Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения

Глава 6 Ризовы конфетки

Торжественное открытие Осенней выставки было намечено на вечер четверга. Днем планировалась предварительная пресс-конференция, поэтому утро в галерее выдалось напряженным. Я радовалась: занятость не оставляла времени на размышления о вчерашнем свидании, сегодняшнем чудовищном похмелье и неприятном открытии, что я — дешевая шлюха, не брезгующая обслуживать клиентов в парках, и останусь одинокой до конца жизни.

Утро началось гладко. Выставка проходила в Арсенале на Шестьдесят шестой улице. Дик поехал туда с раннего утра, желая присутствовать в момент появления Йена. Находиться в галерее без Дика было очень приятно. Благодаря отсутствию бесконечных вызовов по интеркому освободилось время подумать о вечеринке по случаю открытия, где совершаются наиболее крупные сделки. Все скульптуры пойдут нарасхват, и не последнюю роль в этом сыграют мое неусыпное внимание к каждой мелочи и тщательно продуманная организация выставки. Может, в награду мне перепадет толика уважения?

— Галерея Дика Риза!!! — Кларисса отвечала на очередной звонок.

У меня на столе запищал интерком.

— Джейн Лейн, — представилась я, хотя уже поняла, что это Кларисса.

— Дик на пятой линии!

— Спасибо, Кларисса. — Должно быть, Дик звонит, чтобы меня похвалить. — Здравствуйте, Ди…

— Открррыли тррри коррробки с конффф Риззз!!! Они не мини, они большшшие!!!

Начальник говорил очень быстро и на повышенных тонах. Клариссу в ее лучшие дни Дик бы не заглушил, однако скандалил довольно громко:

— Открррыли-тррри-коррробки-с-конфетами — не-мини-р-р-р-р-р-аздоровенные «Ризззззз»!!!

— Простите? — Я не могла разобрать слов босса, но сомнений не было: это не похвала. Надежды на поощрение метались в панике, устремляясь подальше к чертям собачьим.

— Простить-тебя-еще-простить-все-пропало-все-из-за-тебя — р-р-р-р-р — открываю-коробки-с-конфетами-с-арахисовой-начинкой-а-там-не-мини-конфеты-а-обычные — гр-р-р-р-х-х-х-х!

Ага, прозвучало «тебя еще простить?!» и «из-за тебя все пропало», если я правильно расслышала. Словесный поток Дика немного замедлил течение, и я наконец с ужасом разобрала, что он говорит:

— Они! Не!! Мини!!!

Они не мини. У меня выступил пот на ладонях, под коленками и на спине. Оказывается, начальник орал вот что: «Открыли коробки, а конфеты-то не мини!». Я заказала шоколадно-арахисовые «Риз» обычного размера! Плохо, хуже некуда. Ошибка из разряда непростительных, такое просто нельзя допускать, ведь Дик буквально помешался на шоколадно-арахисовых тезках. Все, конец карьере. С таким пятном на репутации я никогда не найду работы в сфере искусства.

— Я… Мне очень жаль, не знаю, как это могло произойти. Я позвоню оптовикам и обменяю конфеты! — Мое лицо побагровело, как при невыносимой жаре. Откуда в художественной галерее такие перепады температуры? Оторвав кусок скотча от рулончика на столе, я скатала его в трубочку наподобие сигареты, сунула в рот и принялась жевать. Презрительное фырканье:

— Не выйдет. Мы их уже оплатили.

— Я оплачу новый за… — в отчаянии начала я.

— Не перебивать! Ты работаешь на меня, поэтому не сметь меня перебивать! — завизжал Дик.

Я не знала, ответить ли робким согласием, или это будет воспринято как попытка перебить. Закончил ли Дик фразу? После слова «перебивать» у него многоточие или запятая? О Господи…

— Ты меня слушаешь, Джейн?! — сварливо осведомился босс.

— Извините меня, Дик. Я немедленно позвоню и обменяю конфеты.

— Нет, я этого не хочу — слишком поздно. Всем придется смириться с очередным проявлением некомпетентности. Соедини меня с Виктором.

Не осмелившись сказать «до свидания», я поспешно ткнула кнопку «трансфер» и набрала внутренний номер Виктора. Из меня словно выкачали воздух. Осторожно переведя дух, я покосилась на Клариссу, сидевшую с расширенными глазами и несчастным видом, — казалось, она вот-вот расплачется. Отвернувшись, я уставилась в экран компьютера.

Виктор сошел вниз.

— Дик, по его словам, в полуобморочном состоянии, я должен купить ему бананового сока и срочно приехать в Арсенал. Он упомянул об арахисовых «Ризах». Серьезный промах, Джейн. В кафе есть мини-конфеты, хочешь, я куплю?

— Нет. Дик этого не желает, — огрызнулась я.

— Галерея Дика Риза!!!

Слава Богу, хоть Кларисса быстро пришла в себя.

В выставке приняли участие шестьдесят самых крутых художественных галерей мира; всем участникам выделили павильоны примерно сорок на двадцать футов, где салоны выставили свои лучшие картины, рисунки и скульптуры. Потрясающее зрелище — собранные под одной крышей полотна старых мастеров, девятнадцатый век, импрессионисты, модерн, американское и современное искусство. Осенняя выставка — первое крупное событие сезона; ее результаты определяют тенденции текущего года на рынке произведений искусства. Если представленные на выставке полотна или скульптуры продаются плохо, рыночная стоимость работ художника и престиж артдилера могут упасть в цене на целый год или даже на более длительный срок. Воздух между длинными рядами павильонов буквально дрожал от напряжения и с трудом сдерживаемого ажиотажа. В течение года проводится несколько крупных артвыставок — современного искусства в Лондоне в октябре, «Арте контемпоранео» в Риме в ноябре. Они поменьше, но тоже очень важны. Выставка изящных искусств в Чикаго в декабре уступает им в популярности по причине холодов, которые, впрочем, никак не отражаются на январской экспозиции федерации артдилеров в Санта-Фе и февральской выставке изящных искусств в Майами. Сезон закрывает июньская выставка в Базеле — единственное событие, сравнимое с Осенней по важности и престижу.

Наш павильон находился справа от входа, чтобы первой в этом сезоне экспозицией, которую увидят коллекционеры или представители прессы, стали четыре скульптуры Йена Рис-Фицсиммонса, выставленные Диком Ризом. Каждый сотрудник галереи получил приказ присутствовать в павильоне к началу торжественного вечера, посвященного открытию выставки. Большую часть праздника я намеревалась провести в маленькой, пять на пять футов, кладовой, где хранились каталоги, прайс-листы, информация для прессы, зеркало Дика, глядя в которое он любуется собой, а сегодня еще и шоколадно-арахисовые «Ризы» обычного размера. Притворюсь, что занята поисками какой-нибудь важной бумажки, и буду сидеть в кладовой, пока меня не хватятся; тогда придется выйти в павильон, где Дик испепелит меня взглядом.

Находясь вне спасительной каморки, я наблюдала за Йеном, судя по всему, прекрасно проводившим время. Интересно, что чувствуешь в тридцать пять лет, когда абсолютно все знакомые и незнакомые люди обрушивают на тебя водопад похвал? Йен сверкал улыбкой и повторял: «спасибо, спасибо». Трудно было сказать, покраснел он от смущения, вызванного комплиментами, или ему стало жарко в свете юпитеров и всеобщего внимания. Его беспрестанно фотографировали. Я даже подумала: неужели он намеренно выбрал кричаще-красную клетчатую рубашку? Журналисты, словно сговорившись, называли невысокого молодого человека с взъерошенными волосами, всегда появлявшегося в ярких рубашках с аляповатыми галстуками и смело сочетавшего мокасины от «Прада» с очками-«велосипедами» в старомодной черной оправе, молодым стильным щеголем, считая определение «щеголь» удачной находкой, раз Йен родом из старой доброй Англии.

Я не видела в этом человеке ни стиля, ни щегольства.

По-моему, он выглядел нелепо.

Здесь я расхожусь во мнении с остальным миром. Когда миру преподнесли Йена, люди увидели гения в дорогой английской упаковке. Популярность и «трендовость» выпускника одной из лучших британских частных школ, окончившего Оксфорд и престижный курс Йельского университета с дипломом магистра изящных искусств, автоматически обеспечили Рис-Фицсиммонсу доступ в эксклюзивные нью-йоркские артгалереи. Началась нескончаемая череда выставок, распродаж, восторгов прессы и торжественных мероприятий в честь талантливого скульптора. У Йена были правильные друзья и правильные коллекционеры. Он ни разу не получил неблагоприятного отзыва в прессе, отличался фотогеничностью, сиял приветливой улыбкой, а за его высказываниями закрепилась слава тонких блестящих афоризмов. Таким Йена видел весь мир.

В моих же глазах Рис-Фицсиммонс символизировал лишь направление в искусстве, которого я не понимала, и сам по себе он был причиной, делавшей моего неуравновешенного босса еще более неадекватным. Конечно, скульптуры Йена радуют взгляд, выполнены на высоком профессиональном уровне, вызывают у зрителя ощущение счастья, но ведь должно быть что-то еще! Взять Пикассо, Матисса, Моне — здесь все ясно: кубизм, фовизм, импрессионизм. Характерные особенности, которые можно отметить и дать им четкое определение. В работах Йена ничего такого не было. Я не ощущала восторга и не могла проникнуть в суть замысла мастера. Его скульптуры оставляли меня равнодушной и даже вызывали подозрение, что Йен — не более чем ловкий мистификатор.

— Да, благодарю вас, и в самом деле именно удачная расстановка обеспечивает выгодный контраст. Меня всегда заботило взаиморасположение скульптур, — долетела до меня фраза Йена, беседовавшего с одним из крупных клиентов нашей галереи.

Браво, Йен, давай-давай окучивай! От фотовспышек у меня закружилась голова. Отступая в кладовую, я успела заметить, как широко улыбавшийся Дик отсалютовал Йену бокалом с шампанским в безмолвном восторженном одобрении.

Я плотно прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, держась как можно дальше от сумки с «ошибочными» конфетами и думая о Йене, его уверенной манере держаться, серьезности и смелых амбициях. Когда меня впервые представили Рис-Фицсиммонсу, гений был в ярко-оранжевых штанах. Я решила — гей. Виктор отрицательно покачал головой: просто англичанин.

Прикрыв глаза в полумраке кладовой, я ждала, когда закончится вечер. Послышался голос Джорджа Ореганато, артдилера соседней галереи, — он спрашивал, где я. Выглянув, я увидела, что Джордж уже направился дальше. Я вышла в павильон и замерла, скрестив руки на груди с самым неприступным видом, призванным отпугнуть многочисленных посетителей, задающих вопросы о смысле скульптур Йена. Бездумно глядя в коридор между павильонами, я слышала, как Дик расписывает поистине замечательный вклад в современное искусство — скульптуру «Без названия: алое и синее». Я всматривалась изо всех сил, пока контуры не начали расплываться, и гадала: неужели это может быть правдой? Если люди заявляют — это прекрасно, действительно ли это становится прекрасным? Насколько серьезно нужно относиться к тому, что говорят другие? И к тому, что нас учили думать и чувствовать?

К реальности меня вернули слова Александры Уэншмидт, дилера из соседнего павильона. Она спрашивала у Дика, почему на сей раз в вазе лежат конфеты «Риз» обычного размера, тогда как раньше каждый год, насколько она помнит, у него имелись мини-шоколадки? Не оборачиваясь, я спиной ощутила прожигающий насквозь взгляд маленьких, блестящих, бездушных глаз начальника.

— Последствия халатности одной из сотрудниц, — сказал Дик. Причем, уверена, он выразительно округлил при этом глаза. — Ужасно, не знаю, что и делать!

— Как вы, должно быть, расстроены! — с сочувствием воскликнула Александра. Казалось, босс заплатил этой женщине за представление безумной драмы, которую сам же и сочинил.

— Еще бы не расстроен, — хмыкнул шеф и тяжело вздохнул: — Расстроен до глубины души. Просто убит.