С огнем не шутят

10

Страстное желание вырвать Еву из своего сердца владело Себастьяном недолго. Уже на следующий день после встречи с Эмили, придя с работы домой, он первым делом достал из комода единственное напоминание о Еве — парео из тончайшего шелка, — смял его в руке и прижал к лицу.

Вещица еще хранила едва уловимый запах ее духов — аромат экзотических цветов с примесью сладких ягодных нот. Себастьян с жадностью и упоением втянул в себя этот запах, закрывая глаза и бросаясь в пропасть воспоминаний… Очнулся он, услышав электронную мелодию трезвонящего в кармане сотового.

Звонил Вальтер.

— Я вот уже пять минут набираю твой номер и слушаю длинные гудки. Почему не отвечаешь?

Себастьян посмотрел на платок, который все еще сжимал в руке, и, почувствовав себя застуканным за просмотром порнофильма подростком, покраснел.

— Я… э-э-э… был занят.

— Понятно. — Вальтер усмехнулся, будто догадался по неуверенному ответу друга, чем именно тот был занят. — Звоню, чтобы сообщить приятную новость. Уэлш созрел. Завтра приедет заключать договор. В девять утра ты должен быть в офисе, господин начальник.

— Чудесно. — Себастьян провел по лицу платком и тяжело вздохнул, мысленно ругая себя за то, что больше занят не мыслями о делах, а нелепыми фантазиями.

— А почему ты так тяжко вздыхаешь, старик? — спросил Вальтер. — У тебя какие-то проблемы? Если чем-нибудь могу помочь, обращайся.

— Нет, спасибо. У меня все в полном порядке. Вот только… — На Себастьяна нашло вдруг неодолимое желание поделиться с кем-нибудь своими страданиями, рассказать, как странно и глупо он повел себя сегодня, вернувшись домой, спросить совета, поведать о тех томительно-прекрасных чувствах, что еще с отпуска владели его душой… Но, подумав о необходимости объяснять, кто такая Ева, поборол порыв. — А вообще-то, нет, ничего. У меня правда все замечательно.

— Как знаешь.

Себастьян отчетливо представил, как его заместитель, умеющий определять по одной только интонации настроение босса, повел в этот момент плечом и сильнее сдвинул широкие, всегда немного насупленные брови.

— Тогда до завтра, — сказал Вальтер. — Если что, непременно звони.

— Спасибо, дружище! — с неподдельной благодарностью в голосе ответил Себастьян.

За этот вечер он несколько раз подходил к телефону, горя желанием воспользоваться предложением друга. Но в последний момент передумывал.

— Я просто ненормальный, — говорил он себе, для большей убедительности, вслух. — Чокнутый! Она давно забыла про меня. Спокойно живет с каким-нибудь герцогом, графом или черт его знает с кем, а я тут мучаюсь как последний дурак! Я не нужен ей, потому-то она и сбежала тогда, даже не попрощавшись…

У него сдавливало в горле, и накатывала такая злость, что хотелось сжать пальцы в кулаки и до синяков колотить ими по стене. Но затем, когда перед глазами ни с того ни с сего вдруг снова возникало лицо Евы — прекрасное и открытое, как ни у одной другой из знакомых ему женщин, — гнев растворялся в другом заполнявшем его душу чувстве. Удивительном чувстве, названия которому он не знал или, скорее, боялся определить.

Я должен разыскать ее, неожиданно пришло на ум Себастьяну, когда он уже лежал в постели и рассеянно следил за пляшущими на потолке тенями. Еще хотя бы раз с ней встретиться…

От этой мысли ему сделалось настолько радостно, что он откинул одеяло, сел и обхватил голову руками.

Точно! Я сделаю это, в счастливом нетерпении продолжил размышлять он. Пусть она колдунья, пусть живет со своим Уэстоном. Плевать! Я увижусь с ней, еще разок взгляну в ее глаза…

Медленно убрав руки от головы, Себастьян оглядел спальню, освещенную сейчас лишь отсветами уличных фонарей, и с удивлением отметил, что давно знакомые предметы приобрели вдруг какие-то иные, более мягкие и совершенные очертания, словно безмолвно одобряя его так внезапно принятое решение.

Не испытывая ни малейшего желания спать, он поднялся с кровати и принялся шагать взад-вперед по спальне, все больше и больше увлекаясь своей безумной идеей.

Я должен поговорить с ней, думал он. Должен признаться, что совсем потерял голову, что ради повторения той ночи на все готов…

Но как я разыщу ее? Не исключено, что она давным-давно, сменила фамилию, ведь о семейном положении друг друга мы ни разу не говорили…

Его настроение омрачилось, впрочем ненадолго. Поразмыслив, он решил, что все же попытается разыскать ее через справочную службу Глазго как Еву Корнер. А в случае неудачи обратится в университет, где хранятся сведения о всех выпускниках.

Взгляд Себастьяна упал на шелковый платок на стуле. И он, вновь взяв его, поднес к лицу и с замиранием сердца вдохнул тонкий аромат духов.

— Я разыщу ее, разыщу, чего бы мне это ни стоило, — прошептал он, обращаясь в пустоту. — Чего бы мне это ни стоило!

Приехал в Глазго Себастьян только по прошествии двух недель, разобравшись с неожиданно навалившимися на него важными делами. Приехал с адресом и телефоном Евы Корнер, без труда выясненными через справочную службу города.

Все эти дни в нем шла ожесточенная борьба: разум рьяно пытался доказать сердцу, что ехать к Еве глупо и безрассудно, что эта идея обречена на провал. Но сердце ничего не желало слушать, и жажда осуществить немыслимую затею с каждым последующим днем становилась лишь сильнее.

Он приехал в город днем и, остановившись в одном из отелей в центре, позвонил кузену Вальтера, служившему в полиции Глазго с конца восьмидесятых.

— У меня к тебе просьба, Эдвин. Мне нужна информация об одном человеке… о женщине по имени Ева Корнер. Она приблизительно с семьдесят второго года проживает в вашем городе в районе Истерхаус. Восемь лет назад получила степень в университете Глазго.

— Так. И что конкретно ты хочешь о ней узнать? — деловитым тоном осведомился Эдвин.

— Все, что возможно. Есть ли у нее дети, муж, работает ли она. Если да, то где и кем — Хорошо. Сделаю все, что в моих силах.

Перезвони минут через сорок пять.

— Спасибо, Эдвин.

В течение последующих трех четвертей часа Себастьян не мог найти себе места. Ходил от одного окна к другому, веря и не веря, что находится в том же самом городе, что и Ева, и боясь думать о сведениях, которые скоро должен был сообщить о ней Эдвин.

Но тот не сказал ему ничего неприятного.

По словам бывшего полицейского, Ева на протяжении последних полугора лет работает консультантом в одном из ведущих юридических агентств Глазго, принадлежащем некоему Джеку Кестеру. Детей нет, проживает в небольшой квартире в одном из многоэтажных домов района Истерхаус, одна.

Обрадованный и воодушевленный, Себастьян отправился подышать свежим воздухом, чтобы скоротать время до окончания рабочего дня.

Она живет одна, стучало в его висках, когда он шагал по изученным в подробностях во времена студенчества и несколько изменившимся за прошедшие годы скверам и улочкам.

Работает консультантом. Как здорово и как неожиданно! Но куда же подевался Уэстон со своей свитой? Что произошло с самой Евой, с ее страстью к деньгам, роскоши, титулам?

Может, под влиянием каких-нибудь обстоятельств в один прекрасный день она решила стать другим человеком, коренным образом изменить свою жизнь? Такое хоть и крайне редко, но все же случается.

А впрочем, какое ему до этого дело? Он до одури хочет ее увидеть, вот что для него самое важное. И если не возникнет никаких непредвиденных сложностей, это чудо произойдет уже сегодня.

Едва дотянув до шести вечера — времени, в которое большинство людей приходит с работы домой, — Себастьян вернулся в отель и набрал номер Евы.

Два длинных гудка, раздавшихся в трубке, показались ему длящимися целую вечность. От нетерпения и волнения у него вспотели ладони, а в глазах слегка потемнело. Когда он наконец услышал голос Евы — спокойный, несколько утомленный, — то зажмурился и сжал пальцы свободной руки в кулак.

— Ева, здравствуй, — пробормотал он, внезапно ощутив приступ жуткой робости и пытаясь не выдать этой робости голосом. — Это Себастьян. Себастьян Брайс. Мы вместе отдыхали в Кении.

— Себастьян?..

Последовала напряженная пауза, за время которой Себастьян мысленно перебрал с десяток различных вариантов продолжения разговора. Его выбор остановился на последнем, самом — как он решил минуту спустя — глупом.

— Я сейчас в Глазго, приехал по делам. И захватил с собой платок, который ты забыла у меня в номере в Момбасе, — произнес Себастьян как можно более бесстрастным тоном. — Если сегодня вечером у тебя найдется свободное время, мы могли бы встретиться и я вернул бы его тебе.

Платок он действительно привез с собой, в последний перед отъездом момент подумав, что; если ему в голову не придет более умного и убедительного объяснения своему внезапному визиту, он скажет именно то, что и сказал сейчас.

— Платок? — переспросила Ева столь растерянным и изумленным голосом, что смущение Себастьяна усилилось вдвое. — Ах да, конечно. Естественно, у меня найдется время.

Точнее, на сегодняшний вечер я вообще не планировала ничего особенного. В котором часу и где тебе удобно со мной встретиться?

Опьяненный предвкушением предстоящей встречи, Себастьян закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха и выдохнул.

— Если ты не против, я мог бы к тебе заехать, — произнес он ровным тоном.

— Само собой, не против, — ответила Ева, и Себастьян отчетливо услышал в ее голосе трепетное волнение и даже радость. — Я живу…

— Твой адрес у меня есть, — перебил ее Себастьян.

— Есть? Каким образом ты его узнал?

— Через справочное, — как можно небрежнее сообщил Себастьян. — Я приеду через полчаса. Тебя это устроит?

— Устроит, — произнесла Ева глухо, почти испуганно.

Когда спустя ровно полчаса Ева, наспех приняв прохладный душ и переодевшись в простенькое, но отлично подчеркивающее ее фигуру платье, открыла дверь и увидела на пороге Себастьяна, ее сердце подпрыгнуло куда-то к горлу.

— Привет! — чересчур звонко воскликнула она, неловко маскируя волнение. — Проходи, пожалуйста!

— Привет… — Себастьян, не отрывая от нее взгляда, исполненного странной тоски, нежности и восхищения, вошел в квартиру.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга.

Еще каких-нибудь три четверти часа назад Ева ощущала себя сильной, целеустремленной, жизнерадостной, ни от кого не зависящей личностью. Вернее, старалась таковою быть, выполняя данное тете обещание. А сейчас ее вдруг как будто подменили.

В данную минуту она чувствовала себя так, словно всецело, каждой клеточкой своего организма, каждой частичкой души зависела от пожаловавшего к ней столь неожиданным образом мужчины. У нее было такое ощущение, что они соединены между собой невидимой нитью и, если эту нить порвать, ей суждено зачахнуть, будто лишенной возможности летать птице.

Как долго продолжался их безмолвный разговор, она не могла сказать. Знала лишь, что готова смаковать эти мгновения бесконечно.

— Ева, — хрипловато прошептал Себастьян, наконец нарушая молчание, — я очень рад снова видеть тебя…

— Правда?

На нее нашло вдруг то окрыленно-счастливое состояние, когда внезапно начинаешь верить в наступление переломного момента в жизни, в то, что все беды и неудачи наконец-то остались позади, что до осуществления самой заветной мечты рукой подать.

Ее лицо озарилось светлой улыбкой, и, хмельная от радости, она шагнула к Себастьяну.

— Ева… — повторил он, беря ее за руки и порывисто притягивая к себе. — Если бы ты только знала, Ева…

Его пальцы разжались, и руки скользнули ей на талию. Не помня себя от обилия нахлынувших на нее эмоций, Ева обняла его за шею и потянулась к нему губами.

В страстном поцелуе, соединившем их через секунду, они без слов рассказали друг другу, как жаждали этой встречи, как страдали в никому не нужной разлуке.

Губы Себастьяна были ненасытные и жаркие. Каждое малейшее их движение делало Еву все безвольнее, все зависимее от их магической власти. Она жадно вдыхала его запах и с будоражащим кровь удовольствием ощущала, как этот запах проникает внутрь, заполняя собой ее грудную клетку, просачиваясь в самую душу.

— Ева… — сдавленно прошептал Себастьян, наконец прекращая поцелуй и бережно прикасаясь рукой к ее подбородку. — Ева, я счастлив, безгранично счастлив…

Она взглянула на него сквозь застилавшую глаза туманную пелену, улыбнулась лучезарной улыбкой и, взяв за руку, повела в гостиную.

Они сели на широкий диван, обнялись и долго-долго изучающе рассматривали друг Друга.

Ева вглядывалась в черты лица Себастьяна и не могла понять, почему именно эти серо-зеленые глаза, именно этот нос, эти губы, сейчас покрасневшие от поцелуя, кажутся ей самыми красивыми и желанными на свете. Ее охватывало отчаяние оттого, что она не поэт, не художник, не композитор и не в состоянии рассказать миру о бездне порожденных в ней близостью этого человека чувств при помощи искусства.

— Ева, — вновь заговорил Себастьян, нарушая магическую силу тишины, — Ева, я обманул тебя. Я приехал в Глазго вовсе не по делам, а для того, чтобы снова с тобой встретиться.

Она видела по проступившим на его обычно невозмутимом лице пятнам, по блеску глаз, что он сильно волнуется. Его голос звучал ниже, чем всегда, слова давались ему с явным трудом.

— Прошедшие два месяца я живу как в аду, Ева, и все потому, что мне ужасно не хватает тебя…

Ева смотрела на Себастьяна широко открытыми глазами и боялась пошел окунуться. Мысли в ее голове сменяли друг друга с бешеной скоростью, то радуя, то тревожа, то пугая. Она вспоминала слова тети, пророчившей ей огромное счастье, тут же думала о том, что осуществление ее мечты невозможно, потом начинала сомневаться в том, что не спит.

— Я старательно пытался забыть о тебе, — продолжал Себастьян, все сильнее и сильнее волнуясь. — Но у меня ничего не получается…

— Забыть? — В глазах Евы отразилось удивление.

А зачем ему понадобилось меня забывать? — подумала она, и страх, до этого момента лишь смутно будораживший ей душу, вмиг разросся до ужасающих размеров. Неужели он и вправду женат? И, влюбившись в меня, лишь мучается? Нет, я этого не вынесу. Не представляю, как буду выслушивать сейчас его рассказ о грозящем разрушиться по моей вине семейном счастье… Нет, если он принадлежит другой, я не посмею продолжать с ним отношения. Лучше мучиться от неразделенной любви, чем всю оставшуюся жизнь корить себя за страдания, причиненные женщине, по праву считающейся его женой…

Себастьян долго молча смотрел на свои руки, потом поднял голову и взглянул Еве в глаза с настолько несчастным и виноватым видом, что у нее екнуло сердце.

Ошибки быть не может: он несвободен, мелькнуло в ее голове. И ей нестерпимо захотелось зажмуриться, а потом открыть глаза и понять, что вся эта ситуация — игра ее воображения, а не реальность.

Себастьян кашлянул и взял ее руки в свои — крупные, с длинными, сильными пальцами.

— Я мечтаю навсегда остаться с тобой, Ева, несмотря ни на что…

«Несмотря ни на что…» — эхом отдалось в сознании Евы. О чем это он?

— Ты зародила в моем сердце такое огромное, светлое, ни с чем не сравнимое чувство, милая моя, что я больше не мыслю жизни без тебя, — произнес Себастьян, тяжело дыша от волнения. — И мне плевать, честное слово, плевать на то, каким именно образом ты привязала меня к себе!

Ева изумленно повела бровью, все сильнее озадаченная его странными словами. У нее возникло ощущение, что какую-то важную часть его речи она прослушала и теперь не вполне понимает, о чем он толкует.

— Если ты позволишь мне быть рядом с то бой до конца моих дней, я обещаю, что никогда не задам тебе ни единого вопроса, пообещал Себастьян. — Ни о твоем прошлом, ни о треклятом колдовстве. Я вижу, какая ты сейчас — естественная, светлая, потрясающая.

Все остальное меня не волнует.

Он поднес ее руки к губам и принялся покрывать их легкими горячими поцелуями.

— Подожди-ка, — пробормотала Ева, растерянно качая головой. — Я ничего не понимаю.

Себастьян прекратил целовать ее руки и посмотрел ей в глаза преданным, как у верного пса, взглядом, безмолвно говоря, что готов ответить на любой вопрос.

— О каком колдовстве ты ведешь речь? И зачем обещаешь не спрашивать о моем прошлом?

Будто я какая-нибудь преступница и совершила нечто страшное. — Ева нервно пожала плечами и убрала руки из теплых ладоней Себастьяна. — Ты ведешь себя странно, очень странно…

Он нахмурился и посмотрел на нее настолько подозрительно, что она чуть было не поверила, что ей следует стыдиться своего прошлого.

— Ева, милая, прошу тебя, давай не будем играть в эти глупые игры, — сказал Себастьян проникновенно-нежным голосом. Его глаза сузились, и Еве показалось, он пытается заглянуть ей в душу. — После того, что произошло между нами в ту последнюю ночь в Момбасе, мы стали друг для друга едва ли не самыми близкими…

Он резко замолчал, как если бы сказал какую-нибудь чушь, а спустя полминуты тихо добавил:

— По крайней мере, для меня в ту ночь ты превратилась в самого родного, самого дорогого человека.

Ева смотрела на него, почти не дыша, и не слышала тех прекрасных слов, которые при любых других обстоятельствах доставили бы ей столько невообразимой радости.

— Что ты подразумеваешь под глупыми играми? — выдавила она из себя.

Себастьян медленно развел руками, наморщил губы, собираясь что-то сказать. Но так ничего и не сказал, пожал плечами и рассмеялся странным резковатым смехом.

Ева напряглась, охваченная предчувствием чего-то малоприятного. Она ощущала себя сейчас и впрямь участницей какой-то предельно глупой игры, игры с нелепыми, совершенно непонятными ей правилами. Присутствие Себастьяна, явно знающего нечто такое, о чем она и понятия не имеет, начинало ее тяготить.

А его смех резал слух и вызывал необъяснимое раздражение.

Она поднялась с дивана и твердым шагом перешла к креслу, опустилась в него и, не откидываясь на спинку, произнесла спокойно, но категорично:

— Очень тебя прошу, объясни, что происходит.

Себастьян перестал смеяться, метнул на нее выразительный взгляд, запустил пятерню в свои густые каштановые волосы, нервно потеребил их, сбивая челку набок, и опять развел руками.

— Неужели ты ничего не понимаешь, Ева? произнес он тихо, глядя на нее так, будто умолял сжалиться над ним и прекратить ломать комедию. — Поставь себя на мое место: мне ужасно трудно говорить обо всех этих вещах, называть их своими именами…

Обескураженная Ева не знала, как ей быть.

Она с превеликим удовольствием поставила бы себя на место Себастьяна, чтобы разрешить эту безумную ситуацию. Но не могла этого сделать, потому что даже не догадывалась, на что он намекает.

— Ева, милая, не мучай меня! — воскликнул Себастьян, наклоняясь вперед. — Ответь: ты согласна стать моей — жить со мной, отдыхать, делить радости, беды, строить планы на будущее?

Если бы еще сегодня днем кто-то сказал Еве о визите Себастьяна и о том, какое предложение он ей сделает, она, не задумываясь, ответила бы, что станет счастливейшей женщиной на свете. Сейчас же ее сердце настороженно молчало, как свернувшийся в колючий шар в ожидании опасности еж.

— Ева, ты слышишь меня? — с нотками отчаяния в голосе спросил Себастьян.

Молодая женщина ничего не ответила. «Обещаю, что никогда не задам тебе ни единого вопроса… Ни о твоем прошлом, ни о треклятом колдовстве», — звучало в ее ушах снова и снова.

Себастьян замер, долго испытующе вглядывался ей в глаза, потом зажмурился, будто от сильной физической боли, и устало провел по лицу ладонью.

— Если я тебе не нужен, так и скажи и верни мне свободу, — произнес он убитым голосом. — Я не моту нормально жить: работать, спать, есть… И я не понимаю, для чего тебе понадобилось надо мной издеваться.

— Что? Издеваться?

Терпению Евы пришел конец. Раздражение и недоумение, вызванные оскорбительными намеками Себастьяна, превратились в ее душе в тягучую, удушающую злость. Она расправила плечи и гордо вскинула голову.

— А тебе не кажется, что это ты надо мной издеваешься? Ведь это не я приехала к тебе домой, не я извожу тебя какими-то странными недомолвками, не я заявляю, что, непонятно почему, никогда не стану говорить о твоем прошлом!

— Непонятно почему? — Себастьян усмехнулся. — Ева, дорогая моя, я ведь сказал, что мне многое о тебе известно. — Он жестом руки попросил Еву не перебивать его и торопливо добавил:

— Только еще раз повторяю, что готов про все забыть. Ты научила меня видеть неземной свет, ты наполнила мое сердце удивительными чувствами, значит…

— О чем ты готов забыть? — не выдержав, требовательно спросила Ева.

Мужественное лицо Себастьяна стало вдруг растерянным, как у маленького ребенка, застигнутого врасплох. Он снова провел рукой по волосам и тяжело вздохнул.

— Ева… я уверен, что ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь, но…

— Представь себе, не понимаю! — возразила Ева, опять перебивая его.

Себастьян набрал полную грудь воздуха и медленно, словно тяжело больной, выдохнул.

Его лицо потемнело, сделалось несчастным и вместе с тем серьезным.

— Ладно, я все объясню, как бы сложно это ни было…

— Будь так добр, — сощуривая горящие глаза, произнесла Ева.

Себастьян еще раз вздохнул, отвернулся к окну и приглушенно заговорил:

— Я никоим образом не хочу обидеть тебя, Ева, и не имею ни малейшего права за что-то осуждать… Но я не совсем понимаю твоего поведения…

Он повернул голову и посмотрел на молодую женщину. Она смотрела прямо на него, и в ее взгляде не было ни стыда, ни раскаяния, ни смущения, лишь искренне недоумение и возмущение.

— В то время, когда мы оба учились в университете, ты ни от кого не скрывала своих пристрастий, — продолжил Себастьян, опять отворачиваясь, — к роскоши, к богатству, к титулованным поклонникам…

Произносить эти обвинительные слова ему было трудно. Но он решил, во что бы то ни стало поговорить с Евой начистоту, чтобы в их отношениях — даже если им суждено закончиться уже сегодня вечером — не оставалось ничего неясного. Себастьян больше не смотрел на Еву, но чувствовал, как с каждой секундой возрастает ее напряжение, как воздух в комнате сгущается, становится невыносимо тяжелым.

— Я ненавижу сплетни, Ева, всегда стремился быть в стороне от женских пересудов и перемывания чьих-либо косточек. Я убежден, что каждый человек волен поступать так, как хочется именно ему. Все мы разные, у всех у нас свои достоинства, свои недостатки…

Себастьян надолго замолчал, собираясь с мыслями.

— Но от рассказов о твоем образе жизни было некуда деться, честное слово. О тебе, о том, во что ты одеваешься, как обходишься с мужчинами, как сильно любишь роскошь и богатство, болтали все без исключения, девчонки и ребята.

Он замолчал, опустил голову и принялся рассматривать рисунок на диванной обивке.

— И как же я обхожусь с мужчинами? — странно холодным, не своим голосом спросила Ева.

Себастьян посмотрел на нее и ужаснулся.

Ее лицо побелело как мел. Свет в глазах померк, губы сжались в тонкую обескровленную полосу.

Он хмыкнул, неуклюже пытаясь разрядить обстановку.

— Ева, только не подумай, что я обличаю сейчас какие-то твои пороки. Ты жила как хотела…

— Так как же я обхожусь с мужчинами? — тем же тоном снова спросила Ева.

— Во-первых, я говорю о прошлом, — пробормотал Себастьян. — Сейчас ты совсем другая…

Ева молча ждала ответа на вопрос.

— А в студенческие годы все утверждали, будто в отношениях с мужчинами ты способна быть жесткой, жестокой даже, — сказал Себастьян, уже начиная ругать себя за то, что завел этот разговор, что пришел к Еве, что вообще приехал в Глазго. — Я не поверил бы во все эти сплетни, клянусь, не поверил бы, если бы не…

Он замолчал, подумав вдруг о том, что ему неизбежно придется впутать в эту историю и Эмили.

— Если бы не что? — с той же пугающей отстраненностью спросила Ева.

— Если бы не слова одной моей подруги, человека, которому я привык доверять с детства, — нехотя произнес он.

— Эмили Трейс, — тихо сказала Ева.

Себастьян опять взглянул на нее. Она выглядела теперь несколько иначе: не мертвецки бледной и безжизненной, а убитой горем. Ее веки были полуопущены, и под глазами лежали темные тени от густых ресниц. Она сидела ссутулившись, как будто ощущала на своих хрупких плечах весь непомерный груз своего несчастья, и смотрела не на Себастьяна, а куда-то в пространство перед собой.

— Да, Эмили Трейс, — подтвердил он. — Понятия не имею, почему она относится к тебе враждебно, но, насколько я понял, у нее есть на то веские причины. Эмили утверждает, будто ты колдунья, будто при помощи магии способна управлять людьми по своему разумению.

Губы Евы скривила печальная усмешка.

— В данный момент, признаюсь, я была бы даже рада, если бы весь этот бред соответствовал действительности, — сказала она, по-прежнему глядя перед собой.

— Я прекрасно понимаю, что своими словами причиняю тебе боль, — извиняющимся тоном произнес Себастьян. — Но, поверь, я сделал это только потому, что считаю тебя теперь своим другом и не хочу, чтобы между нами существовали какие-то недомолвки.

Наступило продолжительное неловкое и тягостное молчание.

Ева пребывала в столь сильном потрясении, что не находила в себе сил оправдываться, возмущаться или возражать. В ее голове почти не было мыслей, в душе царила ледяная пустота. Так просидела она довольно долго, пока пробудившийся голос разума не заявил, что пора вспомнить о чувстве собственного достоинства.

— Я могла бы попросить тебя исчезнуть из моей квартиры сейчас же, ничего тебе не объясняя, и была бы права, — сказала Ева, стараясь казаться твердой. — Только во время тех каникул в Кении и ты стал для меня кем-то особенным, и ты наполнил мое сердце множеством невероятных, незнакомых прежде чувств… — Она сглотнула подкативший к горлу ком. — Поэтому я кое-что объясню тебе, и только после этого мы расстанемся… Навсегда, После этих слов Ева поднялась с кресла и стремительно вышла из гостиной. А спустя несколько минут вернулась с какой-то коробкой в руках.