Развод. В клетке со зверем

Глава 2. Молчание - золото

Галерея «Октябрь» неожиданно оказалась переполненной: новая выставка молодого абстракциониста привлекла не только студентов с искусствоведческого, но и городскую элиту, жадную до всего модного и свежего.

- Скукота, - прошептала Карина, подруга и однокурсница, наклонившись к моему уху. - Я ожидала чего-то более… не знаю… шокирующего?

Я улыбнулась, разглядывая полотно перед собой: взрыв синего и алого на огромном холсте, пульсирующий, как живое сердце.

- По-моему, здесь что-то есть, - тихо ответила я. - Если смотреть дольше, начинаешь чувствовать...

Я не договорила. На противоположной стороне зала появился мужчина, который мгновенно приковал мой взгляд. Высокий, в безупречном сером костюме, он двигался с той особой уверенностью, которая бывает только у людей, привыкших к власти и деньгам. Ему было около сорока, но ни одной лишней черты, только чётко очерченные скулы, проницательные серые глаза и лёгкая, почти незаметная седина на висках.

- Господи, - прошептала Карина, заметив направление моего взгляда. - Это же Роман Виноградов. Тот самый.

- Кто? - я не могла оторвать глаз от незнакомца.

- Серьёзно? Ты не знаешь? - Карина закатила глаза. - Один из богатейших людей города. В прошлом году его холдинг поглотил «Северную группу» и ещё какие-то компании. Он редко бывает на таких мероприятиях… странно.

Я хотела отвернуться - слишком откровенно разглядывала этого Виноградова, но в тот момент он посмотрел прямо на меня. Наши взгляды встретились через весь зал, и что-то промелькнуло в его глазах: интерес, оценка, решение.

Он направился ко мне.

Что происходит?- в панике подумала я. -Он же не может идти ко мне?

Но он шел именно ко мне. Остановился в паре шагов, словно давая мне возможность рассмотреть его детальнее.

- Вам нравится выставка? - спросил мужчина без предисловий. Голос глубокий, с легкой хрипотцой.

- Я… - я запнулась. - Да. В работах художника есть какая-то живая энергия.

Роман Виноградов чуть приподнял левую бровь, будто не ожидал услышать осмысленный ответ.

- Интересно, - он медленно кивнул. - А вот мне кажется, что он имитирует нечто, чего сам не чувствует. Притворяется, что видит цвета глубже, чем на самом деле.

Карина дернула меня за рукав, извинилась и демонстративно отошла, оставив нас вдвоем.

- Я не согласна, - неожиданно для себя ответила я. - Здесь искренность. Просто он говорит на своем языке.

Виноградов улыбнулся: одними губами, но не глазами.

- Как вас зовут?

- Лея. Лея Соколова.

- Лея, - он произнес моё имя так, словно пробовал его на вкус. - Необычное имя. Древнееврейское, если не ошибаюсь?

- Да, - я пожала плечами. - У мамы была любимая книга…

- Вы похожи на свое имя, - перебил он. - Редкая, тонкая красота. Не как у всех.

Я почувствовала, как краска заливает щеки.

- Выпьете со мной кофе? - спросил он так просто, будто мы были знакомы много лет. - Здесь слишком людно для нормального разговора.

Я должна была отказаться. Какая-то часть меня - разумная, осторожная знала, что нужно вежливо улыбнуться и уйти. Но другая, та, что всегда жаждала чего-то большего, чем провинциальная жизнь студентки…

- Хорошо, - ответила я. - Только ненадолго.

***

- Ты сошла с ума, - шептала Карина, когда мы забежали в туалет галереи за несколько минут до назначенной встречи с Виноградовым. - Он старше тебя лет на пятнадцать! И он… Ну, ты знаешь.

- Что? - я поправляла волосы перед зеркалом, стараясь унять дрожь в руках.

- Он же женат был, - Карина понизила голос. - Или разведен... Не знаю точно. В любом случае, такой мужчина не зовёт студентку на кофе просто поговорить об искусстве.

- Мы просто выпьем кофе, - возразила я, хотя в глубине души понимала: Карина права.

И всё же я пошла с ним. В кафе через дорогу от галереи, где он заказал нам обоим эспрессо, даже не спросив, что я предпочитаю. Роман говорил об искусстве так, будто коллекционировал художников, а не картины.

- Я вижу в тебе что-то, - сказал он, внезапно переходя на «ты». - Необычный взгляд. Ты сама пишешь?

Я кивнула. Его глаза внимательно изучали моё лицо, и под этим взглядом я чувствовала себя раздетой, открытой.

- Покажешь мне когда-нибудь свои работы?

Это «когда-нибудь» отозвалось во мне странным волнением. Он планировал увидеться еще раз.

- Они не очень хорошие, - смущённо ответила я.

- Позволь мне судить об этом, - в его тоне не было просьбы - только уверенность человека, привыкшего получать то, что хочет.

Когда мы прощались, он не взял мой номер телефона, не назначил новую встречу. Просто сказал:

- Я найду тебя.

И я поверила. Я знала, что он найдет.

***

На следующий день к дверям общежития привезли огромный букет белых лилий. А потом были билеты в оперу. Ужин в ресторане, о котором я раньше только читала в глянцевых журналах. Поездка в загородный дом на выходные - с гувернанткой в соседней комнате, как выяснилось позже, специально нанятой, чтобы «сохранить мою репутацию».

Роман ухаживал старомодно, но стремительно. Он задавал тысячи вопросов о моей жизни, вкусах, мечтах. И слушал. Действительно слушал, с такой концентрацией, будто мои слова были кодом к сейфу с сокровищами.

Когда он впервые поцеловал меня после концерта в филармонии, я почувствовала головокружение, словно земля ушла из-под ног. Всё происходило будто в фильме: красивый, богатый мужчина, которого я видела раньше только на обложках бизнес-журналов, смотрел на меня так, словно я была единственной женщиной в мире.

- Ты такая чистая, - шептал он, целуя мою шею. - Такая настоящая.

Мы не торопились с близостью. Роман, казалось, наслаждался моей нерешительностью, моей неопытностью. «Белая ворона среди этих пластиковых кукол», - говорил он обо мне своим друзьям прямо при мне, и я одновременно смущалась и гордилась этим отличием.

А через месяц он познакомил меня с родителями. Своими.

***

- Лея - будущий искусствовед, - представил меня Роман, положив руку мне на плечо чуть крепче, чем требовалось.

Родители Романа - его отец, Виктор Андреевич, такой же высокий и статный, как сын, и мать, Ирина Валентиновна, с холодными оценивающими глазами - изучали меня, как диковинный экспонат.

- Очень мило, - произнесла Ирина Валентиновна после паузы. - А ваши родители?..

- Папа инженер на заводе, мама преподает в школе, - ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

- Достойные профессии, - кивнул Виктор Андреевич без особого энтузиазма. - Вы из Новополья, верно?

Я кивнула, чувствуя, как Роман сжимает моё плечо еще сильнее.

- Город маленький, но люди там… настоящие, - произнес он с нажимом. - Лея не из тех девушек, что выросли в искусственном мире.

Ирина Валентиновна едва заметно недовольно поджала губы.

- Ну что ж, проходите к столу.

Обед был мучительно долгим. Я чувствовала себя не в своей тарелке, осознавая, что использую не ту вилку, говорю слишком громко или слишком тихо, смеюсь не к месту.

Когда мы прощались, Ирина Валентиновна взяла мои руки в свои сухие, с безупречным маникюром.

- Роман всегда был… увлекающимся, - произнесла она так тихо, что только я могла слышать. - Но я вижу, что вы особенная для него. Берегите его. Он может быть сложным.

В машине Роман молчал, сжимая руль до побелевших костяшек. Я не решалась заговорить первой, чувствуя его напряжение.

- Они всегда такие, - наконец выдавил он. - Думают, знают, что для меня лучше. Будто я всё ещё ребенок.

- Они просто заботятся о тебе, - мягко произнесла я.

- Нет, - отрезал он. - Они контролируют. Всегда контролировали.

Его пальцы впились в руль еще сильнее, и я впервые увидела, как под маской уверенности и обаяния проступает что-то совсем другое. Что-то темное и болезненное.

- Давай не будем о них, - быстро сказала я. - Я так рада была познакомиться с твоими родителями.

Лицо Романа смягчилось. Он бросил на меня быстрый взгляд, полный благодарности.

- Ты идеальная, - произнес он. - Именно такая, как я мечтал.

И в этот момент я ощутила первый, едва заметный укол тревоги. Потому что в его словах сквозила не любовь ко мне настоящей. А восторг коллекционера, нашедшего редкий экземпляр для своей коллекции.

Но я отогнала эту мысль. Ведь так приятно было быть идеальной для кого-то.

***

- Ты в своем уме? - отец расхаживал по кухне нашей маленькой квартиры. - Ему сколько лет? Тридцать восемь? А тебе двадцать один! Что он в тебе нашел?

- Анатолий! - мать тронула его за рукав. - Не говори так.

- А как мне говорить? - он повернулся ко мне, сидящей за столом и глядящей в кружку с остывшим чаем. - Ты знаешь, что о таких отношениях думают люди?

- Папа, я...

- Он использует тебя! - отец стукнул кулаком по столу. - Поиграет и бросит. А ты останешься с разбитым сердцем и репутацией… Возможно, беременная…

- Толя! - мать повысила голос. - Прекрати!

Она подсела ко мне, обняла меня за плечи.

- Милая, папа просто беспокоится. Это ведь так неожиданно. Этот человек из совсем другого мира.

- Я люблю его, - тихо произнесла я.

- Любовь! - фыркнул отец. - Что ты знаешь о любви в свои годы?

Они еще долго говорили, но я уже не слушала. Я ожидала недоверия, даже злости. Но то, что действительно ранило, пришло позже, когда отец вдруг переменился, смягчился, узнав о финансовом положении Романа.

Я стояла в коридоре, невольно подслушивая разговор родителей, сидевших на кухне.

- Ну, если он серьезно настроен… - задумчиво произнес отец. - То это, конечно, совсем другое дело. Ты представляешь, как она будет жить? Никаких забот. Ни дня не будет думать о деньгах...

- Толя! - одернула его мама. - Разве в этом дело?

- А в чем еще? - искренне удивился отец. - Я мечтаю, чтобы моя дочь не думала о быте, как мы всю жизнь. Чтобы у нее все было. Чтобы он ее на руках носил!

Я беззвучно отступила в свою комнату, испытывая странное чувство предательства. Час назад отец был готов защищать мою честь и будущее. А теперь готов отдать меня первому встречному, лишь бы тот был богат.

Когда через две недели Роман пришел к нам домой в безупречном дорогом костюме, с букетом для матери и коньяком для отца - мои родители превратились в воплощение радушия.

- Роман Викторович, - мать суетилась с закусками. - Вы не стесняйтесь, всё по-простому…

- Вы же понимаете, - говорил отец, раскрасневшись от коньяка, - Лея у нас одна. Единственная. Сокровище наше.

- Я понимаю, - Роман улыбался той особенной улыбкой, которая появлялась у него на публике: безупречной, но не затрагивающей холодных глаз. - И обещаю беречь ваше сокровище.

Когда он уехал, мать обняла меня:

- Ну, доченька, видишь? Он вполне серьезен. И такой воспитанный, не то что эти твои однокурсники.

Я молчала. Внутри нарастало смутное ощущение неправильности всего происходящего. Будто я - фигура в чужой игре.

- Главное, не спорь с Романом, - мать понизила голос, хотя отец уже ушел смотреть телевизор. - Мужчинам не нравится, когда женщины слишком… настойчивы. Будь мягче, уступчивее.

- Мама, Роман ценит мое мнение, - возразила я. - Он не такой.

Мать странно улыбнулась, погладив меня по руке:

- Все они такие, милая. Просто некоторые - в открытую, а другие - до поры до времени.

***

Первые признаки того, что мать могла быть права, появились спустя три месяца отношений. Я собиралась на выставку современного искусства - неформальное мероприятие в галерее моих знакомых, куда Роман не мог пойти из-за деловой встречи.

Я надела свое любимое зеленое платье с глубоким вырезом на спине, подчеркивающее мою тонкую фигуру. Платье, в котором я чувствовала себя свободной, красивой и молодой.

Роман зашел ко мне без предупреждения, с букетом роз и билетами в оперу.

- Сюрприз! - улыбнулся он, целуя меня. - Я перенес встречу. Мы…

Он осекся, оглядывая меня с ног до головы.

- Что на тебе надето?

Я удивленно посмотрела на свое отражение в зеркале.

- Обычное платье. Я же говорила, что иду на выставку...

- В этом? - его тон изменился, стал холодным. - Ты выглядишь как…

Он не закончил фразу, но выражение его лица сказало всё.

- Как кто? - я почувствовала, как краска заливает мои щеки. - Это просто платье, Рома.

- Это не «просто платье», - он шагнул ближе, его пальцы коснулись моей обнаженной спины. - Это заявление. И не то, которое должна делать моя девушка.

- Я не понимаю, - я отступила. - Что не так с платьем?

- Переоденься, - просто сказал он. - У нас билеты на Чайковского через полтора часа.

- Но я не могу пойти с тобой, - возразила я. - Я обещала друзьям…

- Каким друзьям? - Роман приподнял бровь. - Тем ребятам из твоей группы? Которые только и ждут, когда я оступлюсь, чтобы подобрать тебя?

Я застыла, не веря своим ушам.

- Что? О чем ты вообще...

- Извинись перед ними, - он подошел к моему шкафу, открыл дверцу. - И надень что-нибудь более подходящее. Например, то синее платье, которое я тебе подарил.

И тут меня, наконец, накрыло осознание: это не просьба. Это приказ.

- Нет, - тихо, но твердо произнесла я. - Я не могу отменить всё в последнюю минуту. И я пойду в этом платье.

Выражение лица Романа изменилось, будто маска соскользнула на мгновение, показав что-то совсем другое под слоем обаяния и уверенности. Что-то пугающее.

Но через секунду его лицо разгладилось, и он улыбнулся той особенной, чуть печальной улыбкой, от которой у меня всегда замирало сердце.

- Прости, - он мягко коснулся моей руки. - Я просто забочусь о тебе. Ты не понимаешь, как мужчины смотрят на женщин в таких нарядах. Я не хочу, чтобы тебя оскорбляли взглядами.

Он притянул меня к себе, поцеловал в макушку:

- Если бы ты знала, как я тебя люблю. Как боюсь потерять. Мне страшно, когда ты не рядом. Когда я не могу тебя защитить.

И я сдалась. В конце концов, разве не приятно, что он так заботится? Что ревнует, оберегает, защищает?

- Хорошо, я переоденусь, - прошептала я, уткнувшись в его плечо. - Только дай мне позвонить друзьям.

- Конечно, - он поцеловал меня в висок. - И надень то синее. Оно сделает твои глаза еще красивее.

Я смотрела, как он выходит из комнаты, и странное ощущение не отпускало меня. Будто я только что проиграла какую-то важную битву, даже не осознавая, что находилась на войне.

***

После этого случая Роман начал чаще «советовать» мне, что надеть. Как уложить волосы. С кем общаться. Сначала мягко, с объяснениями. Потом как нечто само собой разумеющееся.

Я не заметила, как круг моего общения сузился. Как исчезли из моей жизни однокурсники, подруги, приятели. Остались только его друзья, его коллеги, его мир.

И его ревность - всепоглощающая, иррациональная, изматывающая.

Особенно он злился, когда я общалась с профессором Климовым, немолодым уже преподавателем истории искусства, который выделял мои работы среди других студентов.

- Ты флиртуешь с ним, - заявил однажды Роман, встретив меня после занятий.

- Что? - я не поверила своим ушам. - Ему шестьдесят пять! Он мне в дедушки годится!

- Я видел, как ты смотрела на него, - Роман завел машину так резко, что двигатель взревел. - С восхищением. С обожанием.

- Он мой преподаватель, - терпеливо объяснила я. - Конечно, я уважаю его знания…

- Ты думаешь, я слепой? - Роман ударил по рулю с такой силой, что я вздрогнула. - Или думаешь, что я идиот?

Я замерла, не зная, что сказать. В моей голове не укладывалось, как можно всерьёз ревновать к пожилому профессору, которого я действительно уважала исключительно за его знания и доброту?

- Рома, - я попыталась коснуться его руки, но он отдернул её. - Это просто смешно…

- Смешно? - его голос опустился до шепота, и от этого стало еще страшнее. - Ты считаешь меня смешным?

- Нет, я...

- Я видел, как ты посмотрела на официанта в ресторане вчера, - продолжил он тихо. - Я видел, как задержала взгляд на том парне в лифте. Я всё вижу, Лея. И мне больно. Так больно...

Его голос дрогнул, и я почувствовала укол вины. Неужели я действительно не замечала, что мое поведение могло ранить его?

- Прости, - я положила руку ему на плечо. - Я не хотела. Я никогда бы не стала причинять тебе боль.

Роман вздохнул, его плечи поникли:

- Просто люблю тебя. Слишком сильно. Иногда это… невыносимо.

И снова благодарность за его чувства, за его уязвимость, за то, что он открылся мне вот так. Разве не это признак настоящей любви? Разве не этого я хотела?

- Я люблю только тебя, - прошептала я, чувствуя, как из глаз текут слезы. - Только тебя. И всегда буду любить.

Роман наконец повернулся ко мне, и его лицо снова было мягким, привычным:

- Я верю тебе. Больше, чем кому-либо в этом мире.

***

- Почему именно сейчас? - я стояла посреди спальни своей съемной квартиры, бессильно опустив руки. - Мне осталось всего полгода до диплома!

Роман сидел на краю кровати, крутя в руках бархатную коробочку с кольцом. Он сделал предложение час назад - в ресторане, при всех, встав на одно колено, как в американских фильмах. Я сказала «да» - а как иначе? При десятке камер, направленных на нас, при аплодисментах других посетителей?

- Потому что я не хочу больше ждать, - терпеливо объяснял он. - Потому что я хочу просыпаться с тобой каждое утро. Потому что хочу, чтобы ты стала матерью моих детей.

- Я тоже этого хочу, - я села рядом с ним. - Но можно же подождать до лета. Пока я закончу учебу...

- Зачем тебе вообще эта учеба? - он небрежно пожал плечами. - Ты думаешь, что будешь работать в какой-нибудь галерее за копейки? Или преподавать студентам, вроде того старика?

- Не говори так о профессоре Климове, - я нахмурилась. - И да, я хочу работать. Это моя специальность, мое призвание…

- Призвание! - Роман рассмеялся, но как-то невесело. - Твое призвание быть моей женой. Я дам тебе всё. Зачем тебе работа?

- Чтобы быть собой, - тихо ответила я.

Повисла тишина. Роман смотрел куда-то мимо меня, и его лицо постепенно каменело.

- Значит, ты не хочешь быть моей женой, - наконец произнес он.

- Что? Нет! - я схватила его за руку. - Я хочу! Просто давай подождем до лета...

- Я не могу ждать, - отрезал он, поднимаясь. - У меня контракт в Цюрихе на всё лето. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Как моя жена. Не как подруга, не как девушка. Как законная супруга.

Он отошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Его фигура, очерченная вечерним светом, казалась высеченной из камня.

- Я думал, ты будешь счастлива, - произнес он тихо. - Думал, что для тебя это так же важно, как для меня.

Я почувствовала, как внутри всё сжимается. Вот оно - то самое чувство вины, которое я стала испытывать всё чаще. Будто я постоянно разочаровываю его, хотя изо всех сил стараюсь соответствовать.

- Прости, - я подошла и обняла его со спины. - Я просто растерялась. Конечно, я счастлива.

- Правда? - он развернулся и взял мое лицо в ладони. - Потому что если ты сомневаешься... если ты не уверена...

- Я уверена, - быстро сказала я. - Абсолютно уверена.

Роман улыбнулся - его улыбка не затронула глаз, но я предпочла не замечать этого.

- Тогда мы поженимся через месяц, - сказал он. - Я всё организую. Тебе не придется ни о чем беспокоиться.

Он снова достал кольцо - платиновое с бриллиантом таким крупным, что оно казалось неуместным на моем тонком пальце.

- Я поговорю с деканом, - добавил он, надевая украшение мне на палец. - Уверен, мы найдем способ, чтобы ты закончила учебу дистанционно. Или после нашего возвращения.

Я кивнула, глядя на свою руку с непривычной тяжестью на пальце.

Всё будет хорошо, - убеждала я себя. -Он просто слишком любит меня. Слишком волнуется. Это пройдет.

Но внутренний голос, тихий и настойчивый, шептал: «Ничего не пройдет. Это только начало».

***

Свадьба была похожа на роскошный спектакль, где я играла роль счастливой невесты. Четыреста гостей половину из которых я видела впервые. Фотографии для глянца, интервью, улыбки на камеру.

Родители выглядели потерянными среди этой роскоши. Но отец, раскрасневшийся от шампанского, гордо похлопывал Романа по плечу:

- Береги мою девочку, - говорил он. - Она у нас особенная.

- Я знаю, - отвечал Роман, улыбаясь своей публичной улыбкой. - Она - самое ценное в моей жизни.

Мать тихо плакала, поправляя мне фату:

- Какая же ты красивая, - шептала она. - Как принцесса.

Я молча кивала, не в силах произнести ни слова. Ком в горле мешал дышать, и я списывала это на волнение. Не на страх, нет. Конечно, не на страх.

За неделю до церемонии я попыталась поговорить с Романом о своих сомнениях. О том, что, может быть, всё происходит слишком быстро. Что мне нужно время.

- Ты не любишь меня? - тихо спросил он.

- Люблю, - ответила я. - Но...

- Значит, никаких «но», - перебил он. - Когда любишь, не сомневаешься.

Теперь, стоя перед алтарем, я смотрела на него - красивого, уверенного, идеального - и пыталась вспомнить, за что полюбила его. За его внимание к деталям? За его уверенность и силу? За то, как он слушал меня в самом начале нашего знакомства?

Или за то, как он смотрел на меня - будто я была редкой драгоценностью, которой он не мог насмотреться?

- Согласны ли вы, Лея Анатольевна Соколова, взять в мужья Романа Викторовича Виноградова?

Пауза. Секунда, растянувшаяся в вечность.

- Да, - произнесла я наконец.

И двери захлопнулись за моей спиной.

***

Беременность наступила почти сразу. Я еще не привыкла быть женой, а уже готовилась стать матерью.

- Это судьба, - говорил Роман, целуя мой живот. - Наш маленький наследник торопится.

- А если будет девочка? - спросила я, улыбаясь.

Его лицо на мгновение застыло:

- Будет мальчик.

И он оказался прав. Врач на УЗИ подтвердил: мы ожидаем сына.

Беременность была непростой. Я плохо переносила первый триместр, а потом начались проблемы с давлением. Врачи советовали постельный режим.

Роман нанял мне целый штат: личный доктор, медсестра, диетолог, массажист. В нашем новом доме я чувствовала себя как в золотой клетке - всё для меня, но без меня самой. Я почти не выходила на улицу, мало с кем общалась.

- Тебе нужен покой, - настаивал Роман. - Думай о ребенке.

И я подчинялась. Ради малыша, который толкался внутри меня. Ради своего будущего сына.

Когда Илья наконец появился на свет - здоровый, крепкий мальчик с тёмными глазами как у отца - я испытала ни с чем не сравнимое счастье. В первые дни после родов я словно парила над землей, купаясь в любви к маленькому существу, так безоговорочно доверившемуся мне.

Роман был рядом. Гордый, растроганный, внимательный. Он осыпал меня подарками, не отходил от нас с сыном ни на шаг.

- Ты сделала меня самым счастливым человеком на земле, - шептал он, наблюдая, как я кормлю Илью. - Теперь у меня есть всё. Моя семья. Мой наследник.

И в этом «мой» было что-то, от чего я вздрогнула. Но тут же отогнала тревогу. Конечно, Илья - наш сын. Общий. Любимый.

Однако в первый же вечер дома Роман произнёс фразу, которая потом не раз будет звучать в моих кошмарах:

- Запомни, Лея. Он мой наследник. Мое будущее. Я никогда, слышишь, никогда не позволю забрать его у меня. Даже тебе.

Я замерла, не понимая, о чем он говорит:

- Зачем мне забирать у тебя сына?

Роман улыбнулся, погладил меня по голове, как ребёнка:

- Ни за чем. Потому что ты умная женщина. И знаешь, что без меня вы никто.

***

Визит матери должен был стать праздником. С рождения Ильи прошло три месяца, и Валентина Сергеевна наконец приехала погостить из родного города.

- Боже, какой он красивый! - восхищалась она, держа внука на руках. - Настоящий Виноградов!

Роман благосклонно кивал, явно довольный таким признанием.

Первые два дня всё шло хорошо. Мать помогала с ребёнком, готовила обеды, которые я так любила в детстве, расспрашивала о новой жизни.

А на третий день заметила синяк на моем запястье.

- Что это? - тихо спросила она, когда мы остались одни на кухне.

Я быстро одёрнула рукав:

- Ничего. Случайно ударилась о дверь.

- О дверь, - мама смотрела на меня долгим, пронзительным взглядом. - Конечно.

Повисла тишина. Я вдруг поняла, что она всё понимает. Видит сквозь мою ложь и притворство.

- Мама, всё хорошо, - я попыталась улыбнуться. - Правда. Роман… он немного вспыльчивый. Но он любит нас.

- Немного вспыльчивый, - эхом отозвалась она.

И вдруг обняла меня так крепко, что я едва не расплакалась.

- Мужчины бывают разными, - тихо произнесла Валентина Сергеевна. - Держись ради ребёнка. Всё должно быть ради него.

И я поняла: мать не скажет мне уходить. Не посоветует сопротивляться. Потому что в её мире, в мире женщин её поколения, это было нормально: терпеть ради детей.

- Конечно, мама, - прошептала я. - Ради Ильи. Всё ради него.

И в этот момент мне показалось, что выхода нет и не будет никогда. Что я обречена жить в этой красивой тюрьме до конца своих дней.

Ради сына. Ради благополучия. Ради сохранения лица. Ради всего, кроме себя самой.