Роман с призраком

Нагнетание

Пока ребята осматривали дом, пиццы вкуснее не стали.

Но голод взял верх.

Обычное время обеда давно прошло, когда компания расселась вокруг стола. Не успели они открыть коробки, как позвонила Кэмпбелл, чтобы спросить, обойдутся ли они без бабушки.

— Конечно, обойдемся, — заверила ее Мэллори. — Мы тоже тебя любим. Поцелуй за нас маленького. Да, Дрю скоро уйдет. Да, я знаю, что сегодня вечер воскресенья. Да, я знаю, что у Мерри тренировка и что скоро турнир. Нили заедет за ней рано утром. — Мэллори помолчала и закатила глаза. — Э-э, мам? Ты не запирала входную дверь? — как бы невзначай поинтересовалась она. — Ну ладно. Да нет. Неважно. Я не знаю никакой Элли. — Мэллори покосилась на сестру и пожала плечами. — Я спрошу у Мерри.

— Помнишь, Большая Карла упомянула это имя, когда Оуэн заболел в первый раз? А потом, когда мы были в больнице, она произнесла его снова, — сообщила Мерри. — Мама не знала, что это означает, зато информацией, кажется, обладает бабушка. Не забыть бы ее расспросить.

— Да плевать, — махнула рукой Мэллори. — Если я сию секунду что-нибудь не съем, я умру с голоду.

Пиццы оказались крайне неудачными.

Дрю все объяснил.

Накануне в Дептфорде была дискотека, на которую приглашали далеко не всех.

В результате пиццерия «Папа» получила вдвое больше, чем обычно, заказов на пиццы-розыгрыши. Эрни отдал Дрю неизбежно возвращенные клиентами пиццы с гадкими начинками. Пиццы-розыгрыши наряду с разъяренными, брызгающими слюной питбулями, с которыми их владельцы обращались как с пушистыми кроликами и орали не на собак, бросающихся на разносчиков пиццы, а на самих разносчиков, были проклятием этого бизнеса. Эрни снова потерял кучу денег на супер-больших пиццах, заказанных с неопределяемых номеров девочками, влюбленными в мальчиков, девочками, брошенными мальчиками, или просто одинокими девочками, в одиночестве просматривающими повторы «Друзей», пока сами друзья веселятся на вечеринке.

Хуже всего обстояло дело с самыми большими экземплярами — с тройным сыром, перцем и анчоусами. Даже после того, как ребята старательно очистили поверхность от рыбешек, еда сохранила их стойкий запах.

— Что это? — поинтересовалась Мэллори, снимая с очередной в целом нормальной пиццы с грибами и сыром оранжевый диск, по форме напоминающий большой палец руки.

— Абрикос, — ответил Дрю. — Обычно добавляется в начинку из авокадо и креветок, но иногда кладется на грибы, особенно если кто-то решил кому-то отомстить. Я уже говорил Эрни, чтобы он не обращал внимания на такие заказы. Я даже запомнил голоса некоторых шутников. Но он говорит, что это плохо отразится на бизнесе.

— Еще как плохо. Фу! — скривилась Мерри, отбрасывая абрикос в кашеобразную горку анчоусов, зеленых маслин, ломтиков бекона и каштанов.

— Все равно это не так омерзительно, как фрикадельки и салями, посыпанные горгонзолой,[16] которыми ты когда-то нас угощал, — фыркнула Мэллори. — Я люблю мясо, но после той пиццы за мной несколько недель гонялись все местные кошки.

— Я предоставляю людям питание по доступной цене, — вскинув голову, заявил Дрю. — При этом мое чувство собственного достоинства терпит немалый урон. Я проделал такой путь, чтобы избавить вас от необходимости готовить!

— У нас на самом деле имеются проблемы посерьезнее, — вздохнула Мередит. — Врачи подозревают, что Оуэн… один из тех малышей, у которых аллергия на пшеницу, арахис… на все на свете. Не дай Бог! Это было бы слишком ужасно!

— Не сгущай краски, Мередит! До этого еще не дошло. Но все равно хорошего мало. Пока мама кормила его сама, такого не было, — вмешалась Мэллори. — До того как она стала пропадать то в школе, то на работе. Малыши не должны питаться смесью для того, чтобы их мамы могли стать врачами, которые потом будут говорить другим мамам, чтобы те не кормили своих детей смесями.

— Прошу прощения, — понурился Дрю. — Я всегда пытаюсь немного разрядить обстановку, но почему-то всегда невпопад.

— А у нас есть что-нибудь еще? — жалобно поинтересовался Адам. — Хотя бы тосты?

— Адам, ешь! — строго ответила Мерри. — Просто соскреби с пиццы начинку и ешь. Хватит ныть.

— Меня сейчас стошнит, — пожаловался Адам.

— Идея! — воскликнула Мэллори. — Я возьму денег из «бранной» банки и куплю яиц, хлеба и чего-нибудь еще. Дрю, ты отвезешь меня в магазин? Муравей, ты все уроки сделал? Заканчивай быстро, и тогда весь вечер будешь делать все, что захочешь. Свобода!

— У меня уже все сделано, — ответил Адам. — Я и так чувствую себя свободным.

— Врунишка.

— Осталась история, — с несчастным видом признал Адам. — Гражданская война.

— Шестой и седьмой класс… — задумчиво произнес Дрю. — Бесконечный период реконструкции. До прошлого года я даже не догадывался о существовании двадцатого века.

Мэллори ткнула его в бок и выхватила долларов двадцать из банки, в которую Кэмпбелл и Тим клали по доллару всякий раз, когда у кого-то из них вырывалось бранное слово.

— Я помогу тебе с уроками, — сообщила Адаму Мередит, — а ты помоги мне тут убрать.

Они украсили единственную оставшуюся пиццу половиной отвергнутых начинок. Она предназначалась для отца, который ел все без разбора. После этого брат и сестра целый час провели за кухонным столом, обсуждая гибель Авраама Линкольна.

— После того как в него выстрелили, он продержался до самого утра, — рассказывала Адаму Мередит. — Он был так высок, что не помещался ни в одной кровати. Его принесли в дом, расположенный напротив театра, и положили на постель, но его ноги свисали. Около него всю ночь дежурили люди, но рана была слишком серьезной, и шансов выжить у него не оставалось. Просто у Линкольна оказался очень крепкий организм. Он был совсем еще не стар, всего пятьдесят шесть лет. Гораздо моложе дедушки Бринна. Всего лет на десять старше папы.

— Какое это было число? — спросил Адам. — Когда он умер?

— Ну зачем вас этим мучают? — вздохнула Мерри. — Это было сразу после окончания войны, так что, наверное… тринадцатое или четырнадцатое апреля. Но самое интересное — это то, что врач, пытавшийся его реанимировать, применял оборудование, которым сейчас пользуются наши парамедики. Еще у Линкольна была жена, обожавшая избивать мужа. Она вырывала ему волосы, исцарапывала лицо и била его метлой.

— Ну да! — воскликнул Адам, помимо своей воли заинтересовавшись рассказом Мередит.

— У нее была депрессия, — пояснила Мерри. — Или того хуже.

— Как у той старушки, которая живет рядом с Алексом, — кивнул Адам, подразумевая своего двоюродного брата, сына дяди Кевина и тети Кейт, которому было столько же лет, сколько и ему.

— Наверное. Думаю, она не ограничивалась тем, что ругала детишек, переезжающих ее лужайку на велосипеде. Это было очень давно. Ты говоришь о миссис Хайленд.

Перед внутренним взором Мерри промелькнуло улыбающееся, но одновременно омраченное глубокой грустью лицо Бена. Она едва сдержала слезы.

— Она кричит, даже когда рядом никого нет. Мы с Алексом за ней наблюдаем. Она просто стоит в саду и орет на свои яблони.

Мерри опустила голову на стол.

Она увидела молодую женщину. Не очень молодую, но моложе мамы. Та ходила по саду, останавливалась возле каждого дерева, обнимала его ствол и всхлипывала, поднимая голову и всматриваясь в ветки. Ее прекрасные белокурые волосы волнами ниспадали ей на плечи. Она была одета в белую мужскую рубашку с закатанными рукавами и полами, завязанными над поясом старых рваных джинсов. В руках она держала куртку, очень похожую на куртку Бена. Она опустилась на землю, прижимая к себе эту вещь. Она плакала горько, как маленький ребенок, и ее тело сотрясали рыдания. Губы женщины повторяли чье-то имя, но Мерри не удалось его расслышать…

— Мер? — позвал ее Адам. — Что с тобой? Ты заснула?

— Я… Я устала. Ты обойдешься без меня?

— Я пойду лягу на кровать мамы и папы. Мне кажется, я опять стал маленьким. И мне не по себе.

Его рыжеватые веснушки ярко выделялись на почти прозрачной коже, так похожей на кожу Оуэна.

Мерри взъерошила его волосы.

— Давай, — кивнула она.

И снова положила голову на стол. Мередит уснула, но больше ей ничего не приснилось.