Синеглазая принцесса

18

Алана подняла голову и заглянула в лицо Николасу. Наконец-то в его глазах зажегся огонь желания! Значит, она все-таки ему не противна!

– Да! – смело воскликнула девушка. – Я хочу стать твоей женой по-настоящему.

Николас принялся стягивать с нее ночную сорочку. Сначала медленно, потом все быстрее.

И вот уже прозрачная одежда очутилась на полу…

В серебристо-лунном свете обнаженная Алана была так хороша, что у Николаса захватило дух. Он и сам не понимал, что на него нашло и откуда нахлынула эта странная нежность, но ему вдруг захотелось, чтобы Алана запомнила эту ночь как нечто сказочно-прекрасное, запомнила на всю жизнь.

– Милая моя Синеглазка, – прошептал он, – я посвящу тебя в тайны, о которых ты даже не подозревала. Ты будешь близка со мной, как ни с кем другим, а я… я дам тебе то, что еще не давал ни одной женщине.

Пальцы Николаса пробежали по девичьей шее и коснулись упругой груди.

Она поцеловала его ладонь и торжественно произнесла:

– Я отдаюсь тебе душой и телом, Николас. Больше мне нечего тебе дать.

Капитану все труднее было сдерживаться, однако он старался оттянуть решающий момент, чтобы продлить удовольствие. И для Аланы, и для себя. Он прикоснулся губами к ее нежной груди сперва осторожно, а услышав тихий стон, – смелее.

Алана тонула в море незнакомых ощущений. Прикосновения Николаса все больше распаляли ее страсть. Она трепетала, словно стебель под ветром, и жаждала поскорее слиться с любимым воедино.

Уже ничего не помня и не понимая, девушка жадно прильнула к его губам, и в душе Николаса словно прорвало плотину. Чувства, которые он так долго держал в себе, хлынули наружу. Он словно очнулся от кошмарного сна и, вырвавшись на свет, осыпал свою избавительницу благодарными поцелуями.

Потом… потом их обоих захлестнул шквал страсти. Николас никогда не испытывал ничего подобного. Они были словно созданы друг для друга, оба все понимали и угадывали без слов…

– Милая Синеглазка, – еле слышно прошептал Николас. – Моя милая, дорогая жена…

Алана уткнулась лицом в его плечо. Она отдала ему всю себя без остатка и нисколько не сожалела об этом.

Сейчас Николас принадлежал ей, и это было самое главное. Алана запретила себе думать о предстоящей разлуке. Пока муж здесь, рядом с ней, следует наслаждаться драгоценными мгновениями.

– Я сделал тебе больно, Синеглазка? – встревоженно спросил Николас.

– Нет. Мне было хорошо, – улыбнулась она. Алана изменилась до неузнаваемости – синие глаза светились новым знанием, губы припухли и порозовели от поцелуев. Тело казалось прекрасным изваянием.

«И как это я раньше не замечал ее красоты? – изумился Николас. – Да прекрасней моей жены в целом мире нет!»

И он снова припал к ее груди, как к живительному источнику. Но на этот раз наслаждение растянулось надолго, и оба так утомились, что уснули, даже не пожелав друг другу доброй ночи.

Николас стоял у постели спящей Аланы. Ему гораздо труднее с нею расстаться теперь, когда он вкусил сладость ее объятий. Но ничего не поделаешь. Вчера он потерял голову, но сегодня разум к нему вернулся.

Вчера в приливе нежности он чуть было не отдал ей свое сердце, однако наутро, слава Богу, вспомнил, что поклялся презирать женщин, и поборол нахлынувшие чувства.

Да и неизвестно, так ли уж он правильно поступил, женившись на Алане. Ведь имя Беллинджеров опозорено, и тень скандала ляжет теперь и на нее. Может быть, не стоило этого делать?

Николас вглядывался в невинное лицо Аланы и чувствовал себя последней скотиной. Зачем он воспользовался неопытностью девушки?

Терзаясь угрызениями совести, он взял саквояж и тихо вышел из комнаты. Он знал, что расстается с женой надолго, но ему необходимо было поразмыслить над тем, что случилось, а размышлять лучше в одиночестве, когда тебе никто не мешает.

Стук в дверь нарушил сон Аланы. Она сунула голову под подушку, надеясь, что непрошеный гость постучит-постучит, да и уйдет, но стук не прекращался.

Алана обреченно вздохнула и огляделась, понемногу приходя в себя. Лицо ее озарилось счастливой улыбкой, когда она вспомнила, что произошло ночью.

Но где Николас?

Стук повторился.

«Наверное, это он!» – подумала Алана и спрыгнула с кровати, однако, добежав до середины комнаты, остановилась. А вдруг это не муж? То-то будет скандал – она же в чем мать родила!

Торопливо натянув ночную рубашку, Алана закуталась в покрывало, открыла дверь и… сникла.

На пороге стояла женщина. Та самая, которую она видела накануне в комнате Николаса.

– Доброе утро, миссис Беллинджер. Я Франсис Уикерс. Можно войти?

Алану еще никто не называл миссис Беллинджер, и она не сразу сообразила, к кому это относится, а когда сообразила, то пригласила гостью войти, но добавила, что Николас куда-то ушел.

Франсис Уикерс поставила на пол у двери потрепанный чемоданчик, покосилась на смятую постель и, покраснев, отвела взгляд.

– Меня прислал ваш муж, – поспешила объяснить она. – Я обещала ему привезти вас в Виргинию к отцу.

Алана недоуменно вскинула на Франсис глаза. Наверное, эта женщина что-то путает! О какой поездке к отцу может теперь идти речь? Об этом они говорили раньше, до… всего. А теперь… теперь ее место в Беллинджер – Холле!

– Вы уверены, что я должна поехать к отцу?

– Совершенно уверена. Ваш муж несколько раз это повторил. А вы разве не согласны с его решением?

– Я… я просто не понимаю, чем оно вызвано. А где мой муж?

У Аланы помутилось в глазах. Неужели Николас не любит ее? Неужели это было притворством? Франсис Уикерс сняла перчатки.

– Мистер Беллинджер просил вам передать, что он уехал в Вашингтон. А наш дилижанс отбывает в полдень. Это уже скоро, миссис Беллинджер, нам надо поторапливаться. Я помогу вам собрать вещи.

Алана молча отвернулась к окну. К глазам ее подступили слезы. Ну конечно, о какой любви может идти речь? Николас ведь предупреждал ее, чтобы она оставила иллюзии и не обольщалась на его счет…

Но неужели и прошлая ночь была лишь иллюзией, прекрасным сном? Неужели это был всего-навсего обман чувств? Хотя… нет, ее чувство не исчезло при свете дня, ее любовь осталась. Вот только взаимности ждать не приходится.

– Все готово! – провозгласила Франсис Уикерс, захлопывая чемодан. – В дорогу вы можете надеть зеленое платье, я его отложила.

Алана уже взяла себя в руки, и в ее глазах не было слез. Лишь на самом дне ярко-синих озер притаилась грусть.

– Да-да, спасибо. Если дилижанс уходит в двенадцать, времени у нас мало.

Мисс Уикерс не отличалась разговорчивостью, но Алану это вполне устраивало. Ей как раз нужно было собраться с мыслями, и посторонние разговоры только бы отвлекали ее. Она пыталась себе представить жизнь, которая ждала ее в Виргинии. Что за люди ее брат с сестрой? Еще неизвестно, как они к ней отнесутся… Вполне возможно, будут презирать ее за то, что она полукровка.

Алана плохо запомнила путешествие из Сент-Луиса в Виргинию. В дороге им не раз приходилось пересаживаться на лодку, а однажды они даже плыли на барже. Но большую часть пути проделали все-таки по суше. Алану окружающее совершенно не интересовало. Она безучастно смотрела вдаль, думая лишь о том, что ждет ее в отцовском доме. И чем ближе они к нему подъезжали, тем тревожней становилось у нее на душе.

Они с Николасом – обитатели разных миров, и преодолеть разделяющую их пропасть, наверное, невозможно, особенно если жить порознь.

Ненастье, похоже, решило сделаться ее вечным спутником. Все время шел снег с дождем и дул пронзительный ветер. Так что, пересекая границу штата Виргиния, путешественницы были уже без сил.

В Виргинии им пришлось еще тяжелее: начался такой снегопад, что казалось, весь мир превратился в сплошной белый вихрь.

Сердце Аланы сжималось от тоскливых предчувствий. Похоже, даже природа стремилась ей показать, что она здесь непрошеная гостья.

Лошади увязали в снегу и не могли продолжать путь. Дилижанс угрожающе кренился и в любой момент мог перевернуться. Холодный ветер рвался в щель под дверью. Алана и Франсис Уикерс накрылись одеялами, но все равно не могли согреться.

В этой поездке между ними возникло взаимопонимание, и Алана даже привязалась к тихой, скромной дочери священника.

Ей нравилось смотреть, как Франсис вяжет на спицах. Алана не уставала поражаться тому, как из простого мотка шерсти получаются такие красивые узоры.

Вот и сейчас она внимательно следила за проворно снующими спицами. Франсис перехватила ее взгляд и улыбнулась. Она тоже всей душой полюбила милую, добрую девушку, которую бесчувственный муж бросил на произвол судьбы. Бедняжка выглядела жалко: платье болталось на ней как на вешалке, а на осунувшемся личике, казавшемся совсем крохотным в большом капоре, обтянутом бархатом, застыло выражение отчаяния.

– Если погода вконец не испортится, к вечеру мы будем на месте, – сказала мисс Уикерс.

– Я так боюсь, Франсис! – прошептала Алана. – Вдруг мои родные не захотят со мной знаться?

– Глупости! Как это не захотят? Все будет хорошо, не беспокойтесь. Иначе муж не послал бы вас к ним. Я уверена, что они вас ждут и, может быть, даже устроят вам пышный прием.

У Аланы накопилось много вопросов, но больше всего ее интересовали любые обстоятельства, связанные с Николасом.

Она долго колебалась, но потом все-таки решилась спросить:

– Франсис, вы знакомы с матерью моего мужа?

– Ах, что вы! Господь с вами! Мы люди разного круга. Но, разумеется, я, как и все прочие, слышала ужасные сплетни, которые ходят про мать мистера Беллинджера. – Франсис негодующе фыркнула. – Терпеть не могу, когда копаются в чужом грязном белье. По-моему, это тоже смертный грех.

– Франсис, Николас очень резко отзывается о своей матери. Мне кажется, он ее совсем не любит.

Спицы мисс Уикерс застыли в воздухе.

– Я всегда говорила, что мне жаль миссис Беллинджер. Хотя почти никто со мной не соглашался. Наверное, не будь ее любовник янки, соседи не судили бы ее так строго. Но она сама родом с севера, да мужа убили северяне… Вот на нее все шишки и посыпались.

– Как, должно быть, тяжело на душе у миссис Беллинджер! Я уверена, что она чувствует себя виноватой в гибели мужа.

– И в смерти любовника, – добавила Франсис, многозначительно посмотрев на Алану поверх очков.

– А вдруг я окажусь в ее обществе? Как мне себя с ней вести?

Франсис потрепала Алану по руке.

– Ведите себя естественно, дорогая, и все будет хорошо. Может быть, вы с ней даже подружитесь.

Алана улыбнулась.

– Когда мы с вами встретились, я и не подозревала, что мы с вами так сблизимся, дорогая Франсис. Мне будет вас очень не хватать.

– Мне вас тоже, – ответила мисс Уикерс, и по ее глазам было видно, что она говорит правду.

– Неужели мы никогда больше не встретимся?

– Вполне может быть, Алана. В тот круг, где вы будете вращаться, мне доступа нет, – вздохнула Франсис. Но внезапно ее лицо озарилось улыбкой. – Хотя если у вас с мужем будут дети и вам потребуется гувернантка, я тут же приеду.

Алана в недоумении воззрилась на собеседницу. Ей и в голову не приходило, что у них могут быть дети! Какое же это счастье – родить от Николаса ребенка! Хотя… откуда он возьмется, если они не будут жить вместе?

– Мне уже за сорок, – продолжала мисс Уикерс, – и я скорее всего не выйду замуж. А детей я очень люблю. Я с удовольствием учила детишек индейцев и думаю, из меня получится неплохая гувернантка.

– Милая Франсис! Считайте, что место гувернантки вам гарантировано… если, конечно, у меня кто-нибудь родится, – пообещала Алана.

Ей было жаль добрую женщину, которая могла бы стать прекрасной женой и матерью, если бы у нее по-другому сложилась жизнь.

– Как бы мне хотелось, чтобы вы остались со мной, Франсис! – печально добавила Алана.

– Не могу, дорогая. Вам нужно самой постараться привыкнуть к новой обстановке, она ведь совсем не будет похожа на ту, что окружала вас всю жизнь. Но потом, если я вам понадоблюсь, вы мне дайте знать – и я сразу приеду.

В глазах Аланы сверкнули слезы.

– Франсис, милая, я никогда не забуду вашей доброты!

Мисс Уикерс всхлипнула и отвернулась к окну. Ей было очень страшно за свою спутницу. Неужели Николас Беллинджер и жестокий, бездушный свет растопчут этот нежный цветок?

– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, вы мне сообщите, и я не заставлю себя ждать, – повторила Франсис.

– Хорошо, – кивнула Алана и тихо сказала, глядя на большие снежинки, облепившие окно: – Пожалуй, мне лучше скрыть, что мы с Николасом поженились. Если он захочет, чтобы об этом узнали, он сам расскажет.

– Но почему?

– Мне кажется, лучше подождать, пока Николас вернется из Вашингтона, – уклончиво ответила девушка, опуская глаза.

У нее язык не повернулся признаться, что Николас женился на ней из жалости. А наутро, судя по всему, раскаялся в содеянном и бежал.

Франсис печально вздохнула и снова принялась за вязание. Какое-то время слышалось только тихое позвякивание спиц, в такт которому раздавался стук конских копыт.

– Что ж, пусть будет, как вы решили, – наконец пробормотала она.

К вечеру они добрались до Арлингтона. С неба по-прежнему сыпались бесчисленные снежинки.

На почтовой станции Франсис бесцеремонно обратилась к служащему:

– Эй, любезный! Тебе не отдавали никаких распоряжений по поводу нашей поездки в усадьбу Кэлдвеллов?

– Сейчас посмотрю. Как вас зовут? – мужчина с любопытством уставился на миловидную девушку.

Алана смутилась и спряталась за спину Франсис.

– Моя спутница – Алана Кэлдвелл. А распорядиться о том, чтобы ее доставили на место назначения, должен был Николас Беллинджер, – заявила мисс Уикерс.

Круглощекий мужчина был ошарашен.

– Капитан Беллинджер?.. Н-нет… от него никаких распоряжений не поступало… А он что, скоро вернется домой? Да? Но… кто эта женщина и какое отношение она имеет к Кэлдвеллам?

Франсис осуждающе хмыкнула.

– Любезный, я торчу здесь на сквозняке не для того, чтобы удовлетворять твое любопытство. Ты уверен, что мистер Беллинджер не отдал никаких распоряжений?

Он покачал головой, стараясь получше разглядеть лицо Аланы.

– Насколько мне известно, нет, мэм.

– В таком случае, – потеряла терпение Франсис, – распорядись сам. Пусть нас отвезут к Кэлдвеллам.

– Слушаюсь, мэм. Сейчас распоряжусь. – Поняв, что дело пахнет скандалом, он засуетился, но все-таки не удержался и спросил еще раз: – А когда капитан Беллинджер вернется домой? Мы уже несколько лет не имеем о нем известий.

Франсис вздернула подбородок.

– Ты лучше занимайся своими делами, любезный, а в чужие соваться нечего. Прикажи поскорее закладывать лошадей.

Алана слушала их и все больше чувствовала себя загнанной в угол. Обстоятельства оказывались сильнее нее, и она не могла влиять на свою судьбу.

Назад пути не было, а вперед… вперед она предпочитала не смотреть – это было слишком страшно.