Роза и лев

21

— Вы и правда отправляетесь в Лейворте завтра?

— Да.

Джоселин нахмурилась. Супруг ее меж тем раздевался у камина, подставляя бока жаркому огню. Свой новый драгоценный пояс, подаренный ею, он аккуратно поместил на отдельный столик.

— До Крещения осталось всего два дня. Не стоит ли отложить поездку?

— Я уже прослушал мессу с моим кастеляном и воинами и очистился душой.

— И как долго вы намереваетесь отсутствовать?

— Не знаю. Все зависит от погоды и от того, насколько там готовы крепостные стены. Неделя… две. Я пришлю гонца, когда соберусь возвращаться.

Де Ленгли аккуратно сложил в дорожный сундук расшитую Джоселин бархатную накидку, на которой были золотой нитью вышиты львы, которые, по всем местным суевериям, должны были оградить его от опасностей.

Его рождественский подарок Джоселин был тоже выбран тщательно и с любовью — массивный золотой перстень с тонким чеканным узором. Только древние кельты могли придумать такой узор и поместить там, где положено было печатке, темный янтарь.

Оба они были довольны подарками и ночами любви, но житейские заботы разделяли их. Он все чаще уезжал, озабоченный положением в крепостях, а она управляла замком.

— Я как-то не так веду себя? — решилась спросить его Джоселин.

Роберт вздрогнул.

— Откуда такие мысли?

— Ты всех подозреваешь в измене… меня… и даже Аймера.

— Забудь о том досадном случае. Если бы я в чем-то подозревал его, он был бы уже мертв.

— Почему же ты обращаешься со мною так, будто я в чем-то согрешила?

— Мне так не кажется.

— Это видно по твоим глазам, когда ты смотришь на меня. И твои руки тоже выдают тебя, когда ты меня обнимаешь.

Джоселин нелегко было выразить одолевавшую ее тоску словами, понятными ему.

— Мне кажется, что, когда мы бываем вместе, все равно тебя нет рядом, словно ты отгорожен от меня стеной или находишься далеко-далеко…

Роберт попытался изобразить на лице улыбку.

— Теперь я вижу, как ты пала духом. Неудивительно, что ты утомилась, столько сил отдавая ведению хозяйства. Ты не хочешь опереться на мою руку…

Джоселин замотала головой.

— Нет-нет… речь идет не об этом. Я всей душой тянусь к тебе, но ты не подпускаешь меня к себе близко. Даже когда мы в постели, я это ощущаю. Вот почему ты так часто стал оставлять меня? Я не права?.. — У нее перехватило дыхание. С трудом она произнесла: — Ты уже тяготишься мною?

Роберт не выдержал ее напряженного, требовательного взгляда, устремленного на него. Он надеялся, что перемена в его отношении к жене не будет так заметна, но Джоселин, казалось, улавливала все и все видела насквозь. Это для него было мучительно, потому что он по-прежнему испытывал к ней нежность и не желал ее ранить. Но, слишком дорожа ею, он опасался отдать себя полностью этому чувству, помня горестные ошибки прошлого.

— Джоселин, любимая! Ни один мужчина не ложится в супружескую постель с такой радостью и не выполняет свой долг с таким усердием, как я каждую ночь. Как же ты могла подумать, что наскучила мне?

Тут он усмехнулся.

— Твое тело притягивает меня, с первой нашей встречи я испытываю к тебе вожделение. Слава Богу, что наш брак освящен церковью, а то бы я все равно взял бы тебя силой и грешил бы так до бесконечности.

Она глядела в его распахнутые ей навстречу зеленые с золотым ободком хищные глаза и знала, что никогда не познает всех тайн его души.

— Не убеждай меня, Роберт, что ничего не изменилось за последнюю неделю. Я хочу знать правду, как бы ни была она горька. Ты дал мне то, о чем я и не смела мечтать. Но если ты хочешь забрать свой дар обратно, то я имею право узнать об этом.

Что Роберт мог ей ответить? Что их медовый месяц не был таким безоблачным, как он надеялся? Что годовщина смерти Адама наполнила его душу воспоминаниями и страхом за грядущие потери? Что суеверные предчувствия заставляют его держаться поодаль от женщины, в которую он влюбляется все сильнее с каждым проведенным вместе днем, с каждой ночью в их постели?

Он ответил ей со всей возможной осторожностью, зная, что лжет, и не рассчитывая, что она до конца ему поверит.

— Я стал другим из-за того, что меня одолевают заботы…

— Я тому виной?

— Нет, мы отличная пара.

Роберт помешал кочергой угли в камине, выдержав паузу, чтобы как следует собраться с мыслями.

— Год прошел со дня кончины моего сына. Ты можешь сказать, и это будет справедливо, что я уж слишком скорблю о нем. Но так получилось, что он стал моим единственным приобретением в жизни, тем более горька его утрата из-за, мерзкого поведения его матери Маргарет. Я проводил с ним больше времени, чем обычно полагается отцам. Его маленькие радости были и моими радостями. Как он радовался приближению Рождества! Как он хотел увидеть Белавур, о котором я ему столько рассказывал.

Блики огня озаряли красивое мужественное лицо ее супруга. Сейчас она любила его, угнетенного горем, больше, чем в миг его побед.

— Будет неправильно, если я скажу, что одинаково с вами скорблю об Адаме. Я не теряла детей — у меня их не было. Но когда умерла мать, мне показалось, что и мне незачем жить на свете. Многие месяцы я все слышала ее ласковый голос и смех в комнатах и бежала туда, где я надеялась ее увидеть. Я злилась на Господа за то, что он забрал ее к себе и оставил меня одну в Уорфорде влачить жалкое сиротское существование.

Джоселин помолчала, потом продолжила:

— Вы горюете год, а я горевала долгие годы, пока вы не явились в Белавур. И теперь я радуюсь, что моя жизнь продолжилась и мне выпало счастье встретить вас.

Роберт уставился на жену с восторженным изумлением. Это было уже не просто признание в любви, в ее словах содержалась истина, словно выбитая на камне в заповедях Моисея. И за ее осторожность в словах он тоже был благодарен.

— Спасибо, что ты не намекнула насчет наших будущих детей. Другие женщины не преминули бы это сделать.

— Господь, может быть, дарует нам детей, но никто не заменит вам Адама, как и мне мою мать. Мы другие, чем они, и другими будут наши дети. И так будет продолжаться долго, до Страшного суда, а пока, до наступления судного дня, мы должны ступать по земле с достоинством.

Роберт присел на край постели, приподнял ее легкое тело сильными руками и заключил в объятия.

— Я счастлив, что ты не умерла в детстве и сохранила себя, чтобы стать моей.

Для Джоселин искреннее признание мужа, его прикосновения стали лучшим подарком судьбы. Она простила ему и холодность последних дней, и завтрашний отъезд. Роберт когда-нибудь полностью доверится ей, и тени прошлого перестанут его тревожить.

Ее блаженное спокойствие нарушили в последующий за отъездом супруга полдень грозные вести с юга. Гонец, полузамерзший, на издыхающем от бешеной скачки загнанном коне, явился по ту сторону крепостного рва.

Он показал личные королевские знаки, и перед ним опустили мост и открыли ворота.

Если б сэр Эдмунд не подхватил его на руки, он бы тут же вывалился из седла и ударился головой о каменные ступени.

Гонец обвел окруживших его людей обезумевшими глазами и обратился к Джоселин:

— Леди! У меня срочное послание от короля к Роберту де Ленгли.

— Мой супруг отсутствует, но я тотчас же пошлю за ним.

— Нет! — Гонец решительно тряхнул головой. — Я должен доставить письмо ему лично. Нельзя терять времени. Генри Анжу высадился в Сочельник в гавани Вейрхем с тридцатью кораблями, полными вооруженных людей. Он уже на подступах к Дувру. Милорд обязан немедленно выступить.

Джоселин поначалу отнеслась к этой вести с сомнением.

— Генри? Он ведь занят войной с французским королем.

Гонец попытался вновь забраться в седло.

— Кто знает, как этот чертов сын управился с делами во Франции? Но теперь он здесь, в Англии. Говорят, что демоны перенесли его на себе через Пролив, потому что там уже десять дней бушует небывалая буря.

Джоселин старалась сохранять спокойствие.

— Ваша лошадь загнана, сэр. Вы не проскачете на ней и двух лиг. Если я отправлюсь немедленно к мужу, то буду у него до наступления темноты, и мы вместе вернемся поутру. Вам надо согреться, поесть, а тем временем мои люди подыщут вам свежего коня. Лучше продолжите ваш путь на запад с тревожным посланием, а мы здесь, на юге, уже будем наготове.

Гонец внял ее разумным речам и отдал ей конверт с печатью короля Стефана.

— Вы правы, леди. Я уже сегодня никуда не доеду на этой кобыле. Она и на ногах не стоит.

За четверть часа Джоселин успела одеться потеплее в шерстяную одежду и, закутавшись в меховой плащ, подаренный ей Робертом, возглавила колонну из двух дюжин вооруженных всадников.

Сэр Эдмунд безуспешно отговаривал ее от опрометчивой поездки. То же самое говорил и Аймер Брайвел, но ее воля была непреклонна. Ждать и тревожиться она была не в состоянии. Ей хотелось встретить мужа, прежде чем он отправится на юг сражаться со своим извечным врагом. Ужас охватывал ее при мысли, что Генри Анжу попирает ногой землю Англии. Всем было известно, что он по уши завяз в интригах и битвах на континенте. И это давало надежду хотя бы на несколько лет относительного мира. И вот теперь ее хрупкая надежда разрушена.

По пути Джоселин не оставляли мысли о предстоящей войне — сколько одежды, оружия и еды потребуется супругу, чтобы снабдить свое войско всем необходимым.

С каждой пройденной ею и эскортом милей назойливая мысль все больше беспокоила ее.

«Если Генри Анжу станет королем Англии, то кого он обезглавит? Не будет ли ее супруг Роберт де Ленгли первым в этой печальной очереди?»

С большим трудом кавалькада достигла замка Лейворс, но густая грязь и потоки воды от дождя и растаявших снегов не позволили им даже приблизиться к нему. Они пробирались по лесу под дождем и мокрым снегом, которым всегда приветствовал путников зловредный британский январь. Замерзшие руки Джоселин едва удерживали поводья, ноги онемели, плащ, казалось, пропитался влагой.

— Миледи! — Сэр Аймер поравнялся с ней. Он мужественно возглавлял колонну на всем многочасовом пути, но теперь отступил. Его разгоряченный конь терся боком о круп ее лошади.

— Миледи, — повторил он почтительное обращение. — У нас по дороге будет маленький дом, сразу же за гребнем холма. Там очень тесно, и все же это кров для вас и людей, в конюшне хватит места и сена для лошадей.

Как могла Джоселин отказаться, хотя и горьким было ее разочарование. Провести ночь под теплым одеялом — не искушение ли это для слабой женщины, тем более, что мужчины и их кони выдохлись?

Но из-за этого она лишится, быть может, последней ночи с Робертом.

Она молча кивнула Аймеру, и тот поскакал вперед, чтобы завернуть колонну к ближайшему жилью.

Зачем такие мрачные предчувствия одолевают ее? Неужели любовь может приносить и такие страдания?

Наутро, когда еще ночные призраки не отступили, Аймер разбудил всех и отряд отправился в дальнейший путь. Грязь подмерзла, ручьи превратились в ледяные дорожки. Кони скользили и били лед копытами. Они добрались наконец до обиталища Роберта в Лейворсе. Джоселин, подобно вспугнутой птице, соскочила с коня и, минуя пролеты лестницы, устремилась в хозяйскую спальню.

Слуги в замке еще не проснулись. Они лежали вповалку в холле у центрального, еле теплящегося очага. А кто-то заснул прямо за столом возле кружки недопитого эля, и куски хлеба, такого драгоценного, валялись прямо на грязной скатерти.

Джоселин узнала среди пьяниц некоторых людей из Белавура.

— Где милорд? Ей не ответили.

Один, правда, очнулся и пробормотал:

— Леди… ради Христа, вам незачем здесь появляться. — И тут же уронил голову на стол.

Джоселин промчалась молнией по винтовой лестнице и распахнула дверь спальни.

— Роберт! Где Роберт?

Шорох одежд в темноте, шлепанье босых ног по полу насторожили ее. Она знала, что спальня сообщается дверью с соседними покоями. «О Боже, какой стыд! Нормандский Лев убегает от меня, как жалкий зайчишка!»

Как слепая, она пробралась в глубь неосвещенной спальни к кровати, вытянула вперед руку и наткнулась на мягкое женское тело.

Злобным рывком Джоселин сдернула занавеску с окошка. Слабый рассветный луч упал на бледное пухлое личико блондинки, закрывавшейся от Джоселин пуховой периной, как щитом. Голубоглазая светловолосая дурочка — бесполезно ее спрашивать, что она здесь делает.

Постель рядом с девчонкой хранила еще следы пребывания рядом с ней тяжелого тела мужчины.

— Как ты посмела? — тут Джоселин задохнулась.

Девица натянула перину до подбородка. Джоселин огляделась и тут же заметила брошенный небрежно на стул оружейный пояс Роберта, недавно подаренный ею супругу. Она выхватила кинжал из ножен и повертела стальным острым концом перед глазами девицы.

— Говори! Или я выколю тебе глаза! Как ты здесь оказалась?

— Хозяин позвал меня… Смилуйтесь, миледи. Разве я могла отказаться?

За дверью прозвучал вежливый, но настойчивый голос Аймера Брайвела:

— Не убивайте ее, миледи. Я надеюсь, что вы на это не способны.

— Я сделаю с ней все, что захочу, — отозвалась Джоселин, чувствуя в себе ту самую необузданную ярость, которая так часто овладевала ее супругом.

— Поймите, мадам, мы явились так неожиданно… А это всегда приводит к плохим последствиям.

— Убирайтесь, Аймер. Я сама решу, как расправиться с нею. Распорядитесь вновь седлать коней.

— Будьте благоразумны, мадам.

Джоселин показалось, что Аймер покинул свой унизительный пост у двери.

— Зачем мне убивать тебя, дурочка, или ослеплять тебя? Как твое имя?

Девчонка, казалось, от страха забыла его. Ей понадобилось время, чтобы вспомнить.

— Эдит.

— Эдит, а куда ты спрятала моего мужа? У себя между ног?

— Он, наверное, в соседнем покое.

— Ты с ним ложилась в постель и прежде?

— Нет, госпожа, только впервые. Он быстро меня покинул… я еще спала.

— Ты, наверное, давно положила на него глаз?

— Клянусь, нет. Смилуйтесь, госпожа… Джоселин откинула перину и осмотрела девичье тело, которым только что наслаждался ее муж. У девчонки не было никаких достоинств, которыми не обладала бы она сама, только светлые волосы, как у Аделизы. Кинжал еще был в ее руке. Джоселин собрала в горсти пряди золотых волос хныкающей девчонки и острым лезвием срезала их. Этим богатством она засыпала всю постель. Он, Роберт, прячущийся в соседнем покое, ее лживый муж, не вступился за свою любовницу. Что ж, поделом ему и ей!

Джоселин глядела на несчастное существо, в страхе скорчившееся перед нею. Она только что отняла у девушки частицу ее красоты, унизила ее, а на самом деле разделила с ней свое унижение. Стыд за свое поведение обжег ее. Никогда раньше она не пользовалась властью, данной ей происхождением, не обижала тех, кто стоит ниже ее и не смеет ответить на оскорбление. Разве могла девушка что-либо возразить, если Роберт возжелал ее?

Джоселин сняла с пальца драгоценный перстень, недавно подаренный ей мужем. Это было первое настоящее украшение из тех, чем женщины гордятся и передают по наследству дочерям.

Она бросила перстень на смятые простыни.

— Это тебе в возмещение убытков за твои срезанные волосы.

Девушка тронула пальчиками перстень, потом поднесла его к глазам, которые в изумлении расширились так, что стали похожи на два голубых блюдца.

— Это мне? Я могу его взять?

— Да.

Джоселин поспешила к двери, чтобы не видеть больше девчонку, но на лестнице и в холле ее уже встречала толпа. Пробудившиеся слуги таращили на нее глаза, а Аймер доложил:

— Милорда нет в доме. Он только что ускакал с Джеффри.

Джоселин нашарила рукой спрятанное под одеждой от непогоды письмо короля Стефана.

— Найди милорда и вручи это ему. Оставляю тебе половину свиты. Я же возвращаюсь в Белавур. У меня много забот — надо готовиться к войне!

— Я не отпущу вас с такой маленькой охраной. Милорд снесет мне голову, если что-то случится с вами по дороге. Любой из рыцарей сможет доставить послание, я же обязан сопровождать вас.

Джоселин бросила на него такой взгляд, что тот сразу все понял. Нельзя давать Роберту ни малейшего повода для нелепой ревности. Он, Роберт де Ленгли, кругом виноват, но жена — чиста перед ним.

— Вы отдадите ему письмо лично в руки, Аймер! Ищите его или ждите здесь сколько угодно долго, пока он соизволит быть в бегах.

Она вышла во двор, благодарная Господу, что он наслал на землю Англии такую бурю. Вьюга охладила ее пылающие щеки, загасила пламень в глазах. Слезы смешались с тающим снегом на ресницах. Никто не увидит, что она плачет.

Грум держал под уздцы ее коня, Аймер подставил ей стремя.

— Может быть, вы задержитесь хоть ненадолго, миледи? Хозяин вот-вот вернется.

— Нет! — Ей было тяжело находиться среди людей, чувствовать, как их любопытствующие взгляды обшаривают ее. Лучше остаться наедине с вьюгой.

— Миледи, что передать от вас Роберту, кроме королевского послания?

— Ничего!

С опущенной головой Джоселин подъехала к стенам Белавура. Ночная скачка по морозу не остудила ее ярости. Она упорно отгоняла мысли о том, что милорд имеет право заводить столько любовниц в своих поместьях, сколько захочет.

Солнце, растопившее снега и согревавшее ее продрогшую свиту, не радовало ее.

— Миледи! Какой-то незнакомец встречает нас у моста, — предупредил ее оруженосец. — Прикажете отступить?

— Куда? Зачем? — спросила она рассеянно.

И пары минут не прошло, как их маленькую кавалькаду окружили солдаты с суровыми, незнакомыми ей лицами.

Но начальника их она узнала — вернее, коня, на котором он обычно выезжал.

— Нам нечего бояться, — обратилась она к своей свите. — Это мой брат Брайан.