Рождественская история

5

Вечером все и вправду отправились в экзотический тур по Чайнатауну. Патриции пообещали принести чего-нибудь вкусного. Алекс сказал, что они с Кэтрин остаются встречать Новый год в Нью-Йорке. Семейство дружно упрашивало Патрицию сделать то же самое. Иначе получится совсем обидно: проболеть все каникулы… А так можно будет устроить какое-нибудь грандиозное веселье под Новый год. С ее, Патриции, активным участием.

Патриция обещала подумать.

К ее великой радости, тетю Кэт уговорили тоже пойти. Эрик заявил, что он остается, потому что нельзя бросать больную без присмотра. Мол, прислуга не в счет. Нужен медик. Если что-то случится, то дождаться врачей в это время будет очень сложно.

Аманда и ее сестра выразительно и радостно переглянулись, но ничего не сказали.

Он играл с ней в карты. С ним было интересно и весело. Эрик шутил, по своей странной привычке, с серьезнейшим выражением лица. Смеялись только глаза. Он улыбался чаще краешком губ, и Патриция, которая раньше от этого раздражалась, потому что не всегда понимала, шутит он или нет и что у него на уме, и находила такую манеру несколько высокомерной, теперь таяла от его обаяния. Вечер прошел для нее под знаком домашнего уюта и спокойствия.

«Театралы» вернулись к полуночи. Они принесли множество красных китайских фонариков, странной еды в бумажных пакетах с иероглифами и бамбуковыми палочками и, конечно, впечатления.

Как и следовало ожидать, тетя Кэт не оценила китайского музыкального искусства. Танцы ей понравились, но смысла представления она не поняла. Кэтрин была в восторге, Алекс радовался, что ей понравилось, а Роберт и Аманда выглядели, как влюбленная парочка. Такое с ними часто случалось после каких-нибудь совместных приключений.

— А вы тут как, голубки? — громко спросила тетя Кэт.

— Тетя, ты кого имеешь в виду? — подозрительно поинтересовалась Патриция.

— Тебя и Эрика, конечно!

На тетю зашикали. Она не обиделась, но потребовала у Эрика подробного отчета о состоянии здоровья Патриции.

Эрик забросал ее медицинскими терминами, и этот поток информации несколько остудил пыл тети Кэт. Наконец все ушли, пожелав Патриции спокойной ночи и скорейшего выздоровления.

Она уже почти заснула, когда в дверь постучали — очень деликатно, значит, опасности нет.

— Да? — отозвалась Патриция.

— Извини, ты еще не спишь? — В комнату вошла Кэтрин с подносом.

— Как видишь.

— Эрик попросил дать тебе на ночь вот это. — Она кивнула на кружку, в которой дымилось какое-то питье. Пахло травами и жженым сахаром.

— Спасибо.

Патриция еще не определилась, как она относится к невесте своего брата. Она сильно расслабилась за сегодняшний день, и некоторая неприязнь, которая возникла поначалу, отступила.

— Знаешь, ты ему очень нравишься, — без обиняков сказала Кэтрин.

Патриция посмотрела на нее с укоризной.

— Я не хочу лезть в твою жизнь, прости, но Эрик мой друг, и он правда очень хороший человек. И я никогда не видела, чтобы он на какую-то женщину реагировал вот так.

Патриция покраснела от удовольствия. Неужели правда? Собственные предположения — это одно, но слова третьего лица — совсем другое… Она ему нравится. Ему понадобилось пятнадцать лет, чтобы разглядеть в ней женщину?

Что ж. Это лестно. Искренне приятно. Но ничего не значит, ничего не меняет.

— Я не знаю. Тебе виднее. Ты, судя по всему, лучше меня понимаешь его нынешнего. Я и в прошлом-то не представляла, что за мысли бродят в его голове. А ты зачем мне это говоришь, Кэтрин?

— Чтобы ты к нему присмотрелась. То, что вы встретились через столько лет…

— Ты слишком романтична.

— Как и любая женщина.

— Не любая. Ты садись.

— Спасибо. — Кэтрин огляделась и села на стул. Протянула Патриции кружку. — Просто я в таком положении. Я влюблена, и мне кажется, что весь мир влюблен вместе со мной.

Патриция закатила глаза. Откуда такие бредни берутся в голове взрослой женщины? Она что, пересмотрела фильмов для тинейджеров про любовь?

— Кэтрин, ты же умная девушка. Ты влюблена, все понятно, но что станет с твоей влюбленностью через пару лет? Даже через год? Не держится любовная эйфория дольше семи месяцев, психологи-физиологи давно доказали!

— А ты когда-нибудь была влюблена по-настоящему?

Патрицию бесил внимательный взгляд этих карих глаз.

— Если человек влюблен — это не может быть не по-настоящему. Он же испытывает чувство, и не важно, через сколько дней оно улетучится.

— Мы говорим про влюбленность и эйфорию. А как же любовь? Она остается…

— Остается хорошее отношение. В лучшем случае. Я, например, хорошо отношусь к лошадям и собакам. И знаю, чего от них можно ожидать. Я также знаю, чего можно ожидать от мужчин. И хорошее отношение — лишь один из многих вариантов.

— Ты поэтому не выходишь замуж? Из принципа? — Вопрос сорвался с губ Кэтрин, и она бессознательным детским жестом прижала пальцы ко рту. — Извини, я не хотела…

— Ты выходишь замуж по любви, да, Кэтрин? — Патриция чуть приподнялась на подушках. — А что будет с этой любовью через несколько лет? Я очень прагматичный человек. Я не хочу играть с судьбой в азартные игры: повезет — не повезет. Для меня мужчина должен быть богатым и умным. Чтобы зарабатывать все больше и больше денег.

— А разве смысл только в деньгах? Ты же сама зарабатываешь неплохо, как я понимаю.

— Смысл не в деньгах как таковых. Смысл в детях. Детей нужно рожать от самого лучшего самца. Который поможет о своем потомстве позаботиться: лучшая еда, лучшие игрушки, путешествия. Лучшее образование. Лучшая жизнь.

Кэтрин молчала.

— И если четко знать, чего хочешь от мужа, я имею в виду конкретные вещи, а не всякие эфемерности вроде «чтобы любил» или «чтобы не изменял», то гораздо проще строить отношения. Как договор. Я хочу — я получаю и что-то отдаю взамен: свое тело, свое время, свои силы. Вот идеальный брак. Самые легко объяснимые инстинкты правят миром — секс, добывание пищи, забота о потомстве.

— Если бы все было так просто, то среди богатых все были бы счастливы в браке. И не разводились бы. А проблемы были бы у бедных. На деле же получается наоборот… Браки по расчету — самые хрупкие.

— Романтические бредни. О чем я и говорю. Не знают, чего пожелать.

— Нет, Патриция, просто жизнь намного сложнее. И… я не думаю, что тебе захочется рожать детей от чужого, непонятного тебе человека. Даже если он выполнит свою часть договора.

Патриция хмыкнула.

Кэтрин хотела сказать что-то еще, но промолчала.

— Ты выпила? Давай я унесу кружку. Извини, тебе, наверное, не хочется откровенничать с малознакомым человеком, да еще в таком состоянии…

— Не бери в голову. Надеюсь, я немного заземлила твои представления о жизни. Может, ты подумаешь, чего пожелать от Алекса… — Патриция подмигнула будущей родственнице. — Спасибо за лекарство. И спокойной ночи.

— Да. Спокойной ночи. Поправляйся. Завтра все-таки сочельник…

Кэтрин мягко закрыла за собой дверь.

— Глупая, молоденькая, влюбленная девочка, — сказала ей вслед Патриция. И подумала, что эта девочка хотя бы верит в возможность счастья. Таким образом, у нее остается надежда…

А у меня остается благополучие, подумала Патриция. Эрик, конечно, хорош. И то, что сказала Кэтрин… Славно. Теперь все на своих местах. Ни один из значимых для Патриции мужчин не остался равнодушным к ее чарам. Отлично. Эрик Уайз реабилитировал себя. Теперь может жить спокойно.

А у Патриции есть свой план. Простой и ясный. Она не собирается от него отступать.

И молодой врач — вовсе не кандидат ей в мужья!

Мой муж должен быть богат, могуществен и известен, повторяла себе Патриция.

И даже не кандидат в любовники. Потом нужно будет расставаться, а это всегда больно… Зачем тратить с человеком время, если знаешь, чем все закончится. С появлением какого-нибудь симпатичного миллионера.

Патрицию затошнило от собственных мыслей.

Завтра сочельник. Самое сказочное время в году. Можно загадывать желания и мечтать… Если умеешь.

Патриция поняла, что как раз таки мечтать она разучилась. Она умеет планировать — отлично, лучше многих других, но мечтать… Мечтать — это о чем-то нереальном, недостижимом, что может подарить тебе мир по своей доброй воле, но чего сам ты у мира, сколько ни напрягайся, не возьмешь.

Можно было бы помечтать, что Эрик получил Нобелевскую премию. Или наследство от двоюродного дедушки-миллионера.

Или что, как в рассказе Брэдбери, все люди на планете исчезли. И они остались одни. И деваться некуда, как Адаму и Еве, нужно будет рождать новое человечество.

Или что они выжили после авиакатастрофы на необитаемом острове. Про который никто не знает и до которого никто никогда не долетит. И там все не важно, кроме того, что есть женщина и есть мужчина…

Патриция проснулась и поняла, что чувствует себя почти здоровой. И это прекрасно. В следующий момент она поняла, что в дверь стучат.

— Войдите!

Вплыла мама. В руках у нее был большой букет красных роз, а на лице светилась счастливая улыбка.

— Смотри, милая, это только что принесли!

— От кого? — У Патриции засосало под ложечкой от волнения. Она сделала попытку встать с постели.

— Лежи-лежи! Тебе еще рано подниматься. Сейчас посмотрим карточку…

— Мама, во-первых, это мое, так что я сама посмотрю карточку. Во-вторых, я уже вполне здорова. Буду завтракать со всеми.

— Хорошо, — подозрительно легко согласилась Аманда. — Только смотри скорее! Почему ты не сказала, что у тебя такой внимательный кавалер?

— Мама, я не знаю, от кого это! — Патриция нашла среди цветов карточку кремового цвета. Розы пахли изумительно…

«Патриция, ты веришь в рождественские сказки?»

— Ну?!

Патриция протянула маме карточку.

— Как романтично!

— Да, я бы сказала, антипрагматично! Понятия не имею, кто это. Доброжелатель зря не подписался.

Правда, у Патриции были кое-какие соображения насчет того, кто это мог быть…

— Ты! Я знаю, что это ты, не отпирайся! — Патриция рывком открыла дверь комнаты для гостей, которую занимал Эрик.

— В чем ты меня обвиняешь? — Он вышел из ванной, вытирая влажные руки полотенцем. Слава богу, он уже успел надеть брюки и рубашку.

Патриция запнулась: его белая рубашка была не застегнута. Ее, конечно, не удивишь видом полуобнаженного мужского торса, но Эрик…

Грудь у него была мускулистая и гладкая.

Она сглотнула.

— Это твои цветы!

— Где? — удивился Эрик.

— В моей комнате!

— Мне не очень хорошо видно, но предполагаю, что да. Откуда столько возмущения? Ты не любишь розы?

— Я же просила тебя не компрометировать меня перед родными!

— А я и не компрометировал. Мне приятно, что ты догадалась.

Он неторопливо застегивал пуговицы на рубашке. Патриция следила за мягкими, пластичными движениями его пальцев и не могла оторваться. Как же, должно быть, он ласкает женщину…

— Да. Точно. — В зеркале за его спиной Патриция поймала свое отражение: в беспорядке разбросанные по плечам волосы, свободный пеньюар… Ч-черт! Ведь не оделась же… — Извини! — Она пулей выскочила за дверь.

Это странная простуда дала осложнение на мозг. Иначе не объяснишь. Неодетая. Ненакрашенная. Перед мужчиной. Ужас!

Патриция готова была запереть дверь, завалиться в постель и лежать там, пока он не забудет о ее позоре. Соблазн был так велик…

Но она представила себе еще один день, который пройдет в стенах этой комнаты, с бесконечными визитами родственников… И осмотрами «домашнего доктора».

Сделав над собой героическое усилие, Патриция надела платье из белой шерсти, туфли на высоком каблуке, уложила волосы и нанесла косметику.

Праздник как-никак.

Она спустилась вниз с видом королевы. На все вопросы о самочувствии Патриция отвечала с видом легкого недоумения: как вы могли подумать, что со мной что-то не так?

Она упорно не встречалась взглядом с Эриком, но это было сложно: он не отрывал от нее глаз. Она чувствовала это — спиной, животом, щеками, мочками ушей, ладонями. Но стыд за свою детскую выходку не позволял ей хоть как-то ему ответить. Чувство смущения было так же чуждо ей, как полярному волку. Вообще. А сегодня, кажется, дали сбой все законы ее мира.

Сочельник все-таки.

День прошел в суете и предвкушении праздника. Аманда снова отпустила прислугу, решив, что в доме достаточно женщин, которые рады будут поучаствовать в приготовлении рождественского ужина. Нужно сказать, что праздничную индейку она всегда готовила сама, и это было ее фирменное блюдо.

После завтрака состоялся женский совет, на котором принимались последние поправки и предложения к праздничному меню и распределялись обязанности. Патриция с боем добилась права ехать в супермаркет докупать продукты. Ей в помощь снарядили Роберта и Кэтрин.

Последний предрождественский шопинг прошел благополучно. Особенно для Патриции. Она чувствовала себя вполне сносно, гораздо лучше, чем могла бы после вчерашнего. Пришлось долго искать нужные маме оливки — самые крупные, обязательно с косточкой и обязательно в стеклянной банке. С остальными продуктами в списке было гораздо легче.

Патриция испытывала приливы детского мироощущения. И двадцать лет назад они с мамой обязательно докупали что-то в последний момент… Наверное, большие праздники так проходят для всех.

— Патриция! — Ее догнала Кэтрин. Она надела клетчатое короткое пальто, коричневый берет и длиннющий шарф. Толкая перед собой тележки с едой, они выглядели, как участницы какого-то странного марафона. — Ты не обиделась на меня за вчерашнее?

— Нет, а стоило? — улыбнулась Патриция. Она пребывала в благостном расположении духа.

— Я подумала, что, наверное, зря пристала к тебе с интимными вопросами…

— Если ты так быстро осознаешь свои ошибки, у нас есть шанс подружиться. Не бери в голову.

— Ладно. У меня еще французские булки.

— Это два раза свернуть направо.

— О’кей.

А все-таки она славная, подумала Патриция.

На кассе они оказались рядом.

— Патриция…

— Можно Пат.

— Пат, я хотела спросить… Как у вас в доме одеваются для встречи праздников?

— Красиво, — ответила Патриция, подумав.

— Вечернее?

— Ну да. А что?

— Я взяла с собой несколько нарядов. Прости, но ты не поможешь мне выбрать? Боюсь выглядеть нелепо…

— Без проблем.

Дома Патриция предоставила остальным возможность разбирать сумки с продуктами, а сама поднялась в свою комнату, чтобы отдохнуть. По счастью, Эрик не встретился ей в коридорах родного дома.

Как выяснилось, к обеду ждали семью какого-то папиного делового партнера, и Патриция поняла, что нужно набраться сил, дабы блистать перед этими людьми. Если перед ними нужно блистать.

Простая радость при виде широкой кровати подсказала ей, что нужно поспать. Хотя бы часок. Или полтора.

Когда она проснулась и посмотрела на часы, то ее пробрал легкий ужас от ощущения нереальности: четыре пятнадцать. Никто не приехал? Ее не позвали? Во всяком случае, спускаться сейчас было бы вызывающе некрасиво. Больная — значит, больная.

Она приводила себя в порядок, когда вспомнила о просьбе Кэтрин. Что ж, помочь ей — совсем не сложно, если только все ее наряды не разукрашены перьями и узорами из наклеенных блесток. Интересно, Кэтрин сейчас внизу или в спальне?

Она вышла из комнаты. Кэтрин и Алекс занимали комнату дальше по коридору, напротив комнаты для гостей, где поселился Эрик. Патриция очень хотела, чтобы он не встретился ей на пути.

Сделав несколько шагов по мягкому ковровому покрытию, в котором утопали острые каблуки, она услышала голоса. Мужской и женский. Из комнаты Эрика.

Эрик и Кэтрин.

Патриция никогда не страдала любопытством. Подслушивать считала ниже своего достоинства. Она уже развернулась, чтобы уйти и дать друзьям посекретничать, но что-то заставило ее остановиться.

— Ты… ты же один такой во всем мире! У меня никого нет ближе тебя, и это ужасно, Алекс, он…

Вот это да! «Один во всем мире», «никого нет ближе»… Патриция испытала приступ возмущения. Это что же получается…

Она, осторожно ступая, двинулась назад, туда, где лежала на полу полоска света из-за неприкрытой двери.

— Кэтрин…

— Я иногда спрашиваю себя: а почему именно так? Зачем происходит то, что происходит? И что я делаю в этом доме?! — Кэтрин всхлипывала.

— Успокойся, малыш, ну же…

В щелку было видно огромное зеркало. А в зеркале отражались они. Он держал ее в объятиях. Он гладил ее по волосам и по плечам. Так не прикасаются к другу. То, что между ними, гораздо глубже…

Патриция замерла, пораженная.

— Нет, нет, нет! Ты не понимаешь! Я смотрю на тебя, в твои глаза, и мне тогда кажется, что все неправильно! То, что ты и я…

Любовники.

Это слово упало на Патрицию, как обух топора.

— Малыш, я тебя больше всех на свете…

Он наклонился к ней совсем близко. Патриция сдержала стон боли и гнева. Не стала слушать дальше. Зажала уши руками. Последнее, что она видела в зеркале, — как Эрик целует руки Кэтрин.

Подонки.

Патриция добрела до своей комнаты, держась за стену рукой. Несколько шагов дались ей труднее, чем путь в десять миль по скалистой местности. Ее разрывало от возмущения и обиды. От собственной слабости и бессилия хотелось плакать.

Так. Плакать она не будет. Спокойно.

Может, вернуться и устроить скандал? Вышвырнуть эту девку из дома немедленно? Или привести Алекса, пусть полюбуется…

Нет. Родители расстроятся. Алекса это убьет. Рождество, черт бы его побрал!

Сволочь. Мерзавец. Негодяй! Приехал в дом школьного друга, чтобы спать здесь с его невестой? Любовь у них, значит? До гроба? Та самая, которая не знает никаких моральных границ?

А она-то, дура, поверила, что ему на нее не наплевать! Такой обаятельный, такой замечательный…

Все — ложь! Одна большая, гнусная, гадкая ложь! И она, Патриция, нужна была этим двоим для отвода глаз. Какой кошмар! Ее использовали, как куклу, а она развесила уши и растаяла! Решила, что солнышко выглянуло! А это была простая электрическая лампочка…

Не прощу. Убью. Распну. Уничтожу! Патриция мерила комнату шагами, как голодный тигр — опостылевшую клетку. Не сейчас. Завтра. Пусть это будет последний счастливый день. Бедный Алекс!

Патриция не сдержалась и метнула в стенку маленькую дымчатую вазочку, привезенную когда-то из Европы.

Ничто не изменилось. Она все так же ему не нужна. Он не просто ее не заметил. Посмеялся над ней. Но она уже не влюбленная школьница. У Патриции выросли острые зубы. И крепкие когти. Как же больно ему будет платить по счетам…