Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения

Глава 31 С Новым годом!

Санта-Фе был прекрасен: чистейший воздух и действительно совершенно особый свет делали его непохожим на другие города. Погода стояла теплая, словно весной. Светлая, праздничная энергия наполняла выставку федерации артдилеров. Через три дня я убедилась, что подружка Йена — более толстая и менее блондинистая пиарщица: она заходила в павильон чаще, чем ее подружка.

Установка экспозиции, организационная сторона, раздача пресс-релизов на предварительных брифингах и подготовка к открытию выставки стали для меня легким и привычным делом. Я даже гордилась в душе отшлифованными до блеска навыками, но всякий раз огорчалась, вспоминая, что следующая выставка в Майами будет последней. Как-то не чувствовалось, что проект арттурне исчерпал себя и близок к завершению. Тем не менее я с нетерпением ждала возвращения в Нью-Йорк, откуда через две недели предстояло лететь на месяц в Майами. Ведь я смогу в любое время видеться с Кейт, как было до их с Диего переезда… И еще я с нетерпением ждала Новый год.

И свидание с Джорджем Ореганато.

Я вышла из отеля в девять вечера в черном свитере и юбке того же цвета, в новом бирюзовом ожерелье, с наслаждением вдохнула свежий чистый воздух, в который раз подумав, как приятно снова оказаться в штате с теплым климатом, и направилась по Каньон-роуд мимо длинной вереницы галерей. Современное искусство, юго-западное искусство, американское искусство и туристическое искусство мирно уживались бок о бок в маленьких павильонах; через каждые пять-шесть домов попадались празднично украшенные ресторанчики или кафе.

Лишенная неприятной претенциозности, Каньон-роуд казалась намного уютнее, чем улицы Челси с огромными зданиями и ангароподобными артгалереями. Проживи я много лет в Риме, вернувшись в Штаты, поселилась бы только в Санта-Фе — вести мирную, размеренную жизнь, ни с кем не ссориться и не спорить, ходить на йогу, носить бирюзу, жить в глинобитном доме и даже начать рисовать, вдохновившись пейзажами и неповторимым светом. Может, я стану новой Джорджией О'Кифф и в городе когда-нибудь появится музей Джейн Лейн, куда будут съезжаться толпы любителей искусства со всего света?

До «Джеронимо» я добралась с волдырем на ступне, натертой «шпильками». Как и обещал, Джордж сидел за столом в компании шести друзей и коллег, совершенно мне не знакомых. Сразу стало неловко, и я засомневалась, действительно ли это хороший способ встретить Новый год. Но Джордж уже заметил меня и с улыбкой поднял руку в знак приветствия. Зубы у него действительно отличались необычайной величиной, но я не могла не отметить, что они прямые и ослепительно белые.

— Здравствуй, Джейн! Друзья, это моя подруга Джейн Лейн. Джейн Лейн, это мои друзья, — сказал он, посмеиваясь, и добавил, указывая на каждую пару: — Ланс и Джоанна, Сара и Алекс, Мередит и Майкл.

Внимательно разглядывавшие меня Ланс, Джоанна, Сара, Алекс, Мередит и Майкл сказали «привет», я тоже поздоровалась. Все держались очень мило, никто не был одет богаче или наряднее, чем я. Сара и Алекс оказались давними клиентами галереи Джорджа и приехали в город на выставку. Мередит и Майкл жили в Санта-Фе и, кажется, хорошо знали Сару и Алекса. Джоанна и Ланс остановились в Таосе и взахлеб говорили о катании на лыжах. Сара и Алекс пришли в восторг, узнав, что я лично знакома с Иеном Рис-Фицсиммонсом, но в целом за столом гораздо меньше говорили о делах, чем я ожидала. Мы не касались искусства, экспозиций и тому подобных тем, и это вносило приятное разнообразие: я несколько месяцев жила, дышала, объедалась и упивалась миром искусства и рада была отдохнуть от него. За ужином Джоанна задала Джорджу вопрос, касающийся плотницкого дела, а Сара, вмешавшись, похвалила подвесной ящик для цветов, который сделал для нее Джордж. Просто бальзам на душу, что Джордж такой умелец; с этого момента я перестала считать его куколкой Барби, у которой обе руки левые.

Все пили шампанское, и к полуночи я забыла, что еще недавно единственным желанием в отношении Джорджа было держаться от него подальше. Сидеть с кавалером среди других пар оказалось очень приятно.

— Десять!

Я подумала, что с Джорджем легко поладить.

— Девять!

Мы работаем в одной сфере, у нас много общего.

— Восемь!

Он ни разу не заводил при мне речь о футболе или бейсболе — значит, равнодушен к спорту и по воскресеньям у нас будет чем заняться помимо просмотра спортивных матчей по телевизору.

— Семь!

И об игре в гольф Джордж никогда не заговаривал.

— Шесть!

Мастер на все руки, раз сумел сделать ящик для цветов. В мужчине, способном повесить кухонный шкафчик, есть нечто неотразимо притягательное.

— Пять!

Он высокий.

— Четыре!

Не вижу причин, почему бы мне со временем не привыкнуть к носочкам в ромбик. Может, удастся вообще отучить Джорджа носить подобный эксклюзив…

— Три!

И вовсе не такие уж большие у него зубы.

— Два!

«Джейн Ореганато» звучит пикантно и интернационально, не правда ли?

— Один!

И он любит меня.

Все принялись целовать друг друга, и я с улыбкой повернулась к Джорджу — против ожидания Новый год оказался совсем неплохим. Но Джордж лишь смотрел на меня, не делая попытки придвинуться ближе. Мы неподвижно стояли, глядя друг на друга, посреди моря поцелуев и возгласов «С Новым годом!».

Когда в ресторане грянула новогодняя песнь, я залпом махнула, наверное, десятый бокал шампанского, встала на цыпочки и сама поцеловала Джорджа. Он не ответил на поцелуй. Когда я наткнулась сразу на два ряда больших зубов, мне пришло в голову — не иначе, мстит за то, что я отшатнулась от него в Лондоне, поглощенная Оуэном Уилсоном.

— Джейн, — произнес Джордж, когда я опустилась на стул и слабо улыбнулась. — Не хочешь выйти покурить?

— Ты же не куришь!

— Зато куришь ты, — нашелся он.

Объяснять мои отношения с данным пороком было слишком долго, поэтому я молча кивнула и направилась к выходу.

— Видишь ли, — услышала я, когда мы вышли. — Похоже, я вытянул пустой билет.

— Как?

— Джейн, со мной такое в первый раз, — растерянно сказал Джордж. — Я не знаю, что происходит, но я смотрю на тебя и ничего не ощущаю. Полное равнодушие. В Лондоне я горел и пылал, а сейчас, боюсь, одна зола осталась.

— Что?!

— Но я надеюсь, наша дружба от этого не пострадает.

В Лондоне он был в меня влюблен? А как же предыдущие годы, несколько лет ухаживаний? Ах, значит, такое с ним впервые и я — единственная женщина, к которой он лез с поцелуями, а потом внезапно утратил всякий интерес? Мне стало плохо. С другой стороны, Джордж говорил откровенно, без всякого намерения подсластить пилюлю…

— Отлично, — пожала я плечами, про себя горячо молясь, чтобы с неба упала сигарета или машина времени, о которой я мечтаю уже целую вечность.

Мы вернулись за стол, и через минуту Джордж увлеченно беседовал с Алексом о каких-то деталях артвыставки. Вскоре беседа стала общей. Приличия требовали попрощаться с Сарой, Алексом, Мередит, Майклом и парой лыжников-любителей, чьи имена я успела забыть, и оставить Джорджу деньги на оплату моей доли счета, раз мы не более чем друзья и это не свидание. Но мало ли чего требуют приличия… Я молча встала и направилась к выходу. Со мной такое случилось впервые — боюсь, меня тоже охватило равнодушие.

По дороге в отель — пешком по Каньон-роуд — натертая нога разболелась не на шутку, гораздо сильнее, чем несколько часов назад. Не выдержав, я сняла туфли и пошла босиком. Ступни тут же окрасились оранжевой дорожной пылью. До меня постепенно дошло: решив, что Джордж Ореганато станет решением всех проблем, я упустила из виду заведомую невыполнимость планов, которые строишь под Новый год…