Утро началось с характерных звуков в ванной. Машу снова тошнило.
Подскочила на кровати и помчалась к Юриной дочери.
Токсикоз. Весьма неприятная штука, и у каждой будущей мамочки свой способ борьбы с ним.
Помнится, у меня на тумбочке возле кровати всегда лежали мятные леденцы. Без них не начиналось ни одно мое утро на протяжении почти шести месяцев.
Юра спал крепко, не стала его будить, подхватила со стула халат и вышла в коридор. Где столкнулась с Машей. На щеках девушки блестели капли воды, глаза, еще вчера горевшие радостным блеском, сегодня потускнели.
— Тяжко? — спросила я, понимая итак, конечно, да.
— Угу, — промычала Маша, поправляя сползшие на лоб пряди, — Сил нет, есть хочу.
— Я приготовлю, скажи, что ты хочешь?
Девушка задумалась, очевидно, перебирая в уме то, что могла бы сейчас проглотить без отвращения.
— Кашу хочу, овсянку и чай сладкий с лимоном. — Наконец, озвучила она идею очень даже полезного завтрака.
Я и сама от такого не откажусь. Перекусим вместе. Кивнув, я удалилась на кухню, а Маша ушла к себе.
Приготовление завтрака не отняло много времени. Овсяные хлопья быстро превратились в ароматную кашу. Вода в чайнике превратилась в кипяток за считаные минуты. Мне оставалось лишь разложить завтрак по тарелкам и залить пакетики в чашках, добавив в них дольку лимона и сахар.
Не успела я расставить все на столе, как Маша появилась на пороге кухни. Окинув натюрморт взглядом, она вымученно улыбнулась.
— Ты передумала это есть? — догадалась я.
Такое часто случается с беременными, пока ждешь еду, организм подкинет новую идею и уже хочется чего-то другого.
— Частично, — Маша уселась за стол и взяла ложку. — У нас есть какао?
Вопрос застал меня врасплох, этот напиток я пила последний раз в школьной столовой, поэтому прежде чем ответить, мне пришлось хорошенько покопаться в шкафчике, где хранились чай и кофе. Увы, но желанного порошка для приготовления напитка я не нашла.
— Ладно, — вздохнула Маша, — не парься, чай так чай.
Девушка размешала кашу, зачерпнула первую ложку и отправила ее в рот.
— Фкуфна, — одобрила она, набивая за обе щеки.
Завтрак возвращал Маше силы, щеки порозовели, глазам вернулось прежнее сияние.
— А где твой брат? — поинтересовалась я, отодвигая от себя пустую тарелку.
Разделавшаяся с овсянкой раньше меня, Маша задумчиво крутила чашку в руках, не сделав из нее ни глотка. Она смотрела в одну точку на стене, явно о чем-то мучительно размышляя.
— Мишка-то? — сфокусировала на мне взгляд девушка, — так он на Алтай укатил с друзьями, к осени только вернется.
В этот момент в кухню, потягиваясь и потирая глаза, вошел проснувшийся последним Юра.
— Всем доброе утро, — хрипло пробормотал он, направляясь прямиком к плите. — Без эспрессо я сегодня не человек.
Он занялся приготовлением кофе, и кухню наполнил горьковатый, бодрящий аромат, смешавшись с нежным запахом овсянки. Едва напиток был готов, как резко зазвонил телефон. Юра, нахмурившись, достал аппарат из кармана и следом потянулся за пачкой сигарет.
— Да! — рявкнул он в трубку уже с порога, выходя на балкон.
Дверь за ним захлопнулась, но через стекло было видно, как он, нервно закурив, яростно жестикулирует, разговаривая с кем-то. Его лицо искажала гримаса раздражения.
Я с тревогой наблюдала за этой сценой, но Маша лишь взмахнула ложкой.
— Не волнуйся, это наверняка моя мама, — пояснила она, как о чём-то само собой разумеющемся. — У них всегда такие душевные беседы. Ничего необычного.
И правда, через минуту его фигура в клубах табачного дыма на фоне утреннего неба выглядела уже не столько грозно, сколько озабоченно.
— Твоя мать умеет с утра взбодрить круче любого кофе, — пробурчал Юра, возвращаясь к нам.
— Что она хотела? — поинтересовалась Маша, делая наконец первый глоток своего чая. Но, видимо, что-то пошло не так и, поморщившись, девушка отодвинула от себя чашку.
— Сообщить мне, что моя дочь беременна. — Юра подхватил чашку дочери и залпом осушил ее.
Я слушала его с удивлением, что значит твоя? А мать что, совсем не при делах? Хотя если вспомнить Машины слова о том, что она ее ошибка, то все становится на свои места. Чудовищно так говорить о своей дочери.
Каково Маше жить, считая себя ненужной, нежеланной и нелюбимой собственной матерью? Хорошо, что у нее рядом есть любящий отец.
— Ты — самое дорогое, что у меня есть. — Тихо сказал Юра, подходя к Маше и крепко обнимая её. — И я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.
Маша прижалась к отцу, и по её напряжённой спине было видно, как нужны были эти слова. Несколько мгновений они стояли так, молча, а затем Маша вздохнула.
— Ладно, я, наверное, пойду прилягу.
— Иди, солнышко, — кивнул Юра, ласково поправив её чёлку.
Когда дочка вышла, он повернулся ко мне.
— А тебя я провожу до больницы.
Я лишь согласно кивнула, и через пятнадцать минут мы уже выходили из подъезда. Утро, начавшееся с суеты и горьких разговоров, постепенно обретало чёткие очертания нового дня. Юра шагал рядом, уверенно держа меня за руку. Есть в этом жесте что-то особенное, теплое, доверительное — ладонь в ладонь.
— Помнишь, — начал первым Юра, — вчера я сказал про развод?
Ещё бы, я засыпала и просыпалась с мыслью, что пока Юра здесь, мы всё сделаем. Как он сказал — развод хоть завтра? А значит, сегодня нужно подготовить документы на имущество. Которые остались дома. Настроение поползло вниз, стоило только подумать, что придётся как минимум позвонить Косте. Ну или вообще столкнуться с ним. Юра моментально уловил перемену во мне.
— Передумала? — нахмурился он, выпуская мою руку.
— Конечно, нет, — перехватила я его покрепче за пальцы, — просто то, что нужно заниматься всем этим, вгоняет меня в тоску, — вздохнула, признаваясь, — но ничего не поделаешь. Давай сделаем это уже поскорее, а?
— С удовольствием. Тогда давай так…
Юра строил чёткий план: забрать бумаги, отвезти их нужному человеку, позвонить мужу, ну а завтра с утра забрать документы. И всё. На словах очень просто. Надеюсь, что и на деле не будет препятствий.
Распрощавшись у больничных дверей, Юра отправился домой, а я поднялась по ступеням и попала в больничный холл.
За то время, что я ездила сюда, каждая мелочь стала знакома, каждая трещинка на полу, каждая облупившаяся ступенька. Даже охранник на вахте стал узнавать и здороваться.
— Доброе утро, Катюша, — расплылся в улыбке одетый в чёрную форму с надписью «Барс» на нагрудном кармане мужчина. — Как всегда к маме?
— Да, — к кому же ещё? мысленно усмехнулась я. — Надеюсь, что её скоро выпишут.
— Жаль, мне будет вас не хватать, — удивил меня вахтёр своим заявлением. Это он что сейчас так внимание проявляет? Пока я изумлённо хлопала глазами, меня окликнули.
— Катерина! — эхом разнёсся по холлу голос Костика, — Наконец-то! Я из-за тебя чуть на работу не опоздал!
Заявил муж, заставляя меня взглянуть на часы — без десяти десять. По идее он уже давно должен быть в офисе. Что за странные обвинения.
И вообще, что он здесь делает?
Неужели проснулась совесть и он явился навестить тёщу? Вряд ли, тут же отмела я предположение. Скорее всего, не найдя меня у Инки и не подкараулив в магазине, решил, что уж в больнице он меня точно достанет.
— Решила от меня побегать? Ну-ну, — усмехнулся Костик, приближаясь, — я же знаю тебя как облупленную.
Я отступила на шаг, натыкаясь на холодную стену. Отступать было некуда.
— Я не бегаю, Костя. Я просто живу своей жизнью. И в этой жизни больше нет места тебе.
— Ой как загнула! — рассмеялся он, и в его глазах заплясали злые огоньки. — Думаешь, так просто от меня избавиться? Ты моя жена.
— Уже не твоя. Я подала на развод, — выдохнула я, понимая, что рано расслабилась. Решила, что поговорила с ним и всё? Размечталась, что он так просто успокоится.
Костик замер, его лицо начало медленно, предательски багроветь. Жилы на шее надулись, а глаза сузились до щелочек.
— Выбрось эту дурь из головы, поняла? — сипло прошипел он.
— У меня появился другой мужчина, — уже смелее продолжила я, — мне нужен развод. И я его получу. — Не понимаю, откуда во мне рождались слова, появилась смелость и лёгкость, каждая фраза придавала мне сил, — завтра, слышишь? Завтра я получу свободу, и ты не сможешь мне помешать.
Я видела, как по его телу прошёл судорожный спазм. Рука, та самая, что когда-то дарила мне ласку, сжалась в кулак. Время замедлилось. Кулак резко взмыл в воздух, описав короткую дугу замер над моей головой. Инстинктивно вжалась в стену, зажмурилась, готовясь принять удар.
Но удар не последовал.
Раздался спокойный голос вахтёра:
— Мужчина, на территории больницы запрещено нарушать общественный порядок.
Костик замер с занесённой рукой. Перед ним стоял тот самый улыбчивый охранник, но теперь на его лице не было и намёка на приветливость. Взгляд был стальным, поза — собранной и грозной.
— Пошёл вон! — срывающимся от ярости голосом крикнул Костик, но руку опустил.
Но охранник сделал шаг вперёд, вынуждая мужа отступить.
— Вы немедленно покидаете здание, в противном случае я вызову наряд. Выбор за вами.
Костик метнул на меня взгляд, полный такой немой, бессильной ненависти, что по спине пробежали мурашки. Он что-то бессвязно пробормотал, с силой плюнул на пол и, развернувшись, быстрыми шагами направился к выходу.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как подкашиваются колени.
— Спасибо, — прошептала я охраннику.
— Пустяки, Катюша, — он снова стал тем добродушным мужчиной, каким был минуту назад. — Здесь такие «буйные» часто попадаются. Идите к маме, всё будет хорошо.
Я кивнула и, собрав остатки сил, побрела к лестнице. Прежде чем войти в палату, минут десять простояла в коридоре, пока окончательно не пришла в себя. Натянула на лицо улыбку и потянула на себя ручку двери.