоминания были бесполезны, отвлекали от настоящего дня, затягивали, заставляя думать — а что, если бы? Даже когда точно знаешь, что никакого “если бы” быть не могло.

Костер разводить не стали — здесь, у подножия гор Эндаалора, было тепло, еду на первые дни готовить не требовалось. В бумажных свертках, которые они распихали по рюкзакам в последний момент, оказалось что-то похожее на пироги. Хлеб напоминал имперский, хотя здесь такие тонкие, полные начинки лепешки обычно варили, а не обжаривали. Впрочем, эти улики были уничтожены за минуты, даже крошек не осталось. Джиро нашел родник, из которого брала воду армия. Хотя после дождей он разбух и помутнел, достаточно было процедить воду через ткань, чтобы вернуть ей прозрачность. Таари сидела на подушках паланкина, повторяя за Тэкэрой формулы вежливых приветствий и прихлебывая воду из фляги. Акайо не задумывался раньше, как много вещей она нашла, сколько людей в Эндаалоре делали для них паланкин, посуду, обувь. И все это привезла Таари, договорилась с мастерами, пока они шили одежду, искренне веря, что именно от их труда зависит успех похода.

Впрочем, и от него тоже. Это было похоже на действия армии — если один фланг совершит ошибку, не устоит, проблемы будут у всех. Пока казалось, что эту битву они выиграют… Однако до первой встречи с имперскими крестьянами это было такое же пустое утверждение, как попытка предсказать исход битвы, увидев армию на марше. Когда начинается настоящий бой, многое может пойти не так, как планировалось на карте.

До заката было далеко, так что после не то завтрака, не то обеда они снова двинулись в путь. Дорога, которую протоптала армия на месте узкой лесной тропы, еще не успела зарасти, идти по ней было легко. Паланкин взяли Наоки и Рюу, дно корзины едва не касалось земли, зато почти не кренилось. Акайо припомнил, что полгода назад армия проходила деревню, но на карте ее почему-то не было. Возможно, скрывали кроны деревьев, ветвистые, как метелки, с глянцевыми, жесткими на вид листьями. Иола, с которым он поделился предположением, согласно кивнул:

— Я тоже помню. Маленькая такая, слева от дороги. Можно будет заночевать и купить еду.

Таари идею одобрила, мечтательно улыбнулся Тетсуи, наверное, предвкушая сон в настоящем имперском доме. Акайо не стал его разочаровывать, хотя предполагал, что все равно придется лечь под открытым небом — слишком их много, вряд ли в деревне найдется место для всех. Один Кеншин выглядел странно напряженным, часто оглядывался по сторонам, словно скрываясь от погони. Акайо решил, что спросит вечером, но все стало ясно намного раньше.

— Не прикасайся!

Страшный крик заставил всех замереть. Умиротворяюще шуршали кроны деревьев, щебетали о чем-то своем птицы. Акайо, убедившись, что прямой опасности нет, медленно оглянулся. Нашел взглядом Кеншина, который протягивал руки в не то умоляющем, не то останавливающем жесте, словно мог волшебным образом дотянуться до стоящего в десяти шагах от него Джиро. Тот как раз собирался опереться о дерево и вытряхнуть попавший в сандалию камушек, а теперь замер с протянутой рукой, балансируя на одной ноге. Бросил взгляд на остальных, медленно выпрямился, на всякий случай отступая от дерева подальше. Кеншин, переведя дух, объяснил:

— Они ядовитые. Сок этого дерева как кислота, разъедает кожу, даже кора жжется.

Паланкин покачнулся, Таари выглянула из-за занавеси.

— Почему ты не сказал раньше?

Кеншин дернул головой, заменяя этим ставший запретным жест пожатия плечами.

— Если мы пройдем через рощу достаточно быстро, они нам не навредят.

— За ней должна быть деревня, — не то спросила, не то просто напомнила Таари, внимательно глядя на опустившего голову раба. — Мы хотели зайти туда, купить еды и переночевать.

Он коротко кивнул, но Таари продолжала смотреть, не делая знак двигаться дальше. Кеншин мялся, как солдат, пойманный на попытке взять двойную порцию риса из общего котла. Наконец вздернул подбородок, сказал с нарочитой, явно скопированной у Джиро дерзостью:

— Я туда не пойду. Вы этого добивались?

Она неожиданно мягко улыбнулась.

— Как я понимаю, так будет безопасней. Подождешь нас, спрятавшись в зарослях у дороги. Идемте.

И скрылась за занавесью, оставив гадать — что она поняла про Кеншина? Почему ему не стоит появляться в деревне?

***

У поворота на узкую тропу их встретил не традиционный храм, а крохотное святилище. Столб высотой едва до колена накрывала крыша из двух пластов глины, в выемке под ней вместо колокола стучали друг о друга тростниковые палочки, выкрашенные в черный цвет. Имена предков покрывали белый камень такой густой вязью, что спрашивать о возрасте деревни было бы глупо.

Акайо шел первым и первым опустился на колени перед святилищем. Вспомнил мать матери, единственную, кого застал из своих предков, и с которой все равно не был близок. Встал. Отошел, глядя, как повторяют ритуал другие. Паланкин поставили на землю, Таари, внимательно проследив за Тэкэрой, постаралась не упустить ничего — так же мелко подошла к столбу, так же скользнула ладонями по подолу, опускаясь на землю. Встать в непривычно узкой одежде не смогла, на помощь поспешила ободряюще улыбающаяся Тэкэра, подхватила "невесту" под локоть. Акайо слышал обрывки слов, но не вникал в их смысл. Куда сильнее его беспокоил Кеншин.

Тот стоял в стороне, сложив руки на груди и глядя куда-то в небо, будто не замечая святилища. На него косились — по знанию деревьев и нежеланию идти в деревню было почти очевидно, что он из этих мест, и тем непонятней казалось показательное неуважение к собственным предкам.

Акайо понимал, что нужно заговорить с Кеншином, спросить. Но идти тоже было нужно.

***

Деревня показалась из-за деревьев как раз тогда, когда скрылись оставшиеся за спиной столб и замерший рядом с ним Кеншин. Сумерки еще не опустились на лес, лишь вытянулись тени, и дома в резком, полосатом, как тигриная шкура, свете, выглядела даже не бедными — нищими. Здесь не было высоких деревянных полов и рисовой бумаги, не было резных ступенчатых крыш. Меж некоторых столбов были натянуты только тростниковые плетенки, пестрые от того, сколько раз старые прутья заменяли на новые, у других были все-таки прочные стены, но тоже не из дерева, а из бамбука потолще, похожие на хибарки, что устраивали столичные рыбаки на берегу. Акайо помнил — эти дома были такими легкими, что рыбаки поднимали их на спинах и относили подальше во время прилива. Но рыбаки в них прятались от солнца и ветра, а не жили!

Из большого, лучше всех выглядящего дома, вышел старик, поклонился гостям. Они ответили более глубоким поклоном, уважая возраст. Тот улыбнулся, затряс головой:

— Не диво спутать измятый пояс со старым. Я вряд ли старше вас, путники, простите, что ввел вас в заблуждение.

Заинтересованно наклонилась вперед Таари, пришлось спрашивать быстрее нее:

— Как так вышло, господин?

— Это долгая и неинтересная история, — вежливо сообщил старик, утверждавший, что видел не больше тридцати дождей. — Мой дом подобен мелкой чаше, которая не способна вместить букет лотосов, однако во дворе всем найдется место.

Акайо, уже взявший на себя роль голоса путников, поклонился, выражая согласие. Тут же показались соседи старика, споро вынесли циновки, расстелили. Когда-то красивая, но слишком усталая женщина принесла котелок и миски, исчезла. Акайо молчал, ожидая, когда приготовления будут завершены, а хозяин назовет свое имя. Присматривался, видел у многих шрамы на руках и лицах. Искоса поглядывал на Таари, которая рассматривала все с жадностью эндаалорского ребенка. Думал — слава звездам, что она играет роль невесты. Им, уже вышедшим из дома отца и еще не вошедшим в дом мужа, позволялось то, на что не имели права остальные. В том числе неприкрытое любопытство.

— Прошу разделить со мной трапезу, — старик склонился снова и наконец-то представился. — Я Хэчиро Мори, староста Лаконосной деревни.

— Я Оока Акайо, голос моей семьи, и я благодарю вас, господин Хэчиро.

Он представил всех, по кругу, после каждого имени пережидая очередной обмен поклонами. С удивлением понял, что церемонность начинает раздражать, но лицо держал. Добрался до женщин, ограничился достаточным для них "невеста рода Уэниси" и "наставница невесты". Опустился по левую руку от хозяина, справа без заминки сел Иола. Он в самом деле выглядел старшим, и при этом достаточно молчаливым, чтобы роль "голоса" имела смысл. Таари и Тэкэра устроились на противоположном конце стола, хозяйка дома, оставшаяся не представленной, молча суетилась вокруг, наполняя миски прозрачным зеленоватым бульоном, не рисовым, а из каких-то местных трав.

Нужно было начинать разговор, и Акайо начал. Спросил о предках, разговор о которых ожидаемо растянулся до конца трапезы, вынудив в ответ придумывать имя жениха Таари и пересказывать историю Юки о знакомстве их отцов. Хозяйка принесла чай, наконец-то опустилась на циновку рядом с Тэкэрой. Предки старосты и фантазия Акайо иссякали, так что он спросил об урожае. Хэчиро довольно покивал:

— Урожай хороший, очень хороший. Мы приносим большую пользу, нам привезли свиток от императора! Много лака получилось, и всего двое умерших.

Над столом повисла тишина. Акайо понял, что не хочет спрашивать дальше, но так же — что если не спросит он, спросит Таари.

— Вы подвергаетесь опасности?

— Это так же естественно, как риск серны, вышедшей к водопою, — чуть удивленно отозвался Хэчиро. — При работе с лаконосным деревом все подвергаются опасности.

— Ядовитые деревья, — догадался Иола. — Откуда берется лак, из их сока?

— Да. Если соблюдать осторожность, достойную мастера, то можно обойтись без опасных ожогов, но запах вредит всегда, — оглядел напряженные лица, скользнул по своей щеке с призрачной улыбкой человека, знающего свою судьбу. Но вместо пояснения зашел издалека: — К нам редко заходят путники, и мы сравниваем лишь с теми, кто увозит лак. Они успевают увидеть два или даже три наших поколения, для нас же их лица почти не меняются. Десять урожаев назад господин Изао был красавцем, и я тоже. Сейчас он красавец, а я старик. Десять урожаев спустя он все еще будет красавцем, а мое имя запишут на столбе.

— То есть вы живете всего сорок... Урожаев? — растерянно спросила Таари. Староста покосился на нее недовольно, но памятуя о том, что она невеста, ответил:

— Сорок — это много. До сорока я вряд ли доживу. Это все запах, он старит тело.

Повисла тишина, тягостная, как над постелью тяжелобольного. Кусала губы Таари, слышно было, как сглотнул Юки. Акайо силился представить и не мог — жить так, зная, что ты проживешь в два раза меньше других...

Зная, что умрешь в бою молодым. Зато — ради империи.

— Маски, — вдруг сказал Тетсуи. Поднял на Акайо умоляющий взгляд, прося — поддержки! Помощи! Нельзя же так оставить!

Акайо на миг прикрыл глаза, показывая, что понял. Повернулся к недоумевающему старосте.

— Мой младший брат прав. Вы не пробовали использовать маски? Прикрывать рот и нос тканью, это защитит от вредного запаха.

— Может быть, надо смачивать водой, — отрывисто кивнул Иола. — Или чем-нибудь еще. Господин Хэчиро, наверняка же было, чтобы партия сока портилась. Из-за чего, вы можете вспомнить?

— Вода его портит, да, — подтвердил тот. — Если не закрыть бочки перед дождями, весь урожай пропасть может. Спасибо, добрые господа.

— Перчатки еще, — тихо добавил Наоки, — фартуки, как у кузнецов. И маски лучше кожаные, с тканевыми вставками.

— Где же мы кожу достанем, — вздохнул Хэчиро. — Мы бедные крестьяне...

— У вас, — Акайо сделал быстрый жест, извиняясь за то, что прервал, но не остановился, — лес вокруг. Можно добыть зверя и снять шкуру.

Подумал — кожу надо еще как-то обработать. Подумал — эндаалорскую сеть бы сюда, вмиг бы узнали! Подумал — в паланкине есть связь. Для крайних случаев, да, но разве спасение стольких людей — не крайний случай? Обернулся к Таари.

— Та... — запнулся, закашлялся, в ужасе понимая, что они не договорились об имени. Придумал на лету, что в голову пришло, — Тамико знает, как обрабатывать кожу. Ведь так?

Она сомневалась не больше мгновения. Склонила голову, как хорошая имперская девушка, даже чуть ниже, чем положено.

— Да, брат. Мне нужно лишь немного времени, чтобы вспомнить.

Почти бегом вернулась в паланкин, дернула занавесь, прячась. Акайо знал — сейчас она открывает внутреннюю стену, пишет запрос, который, дай звезды, Риико получит в ту же секунду. И ответит так быстро, как только сможет.

— У вас ученая сестра, господин, — заметил Хэчиро.

Акайо только коротко кивнул. Он знал, что стремление помочь выдавало их, но... Есть вещи, на которые нельзя закрыть глаза. Нельзя остаться в стороне, отмахнуться, сказать "моя миссия важнее". Если ты поступишь так, то потеряешь право называться человеком.

— Она мечтала стать помощницей при храме, — вдруг сказал Рюу. — Монахи знают все, но часто им не хватает рук, особенно для работы в библиотеке. Тогда принимают помощниц, даже женщин. Конечно, монахи и помощницы никогда не видят друг друга и не касаются, едят разную пищу и живут в разных домах, но знания у них общие.

Хэчиро чуть склонил голову, посмотрел на закрытый паланкин. Акайо показалось, что он видит сочувствие на изборожденном слишком ранними морщинами лице, когда староста сказал:

— Надеюсь, Уэниси Ясуо будет ценить ум своей жены.

И, пригубив чай, опустил глаза, скрывая их выражение. Сидящая напротив него женщина отвернулась, встала с таким спокойным, умиротворенным лицом, за которым может скрываться только очень старая, ставшая почти неощутимой, боль. Принесла еще чая, склонилась рядом с мужем, наполняя его чашу. Хэчиро не удостоил жену даже взгляда.

Акайо медленно выдохнул сквозь зубы, чтобы суметь сказать спокойно:

— Тамико училась при храме, читала много свитков. Не у всех есть такая возможность. Некоторые отдают всю свою жизнь тяжкому труду на благо Ясной Империи, и если вы не можете изменить их участь — не судите их.

Ответом стал злой взгляд, Акайо почти услышал "не смей осуждать меня, мальчишка!", почему-то сказанное отцовским голосом... Но Хэчиро тут же опустил голову. Ответил тихо и неожиданно кротко:

— Вы правы. Прошу простить, я слишком беспокоюсь о том, помогут ли нам маски. И примут ли их. Я староста, но традиции хранят другие.

Акайо на миг удивился — как можно не принять то, что очевидно облегчит жизнь, продлит ее срок? Потом вспомнил, как каждый год сначала в деревне, а потом в частях, куда заносила его служба, зачитывали целый список запрещенных императором вещей. Он тогда старательно слушал, чтобы при необходимости заметить нарушителей. Он верил, что это укрепляет империю, и поэтому сейчас мог вспомнить запреты — кимоно выше лодыжки, сандалии монахов с опорами короче ладони, дома рабочих, превышающие размер десяти циновок…

В этом была логика? Или просто кто-то решил, что традиция важнее удобства?

Вынырнула из-под занавеса Таари, села перед своей чашкой. Ее глаза смотрели мимо всех, все еще повторяя строчки ответа, Акайо замер, не дыша, боясь сбить ее с мысли. Наконец она резко кивнула, подняла голову, посмотрев в глаза Хэчиро. Велела:

— Запишите. Слишком мелких зверей, кого не хватит на пару перчаток, не бейте. Сначала срезаете со шкуры остатки мяса и жира, начисто. Для этого нужно сделать перекладину себе под рост, чтобы животом прижимать к ней кожу шерстью вниз и счищать ножом пленки. Работать надо от хвоста, к голове и краям, вести лезвие от себя. Потом промываете в холодной воде...

Она диктовала, иногда запинаясь, взмахивала руками, не в силах подобрать слова на не родном языке. Глядела на своих рабов требовательно, и они старались понять, угадать, извлечь из глубин памяти все, что когда-нибудь слышали о работе кожевенников. Хэчиро торопливо писал, его жена, бегающая с табличками и чернилами, с все увеличивающимся изумлением смотрела, как восемь мужчин следуют за одной женщиной. Мелькнула и пропала мысль — не только Хэчиро не сможет забыть умную невесту.

— Все, — наконец выдохнула Таари. Тут же добавила: — Если жира или масла нет, и коры нужной нет, подержите кожу над... слабым? маленьким? тлеющим! костром половину дня. Должно помочь. Вот теперь точно все!

Закончил последние иероглифы Хэчиро, помедлил, глядя на стопку исписанных пластинок. И, как был на коленях, склонился в глубоком поклоне, коснувшись лбом земли.

— Я клянусь все годы, что подарят мне эти знания, отдать служению на благо рода Оока.

Поперхнулась чаем Тэкэра, закашлялась. Непонимающе моргнула Таари, переглянулся с остальными Акайо в молчаливом ужасе — если принимать это обещание, то нужно называть деревню, и как бы вдохновленный староста не собрался идти с ними прямо сейчас! Иола положил ладонь на плечо Хэчиро, заставил выпрямится. Слов, однако, тоже подобрать не смог. Голос вдруг подал Тетсуи:

— Весной год за щедрость не благодарят. Вы трудитесь на благо Ясной Империи, наш долг помочь вам в вашем труде. За это не просят и не берут награды.

Хэчиро в ответ возблагодарил императора за счастье служить ему столь многословно, что Акайо запутался еще на середине тирады. Допил чай, дослушал. Встал.

— Долг зовет нас. Благодарим за прием, господин Хэчиро.

Никто не возразил, хотя они и собирались остаться на ночевку в этой деревне. Но сейчас не взяли бы даже еду в дорогу, если бы на даре не настаивали так упорно, что отказаться, не оскорбив, стало невозможно.

Было неприятно, чудилась несправедливость, лживость собственных действий. На них смотрели как на чудотворцев, а они не знали, поможет ли хоть что-нибудь из придуманного ими. Они вообще не сделали ничего особенного! Самым сложным был пересказ и перевод, а не ворох предположений или инструкции, добытые из эндаалорской сети.

Похоже, это было самое незаметное и в то же время самое большое отличие двух стран. Свобода знаний.

***

До перекрестка дошли молча. Из сгущающихся сумерек вынырнул Кеншин, пристроился в середину цепочки, ничего не спрашивая. Ощущение неправдивой, глупой вины за порядок вещей гнал их вперед, но когда дорога под ногами начала сливаться в темное пятно, пришлось задуматься о ночлеге. К счастью, они недавно прошли мимо поляны, вернуться на которую не составило труда.

Развели костер, разложили скатки, натянули тент. Ушел с котелком в темноту и вернулся с водой Рюу. Заварили взятый с собой чай, и, только отпивая из своей чашки, Акайо почувствовал, как исчезают невидимые руки, схватившие его за горло в деревне.

— Слава предкам, они будут увлечены вопросом, можно ли использовать маски, а не откуда взялись такие странные путники, — вздохнула Таари. Естественно было бы продолжить словами о том, что им не следует так рисковать, но никто из них не считал такое самоустранение правильным. Вместо этого Таари вдруг повернулась с Кеншину, спросила: — Как ты сбежал?

Он даже не стал изображать удивление, только поморщился:

— Случайно. Мне было пятнадцать и не было отца, который выбрал бы мне жену, поэтому я должен был отправляться собирать сок, не заведя детей. Сначала все получалось, а потом дождь начался раньше, чем ожидали. Старшие побежали закрывать бочки, я, с последним ведром сока, тоже...

Кеншин рассказывал, а Акайо почти наяву видел того юнца, каким он был. Как худой мальчишка бежит под все усиливающимся дождем, прикрывая собранный урожай своим телом, и тот плещет в стенки ведра, брызгает на одежду. Вот уже виднеются бочки, машет рукой еще выглядящий на свой возраст Хэчиро… Ноги скользят по размокшей земле, мальчик всплескивает руками, пытаясь поймать уходящее равновесие, густой ядовитый сок льется из слишком сильно наклоненного ведра, обжигает держащую рукоять ладонь. Мальчик падает, упущенное ведро летит, кувыркаясь, в серое небо. Он успевает зажмуриться и кричит, когда с таким старанием собранный сок заливает его лицо.

— Меня спас дождь, — голос Кеншина оставался спокоен, только руки сжимали чашку так, что та чудом не трескалась. — Когда я упал, он превратился в ливень, и смыл кислоту прежде, чем она успела разъесть щеку до кости. Меня отнесли в деревню, мама и жены братьев ухаживали за мной... Наверное. Я не помню. Все время было холодно, чудилась какая-то чушь. Я даже не помню, как ушел, только лес, дождь и странных людей, которые меня подобрали. Очнулся уже в больнице, а дальше как у всех.

Замолчал. Выпил залпом давно остывший чай, отвернулся, словно пряча обожженную щеку. Акайо попытался представить, что чувствовал бы, если бы попал в Эндаалор так, как Кеншин, и не смог. Испытывал бы облегчение? Или считал рабство продолжением роковой цепи случайностей? Или карой неведомо за что?

— Почему тебе не пересадили кожу? — Таари выглядела спокойной и собранной. — Повышение цены окупило бы операцию. Хоть у нас и считается, что все красивы по-своему, а все-таки рабы без шрамов, тем более гаремные, стоят дороже.

— Они пробовали, — Кеншин указал на чуть иначе выглядевший квадратик шрама, — вот тут. Не получилось. Я не понял, почему. Я плохо учился, не то чтобы не хотел, просто не выходило. Я не был гаремным, меня не взяли на общий рынок. Купили на аукционе, как очень дешевого раба, способного только дом убирать. А потом…

Он замолчал. Поставил на землю чашку, сцепил руки, будто защищаясь от чего-то.

— Ты можешь не рассказывать, — Юки придвинулся к нему, коснулся плеча.

— А смысл? — равнодушно спросил Кеншин. — Я все равно об этом думаю. В общем... Службу контроля человечности я уже видел. Они меня забрали, я сколько-то провел в реабилитационном центре. Долго. Там научился шить, это очень успокаивало. Узнал, как вы вообще живете. Только с языком не выходило. После того человека я год вообще молчал, а учить его речь не хотел тем более. Думал, меня купят как портного, но Сааль предложил больше. Я так понял, у него был заказчик, но моя продажа сорвалась, быстро найти другого покупателя, любящего шрамы, он не смог. И продал вам. Я пытался сбежать, потому что...

— Я понимаю, — быстро отозвалась Таари. Покачала головой, вдруг встала, подошла к Кеншину ближе, остановилась перед ним.

— Мне очень жаль. Я могу обнять тебя?

Он слабо улыбнулся, развел сцепленные на груди руки:

— Можете.

Акайо смотрел, как она прижимает Кеншина к себе, словно потерявшегося ребенка, обещая, что никто и никогда больше не посмеет его тронуть. Подошел Иола, обнял обоих сразу. Юки, Тетсуи, Рюу, Наоки... Присоединился сам Акайо, стал между спинами других, раскинул руки, обнимая, почувствовал чужие ладони на спине, встретил взгляд Кеншина и отвел глаза.

Они стояли молча, все вместе, пока не стихли всхлипы в центре этих огромных объятий. Разделились, одновременно опустив руки, отодвинувшись. Вернулись на облюбованные кочки, кто-то налил еще чаю, кто-то подкинул ветку в костер. Спросила, забрав свою чашку и ни на кого не глядя, Таари:

— Акайо, а почему ты назвал меня “Тамико”? Как “ребенок” и “изобилие”, я же правильно поняла?

Он едва успел вспомнить, что пожимать плечами в империи нельзя. Пришлось рассказывать словами:

— Просто первое пришло в голову.

Ответил и только после этого задумался. Кажется, он когда-то слышал это имя, а не просто придумал, составив из подходящих слов.

Вспомнил и замер, не донеся чашку до губ. Будто дыра разверзлась в груди, мучительно пожирая его, источая яд.

Так звали его мать. Как он мог забыть?..

— Что случилось? — Таари смотрела на него обеспокоенно.

Он объяснил. Тихонько охнул Тетсуи, Акайо не поднимал взгляд, не желая увидеть в чьих-то глазах жалость. Таари сказала серьезно:

— Я буду достойна этого имени.

Придвинулась ближе, коснулась руки. Акайо вздрогнул, а она улыбнулась, приникла к его боку так, что когда Иола спросил, кто дежурит, ответил не сразу, и первым вызвался Джиро. Договорились о порядке, вышло, что даже не всем нужно было оставаться сторожить каждую ночь. Начали устраиваться спать.

***

Остальные уже заснули, а Таари все прижималась спиной к Акайо, позволяя себя обнимать. Они смотрели в затухающий костер, он бездумно, а она…

— Знаешь, я же на самом деле никогда раньше не была верхней.

Повернула голову, заглядывая ему в лицо. Акайо потянулся поцеловать ее, но она отстранилась, заставив его разжать объятия. Села перед ним, заслонив костер. Огонь освещал ее сзади, так что лицо оказалось в глубокой тени, и выражение на нем было не прочитать.

— Я жила одна, потому что быть нижней для меня неприемлемо. Я позволяла себе слушаться только Ниишу, и то это была лишь мягкая забота, иногда помощь. Я никогда не думала, что смогу стать верхней, как она.

Акайо сидел молча, слушая. Стараясь понять, зачем Тарри это говорит. Что она чувствует.

— Я поэтому с таким боем защищала курсовые, потом диплом. Из университета сбежала, ушла в ГИСПТ. Потом и оттуда… Все же там работают, друг с другом, в иерархии. Помогают друг другу. Соблюдают правила — кто кому подчиняется, кто кому нет… Понимаешь, для эндаалорца правда нормально предложить секс или сессию коллеге, просто решив, что ему эта идея может понравиться.

— И нельзя отказать? — Акайо содрогнулся, представив себе эту ситуацию.

— Да нет, почему же, можно... Но понимаешь, это предлагают постоянно. У тебя что-то не получается — "давай я помогу тебе расслабиться". Ты на кого-то злишься — "хочешь меня наказать?" Со всех сторон! И самое главное — я знала, что они правы. Что мне действительно это нужно. Но противно же!

Она вздохнула, отвернулась. Костер освещал ее профиль, она о чем-то напряженно размышляла. Наконец, решилась. Призналась, чуть опустив голову:

— У меня же мама была кайной. С этой вашей дурацкой верностью одному мужу. Я думала, что поэтому получилась такая…

Акайо не удержался, придвинулся к ней, наклонился к земле. Поцеловал кончики пальцев. Слишком хотелось если не сказать, то хотя бы показать ей, какой, на его взгляд, она получилась. Таари фыркнула, но руку не отняла.

— Знаешь, когда я только ушла в ГИСПТ, там защищался парень с темой кандидатской "Генетическая предрасположенность кайнов к роли нижних". На такие исследования вообще косо смотрят, но ему почему-то разрешили. Я так радовалась, когда на защите его оппонент привел статистические данные, по которым пятьдесят шесть процентов социализированных кайнов, практикующих тематические отношения — верхние!

— Ты боялась, что не сможешь быть верхней из-за того, что наполовину кайна? — переспросил Акайо. Ему казалось странным, что она, такая уверенная, такая сильная, могла бояться таких вещей.

Таари кивнула. Легла рядом с Акайо, потянула его к себе. Он послушно подвинулся, устроив голову у нее на груди. Почувствовал, как она гладит короткие волосы. Он был уверен, что она улыбается.

— Когда я увидела тебя в саду, во мне будто что-то проснулось. Ты был такой милый, красивый и одновременно немного нелепый в закатанных штанах, с этой дурацкой косилкой. Говорил так, что мне хотелось схватить тебя за пуговицу на рубашке, подтянуть поближе, потребовать называть меня госпожой. Так глупо…

Он осторожно обнял ее. Помолчал. Признался:

— Я тогда вообще понять не мог, что со мной происходит. И на последний вопрос не ответил, до сих пор помню…

Она тихонько засмеялась, поддела под подбородок, вынуждая поднять голову и посмотреть ей в глаза. Спросила, хитро улыбаясь:

— Так ты сухая земля или корабль?

Он улыбнулся в ответ, тепло и безмятежно.

— Я солнце, утонувшее в облаках.

Она прижала его к себе, так сильно, что он услышал, как гулко бьется сердце в ее груди. Выдохнула в макушку:

— Мой генерал, — и требовательно толкнула, направляя, подсказывая. Он покорился. Вылетело из головы, что вокруг лес, что рядом спят люди. Что совсем недалеко стоит в дозоре Джиро. Это было не важно, не интересно, ничто не имело смысла, кроме ее тела. Округлых грудей, по которым пробегали красные и желтые отблески огня, которые он целовал. Бедер, с силой сжимавших его голову, когда она выгибалась, оказавшись на пике удовольствия. Ног, с которых он зубами стянул белые носочки, чтобы она прижала его ступнями и позволила вознестись на вершину блаженства.

Они лежали рядом, пытаясь отдышаться от мгновенного приступа страсти. Таари обнимала его, макушку грело ее дыхание. На самом краю сладкой сонной бездны, прежде чем окончательно провалиться в полное неги забытье, он услышал ее шепот:

— Ты хозяин моего сердца, Акайо.

***

Он проснулся первым, стиснул зубы, осторожно вытаскивая из-под Таари затекшую руку. Огляделся. Уже светало, у костра сидел, низко склонив голову, Джиро. Акайо нахмурился:

— Почему ты не разбудил Тетсуи? Он должен был дежурить после тебя.

Джиро вздрогнул, обернулся. Глаза у него были красные, должно быть, от недостатка сна. Долго не отвечал, глядя в упор. Потом чуть тряхнул головой, словно просыпаясь, потер лицо ладонями.

— Извините, генерал. Больше не повторится. Я задумался и не заметил время.

Акайо подождал продолжения или хотя бы менее очевидной лжи — Джиро был слишком хорошим солдатом, чтобы не проследить за временем во время дозора, — но тот молчал, уставившись в почти прогоревший костер. Можно было спросить, вытянуть, что его гложет. Но посто Лаконосной деревни и истории Кеншина это казалось почти издевательством. Акайо уверен был, что если бы ему выпало дежурить, он наверняка так же пробродил бы всю ночь вокруг стоянки, пытаясь изгнать из мыслей сожаления. Для Джиро, самого верного из сынов империи, сомнения были особенно невыносимы. Он готов был отдать свою жизнь за родину, он отдал ее, а теперь с ужасом взирал на то, что на самом деле защищал. Наверняка вспоминал ежегодные указы со списками запретов, наверняка думал о том, что все их выдумки, которые, возможно, помогут крестьянам, могут просто запретить как не соответствующие традициям.

Акайо отвел взгляд. Похоже, теперь не только он чувствовал себя выросшим ребенком очень неидеальных родителей, разрывающимся между любовью и злостью. Поэтому не стал ничего спрашивать. Напомнил только:

— Не называй меня генералом. Здесь это опасно.

Джиро молча кивнул. Встал рывком, пошатнулся, схватившись за дерево. Пробормотал:

— Я должен отлучиться.

Ушел, спотыкаясь, перестук бамбука на ветру быстро заглушил шаги. Акайо поднялся, Таари под боком недовольно пробормотала что-то, натянула одеяло до самого носа. Акайо решил, что может разбудить ее последней, и пошел радовать Тетсуи новостью, что сегодня ему дежурить не понадобилось, зато завтра дежурных будет на одного меньше.

Историю пришлось повторить еще трижды, в последний раз за завтраком для Таари. Она жевала остатки эндаалорских бутербродов, внимательно глядя на молчащего героя ночного дозора. Решила:

— Сегодня у нас никаких поселений по пути не встретится и дорога утоптанная, так что я могу идти пешком. А Джиро будет спать в паланкине. И не спорь! Иначе все будут следить не за дорогой, а за тем, как бы ты не заснул на ходу.

Уши Джиро полыхали парой факелов, но возражать он не стал. Кивнул, выдавил такую официальную благодарность, что даже Иола поморщился. Под взглядом Таари забрался в паланкин, свернулся на подушках калачиком и заснул так крепко, что не проснулся даже когда Рюу внезапно заспорил с Иолой о том, кто первый будет его нести. Впрочем, спорить с гигантом было все равно что со стеной — тот просто стал у перекладины с таким видом, что Акайо почти поверил, что он может поднять ее сам.

— Вы одного роста, — напомнила Таари, растаскивая прогоревшие угли костра по поляне. — Несите вдвоем, нашли о чем спорить!

Рюу, смешно насупившись в ответ, сказал, что хочет идти первым, Иола молча перешел назад, и они наконец-то тронулись в путь.

***

Днем пошел дождь, напомнив о том, что зима началась совсем недавно, и еще не вошла в ту пору, когда с неба может не упасть ни капли воды за целую луну. Вместо остановки тент развернули на ходу, вчетвером натянули над паланкином. Акайо, оказавшийся на переднем левом углу, то и дело менял поднятые над головой руки, встряхивал, отдыхая. Сменилась пара на задних углах, смеялась Тэкэра, отжимая рукава кимоно, в которые все-таки набралась вода, когда из густых зарослей бамбука на дорогу выскочили люди.

Тент нельзя было просто бросить, иначе он накрыл бы стоящих по центру и помешал им, разве что повезло бы подгадать под порыв ветра. Тело стремилось в бой, свободная рука рванулась к рукояти меча... Нащупала пустоту. У них не было оружия. Акайо не успел даже удивиться, почему они не подумали об этом раньше, а враги уже окружили, один стоял за спиной и острая кромка лезвия прижималась к горлу Акайо. У стоящего слева Наоки все было точно так же, остальных Акайо не видел.

— Кто у вас главный?

Голос был низкий, звучный. Акайо отозвался, его тут же заставили развернуться. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться — все очень плохо. Свободны остались только Таари и Тэкэра, даже несшим паланкин приставили клинки к шеям, с той лишь разницей, что их враги стояли перед ними, на полной длине меча. Врагов было восемь, похоже, опытные. Во всяком случае, засада у них получилась профессиональная и оружие было хорошим. Военным.

— Большие и богатые должны делиться с бедными, — щерился тем временем главарь, единственный, не прижимавший ни к чьему горлу меч. — Жаль, об этом никто не помнит. Мы заберем вашу невесту, а вы вернетесь к себе и скажете ее отцу, что мы хотим за нее мешок монет с нее ростом! Она у вас такая удачная дылда... Скажи ей, пусть вылезает.

Акайо удержал взгляд, не перевел его на Таари. Она была в сером, она шла пешком, конечно, никто не заподозрил в ней невесту. Значит, у них была надежда на миг замешательства. Сказал:

— Она спит. Если меня отпустят, я ее разбужу.

Главарь показал зубы в не то улыбке, не то оскале.

— Я сам.

Пошел к паланкину, откинул занавесь, сунулся в полутьму.

— Эй!..

И отлетел назад, встреченный прекрасным ударом. Иола и Рюу швырнули паланкин в угрожавших им, Акайо успел еще увидеть, как змеей выскользнул из захвата Тетсуи и стало не до наблюдений. Отпущенный из рук тент удачно снесло порывом ветра, Акайо успел оттолкнуть клинок, порезал руки, но не позволил перерезать себе горло. Ушел вниз, подсек врагу ноги и тот, слава предкам, выронил меч! Дальше все стало проще. Этому врагу хватило одного удара, Акайо рванулся помогать Наоки, который сумел оттолкнуть врага, но оружие не заполучил. Ударил, налетел на блок, отскочил от ответного выпада. Наоки обрушил на голову зазевавшемуся бандиту тяжелый кулак, тот рухнул на землю. Огляделись, готовые бросится на помощь другим, но все уже было кончено.

К сожалению, не только для врагов.

Юки лежал на земле, из перерезанного горла хлестала кровь. К нему подбежала Таари с белой коробкой, упала на колени в грязь, положила свою ношу на грудь умирающему, распахнула, открыв непонятный механизм. Приказала дрожащим голосом:

— Живи, ясно?

Акайо не видел, что именно происходило, но кровь явно начала униматься. Таари огляделась, лицо ее вытянулось в странной гримасе. Несколько мгновений она молчала, затем белая коробка сама собой захлопнулась, и Таари словно очнулась. Подхватила механизм, вскочила. Бросилась к ближайшему телу с таким же жаром, как только что — к Юки. Распаковала свою исцеляющую машину, вытерла грязной ладонью глаза. Посмотрела на Акайо с такой яростью, словно это он был бандитом:

— Вы что, с ума сошли? — от злости она даже перешла на родной язык. — Зачем было так сильно их ранить?!

Акайо, стиравший кровь с клинка, опешил. Хмыкнул Рюу, обыскивающий главаря. Закашлялся Юки, сел, растерянно потирая горло, залитое кровью, но, похоже, совершенно целое. В результате ответил Джиро:

— Мы вообще-то их убивали, а не ранили. Потому что они хотели убить нас.

Таари, вылечившая первого разбойника и метнувшаяся к следующему, зашипела от гнева:

— Они идиоты! Отчаявшиеся люди, которые...

— Которые вышли на дорогу с целью убить, — отрезал Джиро. Он говорил на имперском, она — на эндаалорском, и, кажется, оба даже не замечали этого. — У которых был соглядатай в деревне, на наше счастье, не слишком внимательный. Скольких путников они уже убили?

Он не стал говорить, что только благодаря его ночной выходке и решению Таари они вообще ведут этот разговор. Может быть, считал, что это очевидно, а может — что Таари точно так же встретила бы бандита кулаком в висок.

— Я бы хотела спасти всех, кого они убили, но это не повод убивать кого-то еще! Мы сильнее их, — резко ответила Таари, сидя уже над третьим раненым. Первый завозился, над ним стал Тетсуи с мечом в руках. — Мы можем позволить себе милосердие. Если вы этого не понимаете, это будет приказом!

Повисла тишина, они смотрели друг на друга, взъерошенные, каждый считающий себя правым. Акайо был почти уверен, что Джиро сейчас вспомнит, что Таари не его хозяйка и не имеет права приказывать, поэтому вклинился раньше:

— Тогда что нам с ними делать? Оставлять убийц в живых и без присмотра все равно что самим убивать их следующих жертв.

— И этот вопрос стоит человеческой жизни? — возмутилась Таари. — В крайнем случае просто вернемся с пленными в лабораторию, мы еще недалеко ушли. Свяжите их пока!

Они подчинились.

Медицина Эндаалора была похожа на магию из легенд, белая коробочка успешно сращивала кости и мышцы даже тех, кто по меркам империи был мертвецом... До тех пор, пока Таари не подошла к последнему телу, отлетевшему на самый край дороги. Пошатнувшись, схватилась за дерево. Закрыла глаза. Тихо сказала:

— Этого я не спасу. — И усилием воли заменив свой страх яростью, спросила: — Кто это сделал?

— Срубил голову я.

Акайо обернулся на незнакомый голос. Тэкэра спокойно сворачивала растянувшийся вдоль придорожного бамбука тент, рядом лежал на земле меч, капли дождя смывали кровь с лезвия. Таари молча смотрела на нее, и Акайо чудился ужас в ее глазах.

— Пойми, пожалуйста, я все-таки был... Была солдатом, — попросила Тэкэра. Ее серое кимоно потемнело от воды, брызги чужой крови на груди расползались уродливыми пятнами. Она уже давно не выглядела мужчиной, она не была им, но во время боя прошлая жизнь вернулась, и теперь медленно таяла, как тают следы, оставленные на песке. — Раньше ты хотела понять, но не могла, потому что наша жизнь для вас — некий условный, оторванный от реальности, кошмар. Что-то вроде страшного сна. А мы в нем рождаемся, растем и живем. Ясная Империя в нашей крови, хоть сейчас мы и пришли из Эндаалора. Когда нам угрожают смертью, мы отвечаем тем же. Этого не изменить. Во всяком случае, не так быстро, как тебе хочется.

Таари еще миг стояла неподвижно, затем отрывисто кивнула. Велела уже на имперском, почти спокойно:

— Похороните его, как у вас принято. Я попробую вызвать челнок. Слава... предкам, здесь лес.

***

Дождь кончился. Спасенные разбойники сидели кругом, надежно связанные запасной одеждой, переглядывались и молчали. На Таари они смотрели со жгучей ненавистью, на паланкин с открытой внутренней стеной и видимым всем мерцающим экраном — со священным ужасом. Яму для их обезглавленного товарища пришлось копать руками, разрыхляя землю палками, и то его потребовалось уложить на бок, с подтянутыми к груди коленями. Могильщики измазались чуть ли не по уши, зато Таари, больше не вынужденная постоянно отводить взгляд от мертвеца, немного успокоилась.

Обедали здесь же — челнок должен был прилететь через несколько часов, еще нужно было привести в порядок пострадавший от падения паланкин. К счастью, техника внутри осталась цела, все проблемы заключались в проломленной тростниковой стене, починить которую не составляло труда. Разлетевшиеся по дороге подушки собрали, но нужно было дождаться, пока они высохнут, чтобы очистить от грязи.

Выходило, что из-за засады они потеряли весь день. Джиро предложил было допросить пленников и, выяснив, где тайники, пополнить запасы, но Акайо, мельком глянув на злые лица, предложение отверг. Чтобы узнать хоть что-нибудь у этих людей, их пришлось бы пытать. Таари это бы не одобрила.

Впрочем, когда дорогу накрыла странная дрожащая тень и прямо над ними из ниоткуда появилась машина эндаалорцев, некоторые из пленников и так начали рассказывать все, что только могли, мешая правду с ложью в надежде, что их пощадят и "хотя бы убьют, а не отдадут этим чудовищам". Таари молчала с каменным лицом, пока челнок не опустился на дорогу и разбойники, парализованные страхом, не замолчали.

Летающая машина была похожа на кар, но внутри выглядела не такой удобной. Из сдвинувшейся в сторону, словно имперская, двери выпрыгнул рыжий кудрявый мужчина в костюме, будто сплошь состоящем из карманов. Огляделся, почесал макушку, разглядывая онемевших от ужаса пленников с таким выражением лица, словно не ожидал того, что увидел. Акайо на миг показалось, что эндаалорец сейчас откажется иметь с ними дело и улетит, но в этот момент тот увидел Таари. Расплылся в счастливой улыбке:

— Госпожа Н'Дит! Извините, что так долго. Челнокам вообще запрещено показываться над Кайном, но с новой маскировкой стало намного безопасней.

— Твоя работа, Маани? — вежливо уточнила Таари. — Я слышала, что ты занимался краской-хамелеоном.

Он покраснел, забормотал, что его роль совсем небольшая. Таари нетерпеливо прервала его:

— Замечательно. А теперь, пожалуйста, забери этих пленников. Можно сразу в центр коррекции, по программе снижения агрессии. Это местные разбойники.

— Они пытались вас убить? — рыжий Маани побледнел так же быстро, как недавно покраснел.

Таари кивнула:

— Да. А мой гарем едва не убил их, но мне все-таки удалось вылечить раненых. — Посмотрела на едва заметный холмик на обочине. — Почти всех.

Они помолчали, словно отдавали последние почести убитому, хотя все, что знали о нем — что он был разбойником и напал на экспедицию. Маани отвернулся первым. Достал из нагрудного кармана маленький цилиндр, похожий на шприц без иглы, направился к пленникам. Они завозились, тот, на кого нацелился Маани, заорал, отползая, вперемешку проклиная, умоляя и признаваясь во всех грехах разом. Таари поморщилась:

— Придержите его.

Держать пришлось вдвоем, Иола вздернул пленника на ноги и обхватил поперек туловища, Акайо отвел вбок голову. Маани смотрел на это с выражением ужаса немногим меньшим, чем был написан на лице его жертвы. Однако подошел и на удивление точным движением приложил свой цилиндрик к панически бьющейся жилке на шее пленника. Тот тут же обмяк, Иола передал его Рюу, и, пока бесчувственное тело тащили в челнок, подхватил следующего. Этот ухитрился укусить Акайо за руку, получил увесистую пощечину и так же заснул от прикосновения Маани. Кто-то боролся не на жизнь, а на смерть, кто-то висел безвольно, главарь оскалился и пообещал:

— Вас я тоже буду убивать!

Маани не понял, Таари улыбнулась куда более страшной улыбкой:

— О нет, ты не будешь. Ты просто нарвешься на корректировку и после этого станешь таким, каким захочет твой хозяин.

Слово "корректировка" она произнесла на эндаалорском, но главарь понял и поверил. Расширились глаза, он рванулся, почти вывернувшись из захвата Иолы… Упал на руки натянуто улыбающегося Маани, успевшего-таки дотянуться и ткнуть ему в шею своим цилиндриком.

— Что вы ему сказали?

Таари передернула плечами, сама недовольная своей вспышкой.

— Про корректировку мозговых структур. На понятном ему языке и не совсем правду. Не важно, все равно его будущее зависит только от него. Может быть, сегодняшний страх ему поможет.

— А может, заставит притворяться, что он в порядке, когда на самом деле это будет не так, — мягко возразил Маани. — Я предупрежу о нем и прослежу, как все будет двигаться.

Таари поблагодарила, они вместе смотрели, как заносят главаря в челнок, снимают путы и пристегивают к креслу. Маани кивнул на все еще стоящую на земле белую коробку:

— У реаниматора остались ресурсы?

— Мало, — Таари почему-то улыбалась, говоря это. — На пару тяжелых ран всего. Закинь нам на точку десяток индивидуалок, и с большей частью проблем мы справимся.

Маани кивнул.

Прощание вышло неловким, челнок взлетел, завис над дорогой. Исчез, оставив дрожащую, как от облака, тень, которая, все ускоряясь, поползла к границе.

— Все, — вздохнула Таари, садясь на отремонтированный паланкин. — Можем идти дальше.

***

Ушли они недалеко, только до чистого ручья, где можно было напиться и привести в порядок одежду. Вода оказалась холодней льда, руки коченели вмиг, зато кровь с ткани сходила хорошо. Стирать пришлось все — что не измазали в бою и при рытье могилы, пошло на путы разбойникам и тоже изрядно повозилось по размокшей после дождя земле. Раздеваться донага в быстро темнеющем лесу было неприятно и попросту холодно, за частой стеной бамбука слышались голоса Таари и Тэкэры.

— Лучше одеться и высохнуть у костра, — поделился Акайо, вспоминая подобные купания в армии, особенно когда из озера солдат выгонял гонг. Тревога, конечно, всегда была учебной, но времени сбегать за сухой формой все равно не оставалось.

Мокрая рубашка липла к телу, от холода начала бить мелкая дрожь. Зато костер они развели в два раза быстрей обычного, сели плотным кругом. Таари, ежась, высыпала в котелок с медленно закипающей водой белый порошок, пообещала:

— Если каждый выпьет хотя бы по чашке — не заболеем.

Акайо послышалась в ее голосе скорее надежда, чем уверенность, но костер пылал жарко, одежда вскоре перестала холодить тело, а горячее питье согрело изнутри. Могло бы стать уютно, но вместо этого стоянка напоминала сад камней: тихий, неподвижный. Они сидели, жуя подаренную в деревне еду, и молчали. Одни предки знали, почему, но слова не шли ни к кому, даже Иола, перед поездкой предвкушавший, как будет диктовать Наоки переводы эндаалорских книг, если что-то и переводил, то только в мыслях.

Может быть, привыкшим к эндаалорской индивидуальности людям было странно говорить при всех. Может, казались неуместными приходящие в голову мысли. А может, просто не хотелось выпускать в ночную тьму то, что глодало сердца.

Акайо не мог вспомнить, о чем говорили в армии. Должны же были говорить?

— Ладно, — Таари шевельнулась, разрушая образ, заставляя всех очнуться от оцепенения. — Одну деревню мы прошли, но мало ли, сколько еще знакомых встретится по пути. Хотелось бы быть готовой к прошлому любого из вас. Раньше я не спрашивала, уважая ваше право на тайны, но сейчас это может стать опасно. Кеншин уже рассказал, подумайте, с чьей истории начать, и говорите.

— Это займет не один вечер, — подал голос Иола.

— Так и у нас как минимум луна впереди, — отмела возражения Таари. — Давайте, я жду. Кто первый?

— Я, — быстро предложил Юки. Тут же замялся, словно не веря, что в самом деле сказал это, что успел раньше остальных. Признался: — Я, на самом деле, уже пробовал рассказать, тогда, когда говорили про фамилии. Это было глупо и не к месту, я понимаю, и тогда понимал. Но мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь знал, кто я. Помнил меня. Я уже едва не опоздал — я ведь сегодня умер… Если бы не вы, госпожа.

Помолчал, обводя пальцем край кружки. Поставил посуду на землю, сцепил мягкие руки. Как он вообще оказался в Эндаалоре? Не воин же, это сразу видно.

— Я говорил, что Танак много, да? Ну вот, а я — старший наследник рода. У меня есть где-то… Уже, наверное, вдова. Нас поженили родители, примерно так же, как мы сейчас якобы выдаем замуж вас. Мы с Мико впервые увидели друг друга на свадьбе, провели вместе один день, а потом меня отправили осматривать хлопковые поля на границе. Наверное, это будет самая глупая история из всех, потому что я со своей охраной попросту заблудился. Послал одного в разведку, он не вернулся… Теперь думаю, не он ли чуть не убил того фермера. В общем, мы подождали и пошли дальше. Вышли на дорогу, увидели кары. Моя охрана доблестно меня защищала, сейчас вспоминать и смешно, и страшно. Мы, кажется, сильно всех напугали, кто-то вызвал… Не знаю, кого. Что-то вроде СКЧ, с оружием и всем таким. За собственное лечение мы не задолжали, зато задолжали всем тем, кого ранили, думая, что защищаемся. Не знаю, где сейчас моя охрана и что делает. Меня сначала учили на кого-то вроде библиотекаря, но я оказался совершенно непригоден к работе с вашими машинами. Сааль меня перекупил у махнувшей на меня рукой Лоори, но я и на наш взгляд не слишком красив, и на эндаалорский тоже. Я торчал на рынке уже почти луну, когда вы меня купили.

Помолчал недолго, едва заметно улыбаясь. Добавил:

— Страшно мне не было. Честно, я почти сразу подумал, что для меня от попадания в рабство ничего на самом деле не изменилось. Вышло ведь намного лучше, чем могло — землевладелец из меня, боюсь, получился бы просто ужасный.

— А тебя правда зовут Юки? — спросил вдруг Тетсуи.

— Ну, — внезапно обнаружившийся наследник богатого рода замялся, — почти. Юки — это мое детское, мамино имя. Отец называл меня Сэдэо, как “решение” и “первый”. Вроде как выражал надежду на то, каким я стану… Вернее, сообщал каким я должен быть в его глазах. Поэтому лучше Юки. Я ведь его надежды не оправдал.

Тетсуи кивнул, опустил голову, тыкая палочкой куда-то в землю у себя под ногами. Акайо думал о том, что в некотором смысле отец Юки оказался прав. Конечно, имя ничего не меняло, но оно отразило черты, которые были в его сыне, хоть он и не мог их разглядеть. Юки все-таки выбрал себе судьбу, а теперь решился рассказать обо всем спутникам. Для этого нужна была куда большая храбрость, чем требуется тому, кто живет по чужой воле.

— Как ты думаешь, мы встретим по пути твоих родственников? — спросила Таари.

— Не знаю. Империя большая, но и Танак много. Даже отца можем встретить — он как раз зимой объезжает все свои земли, но начинает обычно с побережья. Это будет очень глупо, если мы на него наткнемся, но я предупреждал, у меня вся история такая.

— Моя глупей, — неожиданно подал голос Наоки. Посмотрел в черное, проклевывающееся звездами небо. — Но она подождет другого вечера.