Разделенные

Глава 6

Торговый центр оказался большим, светлым, полным людей и похожим на что-то среднее между рынком рабов и институтом. Прозрачные перегородки отделяли магазины от широкого коридора, стояли скульптуры людей в местной одежде. Акайо увидел, как одну такую скульптуру переодевали, оттащив подальше и разобрав ее на части. Тем неприятней было через несколько шагов увидеть за стеклом рабов, играющих роль такой же выставки одежды, как скульптуры. Один из них, увидев группу возможных покупателей, улыбнулся, помахал им рукой. Пояснила Таари, заметив смятение стоящих рядом с ней:

— Это театральные рабы, они здесь учатся и заодно работают. Идем, этот магазин нам подойдет.

Отогнала консультантов, предлагавших помощь:

— Спасибо, но своих рабов я одену сама!

Они прошли вдоль вешалок. Таари быстро перебирала майки и рубашки, что-то бормоча себе под нос и передавая вещи тем, кому, на ее взгляд, они должны были подойти. Акайо, заметив, что Джиро остается почти без вещей, попытался помочь, выбрав ему что-нибудь похожее на то, что выбирала Таари, но та шикнула на него:

— А ну положи на место! Одену я твоего мальчишку, голым не останется. Ты ему ничего хорошего пока выбрать не сможешь.

Акайо, однако, не пожалел о своей попытке — после этого Таари действительно вспомнила о его подопечном и тот обзавелся таким же ворохом тряпок, как и другие. Наконец, обойдя весь магазин, Таари загнала их в примерочные и подозвала консультантов, велев проследить, чтобы подходили размеры.

Акайо, однако, консультанта не досталось.

В примерочной было тесно, тем более с такой кипой одежды, заполнившей все крючки и табуретку. Таари постоянно заглядывала за штору, почти каждый раз решая сама, подходит вещь или нет, лишь изредка спрашивая о чисто практической стороне, вроде:

— Не жмет? Попробуй присесть, удобно?

То и дело она забирала отвергнутые вещи и приносила что-то новое.

— Ну-ка примерь!

Акайо, как раз пытавшийся выпутаться из странной двухслойной майки, не сразу заметил, что появилось на вешалке.

Тонкий шелк с рисунком цветущей сакуры. Длинные широкие рукава, предназначенные для женщины, которая ничего не делает руками, а лишь украшает собой дом. Единственное, что позволяло считать это рубашкой — длина, едва достигавшая середины бедра.

Это было не кимоно, но все же…

Отодвинулась штора, внутрь снова заглянула Таари.

— Ну? Надевай, — Акайо чувствовал ее улыбку, жадную, хищную. Чувствовал, как она смотрит на него, впитывая его замешательство и неловкость. — Или мне помочь?

Он хотел отшатнуться. Правда хотел. Но от ее голоса ноги слабели, и — о, предки — ему правда хотелось, чтобы она выполнила свою угрозу.

Таари придвинулась к нему вплотную, так, что он ощутил ее дыхание на лице. Мелькнули перед глазами нарисованные лепестки сакуры, рук коснулся прохладный шелк. Таари рывком натянула на него рубашку, так резко, что ему пришлось сделать полшага вперед, чтобы не упасть.

Он оказался зажат между шелком и своей хозяйкой, щекой чувствуя улыбку на ее губах. Кружилась голова, дыхание перехватывало. Акайо медленно, будто во сне, опустился на колени. Таари фыркнула, немного отодвигаясь. Запахнула на нем рубашку, затянула поясом. Развернула его к зеркалу.

Акайо смотрел на бесстрастно и дотошно отраженного в нем человека. Розовеющие щеки, блестящие глаза, белое горло, перехваченное ошейником. Кимоно. Стоя на коленях, он видел себя лишь до пояса, и иллюзия была абсолютной. Он моргнул, на мгновение увидев в зеркале то, что хотела Таари. Зажмурился, отвернувшись, даже мысленно не желая озвучивать увиденное. Но Таари не позволила. Схватила его за подбородок, развернула снова лицом к зеркалу. Приказала вдруг охрипшим голосом:

— Смотри.

Он покорно открыл глаза.

На него смотрела…

Таари провела рукой ему по волосам — до имперской прически они еще не доросли, так что вышел куцый хвост на макушке. И это вдруг разрушило ужас образа. Это было лишь подобие имперской прически. Подобие женской одежды. И в зеркале все равно отражался он, Акайо, вне зависимости от того, во что он был одет.

Таари над ним засмеялась.

— Надо же! Ты улыбаешься, — вдруг невесомо коснулась губами его щеки. Тут же отошла, выскользнула за штору. Оттуда уже велела странно смущенно: — Переодевайся в свое и выходи.

Акайо все еще стоял на коленях, накрыв ладонью место ее поцелуя.

Когда Таари оплачивала купленные вещи, он со сдержанным удовлетворением заметил, что шелковой рубашки среди них нет.

***

На Высадку, которая оказалась праздником, похожим на имперский Новый год, собирались три часа. Впервые со дня покупки рабы Таари перестали походить на армию — она подобрала им одежду так, что ни у кого не было даже двух одинаковых рубашек. Акайо, пытаясь решить, что нужно надеть, а потом помогая Джиро, оценил — все вещи сочетались друг с другом, все идеально сидели, не пытаясь скрыть недостатки, но подчеркивая достоинства. Крупный рисунок на майке Иолы позволял оценить ширину его плеч, тонкие полосы рубашки Тетсуи превращали нескладного и неловкого юношу в гибкий тростник, скользящие ткани одежды Шоичи повторяли мягкость черт его лица. Акайо мельком подумал, что как раз этому человеку могла бы пойти та шелковая рубашка, и смутился. Шоичи и так всегда выглядел немного слишком женственным, все время словно стесняясь самого себя, стараясь быть как можно незаметней.

Перед выходом Таари проинструктировала всех по новому режиму работы ошейников.

— Я настрою их на километр, можете хоть всю площадь с ближайшими улицами обойти. Но постарайтесь не потеряться. Уезжать будем после фейерверка, так что когда он закончится — вспоминайте, где вышли из машины и идите к ней. Не появившихся в течение получаса буду считать злостными нарушителями, блокировать через ошейник и по нему же разыскивать. Уверяю, торчать посреди города памятником собственной глупости никому из вас не хочется!

Как выяснилось, билеты были не на сам праздник, и так открытый для всех, а на образовательную постановку. Акайо вместе с остальными рабами впервые оказался в эндаалорском театре, и с трудом удерживался, чтобы не вертеть головой, увлеченный необычным зрелищем. Хотя ряды кресел отдаленно напоминали те, что были в театрах империи, на стене перед ними висело огромное белое полотнище, не похожее ни на сцену, ни на экраны местных машин. Вокруг сновали эндаалорские дети, куда более непослушные, чем их ровесники из Империи. Акайо с удивлением наблюдал, как мальчики никак не младше двенадцати лет бегают наперегонки по лестнице, поднимавшейся возле рядов кресел, а потом вместе с родителями едят какое-то лакомство из огромного бумажного ведра. Сам Акайо в их возрасте уже навсегда покинул родной дом, став кадетом империи.

— Эй, лови! — Акайо обернулся, перехватывая нечто, летящее ему в лоб. Пойманные шарики хрустнули в кулаке, бросивший их Рюу, смеясь, закинул в рот точно такие же. Сидящая в центре ряда Таари обернулась, сказала что-то тихо и резко. Рюу немного поникнув, кивнул.

Акайо рассматривал крошки на разжатой ладони — чего-то белого, мягкого и, судя по тому, какой липкой стала кожа, сладкого. Слизнул. Они захрустели на зубах, сами по себе почти безвкусные, но в приторной карамели. Сидящий рядом Иола протянул ведро этих шариков, предлагая присоединиться, Акайо покачал головой:

— Спасибо, но я не буду. Слишком сладкие.

Медленно погас свет, расселись дети. Судя по их количеству, представление предназначалось именно для них. Акайо подумалось, что, должно быть, именно поэтому Таари была не слишком довольна билетам — вряд ли она могла узнать что-то новое и интересное из детского представления.

Зазвучала музыка, похожая на имперский марш, торопливо вскочили дети и их родители. Акайо, заметив, что Таари тоже встала, поднялся следом. Раздался громкий голос:

— Мы помним всех, кто помогал осваивать Терру. Мы помним всех, кто вел наши корабли через пустоту. Мы помним всех, кто остался на Праземле.

Голос умолк. Люди постояли еще несколько мгновений, потом сели. Это напоминало почитание предков, но не чувствовалось в словах и действиях ни благоговения, ни скуки заученных фраз. Казалось, что они правда помнят — как помнят солдата, стоявшего рядом с тобой плечом к плечу, павшего в одном из боев. Без почитания, но с уважением к его жизни и его гибели.

Экран осветился неведомо откуда взявшимся светом, и началось волшебство.

***

За следующий час Акайо узнал больше, чем за два месяца.

Отвлеченные понятия, о которых рассказывали учителя в больнице, стали зримыми вещами, событиями, чертежами. Он увидел на огромном экране мертвую землю, над которой носило тучи пыли и огромные машины, взлетавшие в столпах пламени. Эти ковчеги, созданные силой древней науки, путешествовали через космос, и Акайо невольно задерживал дыхание вместе с остальными зрителями, когда корабли проходили мимо черной дыры. Он был на грани отчаяния, видя, как износился и отказал двигатель, прежде позволявший преодолевать неизмеримое число километров за считанные мгновения, и как теперь проходили жизни поколений, не видевших ничего, кроме кораблей. Он пришел в ужас, когда погиб, столкнувшись с огромным астероидом, флагман, ведший караван и хранивший большую часть знаний об их пути. И облегченно выдохнул, когда на экране показался медленно приближающийся шар Терры.

Выдохнул — и удивился своей реакции.

Эндаалорцы здесь. Не было никакой разумной причины беспокоиться о том, долетят ли корабли. Тем более нечему было радоваться, глядя как высаживаются на имперской земле будущие захватчики.

Но он не мог заставить себя чувствовать иначе.

Его мысленная библиотека оказалась завалена новыми свитками, он не успевал ни сортировать их, ни сравнивать, ни проверять на истинность. Из зала Акайо вышел с гудящей головой, с трудом осознающим себя в настоящем месте и времени. Вокруг стояли остальные рабы, такие же ошеломленные. Таари рассматривала их с насмешливой улыбкой:

— А говорят, вас этому учат сразу после того, как вы язык осваиваете.

Почти никто не отреагировал, один Акайо медленно кивнул. Его учили. Только он посчитал это легендой. Верой, такой же, как имперская вера в предков, которые уходят после смерти в семейные храмы, чтобы помогать оттуда потомкам, и которые вернутся в день, когда солнце Империи зайдет за горизонт.

У него перед лицом щелкнули пальцы, Акайо на мгновение встретился взглядом с сердитой Таари, тут же опустил глаза, поклонился, извиняясь за то, что отвлекся. Она фыркнула:

— Наконец-то очнулся! Надо будет вам художественное кино показать, раз даже детское научно-популярное так впечатлило. Идемте!

Они пошли за ней следом, все еще немного оглушенные свалившимся на них откровением. Впрочем, улица, полная людей, торговых ларьков и небольших представлений, быстро отодвинула переживание об эндаалорцах-пришельцах на второй план. Таари разрешила им разделиться и выдала каждому маленькую пластиковую карточку с небольшой суммой денег, так что Тетсуи тут же обзавелся летающим шаром на ниточке, Рюу — надувным молотком, а Иола нашел огромный книжный магазин и удалился, сначала деловито уточнив у Таари, сколько книг может купить.

— Небо, да хоть все свои деньги на них потрать, мне-то что!

Акайо впервые видел на лице Иолы такую широкую улыбку.

Сам он продолжал держаться возле Таари, лавирующей в толпе, словно лодка между волн. Они прошли мимо надувного дома, потом мимо мишени, в которую предлагали стрелять из ненастоящего лука, и площадки, на которой люди в странного вида шлемах ползали по белой доске с такой осторожностью, будто от этого зависела их жизнь. Таари задержалась возле этой площадки, рассматривая то ли людей, то ли шлемы на их головах. Акайо отошел немного, не желая ее беспокоить, когда услышал:

— Эй, Акаайо! Ничего себе, клевая рубашка!

Акайо обернулся, улыбаясь, и тут же оказался в душевных объятиях. Неловко обнял радостного человека в ответ.

Он узнал Лааши сразу, еще по голосу и сам удивился тому, как рад его видеть. Стоящий рядом Гааки просто помахал рукой. Акайо, все еще захваченный дружелюбием Лааши, помахал в ответ.

— Фух, парень, я так за тебя переживал! По дамочке же видно было, что вы ей как пятое колесо моей машине, а Сааль еще самых сложных выбрал…

Сзади кашлянули, Акайо быстро высвободился из объятий, отступил на шаг, оказываясь рядом с Таари. Лааши смущенно засмеялся, почесав затылок:

— О… Здравствуйте. Извините, я…

— Все в порядке, — прохладно отозвалась Таари. — Вы, в целом, правы. Рабы, тем более гаремные, требовались мне меньше всего на свете.

— Ну, по-моему, у вас все удачно сложилось, а? — немного натянуто улыбнулся Лааши. — Повезло!

— В самом деле, — Таари явно была не в восторге от встречи, но почему-то не стала сразу прощаться. — Вы, судя по всему, продавец рабов? Я вас не очень хорошо запомнила.

— Ага, продавец. Лааши Н’Гаар, рад познакомиться! А это мой партнер, Гааки.

Гааки улыбнулся молча, подал руку. Таари спокойно пожала ее, а затем и ладонь ругающего себя за невежливость Лааши, в качестве извинения тут же пригласившего:

— Может, в гости зайдете после фейерверка? Тут недалеко, на машине минут пятнадцать!

— Вдесятером, по послепраздничной пробке? Нет, спасибо. Однако, если вы хотите продолжать общаться с моим рабом, можете взять номер.

Лааши тут же достал телефон, записал продиктованную последовательность из семи цифр.

— Спасибо! Домашний, да? Ничего себе, не думал, что у кого-то они еще сохранились! А страничку в сети вы завести не хотите?

— Нет, — недовольно отвергла идею Таари. — Сеть у меня для работы, даже я в ней время не трачу. Тем более не советую своим рабам попадать в инфозависимость.

Акайо на всякий случай запомнил слово. Ему было интересно, является ли инфозависимостью уже существующая у него привычка собирать и структурировать знания.

Разговор совершенно не клеился. Лааши попробовал поделиться историями из жизни института медицины и экологии, в котором учился Гааки, но Таари эти области науки мало интересовали. Видимо, она этого стеснялась, так как пояснила:

— Я с уважением отношусь к стремлению не повторить ошибки наших предков. Но мне кажется, что достаточно использовать их опыт, а не пытаться обойти естественные пределы возможностей планеты.

Впервые подал голос Гааки, тихо сообщив, что, во-первых, чтобы не повторять ошибки, нужно понять, в чем именно они заключались, иначе это ненаучно, а во-вторых, Терра и Праземля все же не идентичны. Тут уже оживилась Таари:

— Вы так считаете? И какие доказательства?

Гааки обернулся к мужу за поддержкой, едва слышно сказал, что еще только учится, но затем увлекся. Описал недавно обнаруженные вирусы и особенности отложения природных ископаемых. Таари, похоже, имела иное мнение, но изложить его не успела. Небо полыхнуло зеленым огнем, Акайо поднял голову.

Над ними завис первый залп фейерверка. Донесся запаздывающий звук, лопнули на концах сияющие нити, сменив цвет зарницы. Медленно осыпались затухающие искры и тут же взвился следующий залп, переливаясь и гремя. Раскрылся, будто огромный лотос на темной поверхности воды. И еще один. И еще.

Акайо смотрел, завороженный, впервые видя сам фейерверк, а не его отражения на восторженных лицах.

Говорили, фейерверки в империи поражают воображение. Говорили, одновременно запускают тысячи залпов. Говорили, в небо Империи взлетают огненные драконы и сражаются друг с другом.

Акайо смотрел в небо Эндаалора, где в строгой последовательности вспыхивали разноцветные шары, и готов был поклясться, что это лучший фейерверк, который только может быть на свете.

Погасли два последних залпа, сложившиеся в огромное алое сердце. Люди вокруг захлопали.

— Класс! — радовался Лааши, прижимая к себе улыбающегося Гааки. — Отлично постреляли! Хотя тебя, Акаайо, мы, наверное, не слишком впечатлили? Кайны же мастера в пиротехнике!

Акайо пожал плечами.

— Я никогда раньше не видел фейерверк. Кадеты не поднимают голову, чтобы не отвлекаться от охраны.

Праздники охраняли только лучшие кадеты, а он всегда был лучшим. Он привык не поднимать голову на вспышки, окрашивающие небо в невероятные цвета, и ему раньше казалось, что он об этом не сожалел. Возможно, так и было до сегодняшнего дня. Невозможно ведь жалеть о том, чего не имеешь.

Лааши сочувственно хлопнул его по плечу:

— Ну у вас там и порядки, парень… Если даже праздники нужно охранять, значит что-то в мире сильно не так.

Акайо только пожал плечами еще раз, оглядываясь. Таари рядом не было. Он вспомнил — сразу после фейерверка нужно было идти к машине, наверное, она так и поступила. Поспешно попрощавшись с Лааши, он двинулся назад по улице вместе с постепенно растекающейся по городу толпой. По пути высмотрел Иолу, встретился с ним в людском потоке. Тот, блаженно улыбаясь, прижимал к себе стопку книг и на вопрос о фейерверке только рассеянно кивнул:

— Да, красивый. Посмотри, я же все новые книги взял?

Акайо ответственно прочитал названия и подтвердил, что такого в библиотеке Таари не было.

У машины уже толпились остальные, но самой Таари почему-то не было. Как и…

— Тетсуи заблудился, — тихо сообщил Юки. — Она его искать пошла. Вон в ту сторону. Я думаю, может, мы могли бы помочь?..

— Лучше оставайтесь здесь, — Акайо представлял себе последствия одновременной попытки найти друг друга в огромном городе. Заблудившихся тут же станет намного больше. Но...

Юки, как нарочно, спросил:

— А если ты один пойдешь? Мне кажется, ты не заблудишься.

Акайо кивнул, хмурясь. Он тоже надеялся, что не заблудится.

***

В указанном переулке было темно, фонарь, реагирующий на движение, разгорался медленно и неохотно. Акайо прислушивался, надеясь уловить звук шагов — если не Тетсуи, то хотя бы Таари. Первый отходящий в сторону проулок оказался тупиком, второй — большим двором, занятым влюбленными всех полов и возрастов. Акайо, на всякий случай обходящий двор, чтобы убедиться, что Тетсуи не стал членом ни одной из парочек, едва не споткнулся на ровном месте, обнаружив, что на одной из лавочек самозабвенно целуются две седые старушки. Те заметили его, тихонько засмеялись и тут же зашикали друг на друга.

— Не пугай мальчика! Смотри, какой скромный.

— Ой, да он же абориген, только посмотри! Потерялся, наверное. — и громче, обращаясь к нему, спросила: — Тебе помочь, юноша?

Акайо отступил назад, выставив перед собой руки и извиняясь, что нарушил их уединение, но старушки продолжали наблюдать за ним, пока он не покинул двор. Насколько он успел понять эндаалорцев — они скорее беспокоились о возможно заблудившемся рабе, чем стеснялись при нем целоваться дальше.

За то время, пока он осматривал двор, фонарь в переулке успел совершенно погаснуть, и пока не собирался зажигаться вновь. Акайо подождал, привыкая к темноте, и отправился разведывать видневшийся за следующим домом перекресток. Справа снова оказался тупик, а вот слева…

Он отпрянул назад, стараясь слиться со стеной. Сцена, разворачивающаяся на улице, явно не предназначалась для чужих глаз, но не смотреть оказалось выше его сил. Фонари, горящие вдали, резко очерчивали контуры фигур, и словно еще два крохотных, злых фонаря горели глаза Таари.

Странная обида прошила сердце, была поймана, будто юркий дух, распята и зарисована в свитке разума. Акайо отвернулся, собираясь вернуться к машине до того, как его заметят, но донесшееся эхо слов Таари заставило его вновь поднять голову.

Удивление. Смущение. Непонимание. Акайо сгреб эти камни с доски, обещая себе подумать о них после. Стараясь ступать насколько возможно бесшумно, вернулся в переулок под начавший разгораться фонарь и, слыша приближающиеся шаги, поспешил к машине.

Он успел вернуться и сказать, что в ближайшем дворе никого не нашел, когда из переулка вышла Таари, ведя перед собой за плечо Тетсуи.

— Ну, никто не успел потеряться, пока я за ним ходила? — она сама видела, что нет, и вопрос прозвучал наиграно весело. — Тогда поехали!

***

Пока они ехали домой, Акайо извлек из памяти только что испытанные чувства. Повертел в голове, разобрал на составляющие.

Обида. Таари была не просто недоступной и прекрасной гейшей, она была его недоступной и прекрасной гейшей. Он сам понимал, что это невероятно глупо, ревновать к кому-то такую женщину, свою хозяйку, у которой гарем из девяти человек, но тем не менее, это чувство было.

Удивление. Она повела себя необычно? Да, в чем-то, но скорее он удивился именно ее словам. И своей обиде, которая после этих слов ушла. К чему он ревновал, к ее злости? К ее резкости?

Подсмотренная картина миражом висела в его голове, начиная спорить за главенство с образом Таари в саду, и вызывая соответствующий телесный отклик. Акайо постарался взять себя в руки. В машине всех развлечений — вид из окна и лица других рабов, так что его реакцию на собственные мысли могли заметить, а он этого совершенно точно не хотел. Впрочем, хватило самой мысли, что кто-то может обратить внимание на его состояние, чтобы проблема исчезла сама собой.

Ему хотелось разобраться до конца, что же с ним происходит, но пока было неподходящее время и место, так что он представил себе холодильник, тот, что стоял на кухне и, невольно думая, как ругалась бы Нииша за долго открытую дверцу, осторожно сложил в дышащее холодом нутро все чувства, которые клубились внутри. Постоял, наблюдая, как медленно покрываются инеем эмоции, которые он изобразил разноцветными шарами, и чувствуя одновременно приходящее к нему ледяное спокойствие. Каких-то три месяца назад это была самое частое его чувство… Каких-то три месяца назад он назвал бы этот промежуток времени тремя полными лунами.

Ему вдруг очень захотелось захлопнуть мысленный холодильник, обмотать веревками и сбросить куда-нибудь в самое глубокое и холодное из всех озер, о которых он знал.

Но какой смысл? Эмоции все равно остались бы в нем, хоть и запечатанные, скрытые. И, переродившись, будто сгнившие фрукты, стали бы ядом, который мог уничтожить его куда вернее, чем…

Он остановился, не позволив себе додумать слово. Оно висело в нем застывшим на взлете зарядом фейерверка, замерзшей вдруг бурной рекой. Акайо мысленно присел, потрогал лед пальцами.

Он на самом деле уже знал, что под ним. Давно знал. Вопрос лишь в том, хотел ли он следовать за этим знанием.

Подо льдом в его воображении плыли рыбы, били хвостами и исчезали в бурлящем потоке. Вдруг оказалось, что между льдом и рекой — целый мир, и там, далеко внизу, в лодке без весел плыл человек с закрытыми глазами.

Акайо не удержал лицо, улыбнулся, признавая — вопроса нет. Выбора нет тоже. Есть только река, которая уже несет его. Вопрос лишь в том, возьмет ли он в руки весла.

Лед треснул.

Машина остановилась.

— Наконец-то приехали! — взволнованная Нииша, как обычно, уже ждала на пороге. — Таари, купи себе, наконец, телефон! Я же волнуюсь, хоть предупредила бы, а то прямо как вчера…

Таари только отмахивалась, смеялась и требовала ужин. Нииша стушевалась:

— Вы не поели в городе? Вот же я старая дура! — но тут же взяла себя в руки. — Ну ничего! Мальчики, быстро-быстро, давайте на кухню, сейчас мы с вами мигом сообразим, чем поужинать!

Нииша дала им свободу фантазии, так что стол получился очень кайнским. Рис, рис, еще немного риса, и, неожиданным гостем из южного региона империи, курица с овощами в глазури от Шоичи и Джиро. Сама Нииша навертела рулетики из ветчины и сыра, и критически изучала получившийся стол. Таари, все время готовки сидевшая на кухне и читавшая что-то с планшета, наконец подняла голову.

— Интересно. Нииша, а если дать им только рис, сколько блюд они сумеют приготовить?

Кто-то фыркнул, Иола серьезно задумался, Тетсуи покраснел. Гордо задрал подбородок Джиро, единственный из всех рабов не любящий рис. Тихо сообщил Акайо:

— Только из риса и воды — два. С сахаром — три.

Таари поддела вилкой рисовый шарик, укусила прежде, чем готовивший их Юки успел ее остановить. Сообщила, жуя:

— Вкусно. Но, по-моему, я начала с десерта.

Засмеялась Нииша, подтолкнула в спины стоявших рядом с ней рабов:

— Садитесь, рисовые люди! И рассказывайте, что есть что, и как это все едят.

***

Ужин прошел странно. Акайо впервые видел, чтобы рабы так свободно разговаривали с Ниишей и Таари. Это было, наверное, весело и приятно для большинства, но ему самому долго было неловко. Казалось неправильным, что хозяйка вдруг оказалась настолько рядом с ними, пока он не заметил, как она на самом деле управляет разговором. Задает вопросы, делает паузы, улыбается так, что в ответ вынужден улыбаться даже Джиро. А потом Акайо заметил, как нелегко ей дается этот разговор. Как на крохотные мгновения морщится лоб, проглядывает в глазах усталость, а иногда, почти незаметно, блестит в них та дикая, опасная злость, которую он увидел в переулке. И как Таари тут же эту злость гасит. Смеется громче, говорит веселей — до следующего тревожного огонька.

Это было так отчаянно неправильно, что когда ужин кончился, рабы помыли посуду и Нииша отправила их спать, он пошел искать Таари.

Дом был пуст и темен. Ложилась спать Нииша, заплетая свою копну мелких кудрей в косу, кто-то из рабов плескался в гаремном душе. Акайо вошел в комнату, признавая свое поражение, и остановился, ошеломленный простой, очевидной догадкой.

Он толкнул потайную дверь, и она открылась.

***

— Пришел, — тихо сказала Таари, даже не глядя на него. Акайо показалось, что хриплый низкий голос растекся по залу, заполнив его жаркой, влажной дрожью воздуха тропического леса.

Она сидела на высоком деревянном столе, поджав одну ногу под себя, и перебирала в руках длинный кнут.

Акайо подошел ближе. Опустился на колени, затем склонился, коснувшись лбом пола. Таари засмеялась — странно, отрывисто, будто кашляя смехом. Пробормотала:

— Ты даже не знаешь, на что соглашаешься, глупый.

— Я знаю, — ответил Акайо в пол. Хотя в том смысле, который Таари вкладывала в слово “знаешь”, он лгал, в то же время он говорил правду.

Его спины коснулся развернувшийся кнут, Таари, спрыгнув со стола, встала над ним. Наклонилась к самому уху:

— Врешь. Плохой мальчик.

Вцепилась в воротник его рубашки так, что ткань впилась в горло… И вдруг отпустила. Отошла неверными шагами.

— Глупый, глупый мой Акайо. Так на самом деле нельзя. Ты ничего не знаешь о том, на что соглашаешься…

Он приподнял голову, решившись взглянуть на нее. Сказал так уверенно, как мог:

— Я знаю, чего я хочу.

Сказал — и, сглотнув, снова уткнулся в пол, дрожа от предчувствия удара.

Кнут обжег спину даже через рубашку, прокатившись волной чуть правей позвоночника. Таари, подойдя, вздернула его на ноги.

— Хочешь? Этого?

В ее глазах полыхало два безумных зеленых костра, в которых сгорало его благоразумие. Он выдохнул в такие близкие и желанные губы:

— Быть твоим.

Она оттолкнула его от себя, рванула собственный ворот, будто задыхаясь. Ожгла Акайо взглядом, и он понял вдруг, как отчаянно она старается погасить этот огонь в себе. Пытается защитить своего раба от того, чего боится сама. Но...

Говорят, люди боятся неизвестности.

Говорят, нужно знать, чего боишься.

Акайо снова опустился на колени. Он не знал, что может сказать ей. Как может доказать, что говорит правду.

Человек в лодке крутился в водовороте и не решался взять весла.

Он посмотрел на Таари, впитывая глазами образ, запечатлевая — пусть даже ничего не получится, но этот портрет навеки останется в его мыслях.

— Я люблю тебя.

Она издала странный клокочущий звук, шагнула к нему, прижала его голову к своему животу. Подняла за подбородок.

— Ты хочешь быть моим рабом?

Он смотрел в ее глаза, где костры, сжигающие все на своем пути, превращались в звезды.

— Да.

Она улыбнулась. И толкнула его к своим ногам.

***

Акайо лежал в кровати. Тело ныло, опустошенное и вымотанное, зато сознание его покачивалось на волнах совершенной гармонии.

Сверху устроилась Таари, играя с длинной иглой. У Акайо уже не было сил вздрагивать, когда холодная сталь касалась кожи.

— Извини за то, что было в магазине одежды. Это было неправильно. — Акайо сонно шевельнулся, обнял ее. Таари вздохнула, отложив иглу, щекой прильнула к его груди. — Бедный, ты даже не понял, что было не так. Я же тогда попыталась тебя сломать.

— Но не сломала же, — пробормотал он. Магазин вспоминался с трудом. Ну рубашка. Ну зеркало… Таари тихонько засмеялась.

— Вот и хорошо. А то на слабых сложно не нападать.

Он дернул уголком губ, постепенно просыпаясь. Значит, вот каким она его увидела. Слабым.

Она поняла. Приподнялась над ним, посмотрела в лицо сердито.

— Не глупи. Я не о том, — отвела взгляд, снова собираясь с мыслями. — Слабые будто сами просят — пни меня. Подчини. Ударь. Сделай больно и любуйся страхом в моих глазах. Слабых легко заставить носить тапки в зубах, ходить на четвереньках и получать удовольствие от чего угодно. — Она снова легла ему на грудь, в задумчивости пропустила прядь своих волос между пальцами. Вздохнула. — Но ты каждую секунду знаешь, что слабый врет. Он ничего такого не хотел. Это просто ты оказалась редкостной сукой.

Акайо понял, что знает, о чем она говорит. Вспомнилась невольно увиденная сцена в переулке — Тетсуи на коленях, в самом глубоком из поклонов распластался по земле, а Таари смотрит на него сверху, раскрасневшаяся, с горящими глазами. Как медленно поднималась точеная нога — вот-вот опустится на спину склонившегося раба. И как эта опасная искра вдруг потухла. Как побледнела Таари, наклонилась резко, чуть грубее чем надо подняла Тетсуи на ноги. И ее слова...

“Никогда не подчиняйся, если ты этого не хочешь. Никогда”.

Акайо вернулся из воспоминания и подавил желание вжаться в матрас. Таари вдруг оказалась прямо над ним, хитро заглядывая в глаза.

— А я догадалась, что ты тогда подглядывал!

Он покраснел и слегка кивнул, коснувшись лбом ее лба. Таари быстро потянулась к нему, поцеловала в губы — сначала с намерением тут же отстраниться, потом увлекшись. Засмеялась тихонько, почти не разрывая поцелуй.

— Ты знаешь, чего хочешь, м, Акайо?..

Он улыбнулся, прикрыв глаза, потянулся вверх, ища ее губы, позволяя ей перехватывать контроль. Подавлять его, будто само дыхание Таари было агрессивным захватчиком, и он покорялся ей так же легко и естественно, как земля покоряется плугу.

Земля хочет плодоносить. Земля дышит паром и говорит пахарю — возьми меня. Вырасти на мне рис.

Акайо хотел быть землей, глиной в длинных пальцах Таари. Хотел и дальше наблюдать за самим собой — как он становится спокойней, умней, уверенней в ее руках. Как она лепит из него другого Акайо.

Или, может быть, как она извлекает из комка глины его настоящего.