Роза и лев

5

Джоселин перестала бояться этого мужчину. Господи, да он же обыкновенный человек и никакой не призрак, хоть и холоден, как ледяная глыба, извлеченная из погреба. Но с ним можно иметь дело.

Ему надо выжить. Ей — тоже.

Она вполне понимала его. Отец отдаст выкуп за одну дочь, но вряд ли за другую, нелюбимую. Пуще всего он трясется за свой денежный кошель. Дочь, рожденная от жены из дикого Уэльса, которая вместо приличного дохода принесла ему лишь лишние заботы о каких-то жалких клочках земли, которые ему еще надо охранять от набегов, — зачем ему такая дочь?

Ее надо выдавать замуж, выделять ей приданое — Джоселин понимала, что отцу она только в тягость. Но незачем знать об этом новому владельцу Белавура.

— Урожай в этом году был неплох, — начала она уже на ходу свой отчет. — Если пожелаете, то слуги могут взвесить все зерно в амбарах на ваших глазах… — Тут она усмехнулась. — …на ваших львиных глазах… Вы же не человек, а Лев Нормандский, так о вас говорят!

Ох, как ей было приятно подшутить над ним, над героем легенд. Простит ли он ей шутку или вопьется в нее своими львиными когтями? Или разрубит ее своим мечом? В любом случае, расправившись с беззащитной женщиной, он будет выглядеть в глазах окружающих дураком.

Ее спина была выпрямлена, позвоночник напряжен, как натянутая тетива лука, из которого вот-вот вылетит смертоносная стрела. Кто еще может осмелиться так независимо и насмешливо разговаривать с самим Нормандским Львом?

Они спустились в холл. Джоселин шла впереди, он следовал за ней по пятам. Слуги, под наблюдением вооруженных воинов, соскребали со стен копоть и засохшие брызги крови.

Сколько же людской крови было пролито в ночном сражении? И ради чего? Только для того, чтобы этот хищник несколько дней насладился уютом обжитого замка.

Джоселин обменялась приветственной улыбкой с пробегающей мимо служанкой. Тут внезапно де Ленгли грубо схватил Джоселин за локоть, будто ловя убегающую от него добычу.

— Ну-ка, попридержите свой резвый бег, молодая кобылка!

Он повернул ее так резко к себе, что ее лицо чуть не уткнулось ему в грудь. Она была удивлена, оскорбленная его вольностью. Никакой рыцарь не позволит себе обращаться с дорогостоящей пленницей как со шлюхой, выигранной им в кости у походного костра. Ее гневный взгляд заставил его опомниться. Роберт сразу сменил свой грубый тон на вежливый.

— Я попросил вас замедлить свой шаг, мадам, чтобы мы по пути смогли заглянуть на кухню, выпить разогретого эля и закусить сыром. Как тоскливо на голодный желудок осматривать амбары и погреба. Я бы также хотел захватить с собой в наше путешествие свежеиспеченных лепешек — ведь неизвестно, сколько оно продлится.

— Оно будет долгим, — пообещала Джоселин. — Я знаю, на сколько ярдов в длину и ширину простираются наши подвалы и каковы размеры всех амбаров.

— А вы еще ко всему прочему и математик? Его ирония разогрела в ней кровь больше, чем предложенное им крепкое пиво.

— Продолжим деловой разговор. Как вы думаете, мадам, сколько трупов придется хоронить после сражения за Белавур? Сколькими войнами пожертвует ваш папаша и скольких я потеряю своих, очень дорогих мне людей?

Роберт сжал ее руку, словно стальным кольцом, цепкими, сильными пальцами. Рука ее онемела. Разумеется, он мог сейчас сотворить с ней все, что пожелает. Сила на его стороне. Но, к счастью, пока он настроен только лишь на деловую беседу.

— Вся ваша прислуга еле шевелится, потому что ее плохо кормят. А у моих вояк, еще более изголодавшихся, рты разинуты чуть ли не до пояса, так они истосковались по свежему хлебу и мясу. Давайте подумаем вместе, как прокормить эту голодную ораву, а то лорд Монтегью возьмет нас измором. Есть много способов овладеть крепостью, но боюсь, что Монтегью выберет подлую скучную осаду, как паук, поджидающий бедную муху в паутине, а не пойдет на пролитие большой крови. Ни тот, ни другой способ взятия крепостей мне не по душе. Подумаем вместе, мадам, как нам одолеть врага?

— Почему вы считаете, Нормандский Лев, что я соглашусь помогать вам?

— Потому что в вашем черепе есть мозги, милая девушка. — Опять он позволил себе развязность. — Я расколол в боях немало голов, но, кроме вонючего дерьма, ничего там не было. Боже, упокой их души!

— Итак, с чего мы начнем? — спросила она, будто послушный клерк. — Что вас интересует?

— Кто из преданных мне людей был наказан за время моего отсутствия?

«Неужто он собирается мстить и проливать еще кровь?»

— Мне это неизвестно, милорд, — холодно ответила она.

— Лжете? — Это был неосмотрительный выпад с его стороны. Он сам себя унизил подобным возгласом, а она одержала хоть маленькую, но все же победу над ним.

Несколько оставшихся шагов до кухни они проделали в молчании, а там в просторном помещении, заполненном потными, разгоряченными, говорливыми служанками, она увидела, что весь привычный ей порядок теперь нарушен. Белый хлеб из пшеничной муки, обычно испекаемый лишь к столу хозяина, сейчас громоздился на кухонных столах, источая соблазнительный аромат. «Пир на весь мир» — вспомнилась ей поговорка. Прислуга гуляла вовсю.

Тут же ей и новому милорду поднесли на блюде розовые ломти ветчины, согретые на свежих горячих лепешках. В огромных кружках пенился душистый эль.

— Тот самый эль, которым я соблазнил вашего начальника охраны, — с улыбкой похвастался Роберт де Ленгли.

— Его доверчивость и склонность к выпивке дорого ему обошлись.

— Забудьте о нем. Все мертвецы уже похоронены. Я позаботился об этом сразу же, чтобы в замке не было заразы и дурного запаха. А эль истинно хорош… В моей лжи всегда есть частичка правды.

— И вы предлагаете мне, милорд, выискивать крупицы правды в вашей большой лжи, нырять за нею в глубину, как ловцу за жемчугом.

— Нет-нет. Я просто распустил перья перед вами, хвастаясь, насколько я хитроумен.

— И коварен…

Он побелел лицом, но промолчал.

— Мы ждали обоза с солью и специями от купца из Шрусбери. Мы хотели получить товар за деньги, честно уплаченные вперед. Мы надеялись пережить суровую зиму и никого не уморить с голоду. Вместо обоза с заказанным товаром явился разбойник… — тут у Джоселин перехватило дыхание, но все же она осмелилась продолжить, — … с грязной львиной гривой. Может, он хочет нажраться сырым мясом! Так пусть ест его!

Только разумные чувства хозяйки, ответственной за жизнь слуг и служанок, удержали ее от того, чтобы не выплеснуть кубок с элем в лицо де Ленгли. Ее порыв ярости закончился тем, что она, наоборот, поднесла кубок к губам и осушила его до дна.

И сразу же, как ни странно, беседа вернулась вновь в спокойное русло.

— Признайтесь, что моя придумка с обозом была неплоха. Иначе кто бы открыл мне ворота в крепость?

— А где соль? Соль, которую мы ждали.

— Мне нелегко было убедить настоящих торговцев и их охранников поменяться с нами ролями, хотя, конечно, у бедняг не оставалось выбора. Им пришлось поделиться с нами своим имуществом, за что я подарил им жизнь.

— Таким образом, вы проглотили наш замок так же легко, как этот кусок хлеба с окороком.

— Ну, уж не так легко… Я бы попросил вас хранить эту историю с солью в тайне, Не хотелось бы разрушать легенду о моем рыцарском мече, разрубающем самые крепкие стены.

— Я подозреваю, что легенда о вашей непобедимости и есть ваше главное оружие.

— Мне еще помогает человеческая глупость. Как звали покойного коменданта замка?

— Эдгард Тетбери.

— Мир его праху!

Служанка вновь наполнила элем кружки. Джоселин отпила еще большой глоток. Божественный эль. Как он придает храбрости!

Она подумала: «Сколько мужчин, погибших в эту ночь, нашли последний приют в наспех вырытых в промерзлой земле могилах. А скольким еще придется отправиться туда же, когда отец возвратится с войском отвоевывать свой замок? Я и Аделиза — стоим ли мы, глупые девчонки, таких жертв?»

Ее размышления были слишком серьезны и печальны для застолья, сопровождаемого крепким элем. Поэтому она изобразила на лице слабую улыбку и произнесла:

— Кончина любого божьего создания печалит меня. Об одних я скорблю больше, о других меньше. Сэра Эдгара Тетбери я, честно говоря, недолюбливала.

— Как такого глупца поставили на охрану замка?! Если уж для того, чтобы обезопасить своих дочерей, Монтегью не нашел лучшего военачальника, то мне нечего дрожать за свою шкуру.

Джоселин с охотой глотнула еще эля. Голова ее кружилась после крепкого напитка в придачу к бессонной ночи. Смутные мысли мелькали в ее голове.

«Сэр Роджер… Сэр Роджер Честер — вот кого ему надо бояться. В союзе с людьми Монтегью сэр Роджер одолеет Нормандского Льва. Как я могла забыть о сэре Роджере? Он может появиться здесь уже к вечеру, в крайнем случае, завтра утром. Отец предупредил меня об этом. Но как мне лучше воспользоваться этими сведениями?»

Она взяла со стола только что испеченный хлеб и предложила его сидящему напротив врагу. Он попросил разломить хлеб пополам для себя и для нее, и Джоселин с приветливой улыбкой выполнила эту просьбу. Они еще глотнули эля и закусили по-дружески разделенным хлебом. После этого Джоселин произнесла как бы невзначай:

— Большая часть отцовского отряда отправилась с ним в Оксфорд. Всем известно, что Белавур неприступен, поэтому отец и оставил здесь всего лишь малый гарнизон. Да и кто осмелится напасть на нас? Единственный враг моего отца — сэр Роберт де Ленгли — ведь давно уже мертв, — с усмешкой поглядела она на своего сотрапезника. — А после сговора с графом Честером мой отец приобрел такую силу, что никто не решится укусить его за задницу.

Де Ленгли расплылся в улыбке, по достоинству оценив грубую остроту своей собеседницы.

Джоселин продолжила, многозначительно подчеркивая каждое произнесенное ею слово:

— Тем более что лорд Честер обещал охранять Белавур в его отсутствие. Мне было велено гостеприимно встретить его сегодня или, быть может, завтра.

Де Ленгли и виду не показал, что Джоселин передала ему секретные сведения. Наоборот, он воспринял это всего лишь как болтовню девицы, находящейся под хмельком.

— Как приятно будет устроить ему сюрприз! Хотя бы только ради этого мне стоило возвратиться из царства мертвых.

Она смотрела, как он жадно поглощает пищу, как прихлебывает из кружки эль, и все больше убеждалась, что он никакой не выходец из ада, а вполне обычный грубый и голодный мужчина.

— Могу я спросить, милорд? — Глаза ее лукаво блеснули.

— Конечно, спрашивайте все, что вам угодно, — воскликнул он, смахивая пивную пену и хлебные крошки со щетины на подбородке. — Хватит церемониться, раз мы теперь в одной упряжке.

— Согласна, — кивнула Джоселин. — Так все же, как вам удалось выбраться из горящей церкви? Вы придумали какой-то трюк? Ведь вы подставили вместо себя чьи-то останки? Ходят слухи, что сам Генрих Анжу при свидетелях снял с вашего обугленного пальца кольцо и теперь носит его с гордостью на своей руке.

Вместо ответа Роберт де Ленгли внезапно вытянул руку и с силой хлопнул распростертой ладонью по дубовым доскам стола. Она увидела его расставленные пальцы. На них не было ни колец, ни перстней, что казалось необычным в те времена.

— Да, Генри Анжу не постеснялся ограбить мертвеца. У него страсть хватать то, что принадлежит мне. Все мои личные драгоценности и фамильные реликвии уже спрятаны у него в сундуках. Если я ознакомлю вас со списком украденного у меня достояния, то это будет долгое утомительное чтение.

Он на некоторое время погрузился в мрачное молчание, потом глухо сказал:

— Мне было жаль, конечно, потерять этот перстень. Он принадлежал моему деду, потом моему отцу. Вполне возможно, что перстень вернется ко мне, когда я сдерну его с пальца мертвого Генри Анжу, О, какой это будет прекрасный день!

С кривой безрадостной улыбкой Роберт резко поднялся из-за стола.

— Это длинная и грязная история, не предназначенная для таких хорошеньких ушек, как ваши. Незачем на нее тратить время, которого у нас и так немного. Если вы, мадам, насытились, займемся делами.

А дел действительно было невпроворот. Джоселин и лорд Белавур обходили все подсобные службы, заглядывали во все ниши, в самые потаенные углы кладовых, подвалов и погребов, осмотрели пивоварню, маслобойню, конюшни, кузницу и даже пустой свинарник. Роберт удивил Джоселин своим неуемным желанием вникнуть во все детали и все увидеть собственными глазами. К ее изумлению, он, войдя в хлебный амбар, тут же с молниеносной быстротой подсчитал в уме, сколько там хранится зерна, сколько ртов они могут прокормить и каков будет расход зерна в месяц.

Он, несомненно, был человеком, умеющим и способным распоряжаться, привыкшим брать на себя ответственность за благополучие своих подчиненных. Он мог бы стать хорошим хозяином, гораздо более рачительным, чем отец Джоселин.

Они завершили обход уже после полудня в конторе покойного бейлифа. Джоселин сняла с пояса связку ключей и отперла замки на окованном сталью сундуке, где были сложены все документы поместья Белавур.

Де Ленгли, не мешкая, выхватил верхний пергаментный свиток и внимательно пробежал глазами заполненную убористым почерком страницу. Значит, он все-таки грамотен! Впрочем, этот непредсказуемый человек, легко переходящий от варварской грубости к рыцарской куртуазности, от ярости к спокойной расчетливости, вряд ли мог ее еще чем-нибудь удивить.

Вначале он обманул ее, надев на себя личину разбойника с большой дороги, но теперь, после нескольких совместно проведенных часов, Джоселин поняла, что он совсем не таков, да еще к тому же хороший актер.

Роберт перехватил невольно мелькнувшую на ее лице улыбку и надменно спросил:

— Чем я вас рассмешил, мадам?

— Моя улыбка не имеет к вам никакого отношения. Я улыбнулась своим мыслям. Я подумала, что надо побывать в Нормандии, чтобы приобрести то, что в Англии является большой редкостью.

Он помолчал, озадаченный ее словами, потом догадался, что она имела в виду.

— Мое пребывание в Нормандии здесь ни при чем. Причина в том, что мой отец с уважением относился к образованию. Видимо, ваш родитель так же позаботился об обучении своих детей, хотя мне в это мало верится.

— Нет-нет, только не наш отец. — Джоселин даже удивилась этому предположению. — Сэр Монтегью свысока относится к грамоте и всем буквоедам. Это моя покойная мать настояла на том, чтобы я училась счету и чтению. И теперь я могу не полагаться на милость какого-нибудь бесчестного писаря или пройдохи-управляющего.

— Какая предусмотрительность! Подобные вам ученые женщины — такая же редкость в природе, как зубастые курицы.

Было ли это похвалой в его устах или очередным издевательством — она не поняла, но, почувствовав себя неловко, отвела взгляд. Тяга Джоселин к образованию служила предметом насмешек отца, а почти волшебная легкость, с которой она овладевала чуждыми языками, даже пугала его. Вполне возможно, что и Роберт де Ленгли так же отнесется к ее дару.

— Мне почему-то всегда легко давались иностранные языки, — объяснила Джоселин. — Когда мне исполнилось всего три года, я уже говорила не только по-французски, но научилась у слуг и нянюшек английскому и уэльскому. В шесть лет наш домашний капеллан принялся обучать меня латыни, хотя, должна заметить, он делал это неохотно и против своей воли.

— Вы хотите сказать, что угрожали ему кинжалом?

Напоминание о ее недавнем отчаянном поступке не могло не вызвать у Джоселин улыбки. Слава Богу, что и Роберт де Ленгли не лишен чувства юмора.

— Нет, тогда я, конечно, еще не носила кинжал. Но один из моих дядюшек вполне мог уколоть жирного патера острием. Мы, уэльсцы, народ безбожников. Всем известно, что у нас нет особого страха перед Святой Римской церковью. Может быть, в этом кроется причина несчастий моего народа.

Роберт расхохотался, и смех его был заразителен и добродушен. Куда-то испарилась прежняя его настороженность, и от озлобления за прошлые обиды не осталось и следа. С таким человеком можно поладить. Она уже больше не боялась его. Никогда раньше ей не было так легко вести беседу с мужчиной.

— Я бы с радостью свел знакомство с вашими уэльскими родичами, мадам, — сказал де Ленгли. — Уверен, что у меня найдется с ними много общего.

— Поживите здесь, на границе, подольше и обязательно с ними столкнетесь. У них в обычае навещать английские земли — чаще всего после наступления темноты. Тут особого везения не требуется. Хватай, что попадется под руку. Может, что ищешь, то и найдешь.

Де Ленгли еще громче рассмеялся. Но вдруг их взгляды встретились, и смех внезапно оборвался. Он смотрел на девушку с совсем иным выражением, чем раньше. Он как бы притягивал ее к себе — властно, требовательно. В его зрачках была пропасть, дна которой не было видно, и неизвестно, что таилось там, в глубине. У Джоселин закружилась голова и пересохло в горле. Каждый нерв ее, каждая жилка откликались на этот зовущий взгляд.

В воцарившейся тишине Джоселин слышала только собственное прерывистое дыхание и участившееся биение сердца. Вновь, как и прошедшей ночью, ощущение неведомой опасности сгустилось над ней, как будто кто-то лишил ее воли управлять своими движениями и жестами…

Но сам же де Ленгли, отведя глаза, разрушил это наваждение.

— Здесь, как я вижу, работы непочатый край. Но время уже позднее. Я не хочу вас утомлять. Мне лучше просмотреть все записи самому. Возвращайтесь к себе в комнату и отужинайте со своей милой сестрицей. Если вы мне еще понадобитесь, я пришлю за вами.

Джоселин покорно кивнула. Ей стало стыдно, что она до сих пор ни разу не подумала об Аделизе. Сестра, наверное, мучается в догадках, что происходит с Джоселин. Как же она, бедняжка, трепещет в страхе!

— Мы вернемся к нашим делам завтра или, может быть, через день. На сегодня у меня по горло других забот. Как вы верно заметили еще утром, у нас не заготовлено мясо на зиму. Причиной тому — недостаток извилин в мозгу покойного вашего бейлифа, но и то, конечно, что я задержал ваш обоз с солью. А ведь крепость без мяса в погребах — это уже не крепость, и долго ей не продержаться.

Роберт де Ленгли углубился в изучение пергамента, как бы давая ей понять, что больше не нуждается в ее присутствии.

Когда она подошла к двери, он небрежно бросил ей вслед:

— На рассвете я отправил часть моих людей и некоторых ваших слуг и свинопасов прочесать ближние леса у Белавура и поискать там свинок и боровов. К вечеру первая партия должна вернуться с добычей. Завтра мы закатим пир, и все наедятся до отвала.

Воображение тут же подсказало Джоселин неминуемый ход событий. Когда люди сэра Роджера Честера и Монтегью вернутся, то в лесу начнется побоище — жестокое и бессмысленное, ибо взять обратно замок они сразу же не смогут, тем более пока там в заложницах содержатся они с Аделизой. Гнев Монтегью падет на тех, кого он найдет вне крепостных стен. Будут истреблены смерды и юные мальчишки-свинопасы. А попутно и безвинные дети и женщины в деревенских хижинах. Так бывало каждый раз, когда сеньоры затевали между собой драку.

Джоселин замешкалась у двери. Она не могла так просто молча уйти, не попытавшись хоть что-то исправить.

— Сэр! Вы должны немедленно отозвать своих воинов и наших слуг!

Он посмотрел на нее с таким изумлением, будто у нее внезапно выросли две головы. Как посмела приказывать ему эта девица!

— Я уже намекала вам… — Она провела языком по пересохшим губам. — Скоро сюда прибудут рыцари Честера, а вероятно, и Монтегью. Я сомневаюсь, что вы одолеете эту армию так же легко, как тех людей, которых вы победили здесь прошлой ночью.

Он слегка растерялся.

— Зачем вы раскрываете мне военные тайны вашего отца и его сообщников? Вы — леди Джоселин Монтегью?

— Я знаю, в какую ярость впадают мужчины, когда сражаются, как они убивают всех подряд, не разбираясь, кто встает у них на пути. Вы послали в лес детей! Их убьют, сэр! Когда пыль рассеется и побоище завершится, вы по-прежнему будете удерживать Белавур, а солдаты моего отца останутся за воротами крепости. И никто — ни вы, ни мой отец — не задумается о бессмысленности того, что вы сделали, что оставите тела погибших смердов и юнцов на съедение волкам и воронам. Ведь вам обоим нет никакого дела до них.

Его плотно сжатый рот пугал ее своим безмолвием. На лице Роберта де Ленгли не дрогнул ни один мускул. Ни гнева, ни понимания того, что она сказала, не читалось в его холодном взгляде. К ее ужасу, ей даже показалось, что он снова готов расхохотаться.

— Признайтесь мне искренне, мадам. Вы когда-нибудь пробовали говорить со своим отцом в таком тоне, как сейчас со мной?

— Иногда, — заявила она.

— А я еще, несчастный, терпящий столько невзгод за морем, завидовал Монтегью, что он здесь нежится в кругу любящих дочерей, что его бытие в Белавуре — сущий рай. Оказывается, что это далеко не так. Иметь такую суровую дочь, с таким злым языком — поистине сущее наказание.

Джоселин встретила его насмешку с ледяным презрением.

— Можете издеваться надо мной, если вам так угодно, сэр, но все же прикажите вернуть людей из леса немедленно. Вам достаточно произнести только слово, и вы их спасете. Поверьте, что союзник моего отца хоть и не такой легендарный полководец, как вы, но воин умелый и, главное, быстрый. Уверяю вас.

— И конечно, не разбирает правых и виноватых… — иронически вставил он. — И охоч до пролития крови… Я ведь правильно вас понял? Что ж, придется, надеюсь, мне своим мечом отомстить за безвинные жертвы.

Джоселин похолодела. Раз Роберт де Ленгли шутит и насмешливо встретил ее предупреждение, значит, у него нет повода для тревоги. С дрожью в голосе она спросила:

— Я догадываюсь, что вы… вы уверены, что они не придут в ближайшее время… Значит, посланец моего отца вами перехвачен? Это так?

— Когда вы узнаете меня, мадам, то убедитесь, что я ничего не упускаю из виду и не оставляю врагам ни малейшей лазейки. Однако я благодарен вам за ваше предупреждение и… за добрые намерения.

Он шагнул к ней, и от того, что был так близко, Джоселин пришлось задрать подбородок, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Я сделала это не ради вас. И вы, и мой отец можете оба отправиться хоть в пекло, к дьяволу — вашему хозяину — вместе или по отдельности. Мне все равно. Но зачем погибать тем, кто живет и работает на этой земле?

Де Ленгли сжал в пальцах прядь ее волос и потянул на себя. Его рука тяжело опустилась на ее плечо.

— Как могло так получиться, что кто-то, носящий фамилию Монтегью, способен думать о каких-то смердах?

Джоселин словно околдовала близость этого человека. В нем было так сильно мужское начало. Суровость, хмурый взгляд отца, его грубые выходки не шли ни в какое сравнение с властной мужественностью сэра Роберта де Ленгли. Она отпрянула от него, но тут же была наказана болью за свою жалкую попытку сопротивляться. Он крепко держал ее за волосы и, казалось, не был намерен их отпустить. Она вся трепетала, но попробовала как-то отстоять свое достоинство.

— Вопреки вашему убеждению, милорд, характер не дается человеку вместе с именем. В одной и той же семье рождаются личности самые разные. Я являюсь тому примером. Как я уже вам говорила, меня огорчает смерть любого Божьего создания.

— Чья-то смерть в большей степени, а чья-то в меньшей, не так ли?

Роберт произнес это беззлобно, но сигнал тревоги в ее мозгу звучал все громче. Этот человек опасен, непредсказуем. Он, как вулкан, был готов проснуться и извергнуть огненную лаву. Она могла сколько угодно убеждать себя, что не боится его, но, когда он был так близко к ней, когда так смотрел на нее, вся ее храбрость улетучивалась.

— Хочу заранее принести вам свои извинения, мадам. К сожалению, прежде чем закончится вся эта заварушка, — причем, я уверен, в мою пользу, — мне придется принести вам еще немало огорчений.

Джоселин все труднее становилось выдерживать взгляд этих устремленных на нее глаз. Внезапно Роберт отпустил ее волосы и отшатнулся от девушки, как будто она была прокаженной.

— Джерард! — позвал он стражника и распахнул дверь настежь. — Вам лучше поскорее уйти, мадам, — добавил он уже вполголоса.

Со вздохом облегчения Джоселин выскользнула в коридор, где стоял на страже молодой воин.

— Джерард! Проводи леди в ее покои. Проследи, чтобы кушанья и лучшее вино были доставлены нашим дамам, ведь они дочери самого сэра Монтегью. Боюсь, что они принимают нас за варваров. Надо убедить их, что они ошибаются. — Он отвесил Джоселин низкий поклон. — Надеюсь, к следующей нашей встрече вы измените свое мнение о нас, мадам.

Когда Джоселин уже ступила на лестницу, что-то заставило ее украдкой оглянуться. Да, он был страшный человек, но в то же время и необычный. Какое-то предчувствие неожиданного поворота в ее судьбе вдруг заставило ее вздрогнуть.

Роберт перехватил ее взгляд. Никогда не встречались ему глаза такого цвета. Он даже до сих пор не разобрался, каковы они на самом деле. Сначала он посчитал, что они зеленые, когда она широко открыла их в затененной спальне на рассвете и уставилась на него с испуганным изумлением, потом они засветились и стали золотисто-желтыми в лучах осеннего солнца, в те минуты, когда они вместе проходили по двору замка.

И вот теперь он опять гадал, что произошло с ними. Почему сейчас ее глаза карие, коричневые, с проблесками зелени, как трава на лугах после первых морозов? Почему они все время меняют свет? Может быть, они отражают не только краски внешнего мира, но и настроение девушки, малейшие движения ее души? А как-то раз они показались ему совершенно прозрачными, словно талая весенняя вода, текущая по светлым гладким камням.

Проклятие! Как мог он потерять власть над собою, дергать ее за волосы и уставиться как безумец в ее глаза? Он настолько забылся, что почти был готов овладеть ею силой.

Роберт де Ленгли отвернулся и скрылся за дверью конторы бейлифа в надежде убрать из памяти образ девушки из ненавистной ему семьи Монтегью. Но как забыть ее взгляд и странную энергию, исходящую от прядей ее волос, когда он сжимал эти волосы в своих пальцах?

Ее волосы, как и глаза, таили в себе завораживающий обман. Они не были черными, как показалось ему ночью при их первой встрече, а скорее темно-каштановыми, густого сочного оттенка. Лишь только солнце озарило их своим сиянием, как чернота пропала, а вот только сейчас опять что-то новое появилось в их окраске, мелькнул какой-то рыжеватый отблеск, когда она слегка повернула голову.

Наваждение! Обман зрения! Ложь во всем ее облике, как в облике всех дочерей Евы. Он даже зарычал на самого себя, чтобы отогнать застилающее взор видение и вернуть мысли к предстоящим делам. Но забота, которая его сейчас занимала, не имела ничего общего с доставкой продовольствия в Белавур.

Уже давно Роберт перестал верить женщинам, и причиной тому была Маргарита — злодейка, ведьма, истинное порождение дьявола. И хотя в юности он еще допускал мысль о том, что женщина хотя бы предназначена доставлять удовольствие телу мужчины, теперь он уже и в этом стал сомневаться. Вредными, опасными, хоть и по неисповедимой Воле Господней, необходимыми игрушками — вот чем являлись, по его мнению, женщины, все без исключения.

Он хотел женщину и не мог сейчас подавить в себе это желание, хотя раньше ему это удавалось легко. Прежде он умел управлять своей страстной натурой. Да и не до утех ему было, не до забав с женщинами. Он предпринимал вылазки и засады, убегал от погони, скрывался в подземельях и лесах, но теперь долгие месяцы воздержания и вынужденной монашеской жизни давали о себе знать. Видения женской плоти стали преследовать его. Бессмысленно притворяться перед самим собой. Есть только один способ избавиться от искушения — это поддаться ему.

Роберт издал то ли приглушенный стон, то ли сдавленный смешок и… сдался. Незачем себя больше мучить. Целомудренный порядок, установленный им после штурма в Белавуре, все равно нарушался. Множество женщин готовы были предоставить услуги солдатам его войска. Уже в первые часы после сражения бесчисленные парочки разбрелись по каморкам, сеновалам или просто по темным углам замка. Почему бы и ему не подобрать себе подходящую «игрушку», облегчить тело, а заодно и очистить разум? А потом вернуться к работе. Неважно, с какой женщиной он позабавится, лишь бы она была молодой, не грязнулей и не ожидала от него ничего большего, как серебряного пенни в уплату за труды.

А если она будет стройна, худощава и темные волосы ее будут согревать его ладонь, как теплый на ощупь шелк? Если она распахнет пушистые ресницы и искоса поглядит на него глазами — зелеными, карими, золотистыми, черт знает какими еще — словно весь рай небесный и ад подземный спрятаны в их глубине? Что тогда? Для этой женщины не пришло еще время.

С усмешкой на губах Роберт распахнул дверь и целеустремленно зашагал по коридору к лестнице. Интересно, как повела бы себя женщина из рода Монтегью, если бы он сейчас появился в ее спальне и напрямую заявил, что ему не нужно ее деловое партнерство, зато надобно ее тело. Но то, что он успел узнать из их короткого общения о ее характере, делало эту цель, хотя бы в ближайшее время, недостижимой.