Сердце Сапфо

17. Деметра и Осирис

— Эзоп, — сказала я, — созывай общее собрание племени вечером на заходе солнца, я буду говорить с моим народом.

— Я знал, что на тебя можно положиться, — ответил Эзоп.

Вечером, когда солнце начало склоняться за горизонт нашего гористого острова, все его население стало стекаться к кладбищу: через Эзопа я известила всех, что буду ждать там. Я знала, что нет лучшего способа настроить людей на серьезный лад, чем собрать их у кладбища.

Пришли почти все, даже обремененные двумя-тремя детьми, женщины на сносях, мужчины, волочившие за собой коз или тащившие корзинки с рыбой. Они расселись прямо на земле ввиду кладбища, и я оглядела это сборище оборванцев. Они выглядели куда более усталым и потрепанными, чем в тот день, когда мы покидали остров амазонок. Они были измождены — воспитывать детей и добывать еду было не так легко. Все, кроме Лето и ее дев, выглядели изможденными. Эти трое появились последними и, охорашиваясь, остановились на краю собрания. Но мужчины стеснялись флиртовать с ними в присутствии своих детей и женщин.

В единственном оставшемся у меня не драном хитоне я встала перед ними у кромки воды под розовыми лучами заходящего солнца. Я понятия не имела, что скажу, но настроение у меня было дерзкое. Если ты умеешь сочинять стихи на симподии, то перестаешь испытывать страх перед публикой.

— Сядь, Лето, — потребовала я. — Я предпочту, чтобы ты сидела, чем упала, когда услышишь то, что я скажу.

Поначалу Лето вызывающе осталась стоять, но я ждала, вперившись в нее взглядом, и она наконец села, а ее девы опустились на землю рядом с ней.

— Любопытно, вспоминали вы меня или нет. Может быть, вам было интересно, куда я пропала? Сомневаюсь. Вы попали в серьезный переплет, хотя некоторые из вас, похоже, даже не подозревают об этом. Припасы на исходе, женщины теряют зубы и умирают во время родов, дети тоже умирают, а мужчины отбились от рук. Боги оставили вас. И я знаю почему.

Слушатели насторожились. Наконец-то я завладела их вниманием — слушала даже Лето.

— Я отправилась обследовать остров и соскользнула — по воле богов, а не людей — в царство Аида. Оно очень близко. Мы всегда находимся совсем рядом, подозреваем об этом или нет. Там я встретила моего давно умершего отца, моего маленького брата, сонмы серых мертвых душ без всякой надежды на вечную жизнь. Я пересекла реку в лодке Харона. Я говорила с мертвыми. Я видела великого Осириса и вечную Деметру. Я узнала тайны будущего. Поделиться ли этими тайнами с вами? Стоите ли вы этого? Или оставить вас на погибель?

Солнце зашло за горизонт. Дети визжали. Матери кормили грудничков молоком. Мои слушатели смотрели на меня, словно и они тоже видели перед собой мертвые души.

— Осирис велел мне вернуться и предупредить вас об опасности, которой вы подвергаетесь. Вы перестали поклоняться ему, и ваша плоть превратится в прах без всякой надежды на воскресение. Божественный отец сердится на вас. И божественная мать, Деметра, тоже. Она — врата рождения и возрождения, никогда не забывайте об этом. Если вы забудете о ней, все поколения погибнут.

Я сделала долгую паузу, вышагивая перед ними. Я чувствовала их тревогу, словно слышала мучившие их вопросы. И использовала это в своих целях.

— Почему я должна заботиться о вашем будущем? — продолжила я. — Мое бессмертие обеспечено моими песнями. Если я умру сейчас, люди будут продолжать петь мои песни, моя дочь и без меня достигнет совершеннолетия на моем родном острове. Но вы ступили на опасную тропу. Боги перестали руководить вами.

Я снова принялась расхаживать перед ними, делая вид, будто не знаю, стоит ли мне продолжать.

— И что сказал Осирис? — спросил один из египетских моряков. — Расскажи нам.

— Если я расскажу, разве вы сделаете выводы?

— Сделаем! — вскричали эти и другие моряки.

— Осирис — не мой бог, — возразила Майра в рыжих кудряшках. — Мне безразлично, что он там наговорил. Ты скажи, что сказала Деметра.

— В царстве Аида богам все равно, как мы их называем. Они сидят на бессмертном симподии, попивая изысканное вино и отстраненно оценивая наши деяния. Им все равно — живем мы или умираем. Они почти и не обоняют дыма от наших жалких жертвоприношений. Они ждут доказательств того, что мы достойны жить, а если не получают их — с удовольствием обращают нас в прах, чтобы начать все сначала. Боги похожи на гончаров. Если кувшин на круге получился кривым, они бросают его в корыто с глиной. И начинают все заново столько раз, сколько потребуется. Для них мы только кривые, неудавшиеся кувшины. Мы должны доказать, что оправдываем свое существование. Иначе нас выкинут в корыто. Даже наши имена забудутся, а души погибнут навсегда.

— Так что же нам делать? — в отчаянии воскликнула Майра.

— И в самом деле — что же делать? Вы должны снова завоевать благосклонность богов. Вы должны очиститься для Деметры и Осириса. Вы должны снова начать поклоняться им и соблюдать их правила.

— Но откуда нам знать их правила? — спросила Майра.

— Вы узнаете их через меня, — объявила я. — Они сказали мне, как мы должны поклоняться им. Они указали мне Путь. Сами боги доверили мне свой божественный папирус. Я расшифровала его и теперь могу сказать, как вам спасти себя.

— А почему вдруг ты, Сапфо? — крикнула Лето. — Почему ты — наш вождь? Докажи, что боги благосклонны к тебе. Яви нам чудо! Вызови Пегаса еще раз! Вызови Персефону из царства Аида, чтобы она подтвердила твои слова!

Я вышагивала перед ними. Но ответила не сразу. По силам ли мне было снова привлечь Пегаса моими стихами? Могла ли я вызывать на землю призраков из царства мертвых? Я не была уверена. Наконец я достала из-под гиматия толстый папирусный свиток и помахала им в воздухе, чтобы все видели.

— Этот свиток надиктовали мне боги. Если вы отнесетесь к нему с почтением, я поделюсь этими наставлениями с вами. Нет — выброшу свиток в море.

Я стала ходить по самому берегу моря, так что набегавшие волны почти касались моих ног.

— Решать должны вы. Если вас и так все устраивает, значит, вы не нуждаетесь ни во мне, ни в этом папирусе.

Я направилась дальше в море. Волны опадали чуть дальше того места, где я стояла.

Собрание, похоже, разволновалось. Все они перешептывались между собой.

— Докажи, что ты пришла от богов! — крикнула Лето.

— Да, докажи! — вторили ей ее девы.

Я не обращала внимания на их крики и ничего не говорила, но внимательно смотрела в их сторону. Я уже зашла в море по пояс, потом вода дошла мне до подбородка. Папирус я держала над собой.

— Мне вам нечего доказывать, — крикнула я. — Если вас все устраивает, вы не нуждаетесь ни во мне, ни в этом папирусе. Если нет — выслушайте, что велят вам боги.

— Давайте голосовать! — закричала Майра. — И право голоса имеют только матери!

— Глупость! — возразила Лето. — А почему не отцы? Но ее никто не поддержал, и она замолчала.

Я стояла в море, держа над головой папирус богов. Я была исполнена решимости скорее утонуть, чем ввязаться в еще один глупый спор о природе мужчин и женщин. Эзоп улыбнулся, словно приободряя меня, но никаких притчей рассказывать не стал. Я готова была проклясть его. Я сочиню свою собственную притчу! Я медленно вышла из моря и встала перед ними. Вода стекала с меня ручьями.

— Деметра — мать, божественное влагалище, врата жизни, врата рождения, врата смерти, врата возрождения. Разозли ее, рассерди ее — и больше не сможешь родить ни одного ребенка. Не взойдет урожай. Вся земля будет голая, как могила. Осирис — царь-спаситель. Супруг великой матери, царь, который умирает, чтобы взошел урожай. Без гармонии между двумя этими священными существами жизнь прекратится. Деметра и Осирис должны танцевать вместе как идеальные любовники, иначе мир кончится. Все это в ваших силах. Я могу передать вам от богов гармонию или раздор. Кто хочет гармонии? Больше спрашивать я не буду.

Над собранием взметнулись руки. Майра и Лето могли спорить между собой, но большинство хотели гармонии и жизни.

— Что ж, значит, вы будете жить и благоденствовать. Слушайте меня внимательно.

Над собравшимися пронесся вздох облегчения. Когда темнота спустилась на остров, я сообщила им волю богов.

— Отцы и матери должны одинаково заботиться о детях. И еще в одинаковой мере заниматься охотой, рыболовством, сельским хозяйством и ткачеством.

— Ткачеством! — воскликнул один из моряков. — Мужчины не умеют ткать. Это женская работа.

— Вы научитесь ткать, чтобы не прогневить богов. Боги требуют, чтобы вся работа делилась поровну так же, как Деметра и Осирис делят между собой мир.

— А как насчет праздников и пиршеств?

— В году четыре праздника — летнее солнцестояние, осеннее равноденствие, зимнее солнцестояние, весеннее равноденствие. Во все эти поворотные дни года мужчины и женщины могут свободно заниматься любовью со всеми членами племени, но только для того, чтобы выказать почтение богам и чтобы взошел урожай. В остальное время боги требуют соблюдения целомудрия.

— Целомудрия! — воскликнула Лето. — Кому нужен мир целомудрия?!

— Мир целомудрия лучше мира хаоса, — сказала я. — Эрос несет с собой хаос.

Я, конечно же, думала о моих несчастных глупых братьях, но, может быть, я думала и о себе?

— Но боги вовсе не целомудренны! — возразила Лето.

— Поэтому-то они и бога, — сказала я. — Людям не хватает дисциплины, чтобы они могли заниматься любовью, как боги. Эрос своими отравленными стрелами приносит безумие. Сферу его деятельности необходимо ограничить — пусть занимается только богами, иначе его проказы уничтожат землю.

— А что будет, если мы нарушим эти заповеди? — спросила Майра.

— Нечто столь ужасное, что я даже не берусь это описывать. Я призываю вас следовать тому, что провозглашает священный папирус. Но если вы рассердите богов — я опасаюсь за ваши жизни.

Вода все еще продолжала капать с меня. Я дрожала в сгущавшейся темноте, словно меня обдувало дыхание богов.

— Давайте попробуем сделать так, как говорит Сапфо! — воскликнул один из египетских моряков.

— Да! Я согласен! — крикнул другой.

Вскоре заповеди священного папируса были приняты всеобщим волеизъявлением, и усталое собрание разбрелось по своим палаткам. Я тоже была рада вернуться к себе, переодеться в сухое платье и согреться.

И вот я села рядом с Эзопом и передала ему священный папирус. Он осторожно развернул его — папирус был чист. Эзоп долго смеялся.

Мой обман пришелся ему по вкусу.

— Как же ты поумнела после путешествия в царство мертвых, — сказал он. — Но зачем такие строгости? Пусть бы мужчины и женщины занимались любовью. Жизнь тяжела без такого маленького утешения, как любовь. Любовь и вино — ничего другого нет у людей, чтобы сделать их короткую и несчастную жизнь более или менее сносной. Если целомудренна ты, то почему и все вокруг должны быть целомудренными?

— Никто не презирает целомудрие больше, чем я, но я могу любить только тех, кто зажигает огонь в моем сердце. Моя любовь далеко отсюда, поэтому я остаюсь целомудренной.

— И потому хочешь возложить бремя целомудрия на всех? — спросил Эзоп.

— А почему нет? Они будут любить сильнее, если им придется ждать любви. Если они будут любить только во славу богов, любовь будет значить для них больше, если бы они занимались этим из похоти.

— Значит, любой сластолюбец — в душе богобоязненный девственник? — съязвил Эзоп.

— Иди — сочини притчу на эту тему, — сердито сказала я.

— Пожалуй, так я и сделаю, — ответил Эзоп. — Каким животным ты хочешь быть?

— Чтоб тебе пусто было, Эзоп. Чем ты мне помог, когда я искала заповеди богов? Ты просто сидел и ухмылялся.

— Потому что я целиком полагаюсь на тебя. Ты можешь считать, что сочинила все это, как песню на симподии, но я знаю, что тебе диктовали боги. Настанет день, и ты тоже поймешь это.

Я укрылась одеялом и уснула. Передача воли богов — занятие нелегкое, если не сказать обессиливающее.