Щит

Глава 2 Война

12 июня, 1944

Дневники Родерика Бирманна (также известного, как Галейт), позднее известного как президент США Дэниэл Кейн

Берлин, Германия

… Думаю, у нас наконец-то достаточно сил, чтобы оказать перманентное влияние.

Молодой Дигойз — это благословение. Я уже ловлю себя на том, что хочу дать ему больше ответственности, посмотреть, как далеко может зайти этот талант к стратегии.

Он будет моим архитектором нового мира. Среди этого расового разделения он кажется истинным участником коллективной работы. Прогрессивным деятелем.

Я так хочу доверять ему. Всем своим существом я хочу верить, что он поможет мне с моим величайшим бременем.

Этот мальчик — ключ к миру.

Не к миру в краткосрочном плане. Окончание этих войн — лишь начало, предпосылка для всего того, что должно последовать. И я не имею в виду тот тип перемирия, который подразумевает капитуляцию тех, кого никогда нельзя принуждать к мольбе или прогибам.

Я имею в виду настоящее перемирие. Которое продлится долго.

Что касается Фиграна, то он также должен сыграть свою роль. Его амбиции кажутся безграничными, но как личность он не ограничивается ими. Есть в его душе нечто, какой-то ключ к следующему шагу, окончательному исходу Смещения, который я все ещё не могу постичь.

Они все ещё не догадываются, кто они.

***

Поток пламени освещает тёмное пространство Барьера. Я знаю, что в реальности только что взорвалась ракета и послала вспышку пламени. Деревья падают от удара, птицы взлетают к облакам, крича от страха. Война происходит внизу, в физическом мире — то, что я вижу, действительно реально, а не просто какое-то световое шоу внутри самого Барьера.

Я вижу размытые, нечёткие света людей, отброшенных взрывом.

Я знаю, что они настоящие люди. Я знаю, что их там разрывает на куски, конечности отрываются от туловищ, шрапнель впивается в мягкую плоть и кожу.

Некоторые полностью отделяются от их тел, тут же выброшенные в тёмное небо Барьера.

Будучи все ещё закреплённой за своим телом, я наблюдаю за ними. Поначалу, когда там умерли лишь немногие, я пыталась им помочь. Теперь их слишком много.

Я все равно пытаюсь приободрить тех, кто проходит мимо меня в волнах Барьера.

Я говорю им простые вещи.

Нет, ты не можешь вернуться в своё тело. Ты не можешь силой проложить себе путь обратно в изувеченную плоть. Да, сосуд действительно сломан. Видишь? Вот оно, вон там. Это было твоим телом. Ага, я знаю, выглядит ужасно. Нет, я не Бог и не ангел. Нет, я не знаю, как связаться с твоей женой…

Заставить их слушать сложно.

Большинство бежит от меня. Их страх заставляет их резонировать с другими светами, исчезать — пуф — в других, более запутанных местах Барьера. Они не привыкли к темным облакам Барьера и меняющемуся окружению. Они не знают, что в принципе могли бы путешествовать здесь так же, как я, если бы просто расслабились.

Но они не могут расслабиться.

Некоторые, очень немногие, слушают.

Другие видящие пытаются помочь, но этот процесс приводит в уныние. Их слишком много. И для людей все это слишком в новинку.

Пытаться помочь снаружи, пока они ещё не погибли — это ещё более жалко.

За последние несколько недель я быстро научилась этому, даже с Джоном и Касс. Для некоторого из того, что теперь стало для меня обыденной реальностью, просто не существует слов. Даже если сама идея представляет для них интерес, я чувствую пропасть между их воображением и реальностью. Как и все создания, люди объясняют жизнь и смерть в тех терминах, которые они знают на данный момент.

Проблема в том, что они ничего не знают.

Мировой Суд по какой-то причине официально объявил Барьер мифологией. Они описывают наши способности как ребёнок, отрицают наши объяснения просто потому, что предпочитают свои собственные. Когда их объяснения не совпадают с реальностью, они злятся на нас или принижают этот феномен до научного эквивалента «магии». Они ищут лучшее объяснение — лучшую историю, которая объяснит то, что ранее считалось необъяснимым, но при этом не будет противоречить их изначальным предположениям.

Эта война, к примеру.

Для людей она включает в себя сражения за земли и права торговать, потенциал получить больше маленьких бумажек, которые будут означать, что больше людей захотят секса с ними, и они смогут произвести впечатление на совершенно незнакомых людей.

Однако для кого-то вроде меня и всех видящих, с которыми я работаю, эта война — всего лишь изобретение разума безумного видящего. Безумного видящего, который ненавидит людей и хотел бы, чтобы все они исчезли. Безумного видящего, которого я приставила к власти в стране, способной развязать войну со всеми остальными, просто выкрикивая эмоциональные слоганы.

Другие видящие говорят, что это не моя вина.

Однако я ни капли не верю в это. Моё сердце болит, но недостаточно. Я онемела, просто не в состоянии чувствовать столько, сколько должна.

«Сэр? Вы видели достаточно?»

Я поворачиваю голову, моё сознание все ещё разделено. Я сосредотачиваюсь на его лице, смотрю, как оно мелькает со светового на физическое, с позитива в негатив…

И я теряюсь.

Мой разум щелкает обратно.

Я выхожу из Барьера. Моё сознание возобновляет движение в реальном времени…

***

…Звук взорвался всюду вокруг меня.

Над головой шумели вращающиеся лопасти вертолёта, бившие по воздуху и кружившие в оглушительном ритме, словно длинные металлические крылья, то заслонявшие солнце тенью, то открывавшие его обратно. Волосы хлестали меня по лицу.

Я встретилась взглядом с пилотом — высоким видящим китайской наружности, которого звали Тензи.

«Мы слишком близко», — послал он извиняющимся тоном.

Я выругалась, разозлившись из-за того, как просто меня вытащить.

Мне нужно освоить навык находиться в обоих местах разом.

Некоторое время, каждый день работая с Йерином и Мэйгаром, я, кажется, добивалась прогресса. В последнее время я зашла в тупик, ударившись о стену, которую, казалось, никак не могла преодолеть. Я могла держаться одновременно в двух местах, если никто меня не беспокоил и ничто меня не пугало.

А значит, если всего лишь держаться подальше от всего мира и всех людей, то все будет замечательно.

Иногда, как например, сейчас, я могла удерживать разделение на несколько секунд отвлечения.

Иногда я вообще никак не могла это сделать.

Особенно раздражало замечать это в сравнении с моим вышеупомянутым мужем, Дигойзом Ревиком, который мог разделять сознание на четыре-пять задач, держать внимание сосредоточенным на каждой из них в разной степени, и делать это, кажется, так долго, как ему вздумается.

«Высокочтимейший Мост, — вежливо послал Тензи. — Мы не можем оставаться».

Я пренебрежительно махнула рукой на манер видящих.

«Давай продвинемся немного дальше», — послала я.

«Нет, Высокочтимый Мост».

Я обернулась, приподняв брови. Откровенного «нет» я в последнее время не получала.

Мысли Тензи оставались упрямыми. «Сэр, мы должны возвращаться, — он удивил меня, улыбнувшись. — Вы обещали, Высокочтимая. Вэш сказал напомнить вам. Он говорил сказать вам «никаких ещё раз». Если вы будете настаивать и спорить, я имею разрешение посчитать ваши суждения иррациональными и доставить вас обратно по своему усмотрению».

Я невольно рассмеялась.

— Высокочтимая, как же, — проорала я, заглушая шум лопастей.

И все же ему удалось рассмешить меня — непростой подвиг в эти дни. И хоть он перебарщивал с вежливостью, у него имелась своя голова на плечах.

Посмотрев вниз через плексигласовое стекло, я своим уже физическим зрением наблюдала, как пылает огонь. Я сосредоточилась на линии дыма среди деревьев.

Громкий свист нарушил мои мысли.

Тензи дёрнул в сторону ручку управления, похожую на джойстик, и переставил ноги на педалях, чтобы противодействовать вращению. От резкого рывка в сторону мой желудок совершил кульбит. Когда мы потеряли высоту, я схватилась за край двери вертолёта, мельком заметив что-то, просвистевшее мимо нас, когда вертолёт нырнул вниз. Что бы там ни было, оно двигалось громко и быстро.

«Они стреляют по нам, сэр», — послал Тензи.

«Я уже догадалась». Я широко улыбнулась, и он удивил меня, улыбнувшись в ответ.

— Ладно. Вези нас обратно, — сказала я вслух. — Ты выиграл. В этот раз.

Он уже разворачивал нас и набирал скорость. Мы поднялись над лесным покровом и направились к заснеженным горам на юго-западе.

Я оставалась на прежнем месте, стискивала дверцу и смотрела в почти полную темноту. Держась за ремень, удерживавший меня на сиденье, я наблюдала за вспышками небольшого орудийного огня, освещавшими тёмную массу под верхушками деревьев.

Затем мы накренились, быстрее устремляясь в сторону границы с Индией.

Разведчики из Сиртауна держали вокруг нас щит, чтобы скрыть нас в Барьере — в основном, от видящих, работавших или на китайцев, или на американцев. И все же у этих видящих имелись глаза. Если они сумели уловить нас через беспилотник, снимавший изображения, или, черт подери, через бинокль, то они могли идентифицировать меня одной лишь программой распознавания лиц.

По отсутствию Барьерного отпечатка они должны уже знать, что нас защищали видящие. Это могло означать только три вещи: что мы сами видящие, что мы важные персоны, или что мы богачи.

Любая из этих трёх вещей могла вызвать у них желание присмотреться поближе.

Я вспомнила ворчливое предостережение Мэйгара, которое он озвучил при моей последней вылазке. В тот раз он попробовал давить на вину, и это почти сработало. Он напомнил мне, что если меня сейчас поймают, то это повлияет не только на Тензи и меня саму.

Я все равно полетела.

Откинувшись на изодранное виниловое сиденье, я закрыла глаза, вдыхая холодный утренний воздух. В лагере меня ждала куча работы. Теперь мне предстояло просмотреть целые ящики бумаг Галейта. Через несколько дней привезут ещё, при условии, что команда, которую я послала в Баварию, что-нибудь найдёт.

Я могла бы отдать часть видящим Вэша на сортировку, или даже Адипану, члены которого теперь начали прибывать в город, но тогда пришлось бы рассказать о своих целях большему количеству лиц, чем мне хотелось.

Пока что лишь немногие из Охраны Семёрки знали, ради чего все эти поездки. Я даже не могла рассказать Джону и Касс всю историю целиком. Они — люди, и уязвимы для прочтения любым видящим в поисках информации. Я позволяла Касс ездить с нами и выдала ей ту же историю, что и Вэшу — что я искала артефакты от пирамиды Шулеров, раз теперь она разрушена.

По сути это правда.

Я осознала, что смотрю на моря льда и снега, потерявшись в собственных мыслях, пока мы скользили по просветам между высокими горами. Мы обогнули крутой выступ горной породы, и под моими ногами открылась зелёная и коричневая равнина.

Знакомые черепичные крыши начали перебивать простор длинной равнины. Дома, храмы и более крупные постройки появлялись все чаще, наряду с могильниками, выкрашенными белой краской, и красочными флажками, болтавшимися над крышами зданий.

Затем я увидела каменный дом Старого Города высоко на вершине холма, с его простиравшимися садами и белыми скульптурами.

Рынок и коммуны Сиртауна, включая более скромный с виду лагерь Вэша, тянулись вниз по холму, где здания имели более жилой вид. За балконами висело выстиранное белье, даже в самом лагере, и большинство домов было выкрашено яркой облезающей краской: розовой и белой, оранжевой и красной, небесно-голубой и цвета морской волны.

Мартышки сидели на балконах и покатых крышах, смотрели на шум и суматоху города людей и видящих внизу.

Тензи направил нас к центру белого креста, помечавшего вертолётную площадку над домом Вэша.

Мы приземлились почти гладко.

Повесив подавляющие звук наушники на крючок внутри кабины пилота, я слезла с потрёпанного сиденья, когда вращающиеся лопасти начали замедляться с утихающим жалобным звуком. Низко пригнувшись и инстинктивно убирая волосы с лица, я убралась из радиуса ветра от лопастей и улыбнулась четырём людям, ждавшим меня по другую сторону.

Сначала я широко улыбнулась Джону.

— Соскучились по мне? — спросила я.

— Нет, — выразительно отозвалась Чандрэ, но улыбнулась.

— Он вернётся, знаешь ли, — прокричал Джон, заглушая шум лопастей. — Было бы неплохо, если бы ты была жива, когда он вернётся…

— Кто? — спросила я, недоуменно взглянув на Джона.

Касс рассмеялась, пока её длинные черные и красные на концах волосы хлестали по её изящному азиатскому личику.

Я широко улыбнулась ей, лишь немного вздрогнув при виде толстого шрама, спускавшегося по лбу с одной стороны, затем по носу, и немного искривляя её широкую улыбку. Я видела, как она смотрит вниз холма с вертолётной площадки, наслаждаясь видом Сиртауна с его цветными молитвенными флажками и домами с бамбуковыми стенами.

— Полагаю, «он» значит «твой муж», — ответил Йерин за Джона, привлекая мой взгляд.

Видящий с узким лицом совершенно неподвижно стоял на платформе вопреки тому, что одеяния хлопали на ветру вокруг его длинного тела. Его тёмные глаза содержали искорку веселья.

— И должен сказать, — добавил Йерин. — Скорее всего, он прав — Дигойз Ревик не одобрит эти твои экскурсии, если последний мой разговор с ним может послужить каким-то намёком. Он выразил беспокойство, что тебя недостаточно защищают, даже в Сиртауне. Он чувствует, что ты слишком на виду, учитывая количество людей, которые уже…

— Где Мэйгар? — спросила я, перебив его.

Они переглянулись.

Все они до последнего знали, что мы с Ревиком договорились не общаться в период его отсутствия. И все же никто, похоже, не понимал, что я не желаю слышать о том, как они говорили с ним.

Осмотревшись по сторонам, отчасти чтобы отвлечься от их многозначительного молчания, я осознала, что Мэйгар действительно отсутствовал. Все ещё являясь моим официальным телохранителем, он никогда не упускал возможности поприсутствовать при приземлении и прочитать мне лекцию на тему исключительной глупости того, как я позволяю, чтобы меня видели за стенами лагеря.

Однажды я бы с удовольствием сказала Ревику, насколько эти двое похожи.

— Серьёзно? — сказала я. — Где он? Он болен?

— Он отправился в Каир, Мост, — сказала Чандрэ.

— Каир? — я удивлённо повернулась к ней. — Зачем?

— Кто знает? — Чандрэ пожала плечами. — Скатертью дорожка.

— Может, Ревик по нему соскучился, — Касс криво улыбнулась.

Последовало молчание, наполненное лишь стихающим гулом вертолёта. Затем я издала невольный сдавленный смешок. Джон и Чандрэ захохотали вместе со мной, и даже Йерин, который редко понимал наш юмор, улыбнулся этой шутке.

Встреча с Мэйгаром доставит Ревику такую же радость, как если бы его обмакнули в немытый резервуар канализации. Голышом.