Разожги мой огонь

Глава 26

— Лисса, — прохрипел. Голос на воронье карканье походил.

Девица в углу лежанки устроилась. Свернулась, как лисица в норе, разметала косы по постели. В какой-то миг сердце ухнуло вниз, к пяткам, когда подумал, что уж больно бледная. Потом присмотрелся, и по тому, как ровно грудь вздымалась, понял — спит.

Все вспомнил единым разом — и как дверь в кузню заклинило, а он пытался ее открыть, и как камни ему на голову посыпались, и сны свои странные, и голос той, что его звала, не давала в пучину тьмы окунуться. Той, что лежала сейчас, сложив лодочкой ладони под головой.

Пошевелился и сквозь крепко стиснутые зубы воздух втянул — рана на голове отозвалась острой, жгучей болью.

— Редрик…

Ну вот. Разбудил. Лисса уже на постели сидела и на него смотрела. В голубых глазах — тревога и грусть.

— Лисса… я… не хотел будить тебя.

— Выпей вот, — вскочила, с верстака в углу котелок прихватила и ему полную ложку уже трясущейся рукой ко рту подносила. — Отвар укрепляющий.

Положил свою руку поверх ее. Вздрогнула — Редрику только и оставалось надеяться, что не от отвращения, — но руки его не сбросила и в сторону не отвела. Послушно глотнул густое травяное варево.

— Благодарю.

— Огневика пришлось за травами нужными отправить. — Проворно вскочила с постели, едва допил, вернула котелок на верстак, потом к Редрику обернулась, сплела пальцы. — Как голова? Болит? Я ведь не сильна в лечении, только и помню, что тетушка Ирда про тебя сказывала, как лечила, когда… когда… — осеклась, свела брови, губу нижнюю прикусила, словно о сказанном пожалела, и умолкла. — Есть хочешь? Огневик на огне мясной бульон держит. Наваристый получился и вкусный. Он каждый день свежий варил. Только и ждали, когда в себя придешь.

Устремилась к дверям, взметнулась юбка алого платья, но Редрик хрипло выкрикнул:

— Постой!

Замерла.

— Еще немного со мной побудь. Ежели не сильно тебе надоел, — скривил краешек рта. Не привык, чтоб за ним ходили, как за младенцем неразумным. В постели хворым не лежал, почитай, с того самого дня, как прежний хозяин вулкана его с горы своей погнал.

Лисса помедлила чуть, потом кивнула. Подошла ближе, села на краешек лежака.

— Но поесть тебе все же надо. Ты несколько дней лежал словно мертвый.

— Позже, Лисса. День-то какой сейчас?

— Ежели с той ночи считать, как ты тут остался, то вечер четвертого. Огневик заходил, сказал, через три четверти часа Отец-Солнце на покой уйдет, — затараторила, перескакивая с одного на другое. — Хорошо, что тут лежанка есть, а то мы бы тебя и вдвоем с Огневиком не дотащили, да и… — Протянул руку, накрыл ее пальцы, сжал, заставив на полуслове умолкнуть.

— Благодарю тебя, Лисса. Знаю, что могла бы оставить меня с разбитой головой и никто бы за то не осудил.

— Ты меня из костлявых рук Старухи-Смерти тоже отнял. Я не забыла. Да и неужто хозяина вулкана так легко убить можно? — хмыкнула и поерзала, будто на колючем чем сидела.

— Убить не просто, но выздоравливал бы долго. Тело-то глупое, что ему… Гораздо хуже с духами злыми, что разум пытают. Ты духов тех прогнала.

Вздохнула глубоко. Так, что платье на груди натянулось. Засмотрелся. А она заметила. Понял по тому, как щеки вспыхнули.

— Ты Весту звал… — сказала и примолкла тотчас. — А потом уж меня…

Губы сжал в линию. Не привык лишнее болтать. А себя запросто так не переделаешь, как ни пытайся. Но и так же знал, что сейчас молчать не следует.

— Я ведь любил ее, Лисса, — произнес глухо, будто в горле что слова держало, не давало им на волю вырваться.

— Не нужно, Редрик, — покачала головой, но он продолжил.

— Ты ведь тоже Торвина своего любила.

Кивнула только. А Редрику, повстречай он этого Торвина, захотелось тому нос расквасить.

— А любовь, она такая. Кого ты в сердце впускаешь, уж оттуда ни за что не исчезнет. Найдет укромный угол, да там и останется.

— Сердце человеческое, оно большое, Редрик, — заметила Лисса мягко. — И любви там много помещается. И к людям, и к миру вокруг, и к богам.

Кивнул медленно, размышляя над ее словами.

— Много-то много, да только иной кто возьмет да и больше остальных места займет, — проговорил задумчиво. — Мы с Вестой росли рядом, соседями были. С малых лет друг дружку знали. А когда ее и моих родителей хворь болотная унесла в один год, решили дальше вместе держаться. Вдвоем завсегда легче. Клятвы друг дружке дали, что в срединный майский день супругами станем. — Умолк и устремил взгляд в стену, вспоминая, как Веста ему рубаху вышитую подарила. Думал, ежели умрет, то в свадебном даре ее. Рубаху ту потом, после того, как к горе сунулся, выбросить пришлось, так обгорела да кровью заляпалась.

— Не успели? — услышал робкое.

Взглянул на Лиссу. Та широко раскрытыми глазами на него смотрела, словно не веря, что он будто старая бабка разболтался. Ну да ежели уж начал, надобно продолжать.

— День жребия настал. — Свел брови, заново проживая тот день. — Судьи дочка вытянула его. Это уж я после узнал. А отправили к чудовищу из-под горы Весту.

— А ты как же?

— Старосте пришлось меня в остроге запереть. Но до того успел немало кулаками помахать, из судьи признание выбил, — усмехнулся невесело. — Впятером едва скрутили. А уж когда из острога выпустили, поздно было.

— Тетушка Ирда сказывала, ты к горе ходил.

— Ходил, — подтвердил, — да без толку. Хотел чудовищу из-под горы отомстить. За Весту, за всех девиц погубленных. Взял меч, что для воина одного выковал. Решил: ежели такова моя участь, пусть хозяин вулкана меня убьет. А жить мне больше незачем. Дурень… — осекся. Снова увидел Весту. Ветер лентами золотыми в ее косах играл, в глазах голубых небо отражалось.

— И хозяин вулкана прогнал тебя?

Хмыкнул Редрик.

— Веста ко мне вышла и уходить велела. Сказала, что меня и не любила никогда, а в хозяине вулкана обрела свое счастье. Выжила она после ночи у Изначального Огня.

— Неужто? — Лисса ахнула тихонько и пальцы к губам прижала.

Редрик кивнул.

— Почему — не спрашивай, то мне не ведомо.

— Не стану. А дальше что было?

— После и само чудовище из-под горы явилось.

— И впрямь чудовище было?

Редрик плечом дернул.

— Такое же, как я. Ни больше ни меньше. Надавал мне, дурню, затрещин таких, что кубарем с горы катился, — усмехнулся горько. — Тетушка Ирда после два полнолуния со мной возилась, выхаживала, как кутенка, только на свет появившегося. Ложку сам не мог ко рту поднести.

— А Веста?..

Редрик сглотнул.

— Последний раз ее уже мертвой видел.

— Выходит… еще раз к горе пошел… — качнула головой. — Ну конечно, пошел, иначе б тут не сидела, — протянула невесело.

— Думал я, Веста околдована, в толк не мог взять, что она хозяина вулкана и впрямь полюбила. И потому, как только на ноги встал, за новый меч взялся. Год я тот меч ковал, закалял его под лучами Отца-Солнца, в руках теплых Матери-Земли держал, хотел силой богов оружие напитать. Молитвы им возносил, чтоб они помогли чудовище из-под горы одолеть. А в один день проснулся — снова весна была, и яблони цвели, — вижу: лезвие меча будто инеем присыпано, и сполохи морозные на нем танцуют. Так и понял, что боги мне оружие против хозяина вулкана дали.

— Убил ты его? — отняла руки от Редрика, схватилась за горло, словно ей дышать тяжко стало.

— Убил. Да только битвой то сложно было назвать.

Умолк Редрик, припоминая. Пахло яблоневым цветом, полуденные лучи Отца-Солнца глаза слепили, а небо таким ярким было, что скажи кому — не поверят. Редрик так хорошо тот день запомнил, что спроси его кто еще через сто лет — расскажет о том без запинки.

— Сначала-то я у горы голосил, вызывал хозяина вулкана на честный бой, да только он на мой зов не ответил. Тогда уж я в чертог, что моей клеткой потом стал, вошел. Никто меня не остановил, никто не окликнул. Беспрепятственно ступал по владениям хозяина вулкана.

— А Веста как же? Нашел ты ее?

— Нашел. В саду яблоневом. Хозяин вулкана на руках ее держал. Бездыханную. Бледную. Простоволосую. — Редрик сглотнул. Пробовал разозлиться, как раньше бывало, когда о том вспоминал, да только злость подевалась куда-то. Только и осталась что ровная грусть, особенно после того, как недавно Весту счастливой видел. А сон то был или явь — поди пойми.

— Тогда ты его и убил?.. — Лисса прошептала.

Редрик кивнул.

— Но чести в том мало. Он и не противился. Даже рад был. Тогда-то я того и не приметил, такая мной злость владела, а уж позже, когда вспоминал да думал… И только кто ж знал, что с его смертью проклятие ко мне перейдет… А ведь это проклятие, Лисса, — проговорил хрипло, голос не слушался. — Самое страшное проклятие. Одиночеством зовется. Нет мне места ни среди простого люда, потому как я теперь иной, ни среди охранителей, потому как лишь немногие против своей воли такими стали. Ты про́клятым меня не зря назвала. Такой я и есть.

Положила свои ладони поверх его — теплые, мягкие, нежные, живые, словно силу в него вливавшие.

— Боги нам посылают только то, что мы пережить можем, Редрик. Большего не дадут.

Музыкой его имя с ее уст сорвалось.

— Прости меня, Лисса. За булочную, за то, что очаг твой разрушил… — Про очаг само вылетело. В памяти сполохами слова Лиссы вспыхивали про булочную, про дом родной, про ее воспоминания…

Замотала головой решительно, косы из стороны в сторону заходили.

— И ты меня тоже прости, Редрик. Не меньше твоего виновата. Когда в твоей кузне хозяйничала, только о своей обиде и думала, хотя и понимала, сколько любви и старания ты вложил, чтоб этой груде камней подобие дома придать. А я…

— Не нужно, Лисса. Ты всего не знаешь.

— А что знать должна?

Пальцы ее обхватил.

— Спустись, как Отец-Солнце на покой уйдет, туда, где костер жертвенный горел, когда тебя сюда привели.

— Зачем? — свела темные брови.

— Подруга твоя туда каждый вечер приходит.

— Алана? — выдохнула, а он кивнул.

— Она после Ночи Костров завела привычку приходить и склон горы слезами орошать. Ты поговори с ней, а то не ровен час гору слезами затопит, — чуть улыбнулся.

По губам Лиссы мягкая улыбка скользнула. Видел, что под глазами ее темные тени пролегли. И не спала, поди, все эти дни толком.

— Не о чем нам теперь разговаривать, — проговорила едва слышно, а сама взгляд на руку свою, что в его покоилась, опустила.

— Ты сперва сходи, а там уж и решишь.

— Отчего передумал? Помню ведь, как против был, чтоб в селение шла.

— Огневик сказал, тебе правду знать нужно. Теперь-то я с ним согласен.

Думал, выспрашивать начнет. Разомкнула коралловые губы, но вопрос с них совсем другой сорвался:

— А ты как же? — глянула на него из-под длинных ресниц.

— А я поем да с Огневиком потолкую. Есть о чем.

— Сейчас позову его, а сама в купальню схожу. Лежанку-то ты себе здесь сделал, а вот купальню не догадался, — наморщила нос.

Редрик улыбнулся. Улыбка, видать, вышла так себе, потому как Лисса на него едва ли не с беспокойством смотрела.

— А ты разве не слышала, что хозяин вулкана в лаве купается?

— Много чего про тебя говаривали, да не все правдой оказалось, — сказала, поднимаясь. Редрик подавил желание узнать, что ж правдой оказалось.

— Лисса, — позвал.

— М? — замерла в дверях.

— Ты помни, что правда, как настойка полыни, горькой может оказаться. В сердце ее не пускай, так легче будет.

— Настоящая правда, супруг, иной и не бывает. — Кивнула и вышла.

Редрик только и успел подумать, что Огневик прав был — сдюжит девица.