Когда-то мы с Пашкой очень любили клубняк. Любили за особую общую энергию толпы – то, что сейчас называют вайб: вибрации, захватывающие и создающие единое для всех настроение. Куда мы только с ним не ходили – где-то выпить с друзьями, где-то потанцевать или послушать музыку. Какие-то наши любимые клубы уже закрылись, но с каждым из тех, которые еще работали и где мы бывали вдвоем, у меня были связаны свои воспоминания.
Именно поэтому я и поехала в нейтральное «Девятое небо». Пашке там не нравилось, и я ходила туда с Лилькой и Натой – ближайшими подругами, еще с первого курса.
Ходила? И когда в последний раз? Два года назад? Или три? За это время многое изменилось. Нет, клуб-то как раз остался прежним. Даже мои любимые барные табуреты, основательно потертые от постоянного контакта с нетрезвыми задницами, еще не успели заменить.
Изменилась я сама. И очень сильно.
Можно старательно врать себе, что человеку столько лет, на сколько он себя ощущает, но это лукавство. Можно убеждать себя, что тебе не тридцать, а двадцать, но рядом с настоящими двадцатилетними понимаешь, что они – это уже другое поколение. У них все впервые, все новое, яркое, а ты пытаешься реанимировать в себе то, что выдохлось и скукожилось.
Взять ту же самую музыку. Еще не так давно биты словно растворялись в крови, заставляя ее кипеть, как при кессонной болезни. Хотелось двигаться в ее ритме, выплескивая себя в танец без остатка, вместе с другими такими же, в едином порыве. А сейчас… ну вот не заводило меня это монотонное «зум-зум-зум». Чтобы раздвинуть горизонты, впустить его в себя, а себя в него, мне надо было выпить столько, что вряд ли я смогла бы уже танцевать.
Впрочем, я и так выпила немало, забыв непреложный алкозакон: если начать бухать в хорошем настроении, станет еще веселее, а если в плохом – еще хуже.
Я сидела за стойкой и смотрела сквозь рубин в бокале на светильник за спиной бармена. И лезли в голову, пытаясь рифмоваться, всякие пошлости про истекающее кровью разбитое сердце. Когда-то ведь я писала стихи…
- Киса, пойдем зажжем!
На колено тяжело легла рука, поползла к бедру. Дернув ногой, я стряхнула ладонь и процедила сквозь зубы:
- На хуй – это туда.
И локтем указала направление, не глядя попав во что-то мягкое.
- Ты, сука! – рявкнуло мне прямо в ухо.
Сука? Кажется, сегодня я это уже слышала. Что ж вы все такие… однообразные?
- Эй, парень, полегче! – внушительно посоветовал бармен, здоровенный детина с черной бородой. – Оставь девушку в покое.
Обернувшись и чуть не сверзившись с табурета, я оценила разницу их потенциалов. Тот, которого я обидела трижды: словом, делом и помышлением, - проигрывал противнику как минимум пару весовых категорий. Поэтому нарываться не рискнул и испарился.
- Спасибо, - улыбнулась я похожему на пирата чернобородому. – Кофе можно?
- Эспрессо? Американо?
- Американо.
Ожидая свой заказ, я облокотилась о стойку и повернулась к залу. Яркие вспышки в темноте, монотонная мелодия с четким ритмом, выпитое на голодный желудок вино – меня словно затянуло в транс.
- Пожалуйста, американо.
Я вздрогнула, резко повернулась и задела чашку, оказавшуюся у меня прямо под рукой. Проехав по стойке, она тормознула об грудь подошедшего парня и щедро облила его белоснежную футболку. Со свистом втянув воздух, парень так же щедро выругался.
- Извините, - пробормотала я и тупо подумала, что насчет парня, кажется, погорячилась.
При ближайшем рассмотрении он выглядел вполне так взрослым мужчиной. Моим ровесником, а то и постарше, хотя и был одет по-парняцки: черные джинсы, косуха и уже больше не белая футболка. На первый взгляд, простенько, хотя я прекрасно знала, сколько стоят такие вот бесшовочки.
- Ничего, - усмехнулся криво. – Я как раз сомневался, постирать или уже выкинуть.
Сняв куртку, он стянул через голову футболку и швырнул на стойку.
- В мусорник брось!
Бармен, к моему удивлению, не возмутился, а скомкал футболку и запихнул под стойку, после чего они о чем-то зашептались голова к голове. Я поглядывала исподтишка и тихо злилась, причем даже не знала, на кого именно: на него или на себя.
Злилась потому, что низ живота налился мягким пульсирующим теплом, и сидеть сразу стало неудобно. Поерзала, но добилась лишь того, что шов джинсов врезался между ног, и там заполыхало еще сильнее.
Когда я последний раз вот так реагировала на мужчину? Не на потенциальный секс, а просто на мужчину, вообще незнакомого?
Правильно. Никогда.
Он набросил на плечи косуху, и черная кожа, перечеркнутая серебряными молниями, резко контрастировала с его собственной – смуглой, но сейчас казавшейся светлой. Темная поросль сбегала по груди и животу под ремень, и взгляд невольно тянулся за нею. Темные волосы, темные глаза, жесткие черты лица…
Багира, подумала я.
В оригинале у Киплинга Багира – самец. Что-то вот такое же темное, гибкое, сильное, опасное. И донельзя притягательное.
Сердце частило. Воздух застревал в горле, застревал в легких, и приходилось выгонять его оттуда судорожным долгим выдохом. То ли заметив, то ли почувствовав, что его разглядывают, Багира повернулся, с легкой усмешкой подмигнул мне и пошел к лестнице на антресоли. Там по периметру зала располагалась вип-зона с нишами, отделенными друг от друга перегородками.
Черт, черт, черт! Что это было вообще?
Хоть беги в туалет и разряжай аккумулятор вручную.
- Так что, американо? – не без издевки поинтересовался бармалей… то есть бармен.
- Да, - поморщилась я.
Эту чашку мне все же удалось выпить, хотя руки предательски дрожали. Расплатилась, поискала в приложении такси.
Пятнадцать минут? А чего так долго? Ну ладно, давайте.
Время перевалило на второй час ночи, на улице у клуба было безлюдно. Я бродила по тротуару взад-вперед, поглядывая в телефон и пытаясь отдышаться. Насмешливый взгляд Багиры все еще преследовал меня.
Показалось вдруг, что кто-то подкрадывается сзади, но повернуться не успела. Одна рука грубо схватила за шею, другая зажала рот…