Роза и лев

3

Роберт медлил с ответом. Его удивляло, даже, пожалуй, забавляло поведение этого беспомощного существа, загнанного, но посмевшего огрызаться. В своей бурной и горестной жизни Роберт мало уделял внимания женщинам. Он давно убедился, что чем меньше они будут затрагивать его душу и сердце, тем легче будет с ними расставаться после коротких и тревожных ночей у походных костров, когда ему приходилось оставлять их, плачущих, несчастных, на растерзание врагам, упорно преследующим его малочисленное войско.

Но эта трепетная птичка с острым клювиком, взращенная в подлом гнезде Монтегью, пробудила в нем любопытство.

Он еще раз бесцеремонно окинул взглядом ее хрупкую фигурку. Сестрица этого злобного демона в женском обличье выглядит гораздо более аппетитно. Недаром ого воины смотрят на нее с таким вожделением. Они исстрадались по чисто вымытому женскому телу, да к тому же еще не тронутому мужской рукой. Красота невинной златокудрой Аделизы вызывала похоть и желание немедленно завладеть этой нежной податливой плотью.

Однако девушка, замахнувшаяся на него кинжалом, была ему более интересна, чем ее сестра, хоть она и не вышла ростом и была худа так, что в вырезе платья выпирали ключицы.

Темные растрепанные волосы, не прибранные, как обычно, под чепчик, клубились, как грозовые тучи, над ее головкой, а сзади, за спиной, ниспадали почти до талии. Бледный овал лица, белее меловых скал острова Уайт, выдавал ее возбуждение и внушаемый Робертом и его разбойничьей свитой страх. Но носик, гордо вздернутый вверх, и рот, широкий и способный, вероятно, на ласковую и добрую улыбку, были отменно хороши.

Исторгающая из себя яд и злобу, она была, о Боже, так искренна в своей ярости!

А ее брови — черные, густые! Как они строго сдвинуты к переносице. А ресницы, не допускающие света в глубину ее кошачьих глаз, ни от огарка свечи на столе, ни от факелов, запаленных воинами! А зрачки с золотистым ободком!

«Чур меня! Ведь это ведьмины очи».

Не было в ее личике соблазнительной пухлости, приличествующей особе женского пола. Лишь острые скулы, как у легендарных гуннов, наводивших когда-то страх на всю Европу, или как у еще более древних кельтских племен, населявших остров, названный римлянами Британией.

Он мог бы с легкостью опрокинуть ее на спину, ступить сапогом на ее распростертое на полу тело, отдать на забаву своим воинам или приказать сжечь ее, как ведьму, на костре. Но вместо этого он решил ее удивить.

Протянув руку, Роберт попросил ее так вежливо, как не говорил даже с самой королевой Франции и служителями церкви:

— Снизойдите к моей просьбе, мадам. Отдайте мне ваш кинжал. Он не послужит вам для защиты, но может поранить вас, если я выбью его из ваших ручек. С этого мгновения вы и ваша сестра находитесь под моим покровительством.

Она ответила ему пламенным взглядом, который, казалось, прожег насквозь его доспехи и рубаху под ними, и даже кожу, проникнув до самого сердца.

— Поклянись, рыцарь, на этом распятье! — потребовала она, словно не сдавалась ему в плен, а принимала присягу от покоренного вассала.

На рукояти кинжала было изображение распятого Христа. Ее дрожащие пальчики сжимали теперь остро отточенное лезвие, а рукоять с распятьем возникла перед лицом Роберта де Ленгли. Никто еще и никогда не оскорблял его недоверием произнесенному им слову. Но он смирился, поборов желание тут же вместо клятвы впиться поцелуем в эти алые губы.

Поведение вождя вызвало усмешку на лицах столпившихся у него за спиной воинов.

Выслушав от де Ленгли заверения, подкрепленные честным рыцарским словом, девушка на этом не успокоилась.

— А теперь скажите мне правду… Вы мужчина из плоти и крови или призрак?

Тут все соратники Роберта разразились хохотом.

— Слышите, мадам, как смеются эти черти? Вы здорово их повеселили. Может быть, и они кажутся вам бесплотными привидениями?

— Нет, не кажутся, — твердо произнесла Джоселин. — Стольких выходцев из ада в свое войско не смог бы собрать даже сам Люцифер. А теперь, раз вы согласились на мои условия, я вам сдаюсь.

Веселью, охватившему воинов Роберта, не было предела. Они чуть ли не валились от смеха.

— Но хотя бы позвольте мне самому назначить сумму выкупа за вас с сестрицей. Впрочем, ваш грешный папаша столько задолжал адской канцелярии, что никакие расходы и молитвы не спасут его от котла с кипящей смолой. Заверяю вас, что это дело не очень далекого будущего.

Еще несколько мгновений Роберт и девушка глядели друг другу в глаза, словно соревнуясь, кто дольше выдержит это состязание. Затем она опустила оружие вниз и горделивым жестом протянула его Роберту. Забирая кинжал из тонкой девичьей руки и засовывая его себе за пояс, Роберт ощутил некоторое разочарование. Ему хотелось почему-то, чтобы странная игра, затеянная ими, продолжилась.

— Поверьте, мадам, что я мужчина из плоти и крови — как вы изволили выразиться. Если вам нужны доказательства, то я легко могу их представить.

Если он желал ввергнуть Джоселин в смущение, то своей цели не добился. Она пропустила его остроту мимо ушей и все свое внимание обратила на красавицу, распростертую на полу.

Аделиза пришла в сознание и издала тихий стон.

— Могу ли я заняться своей сестрой? — спросила Джоселин.

— Безусловно, вам никто не мешает. Но сперва утихомирьте это глупое существо, — тут Роберт с презрительной гримасой указал на служанку, бьющуюся в истерике. — Иначе мне придется поступить с ней по своему усмотрению.

Джоселин опустилась на колени, погладила Хейвиз по щекам, прошептала на ухо несколько фраз, но, когда утешения не подействовали, она с размаху закатила служанке звонкую пощечину.

Истерика сразу прекратилась, и Джоселин смогла заняться сестрой. Она приподняла Аделизу, и обе девушки уставились на победителя, от которого воняло гарью, как и полагается выходцу из адского пекла.

Джоселин заговорила вновь за себя и за сестру:

— До того, как будут окончательно обговорены условия нашей сдачи, мы согласны отдать себя под ваше покровительство. Дверь в этой спальне и засовы должны быть немедленно починены, чтобы мы могли закрыться изнутри.

Если тон молодой женщины был холодным, то ответ Роберта на ее требования был уж совсем ледяным.

— Позвольте преподать вам урок дипломатии, мадам. Видимо, ваш просвещенный папаша допустил этот пробел в вашем образовании. Никогда не пытайтесь давить на партнера по переговорам и не предъявляйте чрезмерных требований.

Он сделал паузу, ощущая, что за его спиной воины смотрят на женщин словно голодные псы, которых дразнят, помахивая перед носом жирной костью.

— Надо трезво оценивать свои возможности, — продолжил Роберт, — и думать, как будут восприняты противником ваши условия. Вдруг он придет в ярость и вообще не захочет с вами разговаривать? Вы потерпели поражение, мадам. Все люди в поместье Белавур теперь мои подданные. И распоряжаться здесь буду я, а не кто-нибудь из семейства Монтегью. Что касается починки двери, то на подобную пустячную работу у нас нет времени. Бредовые опасения истеричных женщин нас не касаются. Данное мною честное слово убережет вас надежнее, чем дубовые доски и стальные засовы.

Он резко повернулся и направился к выходу. Каким огненным взглядом опалила она его! Ведьма… Истинная ведьма… Но ему ли бояться ведьм, когда он сам выходец из преисподней?

Роберт не смог побороть искушения вновь взглянуть на нее и резко развернулся на подкованных каблуках. Она жгла его взглядом, и этот жар он ощущал почти физически. Зачем он теряет время, которое очень дорого, на бессмысленные заигрывания с одной из дочек Монтегью? Их пленение входило в его планы, но сейчас на очереди были более важные дела.

— Милорд Гейс! — воскликнула девушка. И это произнесенное ею имя подействовало на него так, будто она хлестнула его кнутом.

Он мгновенно обернулся. Злоба, дотоле тлеющая в нем, но тщательно скрываемая, вдруг вырвалась наружу, как будто угли в очаге раздули кузнечными мехами, и они вспыхнули ярким пламенем.

— Не называйте меня так, мадам, потому что я больше не владею графством Гейс. Мои поместья в Нормандии конфискованы, а титул ликвидирован по воле победителя. Я сохранил права лишь на этот кусочек родной земли, на родовое гнездо, где уже успели обосноваться ваш папаша и его подручный Честер, пока я защищал достояние короля Стефана во Франции. Наш великодушный монарх и не подумал уберечь мои земли от грабителей во время моего слишком затянувшегося отсутствия. Такова благодарность королей!

Роберт почувствовал знакомую сухую горечь во рту. Когда он заговаривал о нанесенных ему обидах, то переставал владеть собой и этим унижал самого себя. Не пристало воину плакаться как дитя и жаловаться на то, что тебя обокрали. Но как же не выплеснуть накипевшую злобу при мысли о том, что Монтегью и его дети наслаждались теплом и добротной пищей в отнятом у него замке, в то время как он и его сынишка кочевали, преследуемые стаей охотников, подобно загнанным животным, по дорогам Нормандии и чуть ли не половины всего французского королевства.

И вот Адам мертв. Роберту хотелось немедленно, не откладывая возложить вину за его смерть на какого-то из семьи Монтегью, свершить расправу над отпрыском этого злодейского рода. Мудрый Промысел Божий отдал ему в руки дочерей главного мерзавца. Как же теперь распорядиться их судьбой, чтоб отец поджарился уже здесь, в мире живых, еще до того, как попадет в адское пекло, где ему давно уготовано место?

Он еще раз окинул взглядом девушку, только что угрожавшую ему кинжалом. Из ее уст он наслушался достаточно оскорблений, чтобы отплатить ей по праву сильного самым страшным унижением. Он смотрел на ее нежную шею, на бурно вздымающуюся под платьем высокую грудь. Где-то там, внутри ее тела, находилась душа, которая пылала ненавистью.

Можно очень быстро загасить этот полыхающий огонь, сдавить хрупкое горло, заставить непокорное женское тело трепетать под его тяжестью. А можно и поиграть с ней, как кот с мышью.

— Вы можете называть меня милорд, но для близких друзей я — Роберт. Наша вражда с вами продлится очень долго, если вы будете оставаться такой же крепкой, как кремень. Но ведь известно, что из кремня высекаются искры, потом от них занимается солома, а затем начинают полыхать и поленья в очаге. Когда б вы ни позвали меня, я откликнусь, будь то ночь или день, если понадобится разжечь огонек и обогреть друг друга.

Его намеки, сопровождаемые ехидной усмешкой, не вызывали сомнений, но девичьи щеки не покраснели от смущения. На его выпад она подготовила ответный удар.

— Вы подчинили всех, кто остался в живых в замке, но не меня! Вы можете надругаться надо мной или убить. Но это принесет вам меньше выгоды, «рыцарь удачи», чем та, на которую вы рассчитывали.

— О, мой Бог, как я могу пройти мимо своей выгоды? — иронически произнес он.

— Для вашей же пользы, рыцарь, я советую, — тут голос Джоселин обрел твердость, — выслушать меня. Учить вас я не собираюсь, но полезный совет никогда не помешает. Люди Белавура — ваши люди, мне это понятно. Они сохранили верность вам, несмотря на то, что считались смердами моего отца. Они вынуждены были исправно выполнять свою работу, кто бы ни был их господином. Откуда бедным людям знать, чья власть праведна, а чья — незаконна? Не наказывайте их за службу моему отцу. Когда им было плохо, они молились о справедливой власти, так воплотите собою чудо, сделайте так, чтобы молитвы их не остались безответными. В их глазах вы герой, так будьте милосердны и не роняйте себя.

Господи! За ним стоит дюжина вооруженных воинов с факелами в руках, готовых сжечь заживо эту ведьму, хотя это всего лишь девчонка с растрепанными черными волосами, едва различимая во тьме при свете гаснущего огарка свечи на столике. Но она еще и поучает его!

Почему же он и его люди выслушали, не прерывая, ее горделивую речь? Редко в своей жизни Роберт ощущал, что стоящий перед ним противник прав. И оспорить его правоту можно было, только вонзив ему меч в горло. Если он применит силу, то, конечно, унизит себя. Надо сохранить легенду о Роберте де Ленгли как о сверхчеловеке, не подверженном порочным страстям — мстительности, корысти, похоти. А может ли позволить себе сверхчеловек жалость? Ведь Роберт де Ленгли пожалел девушку, стоящую перед ним.

Его воины в нетерпении переминались с ноги на ногу, топча щепки, разбросанные по полу. Их похотливое желание возбуждал вид раскинутой за спиной у Джоселин постели, смятых простынь и одеял. Они посмеивались, покашливали, но пока не осмеливались высказать вслух свое раздражение. Несомненно, скоро последуют и нелицеприятные слова, если Роберт будет медлить с решением судьбы дочерей Монтегью.

Как нелегко быть героем мифов и легенд, как трудно отыскать тонкую нить Ариадны, выводящую из лабиринта запутанных противоречий!

— Вы преподали мне урок, и я его усвоил. Быть может, вам захочется и далее заниматься моим воспитанием?

Она промолчала, а Роберт, ободряюще улыбнувшись и тут же вновь посуровев, обратился к своей свите:

— Роджер, отыщи плотника для починки столь драгоценной двери. Ты, Эдмунд, и ты, Герард, будете охранять это гнездышко и не покинете поста без моего личного приказа. И не смейте переступить через порог и пялить глаза на молодых леди. Лучше вообще повернитесь к ним спиной. Эммер и Рольф, быстро соберите всю прислугу внизу и объясните им, что мы не людоеды, а я не упырь, пришедший сосать их кровь.

Отдав необходимые приказы, Роберт снова обратил свое внимание на пленниц. Огарок свечи уже почти утонул в расплавленном воске и мерцал совсем тускло. Лицо Джоселин, обрамленное черными растрепанными волосами, было бледнее алебастра, которым покрывают лики умерших, снимая с них посмертную маску. Ему захотелось вернуть румянец ее щекам горячим поцелуем, сжать ее в объятиях, сорвать с нее одежду и коснуться обнаженной плоти. Естественное желание мужчины, уже давно не обладавшего женщиной.

Он поборол в себе этот порыв, но Джоселин догадалась, что похоть одолевает его. Она смело посмотрела ему прямо в глаза. Он встретил ее взгляд и заговорил мягким, даже вкрадчивым тоном, не похожим на его прежние командные выкрики:

— После заключения мира нам незачем далее враждовать, мадам. Я поклялся, что низвергну в ад вашего папашу, но это мои личные счеты с ним, вы тут ни при чем. Еще хочу сказать вам, что вы очаровательны. Мне повезло заиметь такую заложницу.

С этими словами он растворился во тьме, но сказанное им тяжелым камнем упало на ее сердце.

«О Боже! Я должна его ненавидеть, но он ведь был справедлив и проявил ко мне уважение. А может быть, его поступками руководит только вожделение? Плохо ли это?»

Она не знала, как ответить на этот вопрос, ведь никто раньше не желал обладать ею, не интересовался ею как женщиной.

Джоселин яростно тряхнула головой, отгоняя греховные мысли. Ей надо было вновь заняться сестрой. Аделизу колотила нервная дрожь, но почему-то и сама Джоселин тоже вся дрожала. Неужели в этом повинен пришелец со своим огненным, проникающим в глубь души взглядом?

— Слава Богу, милая Аделиза, что мы живы. А все остальное пустяки, — нашептывала она на ухо сестрице.

Роберт де Ленгли споткнулся и едва не упал на темной лестнице, но его поддержал верный оруженосец Аймер. Как бы опозорился милорд де Ленгли, если бы скатился по ступенькам, словно шут, на потеху собранным внизу в холле пленникам. Аймер Брайвел чуть слышно чертыхнулся, когда Роберт тяжело навалился на него, а милорд в ответ тоже помянул Бога и черта, и они оба рассмеялись.

Между рыцарями и простыми солдатами в малочисленном войске Роберта не существовало сословных границ. Слишком много битв было ими совместно проиграно и немало одержано побед, слишком многих товарищей они похоронили, справляя вместе поминки у походных костров, и не было унизительного неравенства в воинской братии.

Роберт с молитвой преклонял колено на мерзлой земле рядом с дворянами и смердами, вымаливая у Бога удачу в бою, сражался с ними в одном строю, делил пищу и вино и одних и тех же шлюх. Нищие солдаты верили в его счастливую звезду, а он верил в их стойкость и мужество. И все они вместе знали, что когда-нибудь их невзгодам придет конец.

— Скажи мне, Аймер, почему я, выдержавший атаку лучших рыцарей проклятого Генри при Анжевине, чуть не грохнулся с лестницы после того, как обменялся парой слов с острой на язык, злобной сучкой? Ведь на рыцарях были стальные латы, а на этой… даме только легонькое платьице. Неужто она навела на меня порчу? Вообще-то я ясно видел, как черти пляшут в ее глазках.

Молодой оруженосец усмехнулся. Ему очень хотелось поднять настроение своего господина.

— Я разглядел ее во всех подробностях, сэр. Грудь у нее не так уж высока и упруга, как нравится нашим воинам, а волосы слишком уж растрепанны. Но я думаю, что совместными усилиями мы приведем ее в порядок и она сможет доставить вам удовольствие.

Юноша был умен и находчив, и Роберт ценил в нем эти качества. И сейчас его молодой соратник полностью подтвердил, что уже вполне повзрослел и способен рассуждать здраво на любые темы.

— Если вам, сэр, хочется, чтобы она уступила без насилия, то следует подождать до утра, а еще лучше продержать ее в тревоге целый завтрашний день. За это время, я вам ручаюсь, милорд, она влюбится в вас без памяти и охотно раздвинет пошире ножки. В этой девочке нет ничего необычного, кроме очень уж темных волос. Да, и конечно, у нее жуткие глазищи? Они прямо прожигают насквозь. Вы правильно распорядились, милорд, приказав запереть ее в спальне, а часовым не смотреть на нее. Она действительно может навести порчу на всех нас.

Роберт согласился с проницательным замечанием своего оруженосца.

— Ты прав. Вся отрава подлых змеенышей из семейства Монтегью скопилась на ее остреньком язычке. Она успеет ужалить и умертвить дюжину из нас, прежде чем мы догадаемся, откуда такая напасть.

Аймер рассмеялся.

— Ну уж дюжину! Вы преувеличиваете колдовскую силу этой ведьмы. Ее чары подействовали в основном на вас, а на меня, например, лишь самую малость.

Юноша еще добавил грубую солдатскую шутку, но Роберт, хоть это ему и не понравилось, не упрекнул молодого воина. Одержанная победа воодушевила его войско, и всем солдатам хотелось немедленно воспользоваться плодами первой удачи. Им мерещилась сытая жизнь, ну и, разумеется, обладание красивыми и непродажными женщинами.

Он давно понял, как ничтожный успех или, наоборот, ничего не значащее поражение меняет настроение армии. Эти молодые воины, пролившие столько крови и потерявшие стольких товарищей, на самом деле были как слепые щенки. Их жизнь только началась, но они столкнулись в ней лишь с жестокостью и торжеством грубой силы и ничего не знали о милосердии.

Он, их предводитель — Роберт де Ленгли, отвечал за спасение их душ, когда они предстанут перед Страшным судом. Поэтому он никогда не отдавал на разграбление взятые им замки и фермы и не позволял насиловать женщин, чьи братья, мужья или женихи пали в бою на стороне его противника. И, конечно, в Белавуре, его родовой вотчине, он не допустит, чтобы зло разгулялось на свободе.

Но как обуздать молодых сильных мужчин, промерзших и голодных, истосковавшихся по женщинам, не пахнущим потом и гарью походных костров?

«А сам ты разве не без греха?» — задавал себе вопрос Роберт. Только что он дал им повод посмеяться над своим военачальником. Одно может оправдать его — он прожил почти двенадцать месяцев как монах — с тех пор как он оправился от ожогов и вместе со своим войском пересек в зимние штормы бурный Пролив и вступил на неласковую, но родную английскую землю.

Как самое голодное отребье, Роберт со своим отрядом прятался в лесу, иногда воруя пищу даже у попрошаек.

Ему очень хотелось женской плоти — мягкой, розовой, податливой, — но почему-то красота разъяренной растрепанной девчонки, да к тому же урожденной Монтегью, возбуждала его гораздо больше. Его преследовало видение ее извивающегося тела, когда он навалится на нее всей тяжестью.

Дочка ядовитой гадины Монтегью! Долгие годы он обдумывал, как отомстить бесстыдному вору, укравшему у него и титул и достояние. Монтегью стал его неоплатным должником. Бесчестье дочери лишь возместит часть долга, остальное сэр Монтегью заплатит, попав на тот свет.

После разговора с оруженосцем Роберт немного успокоился. С лестничной площадки он окинул взглядом огромный холл, заметил прикрытое люком отверстие в полу. Хитрый лис Монтегью предусмотрительно пробил колодец в укромном уголке холла, чтобы черпать оттуда свежую воду из подземного источника в случае продолжительной осады. Что ж, теперь мы попьем вволю этой водицы.

С грустью он подумал, что холл не так велик, как казался ему в детстве, когда отец увозил его отсюда навсегда. За прошедшие годы Роберт повидал и королевские дворцы, и роскошные резиденции церковных владык. Белавур уступал им и по размеру, и по убранству, но каждый камень этих стен, закопченных после недавнего сражения, был ему дорог.

Здесь все принадлежало ему по праву наследования и напоминало о богатстве и славе нормандского рода де Ленгли, чья власть еще не так давно распространялась по обоим берегам Пролива.

Отец Роберта отыскал возвышенное место на крепком утесе и построил на этом незыблемом фундаменте Белавур. Он верил, что замок устоит от нападения врагов даже в его отсутствие, когда ему пришлось защищать другие свои владения на французской стороне Пролива, и надеялся, что сын его и сыновья его сына сохранят фамильную крепость в неприкосновенности.

Когда-то в просторном холле малолетним мальчишкой Роберт играл в войну и был рад, что Белавур завещан ему, а главный титул и обширные поместья в Нормандии, как майорат, перейдут к старшему брату.

Но Джордан де Ленгли внезапно умер, и ходили слухи, что какие-то злодеи отравили его. Вскоре нормандская земля запылала пожаром, когда стая хищников под предводительством Генри Анжу вздумала поживиться сочными яблоками Северной Франции, ее пышными красотками и нагулявшим жир скотом.

Роберт пересек Пролив и стоял по правую руку от отца в сражении при Анджевине. Чем оно кончилось? Гибелью отца, поражением, долгим бегством от вражьей стаи, взрослением, рождением сына Адама, его трагической смертью и вот теперь возвращением блудного сына под отчий кров.

Роберт потерял трех воинов при штурме замка, но самозванцу Монтегью понадобится уложить сотню трупов, чтобы вернуться в эти каменные покои.

Долгие годы уже длится война за английскую корону и за владения в Нормандии. За это время Роберт смог отомстить и за подлое убийство старшего брата Джордана, и за гибель отца и приобрести опыт полководца. Сам король Стефан назвал его Нормандским Львом, но не прислал ни пенни денег, ни одного корабля с припасами и ни одного полка для подкрепления, когда Генрих Анжу и его наемные дьяволы загнали Роберта с шестью оставшимися уцелевшими воинами в заброшенный монастырь на пустынных землях.

Празднуя удачу, они подожгли приют монахов. Как же они плясали от радости, видя, что Нормандский Лев сгорает живьем, а черный дым, в который обратилась его бренная оболочка, разносит по небу ветер.

Однако огонь не смог пожрать его. Укрывшись на верхушке окутанной дымом колокольни, когда языки пламени лизали его подошвы, а искры поджигали волосы, Роберт наблюдал сверху их дьявольскую радость и молился. Но не о своем спасении. Он просил Господа о возмездии.

В жутком зловонии пожарища он с наступлением темноты покинул это проклятое место. Обгоревший труп одного из своих воинов Роберт выдал за свое мертвое тело и тем обманул упившихся до бессознательного состояния врагов. Два его воина уцелели после того пожара — Джеффри и Аймер. Они и сопровождали его в дальнейших странствиях по занятым врагами землям — три обугленных скелета, от которых шарахались суеверные крестьяне.

Но вскоре его разбитое войско, разбежавшееся по лесам Франции, собралось вновь, будто волчья стая, почуявшая, что вожак жив и опять готов оскалить клыки.

То было плохое время. Может быть, самое трудное в его жизни. Жестокая простуда лишила жизни его сынишку Адама. Всего четыре года прожил малыш на свете.

Два дня беспамятства, и мальчика не стало.

Когда Роберт похоронил его и припал лицом к холмику холодной земли, в то время как его охранники встревожено озирались — не выскочит ли из леса свора анжуйских гончих, — в тот день все для него было кончено в Нормандии.

С остатком своего войска он пересек Пролив, повинуясь зову родины, прозвучавшему в его душе. Роберт не отрекся от клятвы рассчитаться с Генри Анжуйским, но теперь, захватив Белавур, он хотя бы обрел в войне с ним надежный тыл.

И по каким правилам будет вестись эта война — будет решать он сам, Роберт де Ленгли, владетель Белавура.

На какой-то момент Роберту показалось, что каменные стены ожили, что от них отражаются голоса его матери и отца, слуг и друзей детства.

Образ матери представлялся ему смутно. Она отошла в мир иной, когда он был слишком мал, чтобы горевать об этой потере. Ласка и забота нянюшек заменили ему материнскую любовь. Но в их бесхитростных рассказах она представала чуть ли не святой. Да и суровые, вооруженные до зубов мужчины, охранявшие Белавур, отзывались о ней с почтением. Как бы он хотел вернуть в родной дом то теплое дыхание, тот воздух, пронизанный добротой и уютом, который запомнился ему с детства! Как доброжелательно были настроены друг к другу все живущие в поместье — и слуги, и господа. Но много воды утекло под мостом, и рана, нанесенная безжалостным временем, вряд ли когда-нибудь заживет.

Пятилетнему малышу, каким он был тогда, Англия казалась райским садом. Внутри окружавших его замковых стен всегда было мирно и солнечно, а за пределами его детского мира царила тьма. Там лилась кровь и правили дьявольские силы, но они не смели переступить заветную черту. Ему тогда ничего не было известно о грязных сговорах, о сплошных предательствах, о том, что присяга сюзерену уже стоит меньше, чем подачка нищему у церковной паперти. Он сохранял эту наивную веру в людей до зрелого возраста и осознал, сколько подлых искушений подготавливает человеку Сатана, только когда сочетался браком с женщиной, которую полюбил со всей страстью, а потом так же страстно возненавидел.

Его прекрасная жена Маргарет!

При воспоминании о Маргарет у него всякий раз перехватывало дыхание от чувства ненависти к ней и презрения к самому себе. Но видение этого омерзительного существа постоянно возникало в его воображении. Маргарет отравляла ему жизнь прежде, а сейчас, по прошествии стольких лет, ее злобная сила еще воздействовала на него, лишала способности чему-либо радоваться.

Роберт решительно тряхнул головой, отгоняя призраки прошлого. Нет пути назад. А счастливые времена существовали только в детстве и безвозвратно канули в небытие. Мертвецы не оживают вопреки легендам, уже совершенное предательство так и останется предательством, его собственные ошибки уже никак не исправить.

Он благодарен Господу, что остался в живых, а Провидение даровало ему победу в ночной схватке. Поутру он отстоит мессу, а впоследствии, как только появится возможность, украсит замковую часовню еще одной статуей Пресвятой Девы. Хоть на короткое время он получил возможность заняться мирными делами. Хозяйским оком Роберт оглядел пространство обширного холла. Теперь это его владение, и он за него в ответе.

Пленные солдаты и слуги, согнанные в угол, напоминающие стадо овец, прижимались друг к другу и боязливо поглядывали по сторонам. Воины Роберта, убедившись в их трусливой покорности, не обращали на них особого внимания.

Когда Роберт вступил в полосу света от запаленных факелов, все взгляды обратились на него. Кто-то первый выкрикнул приветствие, и одинокий возглас сразу же был поддержан общим хором, усиленным эхом. Казалось, дрогнули стены и потолки замка. Кричали не только его воины, но и пленные, слуги, служанки и смерды.

«Господи, неужели они встретили меня как мессию, как избавителя? Как я должен ответить им?»

Людские голоса слились в общую звуковую волну, которая чуть не заставила его дрогнуть. Роберт де Ленгли слегка растерялся. Под забрызганными кровью кожаными доспехами по его заскорузлой, давно не мытой коже, приученной терпеть холод и жару, вдруг пробежала нервная дрожь. Он ощутил себя вождем. Но вправе ли он поверить в свое предназначение? Сколько раз он ошибался, когда завоевывал, а потом бесславно оставлял города и замки в Нормандии и Франции! Поражение от Генриха Анжу, устроившего за ним настоящую охоту, подорвало в нем веру в себя, но, однако, люди опять надеются на него.

Он медленно приподнял вверх сначала одну руку, затем другую, требуя, чтобы в его родовом замке воцарилась тишина. И тут же тишина настала. Как будто окружающая его толпа даже перестала дышать.

— Может быть, кто-то помнит, что я бегал здесь, по этому полу, по этим ступеням, будучи мальчишкой. И может быть, кто-то помнит, что это было счастливое время, и никто тогда не голодал, а сэр Роджер, мой отец, умело вел хозяйство. С тех пор многое изменилось. Сэр Монтегью неправедно завладел моим поместьем. Сегодня я вернул себе права на владение, и теперь вы свободны от присяги на верность этому нерадивому сеньору.

Он выхватил из ножен меч, на лезвии которого еще осталась запекшаяся кровь. Сталь сверкнула в свете факелов, и некоторые в толпе зажмурились. Голос де Ленгли гремел, сотрясая каменные стены:

— Истинный хозяин Белавура вернулся! Никто из Монтегью не имеет права отдавать вам какие-либо приказы. Клянусь кровью своих соратников, пролитой сегодня ночью, и кровью своих врагов, павших от моей руки и сражавшихся за неправедное дело, что я не уйду отсюда, и теперь вы все мои подданные, а я ваш сеньор! Ваша жизнь зависит от того, как верно вы будете служить мне.

Он положил меч на дубовые доски стола, где обычно складывали подать арендаторы, и огляделся вокруг. Лица… лица… Кто из них станет верным слугой, а кто попытается вонзить новому хозяину нож в спину? Разве можно угадать, кто из этих людей радуется, кто горюет, а у кого в душе клокочет ненависть? Только что они приветственно выкликали его имя, но разве это что-нибудь значит?

— Я честен перед вами, я обещаю вам заботиться о вас. Клянусь в этом памятью моего отца и моего сына Адама, безвременно усопшего.

Странным молчанием была встречена эта его клятва. Он обнажил перед ними душу, а они вряд ли его поняли. Но вдруг он среди тупых и настороженных лиц углядел в чьих-то глазах искру понимания. На него уставился тот самый юнец, который уберег от сожжения лестницу, ведущую в цитадель. Если б не он, судьба ночного сражения решилась бы по-другому. Роберт протянул к нему руку, и мальчик, повинуясь призывному жесту, протолкался из задних рядов и приблизился к господину. Опустившись на одно колено, он с почтением склонил голову. Роберт чуть не вздрогнул. Если бы Адам был жив, ему сейчас было бы столько же лет. Роберт задал подростку вопрос, первый из положенных по ритуалу награждения за заслуги.

— Как твое имя?

— Адам.

Мальчик смотрел на Роберта, как на бога, а милорд на мальчика, как на ожившее привидение. Подумав, что сеньор не расслышал его, мальчишка повторил:

— Меня зовут Адам… Адам Каррик.