Серебряная цепь

20

Ветер гулял вокруг фермерского домика, сметая сухие листья на лужайке. Рядом с Даной сидел черно-белый сеттер и с любопытством поглядывал на нее, виляя хвостом. Она подняла тяжелый молоточек и отпустила его. Громкий звук был слышен во всем доме, но никто не ответил. Ожидая, пока откроют дверь, Дана стояла на пороге, поднятый воротник шубки защищал ее от осеннего холода Она протянула руку и потерла маленькую медную табличку рядом с дверью, где было написано "Натаниэл Фримонт и его жена Джеруш"

Она чувствовала себя усталой и беззащитной. Как хорошо, если бы рядом был Питер. Но ее желание не могло сбыться, потому что он исчез. Дана настойчиво звонила ему из Калифорнии, но никто не отвечал в Оксфорде. Она писала ему длинные письма, в которых просила встретиться, чтобы объясниться. Дана писала, что они принадлежат друг другу навсегда и умоляла простить ее, но все письма возвращались назад с пометкой "Адресат выбыл". Она позвонила Гасси, как только вернулась обратно в Нью-Йорк, но та знала лишь, что Питер уехал. Семерка не могла или не хотела ей помочь, хотя она подозревала, что Нэнси и Тед Артур знают, где Питер. И Нэнси, поколебавшись, наконец сказала:

— Оставь его, Дэйнс. Ему и так плохо. — Дана пыталась объяснить ей, но друзья оставались безучастными. Она знала, что ее винили не за то, что вышла замуж за Маршалла, а за роман с Адамом. Тодд Майнс особенно тосковал по Питеру и резко сказал Дане, что это она виновата в исчезновении их друга. Он надеялся, что Питер по уши влюбится в кого-нибудь другого как можно скорее, потому что, сказал он, "Питер — самый лучший, Дана, и он заслуживает лучшего".

Однажды ей позвонил Адам, на этот раз из аэропорта перед вылетом в Нова Скотию, и удивленно спросил, почему Питер путешествует с Джилом Сандерсом, который собрал группу натуралистов для длительных исследований в лесах Боливии. Дана почувствовала, что комок подступил к горлу, и только смогла выговорить, что не имеет ни малейшего понятия.

— Он вернется, Дана, — это все, что сказал Адам. Но она не поверила, и ее сомнения подтвердились, когда группа вернулась в Лондон без Питера.

Дана подняла руку, чтобы постучать еще раз, но дверь распахнулась, и на пороге стояла женщина примерно ее роста. Из холла лился мягкий свет. Обе женщины молча смотрели друг на друга, пока собака, которой не терпелось войти в дом, залаяв, не кинулась в тепло.

— Дюк, веди себя прилично, — сказала женщина, настороженно рассматривая гостью.

У Даны пересохло в горле, и вспотели ладони. Она впервые увидела свою мать. Это была стройная женщина с продолговатым лицом. Ее волосы были стянуты на затылке в пучок. Дана заметила, что седые волосы перемежаются с золотистыми.

— Вам лучше зайти. Здесь холодно.

— Я — Дана.

Обе женщина заговорили одновременно, Дана заулыбалась, но мать уже отвернулась и повела ее в просторный холл с низким потолком. Покрашенный в белый цвет дощатый пол был покрыт коврами ручной работы, справа, рядом со стеной, стояла голая деревянная скамейка, под ней был аккуратно выставлен ряд рабочих башмаков, узкая деревянная лестница с вырезанными вручную перилами вела на второй этаж.

— Мы можем сесть здесь, — пригласила женщина и прошла впереди Даны в комнату, которая, очевидно, была главной в доме. Это была столовая, она простиралась по всей длине дома. У ближней стены располагался огромный каменный очаг, а в глубине, — две двери, ведущие из комнаты. В камине потрескивали березовые поленья. В середине комнаты стоял большой полированный стол, накрытый для ужина, вокруг — несколько стульев с высокими спинками. Пахло жареным цыпленком.

Дана сняла шубку и подошла к камину. Женщина протянула руку, и Дана отдала ей шубку, говоря:

— Я не знаю, как называть вас.

— Меня зовут Сара Крэйг.

— Я знаю, но… — Дана запнулась.

— Зовите меня Сара.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной. — Дана нервничала. Женщина проницательно посмотрела на нее и жестом пригласила сесть в новое кресло у камина. Дана опустилась в кресло, скрестив руки на коленях. Она внимательно посмотрела на пожилую женщину, пытаясь найти сходство между ею и собой.

— Я чуть не отказалась, — равнодушно сказала Сара, — но мой муж сказал, что у вас есть право знать.

— Ваш муж? — Дана огляделась, будто ожидая, что в комнате окажется кто-то еще, но они были одни, не считая собаки, которая свернулась у камина и казалась спящей.

— Он и мальчики уехали в Лаконию. Они не вернутся допоздна. — Смысл ее слов был понятен: они не вернутся, пока не уедет Дана, так было решено. Дане стало не по себе, она разомкнула руки и протянула их к огню, подумав, что приехала зря. Это совсем не походило на встречу, которая представлялась ей в мечтах с тех пор, как она себя помнила, когда она найдет свою мать, а та обнимет ее, приласкает и будет любить.

— Возможно, мне не стоило приезжать. Для меня было большим потрясением узнать, что вы живы. — Она изучающе посмотрела на Сару, но та замкнулась в себе, а ее тусклые голубые глаза смотрели безучастно.

— Мы обговорили все с моим мужем. Это Этан сказал, что вам стоит приехать.

Сара села напротив Даны в кресло-качалку из вишневого дерева и начала ровно покачиваться. Дана представила, что вот так она и сидит долгими, темными новоанглийскими вечерами напротив мужа и вяжет, а он читает газету. В комнате было тихо, слышалось лишь потрескивание горящих поленьев.

— Адвокат в Бостоне сказал, что вы знаете о смерти Джосса.

— Да. Я читала об этом.

— Я никогда не знала, что он мой настоящий отец.

— Да? — Сара немного удивилась. — Он так и не сказал вам?

— Я не думаю, что он вообще кому-нибудь говорил об этом.

— Эта Кэтрин знала, — равнодушно проговорила пожилая женщина, наклоняясь вперед, чтобы помешать угли длинной черной кочергой.

— И вы никогда не встречали ее? Мою мать? То есть Кэтрин.

— Нет. Ваш отец уладил все через адвокатов. Вас забрали прямо из больницы в приют. Это все, что мне сказали.

— Но вы знали, что он удочерил меня? — Дана уставилась на мать, не понимая, как женщина может так равнодушно относиться к тому, что произошло с ее ребенком. Она вспомнила, как ей на грудь положили Уэллеса, когда он родился. Никогда и никому не отдала бы своего сыночка. Дана оцепенела, когда поняла, что женщина, ее мать, так уютно устроившаяся сейчас у камина, совершенно спокойно отдала свою маленькую дочь незнакомым людям, даже не задумавшись о том, что с ней будет дальше.

— Я видела фотографии Джосса в газетах, иногда вы тоже были на них. Я поняла, что вы — моя дочь. — Румянец появился на щеках Сары. Она повесила кочергу на гвоздь и встала, глядя на Дану. — Вы неплохо выглядите, наверное, о вас хорошо заботились. — Не ожидая ответа, она прошла в другой конец комнаты и вернулась с графином яблочного сидра и двумя стаканами на подносе, который поставила на столик рядом с Даной. Наполнила один стакан и молча подала дочери.

— Очень вкусно, — попробовав, вежливо заметила Дана.

— Мы делаем его сами. Пытались продать его в супермаркет, но они не заплатили, и теперь делаем ровно столько, чтобы хватило самим. — Сара снова села, держа стакан в руке, но не пила. Отблески пламени играли на ее спокойном лице, и Дана попрощалась с надеждой, что когда-нибудь сможет обрести взаимопонимание с этой молчаливой женщиной.

— Неужели вам совсем наплевать, что я, ваша дочь, здесь, после стольких лет! — взорвалась Дана. Ей казалось, что все внутри нее протестует против такого поворота событий, ей хотелось кричать, сделать что-нибудь, чтобы эта женщина наконец посмотрела на нее и признала, что на самом деле эта встреча ей небезразлична так же, как и Дане.

— Все это… — Сара сделала нетерпеливый жест, адресованный в прошлое, — было задолго до того, как мы с Этаном поженились. Мы прожили вместе больше двадцати лет, вырастили двоих сыновей. Мы фермеры и много работаем. Вы не имеете ничего общего с нашей жизнью.

— И вы ничего ко мне не чувствуете? — умоляюще спросила Дана.

Ей показалось, что она сейчас услышит самые важные слова в жизни. Не было времени, когда она не вспоминала бы о своей матери, придумывая, как она страдает оттого, что отдала дочь на воспитание другой женщине. Дана вспомнила свои детские мечты, в которых родная мать объясняла ей, почему бросила свою дочь. Но теперь, когда Дана вот-вот должна была услышать правду, она испугалась. Что, если ее настоящая мать выкинула из головы все мысли о своей маленькой дочери так же, как она выкинула ее из своей жизни? Дана вздрогнула, боясь ответа Сары.

— Я даже не знаю вас.

— И не хотите знать, правда? — спокойно спросила Дана. — Я для вас ничто.

— Это все случилось так давно. — Сара посмотрела на молодую женщину и вздохнула. — Мне было восемнадцать. В то лето родители отправили меня в Стокбридж, штат Массачусетс, чтобы я поработала горничной у богатых людей. Ваш отец остановился в том же доме, как гость. Он работал в то лето, играл в Стокбридже. К тому времени, когда я обнаружила, что беременна, он уже уехал.

— Стокбридж. А как звали ту семью?

— Эвансы.

— Дэйв Эванс? Он был другом моего отца.

— Семья мистера Эванса приезжала в эти края, когда он был молодым. Потом он женился, и ему понадобилась горничная на лето, он вспомнил об этой ферме и связался с моим отцом, спросил его, не знает ли он девушку, на которую можно было бы положиться. Отец послал меня. Он сказал, что платить мне будут неплохо, а опыт работы мне пригодится…

— Но вы и Джосс… как это произошло? — Дана подумала о своем элегантном, красивом отце и посмотрела на измученную заботами женщину в кресле, отодвинутом от огня почти в тень, и удивилась, как такие непохожие люди смогли сойтись.

— Я была молода, — резко сказала Сара. — Он вскружил мне голову. Я не могла думать ни о чем другом.

Дана подумала о Маршалле и почувствовала шок от знакомого ощущения. Она-то знала, как это быть унесенной порывом страсти и чем может обернуться ошибка, если принять страсть за любовь.

— Да. Я понимаю, — сказала она. Отблески пламени освещали их лица, они сидели друг напротив друга, как персонажи пьесы. Дана подождала продолжения рассказа, но пожилая женщина уже перестала качаться, и Дана поняла, что больше она ничего не услышит. Если ей хочется узнать больше, то придется задавать вопросы.

— А как об этом узнал Джосс? — растерянно спросила она, не зная с чего начать. Она была полна решимости добиться ответа на все вопросы, выудить все сведения, какие только удастся.

— От моего отца.

— А вы видели Джосса, когда были беременны?

— Нет. Отец позвонил ему, и его адвокат приехал к нам. Он заплатил за все, что и было нужно моему отцу. — Она с вызовом посмотрела на Дану. — Мы — люди бедные.

— То есть, Джосс заплатил вашему отцу? — Дана была в ужасе.

— Я была не замужем. Тогда здесь это считалось неприличным. Мне пришлось жить у тетки в Массачусетсе, а это стоило денег. — Лицо Сары еще ничего не выражало, но говорила она все быстрее и быстрее.

— И Джосс заплатил за это, — сказала Дана, пытаясь представить себе ситуацию.

— Да.

— А вы не думали об аборте?

— Нет. Это было запрещено.

— Но… ваша мать? Разве она не… — Дана запнулась.

— Она не простила мне того, что я покрыла позором честь семьи. В этом отношении у нее были старые взгляды, поэтому-то я здесь. Она никогда не простила мне роман с женатым мужчиной.

— Господи! Это, наверное, было так ужасно для вас. — Дане захотелось обнять суровую женщину, так чинно восседавшую в своем кресле, и утешить ее за то суровое испытание, которое ей пришлось пройти почти четверть века назад.

— Я получила то, что заслужила. — Сара пожала плечами, отвергая сочувствие. Она подняла руку к пучку на затылке, и Дана на какое-то мгновение благодаря этому неуловимому жесту разглядела черты молодой девушки, какой была ее мать, пока тяжелая трудовая жизнь не погубила ее красоту.

— И вы отдали своего ребенка, меня, на воспитание.

— Так было лучше для всех. Я не могла заботиться о девочке. А кто-то другой мог дать ей больше.

— Значит, вам было не все равно, — выдохнула Дана, не осмеливаясь просить любви, но надеясь по крайней мере на признание матери, что тогда ей было не все равно.

— Я справилась с этим.

Дана откинулась на спинку кресла, тяжело дыша, как будто только что взобралась на высокую гору и потерялась в облаках. Она устало закрыла глаза и прислушалась к завыванию ветра на улице, от которого дребезжали стекла в маленьких окошках с каждой стороны комнаты. Начало темнеть. Потянувшись к своей сумочке, она достала небольшую стопку бумаг и подержала ее в руке, словно набираясь сил.

— После того как умер мой отец, я просмотрела его бумаги и нашла вот это. Уверена, он не хотел, чтобы я видела их. Меня приучили к безымянным родителям. Но вот письмо от моей приемной матери моему отцу, где она говорит, что хочет удочерить его ребенка. — Дана осторожно взяла квадратный конверт. — Наверное, для нее было непросто простить мужа за его роман с вами и согласиться на удочерение его ребенка. — Она подняла глаза и объяснила. — Они не могли больше иметь детей после того, как их родной ребенок умер, но для нее все равно, вероятно, было трудно примириться с мыслью, что у Джосса есть ребенок. — Она протянула письмо пожилой женщине. — Хотите прочитать?

— Нет. — Сару не заинтересовали бумаги, которые показала ей гостья.

Дана положила письма в сумочку и искренне заговорила. Почему-то ей захотелось оправдать своего отца перед матерью.

— Он не был плохим. Он просто любил всех, особенно красивых женщин. Он был таким веселым и очаровательным. Все обожали его. Он не хотел причинить вам зло. Просто он был актером, понимаете. — Она вздохнула, зная, что если Джосс и завел летний роман в отсутствие жены, хотя очень любил Кэтрин, он наверняка не задумывался, что будет на следующий день, и вряд ли мог себе представить, что может причинить кому-нибудь сердечную боль, особенно милой молодой девушке. Хотелось сказать что-то еще, но она не находила нужных слов, чтобы описать деятельность ветреника этой суровой женщине.

— Я знаю. — Короткая вымученная улыбка появилась на лице Сары и так же быстро исчезла. Затем она устремила взгляд куда-то вдаль и, казалось, погрузилась в свои мысли, будто она ждала кого-то или прислушивалась к чьим-то шагам.

Дана затаила дыхание, надеясь, что Сара наконец расскажет ей всю эту историю, но пожилая женщина просто пожала плечами и снова начала раскачиваться в кресле, не отрывая взгляда от горящих поленьев. Собака беспокойно зашевелилась, зевнула и ожидающе посмотрела на Сару, завиляв хвостом. Когда она не обратила на пса внимания, он лизнул ее руку, и она рассеянно погладила его голову. На какой-то миг Дана почувствовала ревность к собаке. Она поняла, что, несмотря на острое желание, чтобы Сара отнеслась к ней с такой же нежностью, как и к животному, сказки не будет, не будет материнской любви и не будет счастливого конца фантазии, которые она создавала всю жизнь.

Дана обвела взглядом бедно меблированную комнату. Кроме длинного обеденного стола, здесь был большой буфет из вишневого дерева. На открытых полках в верхней его части стоял простой белый сервиз из китайского фарфора, а посредине стояло большое старинное блюдо с китайским рисунком. Было видно, что этим буфетом очень дорожат: поверхность его была тщательно отполирована, и на нем не было ни царапинки. Полы были безупречно чистыми, на окнах не было занавесок, а голые стены были практично окрашены в серый цвет. В комнате не было ничего, что помогло бы Дане понять женщину, ради встречи с которой она проделала такой длинный путь.

— Вы знаете, что у меня есть сын? Его зовут Уэллес, — сказала она, надеясь вызвать хоть какой-то интерес у бабушки к своему сыну, но пожилая женщина лишь слегка покачала головой. Тогда она тихо продолжила: — Вы сказали, у вас есть сыновья. Они наполовину мои братья.

— Они не имеют с вами ничего общего, — рассердилась Сара. — Они знают о вас. Этан сказал, что мы должны все рассказать им, но у них не может быть ничего общего с вами. Как и у вас с ними.

— Я совсем не нужна вам? — осведомилась Дана. Она так долго ждала этой встречи, уже совсем было оставила надежду найти свою родную мать, а теперь, когда нашла ее, оказалось, что дочь ей совсем не нужна. Ей вдруг стало жалко себя и больно при мысли о братьях, о которых она всегда мечтала и никогда не узнает.

— У вас своя жизнь. — Сара взялась за ручки кресла-качалки, наклонилась вперед и проговорила словно из глубины сердца, глазами требуя полного внимания к ее словам. — Да, я родила вас. Но я не воспитывала вас, и вы не можете ожидать, что придете сюда и найдете здесь готовую семью. У вас своя семья. Вы не можете просто так прийти сюда и ожидать, что я буду заботиться о вас, как о своей родной дочери.

— Простите. Мне не следовало приезжать, — жестко сказала Дана, пораженная холодностью Сары.

— У вас есть право все знать, и теперь вы знаете. Все это, — она обвела рукой комнату, имея в виду и свою жизнь тоже, — не ваше дело.

Дана кивнула и встала. Она вежливо подождала, пока Сара встанет из своего кресла, и направилась к двери. Она хотела сказать что-то своей матери на прощание, что она рада встрече, что сожалеет, если доставила ей неприятные минуты, но не могла подобрать слов. Обе женщины стояли возле двери, молча глядя друг на друга. Вдруг Сара приняла какое-то решение. Призвав жестом подождать ее, она исчезла в доме и вернулась через пару минут с пожелтевшей фотографией, которую молча подала Дане. Здесь было изображение смеющейся девушки-подростка, стоящей посреди поля. Длинные светлые волосы развевались на ветру, платье облегало ее стройную фигуру. Дана была поражена, осознав, что смотрит на свое лицо и свою фигуру, стоящую на поле, которого никогда не видела. Это было как во сне — увидеть себя и узнать себя, зная, что это не ты. У молодой женщины на поле были такие же спутанные ветром волосы, большой рот и огромные глаза с длинными густыми ресницами, как у Даны. В руке она держала букет полевых цветов. Слезы брызнули у Даны из глаз, она протянула руку и слегка дотронулась до изображения на фотографии, а затем отдала ее обратно Саре.

— Спасибо, — растроганно сказала она.

— Не за что, — тихо ответила Сара.

К тому времени, как Дана дошла до машины, массивная дверь захлопнулась, и дом погрузился в темноту. Лишь приглушенный свет был в одном из кухонных окошек. Дана выехала с фермы и повернула обратно к Портсмутскому аэропорту, часто поправляя зеркало заднего вида, соблюдая все правила и крепко вцепившись в ускользающий руль. Она старалась быть особенно осторожной, чтобы добраться в целости и сохранности до Нью-Йорка, Уэллеса и Джилли. Она не позволила себе обдумывать чудовищность того, что только что испытала, чтобы не захлестнули эмоции и она не опоздала на последний сезонный рейс самолета. Сейчас ей больше всего на свете хотелось оказаться дома, с теми людьми, которых она любила и которые любили ее. Она внимательно следила за дорогой и успела доехать до Портсмута, сдать взятую на прокат машину и сесть в самолет. Только когда маленький самолет оторвался от земли, а она была пристегнута ремнем к сиденью, она положила голову на спинку кресла, закрыла глаза и позволила отдаться воспоминаниям о непреклонной женщине, которая была ее родной матерью.

Несмотря на непрошеные слезы, которые текли по щекам, в уголках губ играла печальная улыбка. Разрушилась еще одна иллюзия. Эта встреча помогла Дане осознать, что семью, которая была ей нужна, она в полной мере обрела с Маргарет и Джоссом. Несмотря на возраст бабушки и беспечность отца, эти двое любили ее всеми фибрами души, заботились о ней, от них она унаследовала смелость, остроумие и силу, она очень любила их. Дана расплылась в улыбке, наслаждаясь воспоминаниями о них обоих.

Вздохнув, она сделала над собой усилие, пытаясь забыть женщину в Поплар-Джанкшен, и, щурясь от яркого света, решительно достала из кожаного чемоданчика документы, которые она захватила с собой из Нью-Йорка и чуть не забыла в машине. Там были письма от ее агента с Западного побережья и контракт с "Атлантик Гэллери" в Сохо на проведение ее выставки. Дана опять подумала, что Питер по-настоящему понял бы то, что сейчас произошло с ней, оценил бы пафос, драму и даже юмор этой истории. Только он понял бы ее боль, зааплодировал бы ее выдержке, и, наверное, подумала она, склоняясь над бумагами, снова обвинил бы ее в том, что она живет, как герои "мыльных" опер.

Она развернула письмо от Майды Айрес, посмотрела на дату. Ее выставка в Калифорнии имела огромный успех, и теперь Майда хотела, чтобы Дана работала еще над одной серией картин. У нее было приглашение от "Атлантик Гэллери" в Нью-Йорке на весну, но Дана, сверив даты, поняла, что не успеет за такое короткое время создать достаточное количество новых работ. Она вспомнила свой дебют в Лос-Анджелесе, свое волнение, радостные уверения Адама, что все будет в порядке, Джосс и Констанс с толпой их друзей в Малибу и Майду в ее эксцентричной шляпке, прорабатывающей толпу в поисках покупателей. И покупатели нашлись. В первую же неделю Майда продала большинство ее больших полотен и попыталась уговорить Дану взять несколько заказов, но Дана отказалась, потому что решила возвращаться в Нью-Йорк. Она вспомнила свою последнюю работу, небольшой портрет Констанс в саду, и подумала, когда она сможет его закончить. Решила, что завтра. Теперь никто не отрывает ее от работы. Джосса больше нет. Уэллес счастливо живет в бабушкиной квартире с ней и Джилли, и она наконец получила ответы на вопросы, которые преследовали ее.

Если бы только Питер… Она отмахнулась от этой мысли, зная, что воспоминания об исчезнувшем друге причиняют ей невыносимую боль. Она закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон, не слышала, как стюардесса тихо выключила свет и накрыла ее пледом. Ей снился чудесный сон: поле, заросшее цветами, и две восемнадцатилетние девушки, обнявшись, невинно улыбаются будущему.

Когда Дана наконец доехала до дома в половине двенадцатого ночи, в квартире на Пятой авеню только в холле горел свет. Она сняла шубку, положила ее на скамейку рядом с чемоданчиком и сумочкой и замерла. Она не знала, когда вернется из Нью-Хэмпшира, поэтому наказала, чтобы Джилли и Дэймон не ждали ее. Сын давно спит, но она не сможет заснуть, пока не увидит его. Прокравшись в детскую, она поцеловала мальчика в лоб, поправила одеяло, постояла над кроваткой, сгорая от желания подержать его на руках, и бесшумно вышла из комнаты.

В квартире было тихо, тяжелые портьеры приглушали звуки, доносившиеся с улицы, и Дана прошла через просторные комнаты, включая по пути свет и освещая сияющую новую мебель. Вспомнив о контракте, который она еще не прочитала, Дана вернулась за чемоданчиком, решив посидеть немного в библиотеке. Включив свет, она с удовольствием осмотрела заново обставленную комнату. Мебель оставалась на тех же местах, где ее поместила Маргарет, но обивка была новой, более жизнерадостной. Стены перекрасили, а старый темный восточный ковер заменили нитяным с цветочным орнаментом и яркой зеленой каймой.

Она задержалась в дверном проеме, и сердце забилось чаще, когда услышала вздох на одной из новых кушеток, которые она купила на смену тем, старым. В комнате кто-то был. Дана осторожно стала шарить рукой по стене, ища звонок, который вызвал бы Дэймона из его комнаты. Но прежде чем она успела позвонить, раздался еще один вздох, на этот раз раздраженный, и он показался ей знакомым. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, теперь уже от удивления и ожидания. Однако на всякий случай она держалась возле двери.

Взъерошенная голова появилась над спинкой одной на кушеток, и знакомый голос недовольно спросил:

— Что ты там делала так долго? Я жду уже несколько часов!

— Правда?! — Дана зашла в комнату и посмотрела на него. Лицо было спокойным, а глаза сияли. Рубашка была помята, галстук съехал набок. Он казался взъерошенным, лохматым и сердитым.

Дане хотелось броситься в его объятия, но она не решилась.

Питер растерянно осматривался.

— Я не могу найти свои очки.

— Посмотри в кармане.

— Благодарствую. — Он надел их и посмотрел на нее сквозь толстые стекла. — Вначале мне приходится объехать полмира, чтобы вбить, наконец, немного разума в твою башку, а теперь я должен еще сидеть и ждать тебя часами!

— Скажешь тоже!

Он подошел к ней, а Дана ждала, не шевелясь. Ей показалось, что зазвучала музыка. Она поняла, что эти звуки внутри нее, словно прекрасный симфонический оркестр, и заулыбалась. Она задержала дыхание, когда он подходил к ней. Их взгляды встретились. Питер усмехнулся и заключил Дану в свои объятия.

— Кажется, я буду всю жизнь ждать тебя… — глухо сказал он и зарылся лицом в ее волосы.

— Нет, больше не придется! — пообещала она.

— Никогда, — согласился он.