Ритмы ночи

Глава четвертая

Мэг спала глубоким сном — ей ничего не снилось. Разбудил ее телефон на тумбочке у кровати. Она моментально открыла глаза: незнакомая, залитая солнцем комната… Лишь через несколько секунд Мэг поняла, где находится. После четвертого звонка она взяла трубку.

— Да? — отбросила волосы со лба, зевнула.

— Не убивай нас! — прошептал знакомый голос.

Хитер!

— Мэг, мы приходили в твой мотель и прождали там несколько часов, но так тебя и не дождались. — Это Лаура, по параллельному телефону. — Мы подумали, что ты, может быть, уехала куда-нибудь с Дэниелом, но мы не знали…

Что она спала с Дэниелом — это ее личное дело, никого не касается. Она и не подумает об этом говорить.

— Да я уснула тут, у него на кушетке. — Она громко зевнула — пусть услышат. — Притащил меня, должно быть, сонную в комнату для гостей и положил на кушетку.

— О-о-о! — В голосе Хитер отчетливо слышалось разочарование. — А я бы на твоем месте, если б мне так повезло — провести ночь с Дэниелом, — обязательно решилась бы на что-нибудь более серьезное.

— Хмм… — Мэг выдержала паузу: опять ее подружки что-то задумали.

— Ты… ты не передумала пойти сегодня в Кантри-клуб? — спросила Лаура.

— Обязательно пойду! — Мэг села на кровати, решившись все им честно рассказать о вчерашнем. Антонии Прескотт она бы ни за что не сказала правду!

— В самом деле? — Теперь голос Хитер звучал озабоченно.

— Да, пойду, — Мэг глубоко вздохнула. — И чтобы к моему приходу все было чисто! Никакого вранья!

— Ну, Мэг… Так нельзя, Мэг!

— Можно! И нужно! — Краешком глаза Мэг увидела в окно, что к дому идет Дэниел, а три собаки прыгают у его ног. — Так, девушки, мне нужно идти. У меня завтрак с Дэниелом. Кроме того, через полтора часа я должна быть в городе. Давайте я сама вам позвоню… хотя нет, лучше соберемся у Лауры. Идет?

Молчание.

— Ну, так как же?

— Да, — выдавила наконец Лаура.

Мэг могла побиться об заклад: девушки вовсе не рады, что она собирается рассказать жителям Блу-Спрюс правду.

— Мне надо идти. — Мэг повесила трубку и направилась в ванную.

По шуму воды в ванной Дэниел понял, что Мэг принимает душ, и остановился, не пошел в спальню. Недаром он вырос в доме, где жили трое братьев: каждый должен иной раз остаться наедине с собой. Щелкнув пальцами, он развернулся на месте, позвал собак и направился на кухню — напечь горку блинчиков на завтрак, что он задумал еще на рассвете.

Душ прелесть! Мэг неподвижно стояла, с наслаждением ощущая, как теплые струи воды стекают по ее телу. Хоть они с Дэниелом не устраивали сексуальных марафонов и их любовь этой ночью прошла без каких-либо крайностей, нежно, спокойно, все равно — вода, как бы лечила ее тело, пораженное любовной страстью.

Она набрала в ладонь шампуня и намылила волосы. Если уж попытаться подобрать правильный эпитет для того, что произошло между ними ночью, так это «подробный». Дэниел все делал очень подробно, тщательно. На ее теле не осталось ни одного уголка, который бы он не исследовал. Как будто они оба долго, очень долго ждали этой ночи, обрели, наконец друг друга, слились в объятии и осуществили все давние мечты и фантазии сразу. У-ух!

Улыбнувшись своим мыслям, она подставила голову под сильные, теплые струи и принялась намыливать тело, наслаждаясь ласковым потоком.

Она так давно хотела соединиться с Дэниелом! Но реальная близость, когда она трепетала в его объятиях, в его постели, ощущала рядом его тело и принимала его тело в себя, — все оказалось намного сильнее, ярче, чем в самой буйной эротической фантазии.

Она уехала из Блу-Спрюс девственницей, потому что единственный мужчина, с которым она хотела лечь в постель, был Дэниел. И она потеряла девственность лишь через два года. Ее первым любовником стал телевизионный сценарист — до этого они встречались почти год, познакомившись на какой-то презентации в Санта-Монике. С первого взгляда Мэг решила тогда, что время ее пришло. Но с ним было совсем не так, как с Дэниелом, и сравнить нельзя…

Она выключила воду и встала на толстый, мягкий коврик. Укуталась в большую махровую простыню и принялась вытирать волосы. Тело хранит свою собственную мудрость. Если прислушаться, оно говорит, что с Дэниелом все было как надо. Как с родным, близким человеком: никакого смущения, заминок, неуверенности, — нырнули оба, как дельфины в океан. Мэг повесила полотенце и присела на краешек ванны.

А что же теперь?

Закрыв глаза, стала вспоминать, что ей предстоит в следующие сорок восемь часов. Больше всего сейчас хочется, чтобы Дэниел утащил ее снова в постель и не выпускал из своей уютной спальни хоть целую неделю.

Во второй раз получилось лучше, потому что каким-то шестым чувством оба предугадывали, как все произойдет. Он не рвался вперед, не было и открытия «новой земли», как в первый раз. Они любили друг друга долго, неспешно, но страстно и горячо; море желаний, общее тепло и уют постели… Ему удалось главное — она почувствовала себя любимой, лелеемой, желанной; он так много дал ей — отдал всего себя, и она ответила тем же. Странное, неожиданное сознание: до него, до этой ночи у нее никого и не было, она и не представляла, что это такое — близость, растворение в любимом. А уж в сердце действительно никого не было.

Она быстро оделась, причесалась, взглянула на себя в зеркало: никакой косметики — бархатистая, свежая кожа; глаза искрятся счастьем, на губах блуждает легкая, загадочная улыбка… Скорее бы увидеть Дэниела.

Когда она вышла к нему на кухню — сразу приметила: у него дыхание перехватило. А он вдруг уяснил в этот момент, что всегда мысленно представлял Мэг здесь, на ранчо, хозяйкой этого дома. Она делит с ним не только ложе, но еду, и смех, и разговоры… Эта мысль так глубоко его поразила, что он и слова не смог вымолвить, пока она, сияя улыбкой, усаживалась напротив него за накрытый к завтраку стол.

— Привет, Дэниел!

Сказать бы ей, что он сейчас чувствует, но он не из тех, у кого язык хорошо подвешен. Выразить близкому, что-то серьезное вот так, вдруг, это не для него. Дэниел только улыбнулся в ответ на ее бездумную, счастливую улыбку и поставил перед ней тарелку с блинчиками, масло, кленовый сироп и апельсиновый сок. Мэг с удовольствием подцепила блинчик, намазала маслом.

— Вот это вкуснотища! — пробормотала она с полным ртом.

Дэниел, рассмеявшись, положил на свою тарелку стопку блинчиков и принялся есть.

— Ммм… Где это ты так научился? Настоящий повар!

— Да ведь с голоду бы тут умер, если б не научился кое-чему. — Он намазал блинчик маслом и полил сиропом. — А блинчики я люблю! — И посмотрел на Молли. — И она тоже.

— Можно ей дать? — Мэг опустила руку с завернутым блинчиком.

Ей нравится, он видел, наблюдать борьбу чувств на собачьей морде: Молли хотелось взять блинчик, но она боялась. Наконец, резко рванувшись, выхватила лакомство из руки Мэг.

— Здорово! Мне потребовалось куда больше времени, чтобы научить ее есть с рук.

— Ну, ты сделал работу — научил, а я пользуюсь результатом. — И она вновь обратилась к блинчикам.

Мэг получает от еды явное удовольствие — отсутствием аппетита, видно, не страдает. Это ему по душе. Она и в любви такая же — любит с радостью, с энтузиазмом. Но куда только все идет? Веса в ней не больше пятидесяти килограммов.

Не уяснил он как следует, ждет ли ее кто-нибудь в Лос-Анджелесе; не его это дело. Она, вообще-то, сама ему сказала вчера, что никто не ждет, но маловероятно, что у такой красивой женщины нет ни одного всерьез влюбленного в нее мужчины. А может быть, и нескольких… Если он не встретил никакого сопротивления, чем другие хуже? Надолго ли все это между ними? Может, ей просто хотелось удовлетворить любопытство, копившееся годами? Получить свежие впечатления, перед тем как вернуться на Западное побережье? Хотя не похоже, с другой стороны. Когда он вошел в ее теплое, ждущее тело — будто оказался дома, в том единственном месте на земле, куда всегда стремился. А, что она испытывала? Те же чувства? Он не знает, а спросить не посмеет.

Его дела другие: объездить дикую лошадь, вычистить конюшню, управиться с разъяренным быком в весенний брачный период; бросив мимолетный взгляд в небо, определить силу и направление ветра — будет ли дождь. Всему этому научил его отец, как и многому другому. Он вырос с младшими братьями, под строгим присмотром матери, и никто никогда из них не выражал свои чувства словами.

Кажется, труднее всего на свете говорить об этом с Мэг, да и неизвестно, получит ли он ответ, даже если решится открыть ей свое сердце. Он всегда много работал, сколько себя помнил, и не знает, как можно жить иначе. Но по сердцу ли ей придется этот уголок земли неподалеку от Блу-Спрюс, который он возделал своими руками? Не скучно ли здесь покажется? Размышляя, Дэниел поглощал блинчики, отвечал на вопросы Мэг и просто любовался ею. С ней так легко — она любящая, дающая, живая, радуется в жизни каждому пустяку.

Знать бы, что она думает о нем, нравится ли он ей. Но от одной мысли о том, что нужно высказать все это словами, у него сжималось все внутри.

На тарелке остался один блинчик. Дэниел аккуратно собрал им масло в тарелке, отдал блинчик Молли и заявил Мэг, что готов отвезти ее в город.

По дороге в мотель она, не переставая думала, что могло так резко изменить настроение Дэниела. Вот он был с ней и вдруг пропал. Сидит рядом, за рулем, но его нет. Садились завтракать — был с ней. А закончили завтрак — исчез куда-то. Будто огромная железная заслонка опустилась между ними. И Дэниел чувствовал этот внезапный разлад, но не в его силах что-нибудь изменить.

Может, он уже жалеет о том, что произошло между ними, думала она. Все было слишком ярко, необычно хорошо. И ему кажется, что прежняя дружба ценнее, чище, а теперь… Она так быстро уступила ему!

Когда он сказал, что отвезет ее в город, Мэг молча села в машину и все ждала, что он что-нибудь скажет ей. Но он так и молчал до самого мотеля на Свит-Брайер-стрит.

— Ну что ж… — улыбнулась она ему, а сама только и подумала, что будет делать, если он просто протянет руку на прощание. — Ну что ж…

Она вышла из машины, хлопнула дверцей, спокойным, ровным, безразличным шагом направилась к дверям мотеля: только бы не споткнуться, не разреветься… Знай она, что интимная близость разрушит все между ними, что хранилось долгие годы… Слезы все же затуманили взор. Господи, только бы не споткнуться!

— Мэг! — вдруг услышала она. Он идет за ней!

Дэниел взял ее за руку и притянул к себе, так что она уткнулась лицом в его рубашку.

— Мэг! — прошептал он опять, как-то неуверенно.

— Что, Дэниел? — Только бы из носу не потекло! Не хватало еще достать платок и вытереть нос.

Он хочет что-то сказать, видимо, подыскивает слова. Не нашел, только обнял ее одной рукой за плечо, развернул и повел в мотель.

— Какая комната?

— Двенадцать.

Дэниел взял ключ с ее ладони, открыл дверь, бережно подтолкнул ее внутрь. Она не понимала, что у него на уме. Может, так сожалеет, что… Почему бы прямо не спросить?

— Дэниел, — начала она, не в силах унять дрожь в голосе, и прошла к комоду взять носовой платок, — ты жалеешь о том, что случилось между нами?

Какое непонятное выражение в его темно-серых глазах. Недоверие, скепсис? Что ж, ответ получен, — комок, стоявший в горле, стал отступать.

— Нет, — выдавил он наконец.

Глаза тревожные, полные страха, как у теленка, загнанного в угол, которого готовятся клеймить каленым железом. Ей вдруг стало жаль его — какое-то женское чутье подсказало: ему сейчас плохо. В семье Уиллетов не принято было выказывать свои эмоции, особенно после смерти отца.

— Все в порядке, Дэниел!

Мэг высморкалась, выбросила бумажный платок в мусорную корзину, повернулась, обняла его и тесно к нему прижалась.

Никогда еще в жизни ему не было так хорошо, так отрадно. И в то же время он чувствовал себя как-то неуютно. Когда ехали сюда, он все мучился: надо ей сказать… но что, как?.. Он же видит — она страдает, и он тому причина. И опять только шепнул ей на ухо:

— Мэг!

Он так и не знал, что говорить, назвал ее имя просто потому, что ему это очень приятно. Стоял, держал ее в своих объятиях и молчал. Ему так хорошо сейчас с ней, так удобно она расположилась в его руках, будто принадлежит ему навсегда. У него нет сомнения: он любит ее и хочет, чтобы она осталась с ним. Но будет ли достаточно Мэг того, что он в состоянии предложить? Они стояли обнявшись очень долго, время, казалось, остановилось… Наконец Мэг сделала неуверенную попытку высвободиться, и Дэниел отступил назад.

— Я ни о чем не жалею. — Он смотрел на нее сверху вниз. Потом поднял руку, погладил ее по волосам, нежно провел пальцами по щеке.

— И я тоже нет! — прошептала она.

— Так ты… — ему трудно давались слова, он сделал над собой усилие, — ты идешь сегодня вечером?

— Да-а, хочу пойти.

— Не нужен тебе сопровождающий, чтобы не было скучно?

— Да, пригодился бы кто-нибудь. — Ее синие глаза засияли вдруг озорным блеском.

— А когда?

— Может, в шесть встретимся прямо там? Прежде чем собраться за столом, ребята хотят сфотографироваться все вместе.

— Хорошо! — Он повернулся и пошел к своему пикапу: судя по походке, настроение у него резко улучшилось.

Прежде чем пойти на сегодняшний вечер, Мэг рассчитывала сделать одно дело — уладить отношения с Хитер и Лаурой. Не теряя времени, Мэг быстро переоделась, — обрезанные джинсы, кроссовки, розовая майка, — схватила со стола ключи от взятой напрокат машины, вышла из мотеля и покатила к дому Лауры.

Дом подруги располагался в двух шагах от Мейн-стрит, в длинном ряду таких же домов, задними окнами выходящих на длинное озеро, которое полукольцом охватывало город. Достался он ей от покойной бабушки, и Лаура потратила массу времени и усилий, чтобы благоустроить и украсить и сам дом, и территорию вокруг него. Только эти заботы и спасали ее после развода.

Припарковывая машину на аккуратной стоянке возле дома, Мэг мысленно восхищалась Лаурой. Во-первых, она окончила двухгодичный местный колледж; затем пережила это ужасное замужество — почти четыре года. Сразу после развода умерла ее бабушка, оставив ей в наследство дом у озера, кое-какое имущество и небольшую сумму денег. Лауре пришлось полностью перестраивать свою жизнь, с самого основания. Работая как проклятая с утра до ночи, она умудрилась еще окончить школу парикмахеров и открыть свой салон. Он занимал теперь весь первый этаж ее большого, в викторианском стиле, дома плюс огромную открытую веранду вокруг всего первого этажа.

Лаура любила плетеную мебель и зеленые растения, дорогие вышитые коврики, кружевные накидки и салфетки ручной работы, живые цветы. Она не только держала салон красоты, но каждое воскресенье, в 4 часа, собирала местных женщин, друзей, клиентов на «чайные приемы». Так ее салон стал своеобразным — и самым любимым — женским клубом в Блу-Спрюс. «Моя миссия в жизни, — призналась она как-то Мэг в телефонном разговоре, — помогать женщинам понять, как они прекрасны. И не только внешне, но и внутренне».

Дом ее, обставленный в стиле рубежа веков, был очарователен. Мэг прошлась по дорожкам садика, восхищаясь анютиными глазками, пионами, куртинами роз по обе стороны выложенной крупным плоским камнем дорожки, и только потом, поднявшись на красивое крыльцо, позвонила у парадного входа. Тоненько, нежно звякнул звонок-колокольчик. Несколько прелестных женских головок повернулись в ее сторону, когда она вошла в залитый солнцем салон.

— Привет! — Маникюрша Минни Ольсен, миниатюрная женщина, похожая на симпатичную маленькую мышку, с мягкими каштановыми волосами и светлыми, робкими глазами, улыбалась ей застенчивой улыбкой. — Мэг, как хорошо, что ты пришла!

— Здравствуй, Минни! — Мэг обняла ее. Минни так и зарделась от радости. — О, Минни, какие у тебя ногти, чудо!

Минни все знали, как первоклассную маникюршу — она работала интересно, с выдумкой. Сегодня ее ногти были дивного темно-пурпурного цвета, с тонкой золотистой линией по краям.

— Лак «Пикабу», а сверху — «Голден диггерз делайт». До вечера я еще переделаю — придумаю что-нибудь другое. Может быть, «Пуэбло плам» или «Гранд тетон топаз». Хочешь, и тебе сделаю маникюр к вечеру?

— Не-ет, спасибо, Минни. — Мэг инстинктивно спрятала руки в карманы джинсов — рабочие руки, привыкшие к клавишам компьютера. — Вообще-то, я пришла повидать Лауру.

— А-а… она наверху, с Хитер. — Лицо Минни приобрело озабоченное выражение. — У нее голова сильно болит. Плохо себя чувствует.

И неудивительно, подумала Мэг.

— Ну, я тогда только поднимусь к ней и поздороваюсь.

— Понимаешь, она сказала, что собирается отдохнуть…

— Она ждет меня, Минни, мы договорились встретиться. — Мэг взяла ее за локоть.

— А-а-а… Ну, тогда иди. А я тебе хочу сказать, у тебя бездна вкуса. Эта люстра в холле твоего особняка…

Мэг прикусила губу и мысленно сосчитала до десяти — ей надо подняться наверх спокойной. Лауру и Хитер она нашла в главной, парадной спальне, выходящей окнами на улицу. Лаура полулежала на шикарной бронзовой кровати, под сине-серо-розовым покрывалом, с мокрым полотенцем на лбу. Хитер нервно ходила из угла в угол. Как только Мэг переступила порог, обе замолчали.

— Здравствуйте, девочки, доброе утро! Неужели я настолько опасна, что вы спрятались от меня на втором этаже?

— Просто плохо себя чувствую… — простонала Лаура.

— Мы и правда глупо поступили, — покаялась Хитер.

— Да-а… Придется тебе вечером еще раз встретиться со всем классом, — пробубнила слабым голосом Лаура.

— Тебе, наверно, приз приготовили, — как самой преуспевающей из всех, — довершила начатое Хитер.

Как красиво! Важная персона возвращается домой и получает приз. Неплохой сюжет для романа. Вот только в жизни так не бывает, ехидно подумала Мэг.

— Ладно, пусть так. Пусть дадут мне этот приз. А я, перед тем как уехать, отдам его Сьюзи и Кевину. И расскажу правду всем.

— А, что ты волнуешься? По меркам Блу-Спрюс ты и впрямь добилась большого успеха. Взять хотя бы, что твой роман опубликован.

— Это большое достижение! — поддержала Лаура, широко открывая глаза и высовываясь из-под влажного полотенца.

— Этим вранье не оправдать, девочки, — тихо возразила Мэг.

Некоторое время они все молча смотрели друг на друга. Потом Мэг прошла по комнате к окну, взяла с кресла-качалки плюшевого медвежонка и уселась в кресло, посадив мишку на колени.

— Я вернулась специально, чтобы развеять эти слухи, — сообщила она. — Не могу я уехать в Лос-Анджелес, оставив здесь такой букет вранья.

Лаура заплакала. Мэг встала, посадила медвежонка обратно в кресло-качалку, подошла и опустилась на кровать рядом с Лаурой, взяв ее за руку.

— Мы, вообще-то, пытались рассказать правду… — начала Лаура сквозь слезы.

— Знаю-знаю, — утешила ее Мэг. — Мне отлично известно, как рождаются сплетни в Блу-Спрюс. И как быстро распространяются.

— Дело в том, Мэг… понимаешь, они сами хотят в это верить, — стала объяснять Хитер. — Когда Минни представляет себе твою жизнь — да она просто счастлива.

— А одна моя клиентка сказала как-то: «Хоть одна уехала из города и ее мечты осуществились».

Да-а… об этом Мэг не думала. Придется ей говорить экспромтом и открыто — обо всем, что у нее на душе. Хватит!

— Дело в том, девочки, что я чувствую себя не на своем месте потому, что все это вранье отделяет меня от остальных. Я среди всех как чужая.

— Я знала, знала, что так случится! — Лаура разрыдалась. — Такие вещи и в школе на тебя так же действовали! Прости меня, Мэг!

Что ж, несмотря на эту глупость, Хитер и Лаура ее лучшие подруги. Они привязаны к ней, знают про ее давние беды, стычки с матерью. Та методично вдалбливала ей в голову: будь «не хуже людей», находи общий язык со всеми в этом Богом забытом колорадском городке. Сама-то Антония Прескотт рассматривала себя как личность над толпой — «над массой», как она говорила. И всегда старалась внушить дочери, что та лучше других. Теперь, через десять лет после окончания школы, это чувство изолированности от сверстников до сих пор не оставило Мэг.

— Ладно, вы так уж не расстраивайтесь! Постараюсь объяснить, что это недоразумение. Чтобы все знали: тут никто ни в чем не виноват.

Зазвонил телефон. Лаура, справившись с собой и вытерев нос, взяла трубку.

— Слушаю! А-а, Сьюзи! Да, я уже готова. Приду обязательно. Мэг? Да, она тоже придет. Что? Специальный приз?

Мэг закрыла глаза и опять мысленно сосчитала до десяти.

— Конечно… думаю, Мэг захочет… Нет, не думаю… Что, вы специально ездили в Денвер?

Мэг в ужасе закрыла лицо руками. Хитер перехватила у Лауры трубку.

— Привет, Сьюзи! Уверена — Мэг будет просто счастлива! Нет, не скажу, конечно. Сюрприз есть сюрприз. — Она подошла к Мэг и дружески положила ей руку на плечо.

Теперь на выручку пришла Лаура.

— Это опять я, Сью. И я горжусь… До вечера, дорогая! — Повесила трубку, глубоко вздохнула и робко подступила к Мэг: — Ты прямо сегодня все расскажешь?

Мэг молчала, думала, как быть. Это, конечно, ужасно и даже, пожалуй, слишком эффектно рассказать правду во время дружеской встречи. У нее-то достанет сил разрушить эти глупые фантазии одним махом раз и навсегда!

— Не сегодня, — успокоила она подруг после долгой паузы. — Но я должна уехать чистой, без вранья.

— Может, тебе лучше улететь прямо сейчас? — неуверенно предложила Хитер.

— Может быть, — серьезно согласилась Мэг. — А то придется уворачиваться от тухлых яиц и помидоров.

Они дружно рассмеялись и всем сразу стало легче.

Возвращаясь на ранчо, Дэниел все время думал, как сделать, чтобы Мэг поняла: он влюблен в нее, и влюблен хорошей, чистой любовью. Она значит для него очень много.

В отношениях мужчин и женщин, даже в таком маленьком городке, как Блу-Спрюс, в последние годы многое изменилось. Мораль сильно пошатнулась: люди просто жили вместе, жены изменяли мужьям, мужья женам. Дэниел считал, что это плохо, грязно. Его чувство к Мэг выше, он хочет с ней отношений другого уровня.

Надо дать ей какой-то знак — пусть правильно поймет, как он к ней относится.

Вот мысль — он знает, что надо сделать! И Дэниел направился к цветочному магазину Бетти, на углу Центральной и Третьей улиц. К небольшому, уютному магазинчику примыкала просторная оранжерея. Бетти Бикман, дама под семьдесят, мать семерых детей, слыла в городе женщиной мудрой в житейских делах и с добрым сердцем, на нее можно положиться.

Когда Дэниел вошел в магазин, там уже вовсю действовали однокашники. Ребята выбирали цветы в петлицу; женщины раздумывали, какие букеты им подойдут. Бетти, оформляя очередную цветочную композицию, бросила на Дэниела вопросительный взгляд, означающий: «И вам цветы?» — на что тот утвердительно кивнул и принялся разгуливать по магазину, озирая красочные панно из сухих цветов и множество ваз разнообразных форм и размеров на полках и на полу, с цветами. Каких только тут не было!.. Об ароматах и говорить нечего.

Наконец магазин опустел; Дэниел подошел к прилавку.

— Чем могу вам помочь, Дэниел?

На него приветливо смотрела Бетти, высокая, худощавая; строгое лицо, большие карие глаза; мягкие, густые волосы, красиво подернутые сединой, собраны в классический узел; серо-голубая блуза из тонкого хлопка, комбинезон из плотного и неожиданно красные сапожки на каблучках.

— Цветы очень дорогой для меня женщине. Что-нибудь романтическое. Что-то такое, что обязательно понравится.

Бетти задумалась.

— Какая она из себя?

— Веселая. Оптимистка. Умная.

— И вы влюблены в нее по уши?

Дэниел не отрицал.

— Да. — Он решил, что этой женщине можно довериться. В глубине души он не возражал бы против такой матери сильной, уравновешенной, с добрым сердцем.

— Если бы она была цветком…

— Маргаритка! Но…

— Понимаю. Вы хотите подарить ей что-нибудь получше маргариток.

— Разумеется!

— Ну, что ж… — Бетти задумалась на мгновение, — насколько я знаю жизнь, маргаритки — из тех, кого я знаю, — хотят выглядеть розами. Вы следите за ходом моей мысли?

Растерянному покупателю оставалось только подтвердить.

— Теперь нужно решить какого цвета розы.

— А вы что порекомендуете?

— Давайте лучше выберем.

Розы у нее были изумительные: желтые, белые, оранжево-розовые; густого, насыщенного красного цвета и темные, почти черные; красные с пурпурным оттенком. Такие прекрасные, что дух захватывало.

— У меня глаза разбегаются, Бетти.

— На вашем месте, — она улыбнулась, — я подарила бы классическую дюжину роз. Темно-темно-красных; очень душистых, их аромат заполнит все помещение.

Он представил: вот Мэг входит в свою скучноватую комнату в отеле, увидит цветы на столе, ощутит дивный аромат и подумает о нем. Единственное, что сделает его счастливым, почти так, как если бы он был там, рядом с ней.

— Хорошо, пусть розы.

— Немного зелени, конечно…

— Да-да, миссис Бетти.

— …и одну маргаритку в самую середину букета. Знает ваша дама, что вы ассоциируете ее с маргариткой?

Мгновенно мысль его вернулась в прошлое: только однажды он подарил ей цветы. Набрал полевых, большую охапку, и отдал ей в самый обычный день. Тогда у нее, он видел, была глубокая депрессия. Алек потом сказал ему, что Мэг не выбрасывала этот букет, пока цветы не превратились в сухие, темные, тонкие палочки…

— Очень хорошо, миссис Бетти.

— Пусть букет будет немного необычным. — Бетти извлекла потрясающую маргаритку и поместила ее в середину букета. — Немного сбивает гармонию, если вы понимаете, о чем я.

Дэниел кивнул и выписал чек за цветы и за доставку.

— Куда доставить?

— Мотель «Аспен». Свит-Браейр-стрит.

— Какой номер?

— Двенадцать.

Бетти улыбнулась.

— Какое имя написать?

Дэниел колебался.

— Может быть… Мэг Прескотт? Как я слышала, эта милая девушка вернулась, она сейчас в городе.

Взгляд у Бетти такой добрый, ей он скажет.

— Да, верно.

— Рада это слышать. — И больше ничего не сказала.

Дэниел поблагодарил и радостно зашагал к своему пикапу, чрезвычайно довольный, что все так удачно получилось.

Бетти, поставив локти на прилавок и подперев подбородок руками, провожала его взглядом. Машина выехала со стоянки и завернула за угол. Бетти перевела взгляд на букет.

— Время, Дэниел, — самое время, дорогой.