Никогда Джоселин еще не ругала свой острый язык, как сейчас. Чем же она так уязвила Нормандского Льва? Или обидела? Или расстроила? Его странная реакция была для нее неожиданна. Должно быть, он сильно страдает по своей покойной супруге.
Джоселин морщила лоб и кусала губы. Почему-то поступки де Ленгли озадачивали ее. Ее пониманию был недоступен их скрытый смысл. Уже по его внешности можно было сделать вывод, что он к женщинам не только не равнодушен, но и сластолюбив. Это легко читалось во всем его облике, в чувственных жестах, в хрипловатом, проникающем в самую душу голосе, в оценивающих взглядах, которыми он окидывал даже такую скромную особу, как Джоселин.
И чему тут удивляться, что этот сластолюбец поспешно уложил в постель податливую Алис. Кроме влюбленности, о которой поется в балладах, а в жизни встречаемой очень редко, и желания заиметь наследника, у мужчин возникают естественные потребности, которые надо вовремя удовлетворять.
Джоселин многое узнала про мужчин, когда ей пришлось самостоятельно управлять Уорфордом. После кончины матери она взяла на себя опеку над служанками, спасая их сперва от невыносимо похотливого бейлифа, которого прислал ее отец, а после, когда от бейлифа ей удалось избавиться, от замковых охранников.
Долгий путь она прошла, прежде чем люди начали принимать ее всерьез. Месяцами она сражалась молча, упрямо не отвечая на вызывающую наглость, на подлые смешки за спиной, на сплетни, подрывающие ее авторитет. Она даже пропускала мимо ушей прямые угрозы физической расправы со стороны людей, посланных отцом управлять этим поместьем.
Она все претерпела. И, несмотря на свою юность и неопытность, победила. Она не отдала поместье в чужие жадные руки. Наоборот, в ее руках достояние приумножилось, и все, кто хоть что-нибудь понимал в хозяйстве, преисполнились уважения к молодой хозяйке. Все… кроме ее отца.
В конце концов, победил именно он. После четырнадцати лет безразличия, редких наездов в поместье, которые вместо радости приносили ей только боль и разочарование, он соизволил вспомнить, что у него, кроме Аделизы, есть еще и другая дочь, уже почти взрослая, выросшая в дикой пограничной местности Уэльса.
Отец явился неожиданно, назначил своего кастеляна управляющим Уорфордом, а Джоселин увез с собой в Монтегью. В этот день она ощутила себя такой же беспомощной, как и в детстве, когда рухнуло в одночасье все, что она любила. То был день кончины ее матери.
Джоселин по опыту знала, что время не лечит душевные раны. Уже восемь лет прошло с того времени, как умерла ее мать, а Джоселин все еще горевала о ней. Единственное, на что было способно время, это заставить смириться с потерей. Так надо! Таков закон. Жизнь должна течь по своему руслу!
Но то страдание, ту непреходящую тоску, что отразилась на лице Роберта де Ленгли, Джоселин восприняла так, что он со своей потерей не смирится никогда.
— Миледи, кажется, уже разрубили последнюю тушу. Я послал своих солдат отоспаться, пока они вам вновь не понадобятся.
Джоселин очнулась от размышлений, когда Джеффри обратился к ней. Очевидно, он был правой рукой де Ленгли.
— Да, ваши люди мне больше не нужны. Я имею в виду, конечно, лишь эту ночь.
— Я вас понял, — Джеффри устало улыбнулся. — Днем предстоит еще немало работы. Мои парни в полном распоряжении миледи.
Он хотел было удалиться, но Джоселин окликнула его.
— Как давно скончалась супруга милорда?
На лице Джеффри появилось странное выражение.
— Почему вы спросили меня об этом? Джоселин густо покраснела и была рада тому, что вокруг царил мрак.
— Я не собираюсь вторгаться в чужие тайны… — Она с трудом подыскивала слова. — Почему-то я разгневала вашего господина, когда спросила его о жене… Я, вероятно, поступила бестактно… Я не знала, что ее нет в живых. Поверьте, я не хотела сыпать соль на его рану. Пожалуйста, передайте милорду мои извинения.
Сэр Джеффри мрачно уставился на носки своих сапог.
— Я это сделаю… при случае. — Он вскинул голову и добавил: — А впредь, мадам… чем меньше будет разговоров о леди Маргарет, тем лучше. Она умерла три года тому назад.
Три года назад! И воспоминание о ее смерти приводит такого мужчину, как Роберт де Ленгли, в состояние, описать которое Джоселин не могла. Он был страшен, когда она упомянула ее имя.
— Я понимаю, — тихо произнесла она.
— Вам следует знать еще и о том, что у лорда был сын Адам. Он прожил на свете четыре года. Замечательный малыш…
Сэр Джеффри колебался, не зная, стоит ли продолжать свой рассказ.
— С тех пор, как мы похоронили его, у нашего милорда на сердце камень. Я бы просил вас не упоминать при нем о сыне.
— Сколько потерь он пережил! — воскликнула она сочувственно.
Молодой воин молча поклонился, оценив ее благородный порыв. Он был суров и сдержан, но в каждом его слове угадывалось желание в любых обстоятельствах уберечь своего господина. Как редка была в те времена подобная преданность!
— Не сердитесь на меня, сэр. Не надо смотреть на меня так сурово. Хоть я и ношу фамилию Монтегью, я не причиню вреда вашему господину.
Сэр Джеффри тут же смягчился.
— Простите, миледи, если я чем-то задел вас.
Джоселин склонила голову, как бы принимая его извинения.
— Уводите своих людей на отдых, сэр Джеффри. Через несколько часов работа возобновится, так что пусть немного поспят.
Добравшись до постели, Джоселин ощутила, что все ее тело налилось свинцовой усталостью и промерзло до костей. Она навалила на себя все одеяла, какие нашлись в комнате, и попыталась забыться сном. Но, как и в прошлую ночь, перед ее глазами возникал призрак Роберта де Ленгли.
Следующий день был опять наполнен трудами. Визг закалываемых свиней терзал слух, вид окровавленного мяса вызывал тошноту. В живых оставили немного скота на развод.
Роберт де Ленгли, облачившись в кольчугу и оседлав своего серой масти боевого коня, отправился в лес с группой вооруженных людей. Он намеревался провести там целый день, расставляя посты наблюдателей, на случай возвращения войска Монтегью, как ненароком узнала Джоселин из разговоров на кухне.
К полудню Джоселин уже вконец измоталась, а во двор все загоняли свиней, обреченных на забой. Мужчины заталкивали визжащих и хрюкающих животных во временные загоны, где вся эта масса, сдавленная в тесном пространстве, ожидала своей очереди идти под нож.
Внезапно часовой, занимавший пост на стене, что-то выкрикнул, и солдаты, разбрызгивая кровяные лужи, поспешили занять свои позиции в амбразурах.
Мост был мгновенно опущен, решетка ворот поднята. Роберт де Ленгли со свитой проскакал по мосту и ворвался во двор.
— Монтегью совсем близко!
Новость всколыхнула всех, словно пламя сухую солому.
Джоселин отложила разделочный нож, подошла к чану с водой и вымыла руки. Те самые люди, с которыми она еще минуту назад трудилась в поте лица, теперь как-то странно поглядывали на нее.
Сэр Джеффри обратился к Роберту:
— Там еще остались люди в лесу, милорд.
— Черт побери! Всем было приказано вернуться к полудню. Кто эти глупцы?
— Несколько мальчишек, среди них сынишка Каррика.
Роберт де Ленгли словно окаменел. Джоселин, издали наблюдавшая за ним, удивилась, как могло подействовать на него это сообщение.
— Опустите мост! Держите ворота открытыми до моего приказа! Они еще могут успеть… Лучники, на стены!
Двор крепости захлестнули потоки людей, поднятых по тревоге. Каждый спешил занять свое место. В этом хаосе был свой порядок. Оружие, скрытое дотоле от глаз, явилось на свет — луки, копья, мечи. Солдаты торопливо облачались в доспехи. Напряжение витало в воздухе, а лошади, зараженные им, ржали и били копытами в предчувствии битвы.
Джоселин крикнула слугам:
— Эйнор, Гленнис, Фелис! Убирайте мясо на кухню. Уилл и Эдвайр! Собирайте ножи, ведра и бадьи и прячьтесь в цитадели. Да загасите костры. Мауди! Где ты, Мауди?! Готовь лекарства и тряпки для перевязок. И запасите свежей воды!
— Опять будет сражение, миледи? — осторожно спросила у Джоселин одна из женщин.
— Молитесь, чтобы его не было!
Джоселин быстрым взглядом окинула крепостные стены и башни и увидела одинокую фигуру Роберта де Ленгли, возвышавшуюся на крыше главной цитадели. Силуэт его четко вырисовывался на светлом небе. Ей вдруг захотелось оказаться рядом с ним, взглянуть на Нормандского Льва, готового к битве.
Она направилась к лестнице, но на первых же ступенях ее задержал часовой.
— Миледи, мне приказано…
— Тебе приказано следить за мной, — оборвала она речь молодого солдата. — Ты ходил за мной по пятам весь день, можешь и дальше заниматься этим делом, но не мешай мне подняться наверх…
— Но, леди…
— Леди разрешает тебе следовать за мной.
У вершины лестницы холодный ветер, проникший за преграду крепостной стены, сдернул с ее плеч плащ и впился ледяными иглами в лицо.
Джоселин поправила на себе одежду и приблизилась к стоящему в одиночестве де Ленгли.
— Кто вам позволил прийти сюда? — не оборачиваясь к ней, потребовал он ответа.
— Никто, но и никто не запрещал. — Она встала рядом с ним.
Глаза ее слезились от ветра. Роберт де Ленгли был совсем близко, она ощущала исходящее от его тела тепло. Ей вдруг подумалось, что, может быть, и он чувствует тепло ее тела. Прищурившись, Джоселин вгляделась в расстилающееся перед ними пространство.
— Там какая-то дымка справа. Это они?
— Да, это они. У вас хорошее зрение, мадам. Но вам сейчас лучше было бы спуститься вниз. Мой солдат проводит вас в вашу комнату. За вами пошлют, если возникнет необходимость.
— Я предпочитаю оставаться здесь. Роберт раздраженно взглянул на нее.
— Отсылая вас, я забочусь только о вашем благе. То, что вы в ближайшее время увидите, может вас сильно расстроить.
— А я хочу знать, что произойдет. Даже если это будет очень печальное зрелище. Мне сдается, что мы с вами, милорд, одинаково заинтересованы в благополучном исходе. Пожалуйста, не обрекайте меня на мучительную неизвестность, — добавила она просительно. — И если вы уже решили, как будете поступать, то действуйте, как будто меня здесь нет.
Он, размышляя, некоторое время разглядывал ее.
— Хорошо. Можете остаться, но потом не жалуйтесь на то, что я вас не предупреждал.
Заметив воина, который поднялся вслед за Джоселин на крышу, Роберт де Ленгли сурово приказал ему:
— Если хоть одна стрела перелетит через стену, ты, Джеральд, схватишь миледи в охапку и утащишь ее вниз, как бы она ни кричала.
— Да, милорд. Я возьму ее в свои объятия и утащу. — Юный воин весело осклабился.
— Могу предположить, что вы, сеньор, беспокоитесь за сохранность заложниц. Мертвыми они уже вам не нужны, — не удержалась от колкости Джоселин. — Обещаю, что я не испорчу вам игру, позволив убить себя. Я уже и без того слишком часто вызываю ваше неудовольствие, милорд.
— Ценю вашу сообразительность, — произнес он сухо. — Предпочитаю, чтобы вы остались в живых… по ряду причин.
Они оба замолчали. Облако с восточной стороны на глазах увеличилось в размерах.
— Ваш отец скачет быстро.
— Вы в его положении тоже бы торопились. Кто-то из наблюдателей вскрикнул. Его сигнал был поддержан другими сторожевыми воинами. Джеральд, сбегав на другой край крыши, вернулся и доложил:
— Весь переполох из-за троих мальчишек и полдюжины свиней, милорд. Они только что показались из леса с западной стороны.
Де Ленгли слегка пожал плечами, но по-прежнему не отрывал взгляда от приближающегося войска. Уже стали различимы отдельные всадники.
— Что ж, случится самое худшее… — произнес он, едва шевеля губами, но Джоселин расслышала его слова и переспросила:
— Что?
— Они уже не попадут в крепость.
— Кто они?
— Мальчишки. Трое мальчишек, которые уже никогда не станут мужчинами.
Несколько секунд они наблюдали в молчании, как войско Монтегью приближается к крепости. Руки де Ленгли так сжимали острый гребень каменного парапета, что костяшки пальцев побелели. Потом он вдруг взвился, словно его подхватил невидимый смерч.
— По коням! — крикнул он в глубину крепостного двора, свесившись через парапет, и тут же метнулся к лестнице. — По коням! Мы выступаем!
Роберт преодолевал лестницу прыжками, сразу через две-три крутые ступени. Ударившись каблуками сапог о булыжники крепостного двора, он бросился к своему коню. Рыцари уже были в седлах. Боевой конь Роберта крутился и пятился, уши его стояли торчком от возбуждения, зубы скалились и щелкали над теменем бедного оруженосца, который с превеликим усилием сдерживал его прыть.
— Белизар, стой! — приказал де Ленгли, и хозяйский голос мгновенно утихомирил разбушевавшегося жеребца.
Роберт вскочил в седло, поправил кольчужный воротник, защищающий шею, затем выхватил из рук оруженосца тяжелый стальной шлем.
— Джеффри! Оставляю крепость на тебя. Держи ворота открытыми, пока не увидишь, что Монтегью одолел нас. Расставь лучников по башням, и пусть берегут стрелы. Прикажи — не больше двух стрел на одного противника. Лебент и де Брие! Скачите навстречу этим мальчишкам и доставьте в крепость, пока мы их прикрываем.
Роберт покрутил, примериваясь, шлем, насадил его низко на лоб и закрепил застежками. Пока он еще не опустил забрало, голос его звучал звонко.
— Люди Монтегью измотаны после форсированного марша. Они не поймут, кто мы такие. Мы отбросим их одним хорошим ударом, а потом отступим под прикрытие наших лучников.
Он направил Белизара к воротам. Жеребец выгнул дугой свою мощную шею, грызя удила и сражаясь с собственным нетерпеливым ожиданием ввязаться в битву. Роберт понимал, что существуют опасные пробелы в его плане, но ощущал зуд во всем теле и точно такой же страстный позыв мчаться вперед, как и у его боевого коня. Наконец-то настало время, когда он сможет сразиться с Монтегью. Для этого он и вернулся в отчий дом.
— Покажем им, как сражаются мужчины! Господь за нас! — Это был даже не боевой клич, а дикий вопль.
— Наше дело правое! Бог за нас! — вопили в ответ всадники.
Чуть ослабив поводья, Роберт направил Белизара в арку ворот. Жеребец откликнулся на милостивое разрешение хозяина ускорить свой бег мощным прыжком. Он пролетел над подъемным мостом, лишь один раз коснувшись копытами деревянного настила, и, напрягая свои могучие мышцы, устремился к подножию холма.
Рыцари потоком выливались через ворота с криками, разжигающими их боевой дух. Конники Монтегью, завидев встречную колонну, приостановились. В растерянности они сперва сбились в плотную кучу, но затем эта масса распалась, воины, поняв, что на них нападают, быстро выстроились в цепь и устремились навстречу противнику, также исторгая яростный рев.
Роберт на ходу поудобнее устроился в седле, ощущая успокаивающую тяжесть щита у левого бедра. Для этой жизни он был рожден, для ремесла, в котором он преуспел и даже достиг совершенства.
Он обнажил меч, выбрал себе цель и сосредоточился на ней. Его жертвой должен был пасть высокого роста рыцарь на поджаром гнедом жеребце.
— Бог за нас! Мы победим! — раздавались крики с обеих сторон.
Наконец две шеренги всадников встретились, столкнулись конские тела, сталь ударилась о сталь, крики смешались в одном свирепом оглушающем хоре.
Белизар врезался в бок гнедого жеребца, и огромный конь смел со своего пути более слабое животное. Гнедой жеребец не устоял на изящных своих ногах, покачнулся и рухнул. Беспомощно распластавшись на земле, его злополучный всадник попытался было взмахнуть мечом, но был тотчас растоптан обутыми в железо копытами Белизара.
Следующего противника Роберту не пришлось выбирать, тот сам набросился на него.
Де Ленгли отразил удар меча верхним углом щита, а затем, на протяжении нескольких секунд, обменивался ударами с вражеским рыцарем. Он маневрировал своим конем, управляя им коленями, бок о бок с противником, а потом изловчился, нанес сокрушающий удар тому в лицо и покончил с ним, рубанув мечом так, что воин даже и не увидел, откуда на него пала смерть.
Роберт слышал знакомое ему пыхтение сдерживаемых уздой кусающих и толкающих друг друга боевых коней, натужное дыхание мужчин, сражающихся за свою жизнь. Он прочертил мечом круг, сметая все, что шевелилось возле него. Упоительная волна ощущения собственной силы несла его на своем гребне.
Войско Монтегью превосходило его отряд числом, но люди де Ленгли дрались как дьяволы. Он чувствовал, что они способны победить.
Двое рыцарей напали на Роберта одновременно. Щитом и мечом он отбивался от них. Громадное стальное лезвие вздымалось вверх и опускалось, и в этом беспрестанном движении ощущался устрашающий ритм, заставивший вражеских воинов отступить.
Он не желал, чтобы они ушли от его разящего меча, и погнался за ними. Широченным крупом конь Роберта толкнул тонконогую лошадь одного из рыцарей. Животное споткнулось, но удержалось на ногах. Всадник поднял щит, оберегая себя справа… Роберт двинул коленом, без промедления его жеребец выполнил команду и подался влево. За рывком коня последовал удар меча, неотразимый и смертоносный. Роберт с удовлетворением услышал, как хрустнула, будто треснувшая скорлупа, разрубленная кольчуга, почувствовал проникновение закаленной стали в мягкую плоть.
Он вытащил свой меч из широкой раны и подготовился к встрече лицом к лицу со вторым рыцарем. Но тот уже был далеко.
На какое-то краткое мгновение Роберт оказался вне сражения. Воздух со свистом вырывался из-под стреловидного стального козырька, прикрывавшего нос. Роберт вскинул голову в тяжелом шлеме и огляделся, пытаясь оценить картину боя.
Лошади храпели и ржали, люди вопили, торжествуя, или кричали в предсмертной агонии. А над их головами раздавался звон стали, ударявшейся о сталь.
Он всматривался сквозь узкие глазные прорези в шлеме. Козырек перед носом и забрало, прикрывающее челюсти и подбородок, скрывали истинные лица воинов. Убивали друг друга на ратном поле люди, не знающие, с кем именно они сражаются. И все же было видно, что армия Монтегью постепенно откатывается назад.
Но Роберт еще не желал возвращаться в крепость. Кровь в нем кипела, и он жаждал встречи с самим Монтегью. Как бы в ответ на его мысленный зов мелькнула перед его взглядом эмблема с красным вепрем, которую обычно носил его главный враг. Роберт устремился туда. Вопль, исполненный ненависти, призывающий к поединку, разнесся над полем боя.
Разгоряченный атмосферой битвы, он уже забыл, какой план сражения составил раньше.
Джоселин ухватилась за край стены, не замечая, что грубые камни ранят ее ладони. Неоднократно она видела раньше, как мужчины практикуются в поединках, даже один раз присутствовала на весьма жестоком турнире, и ее сводный брат Брайан сказал, что этот турнир в точности похож на настоящую битву. Но то, что происходило сейчас, она и вообразить себе не могла.
Внизу на поле перед замком на ее глазах разгорелось сражение, о которых пели менестрели в балладах. Две шеренги закованных в сталь людей, как две встречных волны, столкнулись и рассыпались брызгами. Потом люди как бы исчезли из виду в непрестанном мелькании сверкающих стальных мечей, вздыбленных копыт и алых пятен, возникающих то тут, то там. Ветер доносил до нее крики и звон металла.
Затаив дыхание, Джоселин следила за Робертом де Ленгли. Он проносился по равнине, словно ангел смерти. Его меч танцевал с грацией, которая была одновременно и прекрасна и страшна. Он не позволял себе излишних суетливых движений и поэтому был непобедим.
Пространство, на котором происходила схватка, постепенно сжималось, и наконец все сражение сосредоточилось, словно на арене ярмарочного цирка, на маленьком клочке истоптанной лошадиными копытами земли. Со всех сторон на Роберта наседали враги. Вдруг он исчез в общей свалке, и сердце Джоселин тотчас будто бы провалилось куда-то в пропасть. Казалось невозможным, что он вынырнет живым из этого водоворота, но, разглядев смутные очертания его громадного серого коня и всадника на нем, она убедилась, что он по-прежнему держится в седле, а значит, продолжает биться за свою жизнь.
В месиве людей и коней она углядела и каштанового жеребца, на котором часто выезжал ее брат. Но на Брайана она взглянула лишь мельком. Взгляд ее не отрывался от Роберта де Ленгли.
Роберт де Ленгли отдавал битве всю свою душу, потому что не только мстил за свое прошлое и сражался за свое будущее, но и за жизнь трех мальчиков, которые все же благодаря его заступничеству смогут вырасти и стать мужчинами.
Джоселин неосторожно перегнулась через парапет, забывая о собственной безопасности, будто это могло ее приблизить к Роберту де Ленгли. Взгляд ее не отпускал серого коня и легендарного рыцаря, который будто слился со своим жеребцом в единое существо, в мифического кентавра с разящим мечом в могучей руке.
— Смилуйся, Господь, — шептала она, не осознавая, что возносит к небесам кощунственную по отношению к отцу и брату молитву. — Пожалуйста, Господь, даруй ему победу.
Бой продолжался. Ей было уже невыносимо следить за перипетиями схватки, но и покинуть свой наблюдательный пост Джоселин тоже не могла. И вдруг, по причине ей непонятной, происходящее внизу действо прекратилось.
Де Ленгли вырвался на свободное пространство. Его люди, рассыпавшись по травяному склону холма, помчались назад к крепости, а сам Роберт с десятком своих воинов образовал заслон и, кружась на месте, ловко отражал атаки слишком храбрых, а вернее, слишком опрометчивых рыцарей Монтегью, подумавших, что войско де Ленгли в панике обратилось в бегство.
Войны де Ленгли преодолели подъемный мост, и, как только они оказались во дворе крепости, лучники, расположившиеся на стенах, пустили тучу стрел, которые, как почудилось Джоселин, со злобным шипением встретили преследующую армию Монтегью. Решетка ворот, опускаясь, лязгнула. Мост поднялся, вздыбившись над крепостным рвом.
Отряд де Ленгли был уже в безопасности, а Монтегью и его воины метались в бессильной ярости за стенами крепости. Крики, похожие на вопли мартовских котов, жалкие и унизительные, изредка прерывались предсмертными воплями, когда окованные сталью наконечники стрел поражали кого-то из преследователей.
Джоселин с удивлением обнаружила, что ноги ее больше не держат. Она вся заледенела на пронизывающем ветру и ощущала стыд, что все ее мысли были обращены к де Ленгли и что она ни на мгновение не встревожилась за судьбу отца и сводного брата, как будто они и не подвергались такому же риску.
Рыцари спешивались во дворе замка. С благоговением она смотрела на нового владельца Белавура. Он только что отстоял мечом свое право быть здесь хозяином. Ей не приходилось встречаться раньше с мужчиной, обладающим такой притягательной силой для любого, кто попадал под его влияние. Он и ее тянул к себе, как магнит железную иголку.
Вместе с несколькими воинами Роберт осторожно снимал с коня одного из своих рыцарей. Кровь запеклась на доспехах юноши, сквозь щели в латах просачивались капли крови и стекали вниз на булыжники двора. Джоселин жалела этого несчастного воина и жалела Роберта де Ленгли, ибо тот был явно расстроен и проявлял удивительную нежность к раненому. Воины бережно унесли товарища в цитадель. Джоселин с гордостью подумала, что предусмотрительно распорядилась подготовить там все необходимое для перевязки и лекарственные снадобья.
Роберт де Ленгли снял свой шлем, глаза его метали молнии. Даже на расстоянии она видела, что ярость в нем клокочет, что он зол как черт.
— Приведите мне этих шлюх, это отродье Монтегью! — бешено заорал он. — Когда настанет время поторговаться, я уж не продешевлю!