Разожги мой огонь

Глава 27

Как же хорошо было в горячей воде понежиться! От Редрика не отходила ни днем, ни ночью, об одежде свежей и думать забыла. И теперь в купальне пару напустила такого, что не могла сказать даже, в какой стороне камин.

Откинула голову на край ванны, глаза прикрыла. Мысли разные сновали. О многом передумала за те дни, что хозяин вулкана без памяти лежал. О том, к примеру, как важно прощать уметь. Обиды душу растравляют, в плен берут и разум, и нутро. Прощение всем нужно. Даже хозяину вулкана.

Думала и о том, что прошлое надо в прошлом оставлять. Нет, не забуду никогда ни жизнь свою в селении, ни супруга своего первого, ни подругу любимую, но отныне то будет в сундуке памяти храниться. А уж как возникнет охота о жизни прошлой что вспомнить, достану, полюбуюсь, всплакну, может статься, да опять в сундук припрячу.

Вздохнула глубоко. Смелость нужна немалая, чтоб дальше шагнуть.

«А что дальше?» — пронеслось в мыслях.

Жизнь здесь, в горе этой, с хозяином вулкана, вот что. Не случайно ведь говорят: ежели желаешь богов рассмешить — расскажи о наперед задуманном. Ну так и не стану ничего задумывать. Пускай идет все как идет. Раз богам угодно было, чтоб здесь оказалась и супругой Редрику стала, выходит, есть в том какой толк. Да и пока я жива — и другие девицы живы. Не осиротится больше ни одна семья. Дадут боги, проживу долго. От мысли той губы сами в улыбку сложились.

На сердце легче стало, когда свою судьбу приняла.

Теперь можно и к Алане спуститься. Любопытство так и жгло изнутри. Это что ж такое увидел Редрик в своих видениях, что переменил мнение и разрешил с Аланой встретиться. Он ведь про то не скажет. Выходит, ответ можно узнать, только к жертвенному костру сходив.

Свежее платье надела, волосы у камина наспех просушила, заплела косу, лентой перетянула, плащ набросила и по ступеням каменным заспешила. Снаружи Отец-Солнце уж на покой ушел, сгустились тени, разбросали чернильные пятна по склону. Горный ветер свои прохладные пальцы в волосы запустил, заиграл полами плаща и юбкой платья, хотя на площадку не вышла, стояла в тени расселины, где меня Огневик встречал, когда к хозяину вулкана невестой пришла.

Около пепелища, что от жертвенного костра осталось, — свечей зажженных с десяток. Пламя их колышется под ветром, изгибается, словно сбежать хочет. Стукнуло сердце, будто под дых кто ударил, — около свечей на коленях Алана стояла. По лицу блики скользят, светлые волосы по спине раскиданы, золотятся в неверном свете свечей. И это у Аланы-то, что никогда без лент в волосах из дому не выходила, не хотела, чтоб Арвир ее простоволосую увидел… А тут мало того, что кос не заплела, так еще и одна к чертогу чудовища из-под горы прийти не побоялась.

В свете свечей увидела, как губы подруги шевелятся.

— Знаю, Мелисса, что теперь уж тебе все едино, — донеслось с ветром. — Да только покоя мне нет до сих пор.

Тесно стало в груди. Бедная моя подруга, любимая сестра, хоть и не по крови. Сколько же боли может вместить твое сострадательное сердце?

Шагнула было к ней, протянув руки, да тут же опять в тень отступила. Слишком в памяти свежо было, как подруга от меня по ночному селению убегала. Не стоит пугать ее снова. Но как же хотелось подойти ближе, обнять, успокоить, сказать, что не зря заместо нее к хозяину вулкана пошла.

— Виновата перед тобой не меньше я, — продолжала бормотать Алана. — Не должна была тебя отпускать, да только смалодушничала. Думала, с Арвиром смогу после случившегося быть, но и его, выходит, не знала толком. Не быть мне ни невестой, ни женой, ни матерью. Да и легче-то не стало даже после того, как Арвира прогнала…

Примолкла Алана, утерла слезы руками. Не подозревала, что безмолвный слушатель у нее есть. А я все хмурилась. Неужто узнала, что Арвир в булочную мою приходил? Или соседи добрые чего нашептали?

Отвлеклась от мыслей, когда подруга вновь заговорила:

— Предательство не искупается ничем. Никогда. Только и остается верить, что уже сегодня встретимся с тобой, Мелисса, в Солнечных Лугах Матери-Земли под ласковой сенью Отца-Солнца. А уж как свидимся, загляну в твои глаза и укор немой станет мне вечной мукой…

Тут уж не смогла в тени остаться. Вышла из своего укрытия, шагнула к Алане, уперла руки в бока.

— Ты что это, Алана, удумала? Никак, ума решилась! О батюшке и матушке своих подумала? А что до глаз моих, можешь хоть сейчас в них заглянуть, там не один укор отыщется после таких речей!

— Мелисса… — Алана как стояла на коленях, так и осталась, только голову повернула, меня заслышав, да глаза расширила. Потом зажмурилась, ладонями глаза закрыла и давай бормотать: — Мелисса, ты уж и забери меня тогда, так еще лучше будет — смерть принять от той, кого сама на погибель отправила, и…

— Алана, на меня посмотри, — велела строго. Всегда с ней так говорила, когда она, об очередной проделке Арвира узнав, слезы лила. — Я на духа похожа не больше, чем ты.

Подруга осторожно пальцы разомкнула, глянула через них со страхом.

— Мелисса?..

— Дотронься до руки моей, сама убедишься, что из плоти и крови.

Протянула ей руку раскрытой ладонью вверх. Долго думала Алана, не решалась. Потом все же протянула дрожащие пальцы, коснулась едва. Я шаг сделала, заключила ее ледяную ладонь в свою.

— Видишь, теплая, — улыбнулась ей. — Какой же я дух?

— Мелисса, да как такое возможно-то?.. — жалобно произнесла. В глазах новые слезы налились. — Неужто колдовство какое?

Пожала плечами. Колдовство — не колдовство, и сама не знала.

— Изначальный Огонь меня не тронул. Сама бы дорого дала, чтоб узнать почему. — Потянула подругу за руку. — Поднимайся, на горном ветру и простуду схватить недолго.

Алана качнулась, но на ногах устояла. На щеках ее мокрые дорожки от слез серебрились.

— А хозяин вулкана как же? — прошептала, кинув опасливый взгляд мне за спину.

— Супруг он мой. А вот, — сдвинула вверх рукав платья, — метка брачная. После обряда появилась.

— А… а сам хозяин вулкана, — подруга голос до шепота понизила, — чудовище?

Перед глазами лицо Редрика стояло: упрямое, решительное, будто из камня высеченное. А еще беззащитное, словно потерял что важное, — это уж когда болел. Много часов провела, его изучая.

— В каждом из нас чудовище есть, ежели уж о том говорить. Большая трудность не дать этому чудовищу клыки показать.

— Мучил он тебя, Мелисса? — еще тише Алана спросила и всхлипнула.

Припомнила, как все тело в памятную ночь опаляло, только вот не от Изначального Огня близости. И даже сейчас, под ветром пронзительным, в жар бросило.

— Ежели скажу, что мучил, солгу — и тебе, и себе.

— А жрецы ведь сказывали…

— Много они чего сказывали, Алана, — невесело улыбнулась, — да не все правда. Хозяин вулкана жизнь мне спас. Думала, и до обряда не доживу, но он выходил.

Алана голову опустила, вырвала свои руки из моих, отошла на шаг.

— Открыться я тебе должна, Мелисса. Я виновата, что ты здесь оказалась.

— Нет, Алана, перестань, прошу. Слышала я, о чем ты говорила, да только не за что тебе себя казнить. Я по доброй воле к хозяину вулкана пошла и снова бы это сделала, ведь…

— Нет, Мелисса, ты послушай меня, послушай, — заговорила Алана лихорадочно, поднимая голову. По щекам слезы влажные дорожки чертили. — Это из-за меня Арвир все придумал, понимаешь? Он с лекарем сговорился, тот настой смешал, из-за которого ты и заболела. А батюшка… батюшка мой тем настоем тебя напоил. Помнишь, как ты к нам после жребия пришла, он медовухи бочонок свежий из погреба достал?

— Помню. — Деян и правда в тот вечер уж больно настойчив был, угощая.

— Вот. Там-то этот настой и был. А уж когда ты заболела, Ульх и не думал тебя лечить. Потчевал настоем тем же самым, что кашель вызывает. Это мне все Арвир рассказал, когда ты невестой к хозяину вулкана отправилась. Я когда узнала, места себе найти не могла. И ни Арвира, ни себя с того дня простить не могу. Себя — за трусость, его — за жестокосердие. Хоть он и сказал, что заради меня это сделал, да только верится с трудом. Это как же в человеке столько злобы может таиться?.. — Алана дышала тяжело, словно каждое слово ей с трудом давалось. — Думала я, что меня твой дух покарал, когда в булочной сидела, о тебе вспоминала, а она возьми да вспыхни. Едва с батюшкой выбежать успели.

Алана все говорила и говорила, а я припомнила бутылек в камине, что хозяин вулкана разбил. Выходит, узнал обо всем, потому и не дал мне настой тот выпить. И теперь-то наконец понятно стало, отчего булочную сжег — с гневом не совладал.

— Ну вот. Теперь ты правду знаешь, Мелисса. Приму от тебя и ненависть, и…

— Да как же я тебя ненавидеть могу, Алана! — Шагнула к ней, обхватила руками, прижала к себе. — Ты же мне все равно что сестра.

— Не поступают так сестры, — глухо ответила.

— Перестань, Алана, тебя я ни в чем не виню.

— А должна! Должна!

Отзывалась тоска Аланы в сердце безбрежной болью.

— Так ведь жива я. И ты. Понимаешь?

— Так ведь узница ты здесь, Мелисса… — ответила в тон.

Отстранилась, заглянула в мокрые от слез глаза подруги. Еще несколько дней назад сама так думала, теперь же только головой покачала.

— Любую мужнюю тогда узницей назвать можно, — вытерла со щек Аланы слезы.

— Ты же и сама себе не веришь! — впилась пальцами в мои плечи. — Пойдем со мной, Мелисса! Сбежим!

— Не могу, — покачала головой.

— Из-за метки?

— Из-за нее, да не только. Пока я тут, девицы могут спокойны быть. Моя жизнь теперь с этим местом связана. И с Редриком. — На удивленный взгляд Аланы пояснила: — Хозяина вулкана так зовут. — Решила не говорить, что он раньше человеком был. Не моя то тайна.

— Вот видишь, Мелисса… Тем ты от меня и отлична. Я-то о других и не подумала даже…. Но ведь… правду мне скажи: он… не обижает он тебя?

Помотала головой.

— Ни разу не обидел.

— Выходит… люб он тебе? — Алана губу кусала и на меня все смотрела.

Заговорила медленно, старательно подбирая слова:

— Сложно с ним, но с кем из мужей легко? Свою матушку спроси хотя бы, уверена, обратного она не скажет, — улыбнулась. — Ем досыта, сплю на пуховой перине, одета, обута. Приданое мне хозяин вулкана приготовил хорошее. За меня, Алана, сердце не терзай. Я свою участь приняла. Сама не ожидала, что жива останусь, так и жаловаться не могу.

— Твердо ты решила здесь остаться?

Кивнула только. Да и что тут скажешь.

— Ты сама себя прости, Алана. А я тебя никогда ни в чем не винила. — Подняла руку ладонью вверх, не давая ей слова сказать: — С этого мига новая жизнь начнется. И у тебя, и у меня. Слышишь? — Подождала, пока кивнет. — А теперь возвращайся к батюшке с матушкой, извелись, поди. Только прошу: не говори о том, что здесь видела. Ни к чему это. Одной тебе я решила открыться, хотела еще раньше, да только ты от меня сверкая пятками убежала, — улыбнулась.

— Так ведь жрец сказывал, что дух твой из-за слез моих упокоения найти не может… Вот я и решила… Глупая я гусыня.

Привлекла к себе подругу, обняла. Ветер из глаз слезы выдувал, и за то была ему благодарна. Нельзя, чтоб Алана их видела.

— Ты приходи иногда. На новую луну, к примеру. Ежели захочешь. Только одна. Тебя я всегда буду рада видеть. А в иные дни стану весточки тебе присылать.

— Приду, Мелисса, обязательно приду. — Алана отстранилась. — Да вот еще что: Арвир недоброе замышляет против хозяина вулкана.

— Арвир?

— Я ведь его прогнала, после того как обо всем узнала… То ли на это он обозлился, то ли еще на что, да только по селению толки разные ходят. Арвир и на Ночи Костров в представлении показывал, как хозяина вулкана убивает, а теперь знаешь что удумал? По тавернам да трактирам расхаживает, байки сказывает, что у хозяина вулкана богатства под горой несметные хранятся и, ежели его одолеть, то добром этим завладеть можно. Народ-то навроде как слушает, да только никто не спешит на хозяина вулкана идти, за придуманные богатства погибать никому неохота. А Арвир, сказывают, уже и мечи прикупил. Из-за моря привезли ему. Он бахвалился, что лезвием в полете перышко перерубить можно. Ты супруга своего предупреди.

— Предупрежу, Алана. Обязательно. Благодарю тебя. — Обнялись еще раз. — Свечу возьми, а то ноги на горной тропе переломаешь. — Наклонилась, чтоб одну из свечей взять, да так и замерла, когда увидела, что под ногами лежало. — Да неужто… — Тут уж слезы, и так с трудом сдерживаемые, из глаз полились.

— Я одеяльце твое из булочной забрала, Мелисса. Хотела в память о тебе оставить, знала, как оно тебе дорого, а сегодня принесла, чтоб тут его оставить…

Подняла единственную вещь, от родителей мне оставшуюся, прижала к сердцу, всхлипнула.

— Лучшего подарка-то и не придумать.

Алана свечу взяла, чье пламя на ветру извивалось, быстро губами до щеки моей дотронулась.

— Свидимся еще, Мелисса.

— Непременно свидимся.

Кожу вокруг глаз от слез свело, пока вслед Алане глядела. Проводила взглядом, а как только фигурка ее скрылась из виду, развернулась и пошла к расселине, что в горе чернела.