Счастливец

16

— Я люблю вас слишком сильно, моя Софи, чтобы называться мужем принцессы Зобраска.

— А я люблю вас слишком сильно, мой дорогой, чтобы желать называться иначе, как женой Поля Савелли.

Таковы были их отношения, точно выясненные и понятые. К этим выводам они пришли после многих споров, поцелуев и протестов.

— Я таков, каков есть, — говорил Поль. — Безвестная личность, пришедшая из мрака. Я ничего не могу дать вам, кроме моей любви.

— Разве есть на земле титулы или сокровища, равноценные ей?

— Но я должен дать вам больше! Имя Поля Савелли должно само стать почетным титулом.

— Оно уже становится им. А ведь мы можем немного подождать, Поль, не так ли? Ведь мы так счастливы! — она вздохнула. — Я никогда в моей жизни не была так счастлива!

— Я тоже, — сказал Поль.

— Неужели действительно я — первая?

— Первая! Верьте или нет, как хотите. Но это факт. Я рассказал вам мечту моей жизни. Я никогда не опускался ниже ее. И, наверное, поэтому она сбылась.

И это утверждение не было обычной в таких случаях ложью. Поль со свежим сердцем пришел к своей принцессе.

— Я хотела бы быть молодой девушкой, Поль.

— Вы звезда, превратившаяся в женщину. Звезда моей судьбы, в которую я всегда верил. Великие дела сбудутся вскоре.

Они перешли к более общим темам. Каковы будут их отношения перед лицом света, пока еще не сбылись великие дела, о которых он мечтал?

— Пока я открыто не смогу назвать вас моею, пусть это будет нашей дорогой и прекрасной тайной, — сказал Поль. — Я не хотел бы, чтобы она была опошлена светской болтовней.

Поль доказал, что он гордый и деликатный любовник, и когда они окунулись в дела и удовольствия лондонского сезона, он был вознагражден. Было так отрадно видеть ее на больших собраниях, воплощение юности, сияющую, всегда окруженную поклонением, и знать, что из всех смертных он один царит в ее сердце. Было таким наслаждением встречать смеющийся взгляд дорогого конспиратора. Были так чудесны интимные беседы по телефону каждый вечер и каждое утро. — Но всего прекраснее были редкие свободные часы с ней наедине. Из таких, казалось бы, пустых, несерьезных вещей состоит иногда самое прекрасное в жизни.

Он сделал свою драгоценную леди — хотя мисс Уинвуд и отреклась теперь от этого звания — участницей их тайны. То же сделала и принцесса. Очень утешительно было знать, что мисс Уинвуд на их стороне, и чувствовать себя в тесном единении с ее мудростью и симпатией. А ее симпатия проявлялась практически, как свойственно роли наперсницы любовной тайны с самого сотворения мира. Почему бы принцессе Зобраска не заинтересоваться одним из филантропических дел со штаб-квартирой в доме на Портлан-плес? Например, фондом неимущих вдов, председательство в котором она охотно уступила бы принцессе? Дело было несложно: оно состояло главным образом в совещаниях с мистером Савелли и в подписывании писем. Принцесса обняла Урсулу, смеясь, краснея и называя ее «delicieuse»[47]. Ясное дело, что совещаться с мистером Савелли в его официальном качестве или подписывать официальные письма можно было лишь в помещении учреждения.

— Я готова сделать все, что могу, для такой пары, как вы, — сказала мисс Уинвуд Полю. — Но это самое восхитительно-сумасшедшее и невозможное дело, к которому мне когда-либо приходилось прикладывать руку.

Принимая факт их романа, она не могла не одобрить позицию, принятую Полем. Это была все та же гордая позиция юноши, который около шести лет тому назад уходил, не говоря ни слова, без гроша в кармане, смело и с чувством собственного достоинства, из ее дома.

— Я не хочу, чтобы меня называли авантюристом, — объявил Поль. — Я не хочу подвергнуть Софи унижению, волоча за собой имя презренного мужа. Не хочу воспользоваться ее титулом и богатством как ступенью для моей карьеры. Дайте мне сперва достигнуть неприступного положения. Я согласен быть обязанным этим вам, себе самому, кому угодно, но только не женитьбе. Я стану чем-нибудь. Остальное неважно. Тогда моя женитьба будет чисто романтическим событием, а романтические события не лишены популярности. Особенно для скучающих людей.

Это заявление было весьма разумным, первая его часть была весьма благородна, а вторая свидетельствовала о хорошем знании света. Но когда сможет он добиться своего неприступного положения? Через несколько лет. Согласится ли Софи Зобраска, которая была всего на несколько месяцев моложе его, пожертвовать этими прекрасными и невозвратимыми годами юности? Урсула Уинвуд заглядывала в ближайшее будущее и не видела его в розовом свете. Первым шагом к независимому положению был отлет из гнезда. Для этого необходим был заработок. Если бы партия была у власти, было бы нетрудно найти для него подходящий пост. Она ужасно беспокоилась, потому что по-своему, чудесным и непонятным для нее самой образом, более чем когда-либо была влюблена в Поля. Встретив Френсиса Айреса на одном большом приеме, она спросила его совета.

— Боитесь ли вы встряски? — спросил тот.

— Нет!

— Тогда вы и полковник Уинвуд отставьте его от работы и найдите себе другого секретаря. Пусть Савелли отдает все свое время Лиге молодой Англии. Заставлять его собирать материалы для речей полковника и писать письма по поводу футбольных клубов — значит резать масло бритвой. Его дело — его Лига. Я думаю, что можно будет установить для него приличный оклад. А если это окажется невозможным, я озабочусь какой-нибудь компенсацией.

— Последними, дорогой Френк, — сказала мисс Уинвуд, поблагодарив его, — мы видим то, что у нас под носом.

На следующий день она пришла к Полю, увлеченная этим планом. Думал ли он когда-нибудь об этом? Он взял ее руки и улыбнулся своей веселой покоряющей улыбкой.

— Конечно, драгоценнейшая леди! — сказал он откровенно. — Но я скорее отрезал бы себе язык, чем намекнул вам на это.

— Я знаю это, мой дорогой мальчик!

— Даже теперь, — продолжал он, — я не могу освоиться с мыслью о разлуке с вами. Мне кажется это черной неблагодарностью.

— Это не так. Вы забываете, что у нас с Джемсом тоже есть честолюбие, честолюбие учителей, гордящихся любимым учеником. Если бы вы потерпели неудачу, мы оба были бы горько разочарованы. К тому же зачем вам покидать нас? Нам будет ужасно недоставать вас. Вы никогда не были наемником или оплачиваемым служащим. А теперь вы — как бы сын наш. — Слезы выступили на глазах растроганной леди. — Если вы даже переселитесь на собственную квартиру, я не отдам эту комнату нашему новому секретарю, — они были в комнате, которая в доме называлась «бюро», на самом же деле была роскошно обставленным частным кабинетом Поля, где помещалась его собственная небольшая сокровищница книг, картин, фарфора и хрусталя, собранная им за шесть лет обеспеченной жизни. — Он получит ту комнату, оклеенную обоями, которая ближе к вестибюлю. То же и в Дрэнскорте. Хотя вы и не будете больше работать на нас, мой дорогой мальчик, наш дом останется вашим, сколько вы захотите в нем оставаться, потому что мы любим вас.

Ее рука лежала на его плече, Поль склонил голову.

— Я бы хотел, — проговорил он, — быть достойным вашей любви.

Он поднял голову и встретил ее глаза. Ее рука все еще лежала на его плече. Тогда он наклонился и просто поцеловал ее в щеку.

Поль рассказал все своей принцессе. Она слушала его с горящими глазами.

— Ах, Поль, — сказала она. — Это обостренное зрение любви — у меня не было его никогда, пока не пришли вы. Я была слепа. Я никогда не знала, что существуют такие прекрасные души, как Урсула Уинвуд.

— Дорогая моя, как я люблю вас за эти слова! — воскликнул Поль.

— Но ведь это правда!

— Потому-то я и люблю вас!

Так работал и радовался жизни в этот сезон счастливейший молодой человек Лондона, зная, что близок день его эмансипации. Его переход от Уинвудов в Лигу был назначен на первое октября. Он строил большие планы расширения деятельности Лиги, мечтал о дворце для ее штаб-квартиры с развевающимся на его шпиле символическим знаменем — наглядный урок для нации. Однажды в июльский день, когда Поль дожидался полковника Уинвуда в кулуарах палаты общин, Френк Айрес остановился посреди группы деловых людей и обменивался рукопожатиями.

— Были вы опять в Хикней-хисе? Я бы на вашем месте побывал там. Взбудоражьте-ка их!

Так как в словах лидера таился особый смысл, Поль столковался с председателем отдела в Хикней-хисе, который пригласил на это совещание и секретаря местной консервативной ассоциации. В результате Поль был приглашен говорить на митинге протеста против бюджета, созываемом ассоциацией. Он выступил опять с огромным успехом. Консервативные газеты дали на следующее утро отчет о его речи. Его Софи, приехав подписывать письма в качестве председательницы фонда, привезла ему вырезки, что было очень мило с ее стороны. Сезон закончился его торжеством.

На некоторое время Поль разлучился с принцессой. Она уехала в Коус, потом в гости к своей французской родне, в замок в Дордони. Поль поехал на яхте с Чедлеями и вернулся к охоте в Дрэнс-корте. В середине сентября прибыл новый секретарь Уинвудов и получил инструкции. Потом принцесса приехала в Четвуд-парк.

— Дорогой мой, — говорила она, целуя его, — я никогда больше не расстанусь с вами. Франция перестала быть для меня Францией с тех пор, как у меня в сердце Англия.

— Вы и это помните? Моя удивительная принцесса!

Он нашел ее более женственной, более экспансивной, более очаровательно-ласковой. Разлука еще сильнее сблизила их. Когда она положила ему голову на плечо и прошептала на своем родном языке: «Мой Поль, каким пустынным и долгим временем кажется время одиночества», он собрал всю силу своей воли и всю свою гордость, чтобы противостоять безумному искушению. Он клялся, что скоро наступит время, когда он сможет назвать ее своей, и лихорадочно принялся вновь за завоевание мира.

Потом наступил октябрь, и с ним опять Лондон.

Поль одевался к обеду, когда ему принесли телеграмму с оплаченным ответом:

«Если будете выбраны местным комитетом, согласны ли выставить кандидатуру от Хикней-хиса?

Айрес».

Он, побледнев, присел на постель и перечитывал эту простую фразу. Лакей с серебряным подносом в руке стоял, дожидаясь ответа.

— Будет ли ответ, сэр?

Поль кивнул, потребовал карандаш и дрогнувшей рукой написал единственное слово: «Да».

Потом, как реакция, его охватил могучий трепет восторга, и, быстро набросив одежду, он бросился к телефону в свой кабинет. Кто должен первым узнать эту чудесную весть, как не его принцесса?

Что вакантно место депутата от Хикней-хиса, он знал, как знала вся Великобритания, потому что Понтинг, радикал, скончался внезапно за день перед тем. Но ему и в голову не приходило, что он может быть избран кандидатом.

— Я была в этом уверена, — раздался голос в телефонной трубке. — Почему же иначе лорд Френсис поручил вам выступить в Хикней-хисе в июле?

Как женщины прозорливы! Со всем своим честолюбием и политической интуицией он не предвидел этой возможности. Но она пришла. Правда, видно, что звезды в своем беге покровительствуют ему! Он знал, что другие имена предложены комитету местной ассоциации, в том числе одно очень громкое имя, предложенное центральной организацией юнионистов; было также и имя прежнего тори, который после поражения на общих выборах несколько охладел к политике и сейчас путешествовал по Дальнему Востоку. Но теперь Поль, уверенный в своей судьбе, не сомневался, что будет избран. Великая битва должна была начаться недели через две, потому что дополнительные выборы во время парламентской сессии проводятся быстро, — решительная битва его жизни, и он должен выиграть ее. Ставкой было королевство — королевство мечты всей его жизни, в которое он войдет со своей возлюбленной и завоеванной принцессой. Он наговорил в телефон массу блестящих глупостей.

Женщин очень часто упрекают в отсутствии чувства меры, но мужчинам нередко следует благодарить за это природу. София Зобраска, с детства жившая в атмосфере великих дел, ежедневно встречавшаяся с людьми, управляющими судьбами наций, два года тому назад отказавшая в своей руке человеку, от которого зависел мир в Европе, была до глубины души взволнована известием, что неведомый молодой человек может быть избран представлять интересы лондонского предместья в британском парламенте, и убеждена, что отсюда начинается великий поворот в истории человечества.

Столь же необъективно, хотя, быть может, и не так эмоционально, приняла это известие мисс Урсула Уинвуд. Она даже всплакнула и назвала Френка Айреса ангелом. Полковник Уинвуд крутил свой длинный висячий ус и был немногословен, но позволил себе налить бокал шампанского, поднял его и, сказав: — «Желаю счастья, мой дорогой мальчик!» — беззаботно опрокинул драгоценную влагу. А после обеда, когда мисс Уинвуд оставила их вдвоем, он вместо обычной сигары закурил длинную «корону» и стал обсуждать с Полем разные пути и способы выборов.

Несколько следующих дней Поль жил в вихре телефонных звонков, телеграмм, писем, поездок по Лондону, интервью, головоломных вопросов и повторений своего политического кредо. Но исход выборов можно было считать заранее решенным. Его молодость, могучая красота, его душевный огонь и красноречие, его магическая сила, внушившая столь многим веру в него и сделавшая его Счастливым Отроком, пленяли людей с неразвитым воображением. Перед собранием мудрецов и поэтов Поль, возможно, не имел бы ни малейшего шанса. Однако его призыв был обращен к купцам и ремесленникам, на которых он действовал, как действует герой мелодрамы на зрителей галерки. Для них он являл собой символ надежды, силы и безусловного торжества.

Так на тридцатом году жизни Поль был избран кандидатом от консерваторов предместья Хикней-хис и оказался на пороге великих дел, для которых считал себя рожденным. Он написал небольшую записку Джен, сообщая ей эту новость. Написал также Барнею Билю: Дорогой старый тори, думали ли вы когда-нибудь, что маленький оборвыш Поль будет вашим представителем в парламенте? Извлеките свой старый фургон, выкрасьте его в голубой цвет, сделайте надпись: «Ал здравствует Поль Савелли!» и вместо циновок и щеток наполните его брошюрами, в которых говорится о том, какой замечательный малый этот П. С. Поезжайте по улицам Хикней-хиса и говорите, если вам угодно: «Я знал его, когда он был малышом — вот таким». А если вам захочется быть таинственным и романтичным, говорите: «Я, Барней Биль, первый дал ему возможность счастья», как и было на самом деле, мой дорогой старый друг, и Поль не может забыть этого. О Барней! Это слишком чудесно! Если я пройду на выборах, то расскажу вам одну вещь, которая вас огорошит. Это будет осуществлением всех тех глупостей, о которых я говорил вам на пустыре в Блэдстоне. Дорогой старый друг, вы дали мне первое истинное воспитание, и нет другого избирателя в Хикней-хисе, который мог бы голосовать так, как вы, за своего собственного и лично подготовленного кандидата.

Джен по неизвестным обстоятельствам не ответила, но от Барнея Биля, который, как известно, обладал литературными склонностями, Поль получил открытку со следующей надписью:

Поль, если я смогу помочь тебе победить, я постараюсь.

Биль.

А потом началась бешеная гонка предвыборной кампании. Партия Поля имела явное преимуществе перед радикалами, которые встречали затруднения в выборе кандидата. Лига молодой Англии всячески проявляла восхищение своим чемпионом. Редко молодому кандидату оказывался такой радушный прием. А за ним стояла его Софи, его вдохновительница.

Случилось так, что на один из этих дней было назначено ежегодное общее собрание фонда неимущих вдов, когда отчет и баланс должны быть представлены обществу. Работу в этой организации Поль, несмотря на предложение мисс Уинвуд, не передал в руки Таунсенда, нового секретаря Уинвудов. Ведь его председательницей была принцесса.

— Как! — воскликнул он. — Покинуть мою принцессу на произвол судьбы при ее первом выступлении? Никогда!

По телефону он условился с ней о часе, когда они могли обсудить все по поводу этого важного дела.

— Но, мой дорогой мальчик, — сказала мисс Уинвуд, — ваше время не принадлежит вам. Представьте себе, что вас задержат в Хикней-хисе.

— Победитель, — воскликнул Поль с веселым смехом, — сам задерживает других, но его не задерживают!

Она посмотрела на него своими ясными глазами и снисходительно покачала головой.

— Я знаю, — сказал он, встретив ее взгляд, — драгоценнейшая леди, что говорю глупости; но я так бесконечно счастлив!

— Мне отрадно глядеть на вас, — сказала она.