Сиротка. Нежная душа

Глава 8 Секреты Талы

Спрятавшись за стволом огромной сосны, Жослин Шарден смотрел на хижину Талы. Два месяца прошло с тех пор, как он покинул Валь-Жальбер, отказавшись от попыток поговорить с Лорой. Вернувшись тогда в пансион в Робервале, он без сил рухнул на постель. Мужчина был до предела измотан отчаянием и усталостью: идти без снегоступов оказалось тяжелейшим испытанием на выносливость. Целую неделю он почти не выходил из своего номера и не открывал ставен.

«Лучше бы мне умереть, — думал Шарден. — Я снова все потерял!»

И все-таки голод заставлял его время от времени покидать свое убежище. Мужчина завтракал, обедал и ужинал в общей столовой, в компании других пансионеров. Он не мог решить, возвращаться ему в санаторий или нет. Жослин подумывал вернуться, но не в надежде излечиться или хотя бы получить должный уход, а просто в силу привычки. Ведь он был хорошо знаком и с персоналом, и с пациентами.

«Нет, мне это обойдется слишком дорого!» — урезонивал он себя.

Множество раз Жослин представлял себе Лору в объятиях высокого блондина, чье лицо уродовали круглые очки. С той, которая была его супругой, нынешнюю Лору связывало лишь имя и клятвы, данные друг другу чуть меньше двадцати лет назад. Эта Лора показалась ему распущенной, чрезмерно накрашенной, смешной в своем модном платье. Почти незнакомка, которая вызывала чуть ли не отторжение. Он же мечтал найти Лору прежнюю — красивую девушку в длинном платье из ситца в цветочек.

«Какой же я глупец! Прошло много лет. Мы с ней познакомились до войны. Тогда женщины не показывали свои икры и носили прически из длинных волос. Мне те времена нравились больше».

Невеселым размышлениям Жослин предавался с утра до вечера. В середине марта он возобновил прогулки по порту. Стояла сухая холодная погода, поэтому озеро не спешило сбрасывать свой белый панцирь.

— На санях переехать через озеро легко, — говорил себе мужчина. — Оказавшись в Перибонке, я найду тропу, ведущую на север.

Шарден не мог отказаться от идеи посетить супругов Дельбо. Как он ни старался, было невозможно смириться с мыслью, что они теперь — свекр и свекровь его дочери.

«Готов поспорить, они больше не увидят Эрмин и ее мужа, — думал он. — В Валь-Жальбере те спят на шелке и едят на серебре — в лес они ни за что не вернутся. А если и вернутся, то я к тому времени буду уже мертв!»

И все же он то и дело откладывал свой отъезд. Бесцельно бродя по улицам Роберваля, он мечтал встретить Лору, однако переходил на другую сторону дороги, если видел женщину, хотя бы отдаленно на нее похожую. Зато Шардену случилось увидеть Ханса Цале. Одетый в коричневое пальто из добротного драпа и фетровую шляпу, пианист как раз входил в бакалейный магазин. Жослин застыл, охваченный жесточайшей ревностью, совсем как в годы своей юности.

«И этот молокосос будет спать с моей женой! Если только уже не спит! Черт подери! Грош мне цена, если я позволяю всему этому происходить!»

Ответ был всегда один и тот же: он — стареющий мужчина, больной туберкулезом. И, вспоминая об этом, Шарден в очередной раз отказывался от мысли предстать перед Лорой и Эрмин.

В начале апреля Жослин познакомился с неким Иоахимом Ганьоном, владельцем крепких саней и упряжки из восьми собак. Жизнерадостный и нелюбопытный, Иоахим согласился за небольшую плату отвезти его к хижине четы Дельбо. В пути они много разговаривали, в основном о порте. Проведя несколько дней в гостинице в Перибонке, Жослин наконец оказался у цели.

«Я и забыл, как хорошо весной! Тем более что в этом году она ранняя…»

Он уже достаточно долго рассматривал светлый деревянный домик, в котором жила Тала. Деревья вокруг оделись в наряд из свежей, нежно-зеленой листвы. Возрождающаяся к новой жизни земля источала тяжелый, одуряющий запах перегноя. Благодаря майскому солнцу тут и там среди травы показали свои головки цветы: крокусы, фиалки, нарциссы. Высокие деревья — сосны, березы — казалось, приветствовали небо и благодарили его за то, что оно наконец стало прозрачным, ярко-голубым.

У Жослина появилось странное чувство: он словно бы ощущал движение сока в сердце древесных стволов, осязал, как растет трава у него под ногами. Да и сам он внешне изменился. Никто бы не узнал в нем Эльзеара Ноле, бледного, гладковыбритого, худого. Черная с серебристыми нитями борода подчеркнула мужественные черты его лица, скулы на котором стали выделяться меньше. Теперь мужчина реже кашлял и чувствовал себя окрепшим.

«Все эти чудеса сотворил свежий воздух озера Сен-Жан, — говорил он себе. — А еще — свобода и несколько стаканчиков джина!»

Губы его изогнулись в иронической ухмылке. Жослин как раз вышел из-за сосны и направился к хижине, когда дверь открылась и на улицу выскочил беспородный бело-черный пес. Тотчас же шерсть на спине у него встала дыбом, и он залаял. В золотистом свете утра появилась Тала. Мать Тошана подняла руки ладонями вверх, словно желая собрать солнечное тепло. Жослин вздрогнул, ошеломленный. Она была совсем такая же, как раньше — маленькая, стройная, с заплетенными в две косы черными волосами. Лицо цвета поджаренного хлеба по-прежнему поражало своей таинственной красотой. На ней было не платье из оленьей шкуры, украшенное бахромой и бусинами, а простая белая рубашка длиной до щиколоток.

— Кто здесь? — позвала она. — Покажитесь!

«Дельбо, наверное, на реке, — в растерянности подумал Шарден. — Хотя какая мне разница?»

Нерешительными шагами он вышел на опушку. Пес заворчал, но Тала жестом приказала ему замолчать.

— Добрый день, мадам! — крикнул он, неловко поднимая руку в знак приветствия.

Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Индианка не сводила с него обеспокоенного и подозрительного взгляда. Жослин и хотел бы опустить глаза, но не мог. Наконец он остановился в метре от нее.

— Вы Роланда Дельбо? — спросил он для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Жослин Шарден, — пробормотала Тала. — Я так и думала, что однажды вы вернетесь.

— Черт побери! — громыхнул он. — Вы меня узнали! А между тем ходят слухи, что ваш супруг похоронил меня семнадцать лет назад!

— Сегодня я единственный человек, кто знает, что вы не умерли, — сказала она.

Эти слова повергли Жослина в глубочайшее удивление. Он так и остался стоять с раскрытым ртом.

— Мне нужно поговорить с вашим мужем, мадам.

— Я вдова. Анри, тот умер по-настоящему, — тихо добавила женщина. — Пять лет назад. Он был на льду, когда река вскрылась и унесла его. Нам с сыном пришлось долго идти, пока мы нашли в низовьях реки его тело. Я сама похоронила мужа на берегу Перибонки.

Жослин стойко выдержал удар. Однако ноги у него подкосились. Неподалеку в землю был врыт грубо сколоченный стол, рядом с которым стояла сосновая чурка, служившая табуретом. Он сел, все еще не в силах поверить своим ушам.

— Примите мои соболезнования, мадам, — сказал он. — Я не знал.

— Хотите кофе? — предложила Тала.

— Спасибо, не откажусь.

Жослин вдруг испытал необъяснимый страх, ужасное смущение. Одно дело — приехать, чтобы поговорить с Анри Дельбо, как мужчина с мужчиной, и совсем другое — столкнуться с его женой. К этому он оказался совершенно не готов. Однако складывалось впечатление, что эта индианка знает ответы на все вопросы. И это только усиливало его волнение.

Тала скрылась в доме и вернулась не сразу. На этот раз на ней было черное платье с широкой длинной юбкой. В руках индианка держала поднос. Она села напротив гостя.

— Я подумала, что вы, наверное, проголодались, — любезно сказала женщина. — Для моего народа гостеприимство — не пустое слово.

Он едва удостоил взглядом золотистые лепешки и горшочек с медом. Железная кружка дымилась рядом с графином с водой.

— Я не отниму у вас много времени, — сиплым от волнения голосом сказал Жослин. — Мне надо понять, что там произошло!

И он кивком указал на север. Тала кивнула в знак понимания. По губам ее скользнула тень лукавой улыбки.

— Теперь мы родственники, — сказала она. — Наши дети поженились. В прошлом году Тошан и Эрмин жили здесь. Ваша дочь — добрая и любящая девушка. Красивая певчая птичка! А ваш внук, Мукки, приходится внуком и мне.

Жослин бросил на нее смущенный взгляд. Он был вынужден признать очевидное: между ним и этой индианкой существовала родственная связь, пусть это и не вызывало у него восторга. Не испытывая по отношению к индейцам монтанье ни неприязни, ни презрения, в этих обстоятельствах он все же почувствовал себя так же, как и большинство жителей страны, окажись они на его месте. Даже крещеных индейцев обыватели считали дикарями — за их нравы и манеру одеваться.

— Это правда, — бесцветным голосом ответил он.

— Значит, вы уже знаете, что они женаты, — вздохнула Тала. — Я думала, что может быть и по-другому. Откуда вы узнали?

— Случайно.

Он не доверял ей и решил говорить как можно меньше. И без конца потирал ладони, сжимая и разжимая пальцы. Хозяйка дома заметила, что он волнуется.

— Я могу предложить вам и виски. Вы словно сидите на горячих углях!

— Да, виски — это было бы неплохо, — вздохнул Жослин. — Я рассчитывал поговорить с Анри Дельбо, но он унес все свои секреты в могилу.

— У Анри не было секретов, — отозвалась Тала. — Секреты, похороненные в этой земле, — они все здесь, в моем сердце.

Тала прикоснулась к своей груди. Жослин, у которого пересохло во рту, кивнул. Она встала и пошла за бутылкой с алкогольным напитком. Ее кошачья грация привела его в замешательство. Он спросил себя, сколько ей может быть лет. Эта женщина излучала глубочайшую безмятежность, словно и не жила одна в чаще леса все это время.

— Полагаю, вы уже виделись со своей женой, Лорой, — сказала она и налила ему виски в стакан, который он осушил одним глотком.

— Нет, — отрезал Жослин. — Я, как вор, бродил вокруг ее дома в Валь-Жальбере. Она снова собирается замуж, и я решил ее не расстраивать. В прошлом она и так из-за меня натерпелась. И пришел я только затем, чтобы узнать, кто лежит в той могиле, в шести милях отсюда. Ведь возле креста, который поставил ваш муж, я оплакивал свою Лору. Я никак не могу найти ответ на этот вопрос. Я думал, что моя супруга умерла и это ее могила. Понимаете? И вот в марте этого года из уст болтливой старушки, жительницы Роберваля, я узнаю, что это не так. Лора считает, что там похоронен я, и моя дочь тоже. Мари-Эрмин приносила цветы на эту могилу, правда? Это я тоже знаю.

— Мне очень жаль, но это все из-за меня, — сказала Тала, сохраняя безмятежное выражение лица. — Я скрыла истину, хотя ненавижу ложь. И если я расскажу вам все, Жослин, я отдам себя в вашу власть. Вы сможете донести на меня полиции, которая относится к моим соплеменникам намного строже, чем к белым.

— Что за глупости вы говорите! — сердито сказал он.

— Это не глупости, это история о крови и слезах. Даже Тошан ее не знает. Анри и не подозревал, что все это когда-то случилось у него под носом.

— «Тошан, Тошан» — повторяете вы! Мне вспоминается, что в те далекие времена вашего мальчика звали Клеман.

— Именем Клеман его назвал Анри при католическом крещении. Моего сына зовут Тошан, что означает «большая радость, удовлетворение». Я была счастлива иметь ребенка, маленького мальчика. И всегда им очень гордилась. Не стоит говорить со мной таким сухим тоном. Я, быть может, и виновата перед вами, но у меня не было выбора.

Виски помогло Жослину расслабиться. В присутствии Талы он чувствовал себя не в своей тарелке, причем ее красота, медного оттенка кожа и черные волосы волновали его не меньше, чем ее загадочные речи. Он схватил бутылку.

— Одного стакана хватит! — воскликнула индианка. — Если вы опьянеете, то не сможете меня слушать!

— Раз так, рассказывайте! А потом я уйду.

— Куда же? — спросила она.

— Исповедоваться в ближайшую церковь. Я собираюсь позволить моей супруге выйти замуж за другого. У нее будет два мужа. Это ведь грех, верно?

Тала сжала свои пухлые розовые губы. Жослин скрестил руки на груди и откинулся назад. То ли подсознательно, то ли на основании всего, что он сказал раньше, но индианка догадалась, что Шарден ее презирает.

— Когда вы с Лорой попали к нам в дом, у Анри были большие неприятности, — начала она напряженным голосом. — Один человек постоянно оспаривал права на концессию, которую моему мужу удалось увести у него из-под носа. Этот мужчина с черной душой тоже был золотоискателем. Однажды, когда он в очередной раз пришел к нам с угрозами, Анри ударил его и выкинул за дверь. Тот поклялся, что убьет моего мужа. Однако вскоре этот человек решил отыграться на мне. Это было осенью, когда листья кленов становятся красными и лес словно обагряется кровью.

Жослин никогда бы не стал проводить подобные параллели. Смущаясь все больше, он откашлялся.

— Однажды вечером Анри ушел к низовью реки и взял с собой Тошана. Они должны были вернуться после захода солнца. Песок приходится перемывать часами, чтобы найти несколько граммов золота… Я была дома одна и складывала дрова в поленницу. Снова явился тот человек. Он вошел в хижину, загородив собой дверь. Я не успела поднять с земли топорик. Он сказал, что мне придется заплатить вместо мужа за отнятый у него участок. Все случилось очень быстро, я не решилась отбиваться, боясь, что он меня убьет. Он изнасиловал меня.

Гнетущее молчание последовало за этим признанием. Жослин огляделся по сторонам, не в силах больше выносить взгляда черноглазой Талы. И вдруг ему стало стыдно. Перед ним сидела женщина, и она тоже была Божьим творением, заслуживающим уважения и заботы. Если рассказанное ею — правда, на ее долю выпало ужасное испытание, осквернившее ее честь и ее тело. Он вспомнил Лору. Когда они познакомились, ей приходилось торговать собой по принуждению грязного типа, избивавшего девушку при первой же попытке взбунтоваться. С его стороны потребовались деликатность и множество успокаивающих слов, чтобы помочь ей забыть, как она натерпелась от мужчин, часть из которых полагала, что за несколько купюр им позволено все.

— А потом он смеялся, застегивая свой ремень, — продолжала Тала. — Перед уходом он сказал мне: «Я вернусь зимой, и в твоих интересах быть со мной поласковее, если хочешь спасти шкуру мужа. Дельбо получит пулю в голову, если ты ему расскажешь. Когда бы я ни пришел, ты будешь делать все, что я захочу». Это был плохой человек. С этого дня я думала только об одном — как защитить мужа и сына. Анри я ничего не сказала, спрятала слезы стыда и ненависти. Тошану было всего семь лет, и ему был нужен отец.

— Вы убили этого типа? — спросил Жослин. — Одна?

— Можно сказать и так, — со вздохом отвечала Тала. — Я доверилась брату, Маикану[26]. Мы придумали, как наказать этого человека и отомстить за меня. И ваш приезд той зимой 1916 года чуть было нам не помешал. Поэтому я злилась и мучалась. Тот человек пообещал вернуться, и я хотела его смерти.

— Я помню, вы нам были совсем не рады, — заметил Жослин. — Что до меня, то мне хватало своих забот.

— Одно ваше присутствие могло разрушить наш с Маиканом план, несмотря на то что он был человеком честным, смелым и хитрым. Не стану объяснять в деталях, но ловушка, которую мы расставили для плохого человека, сработала. Мой брат нашел того, кого я до сих пор называю своим врагом, и сказал, что я жду его в заброшенной хижине, где вы с Лорой в то время скрывались. Нам пришлось пойти на это, потому что зимой Анри больше времени проводил дома. Как же легко управлять мужчиной, идущим на поводу у своей похоти! Эта свинья решила, что я отдамся ему по собственной воле, соглашусь на эту отвратительную сделку. Маикан предложил проводить его, тот не отказался, и когда они уже были недалеко от места, мой брат всадил пулю ему в голову.

— Черт побери! Но почему именно возле хижины? Вы же знали, что мы там! Мы могли стать свидетелями убийства! — Новая мысль пронеслась в голове у Жослина, вызвав в нем глухое раздражение. — А может, вы хотели обвинить в убийстве меня, если полиция обо всем узнает? Хотя в таком заброшенном месте, зимой, вы почти ничем не рисковали. Вы сказали уже слишком много, продолжайте и не лгите! Почему вы выбрали это место?

— Я подчинилась приказу брата. Маикан заверил меня, что это единственное место, в котором я могу назначить этому человеку свидание так, чтобы он ничего не заподозрил. Я не могла предвидеть, что два дня спустя Анри отправится туда, чтобы привезти вам провизию. Я пыталась его отговорить, но он ничего не хотел слышать. Я же, честно говоря, думала, что вы с женой уже умерли от голода и холода.

— Очень мило с вашей стороны! — возмутился Жослин. — Ваша история не совсем похожа на правду. Я, к примеру, не слышал выстрела. Может, из-за ветра, который громыхал жестью на крыше. К тому же в округе бродила волчья стая. Звери так проголодались, что загрызли моих собак. Сам я, признаюсь, был уже наполовину помешанным от горя и страха за Лору, которую покидал разум. Предположим, ваш брат убил того человека и скрылся. Но Анри! Почему он решил, что труп — это я?

— Волки растерзали мертвое тело, — со злостью отрезала Тала. — Тот человек был вашего роста и одет почти так же — все местные охотники-следопыты так одеваются. Когда муж нашел его, у моего врага не было лица. Анри не стал смотреть на него дважды. Он беспокоился о Лоре, думая, что труп — это вы, а она, должно быть, разделила вашу участь. Но она была жива — исхудавшая, помешавшаяся, но живая! Он поспешил привезти ее к нам, потому что очень за нее волновался. Сразу по приезде муж шепнул мне на ухо, что вы пустили себе пулю в лицо, но он похоронил ваше тело, несмотря на глубокий снег. Я не стала возражать, но знала, что это не ваш труп. Маикан зашел ко мне и все мне рассказал. Я была на седьмом небе от счастья. Никогда больше тот человек не причинит мне горя, никогда больше не станет угрожать Анри. Наконец-то я могла дышать полной грудью.

Несмотря на внешнее спокойствие, Тала вся дрожала. Она налила себе кофе и обвела взглядом высаженные вокруг хижины деревья. Но Жослин смотрел только на нее.

— Это было рискованно, — сказал он. — Я мог вернуться к вам, чтобы узнать, где Лора. Если бы это случилось, Анри быстро понял бы, что вы его обманываете.

— Я была уверена, что этого не случится. Человек, который пытается убить свою жену, потому что она сошла с ума, не станет ее разыскивать, если ему так и не удалось завершить начатое, — сказала Тала. — Лора сказала Анри, что вы приставили дуло своего ружья прямо к ее лбу. Хотя ваша супруга и потеряла рассудок, она вас боялась, очень боялась.

— Вы заблуждаетесь! Больной от стыда, я наконец нашел дорогу к этой жуткой развалюхе, где мы умирали от голода, холода и тоски, — воскликнул Жослин с горячностью. — Но Лора исчезла. Когда же я увидел могилу с крестом, то решил, что и так все понятно: Анри нашел мою бедную жену мертвой и достойно ее похоронил. Господи, как же я плакал, как себя проклинал! Но я трусом родился, трусом и умру. Я не покончил с собой. Я убежал.

— Со слов Эрмин я поняла, что Лора до встречи с Тошаном не знала, что с вами приключилось. А они познакомились в тот день, когда ваша дочь и мой сын решили бежать из Валь-Жальбера, чтобы пожениться в пустыни Святого Антония. С этого дня она считала вас умершим. Я, когда познакомилась с вашей дочерью, рассказала ей ту самую историю, в которую верил Анри. Словом, я продолжала лгать, защищая моего брата Маикана. Он не заслуживал тюрьмы. Но теперь нечего бояться: его душа ушла к душам предков.

Тала встала и направилась в пристройку. Оттуда она вышла с ружьем в руке и с сумкой из оленьей кожи через плечо. Оба предмета она протянула Жослину. Выходило, что у женщины было оружие и она в любой момент могла его убить. Но вместо этого индианка открыла ему правду, доказав, что полностью ему доверяет.

— Мы поговорим еще вечером, у огня. Вы должны сходить на охоту. Я буду рада свежему мясу. Обычно его приносит мой сын. Подстрелите нам куропатку или хорошего зайца. А я приготовлю. В сумку я положила патроны.

— Мне идти на охоту? — удивленно воскликнул Шарден. — Но я плохо стреляю! И кто сказал вам, что я не всажу себе пулю в лоб?

— Вам совсем не хочется умирать, — возразила на это Тала. — Сейчас весна, в ветвях деревьев течет сок, согревается солнцем земля. И к вам, Жослин, вернутся силы.

Он покраснел как рак. Красивая индианка усмехнулась, потом повернулась к нему спиной и скрылась в хижине.

«Какая странная женщина! — с досадой подумал Жослин. — Я никогда не умел охотиться!»

Но все же пошел прочь. Сумка для дичи болталась у него на плече, в руке он сжимал ружье. Собака последовала за ним.

Оживающая природа стала союзником Талы: побродив какое-то время по лесу, Жослин увидел стаю куропаток. Собака принюхалась и замерла в охотничьей стойке.

«Я буду настоящим идиотом, если упущу такую легкую добычу, — подумал он. — Индианка права: я не хочу умирать. Я даже проголодался!»

Он прицелился, стараясь держать ружье ровно. Последовал выстрел, за ним второй. Стая, громко хлопая крыльями, взлетела. Но две птицы остались лежать на земле.

— По крайней мере, я хоть что-то принесу, — вслух сказал себе Жослин.

Собака притащила одну куропатку, потом другую. Должно быть, это занятие было для нее привычным.

— Хороший пес, славный пес, — погладил ее по голове мужчина.

Однако прошлое не отпускало. Жослин вспомнил утро, когда он купил Бали, ездового пса с примесью крови маламута, который оказался хорошим охранником и прекрасным вожаком упряжки. Снова на него нахлынуло ощущение, что он лишился части своей жизни. Выругавшись, Жослин пошел обратно.

Тала ждала его, сидя на улице, возле костра. Медленно темнело, янтарные солнечные отблески танцевали в зеленой листве.

— Я убил двух куропаток! — объявил он. — И помогу вам их ощипать.

— Это не мужская работа, — с улыбкой отозвалась индианка. — Я сама управлюсь. Я приготовила вам комнату. Там вы найдете лохань с теплой водой. Тошан расширил наш дом. Вы будете спать в правой комнате. Эрмин она очень нравилась. Она родила своего сына на той кровати, где вы сегодня будете спать.

— Спасибо, — тихо сказал Жослин. — Это только на одну ночь. Я не стану вам мешать. Завтра я уйду.

Индианка промолчала. Она ножом вычищала из тушки внутренности. Собака получила их в награду за свой труд.

«Сердце этого человека измучено угрызениями совести, — подумала Тала. — Тень смерти омрачает его душу. Нужно, чтобы он вернулся на путь доброты».

Жослин очень удивился бы, сумей он прочесть мысли хозяйки дома. Он стоял посреди комнаты, удивленный ее чистотой и красотой убранства. Ножки крепкой кровати, вытесанные из сосны, наводили на мысли о близости леса. Яркие цвета одеяла оживляли полумрак. Выложенная галькой печка свидетельствовала о терпении мастера, ведь ему пришлось долго искать этот материал на берегу Перибонки, реки с песчаными берегами, из-за которых она получила свое индейское название. Две стены из светлых досок были занавешены полотнищами ткани с геометрическим рисунком.

«Моя дочь жила в этой комнате, — сказал он себе. — Здесь она мучилась от боли, кричала, когда ее юное хрупкое тело трудилось, рождая на свет моего внука».

Ему пришлось сесть, столь тяжкой оказалась реальность, с которой Лора уже столкнулась.

«Моя крошка, моя дорогая девочка! Я упустил много лет твоей драгоценной жизни! Но эти несколько месяцев, которые ты провела с нами, своими родителями, были озарены твоим присутствием».

Закрыв глаза, Жослин черпал из памяти воспоминания об очаровательном младенце с белокурыми кудрями и ярко-голубыми глазами.

«Ты очень рано стала нам улыбаться, думаю, тебе было не больше месяца. О эта ангельская улыбка! Я пообещал себе, что буду заботиться о тебе до конца своих дней. Ты лепетала или пронзительно вскрикивала, и всегда была радостной. Пожалуй, уже в то время у тебя, такой крошки, был громкий голосок. Господи, дай мне время познакомиться с моим ребенком! Сделай так, чтобы я смог обнять ее, услышать от нее слова прощения. Если она успеет рассказать мне о своем детстве, если мы поговорим, как добрые друзья, как отец и дочь, я смогу умереть с миром. Если подумать, Лора меня мало волнует, в отличие от Мари-Эрмин…»

Жослин так глубоко ушел в свои тягостные мысли, что удивился, почувствовав, как по щекам катятся слезы. В тот день, когда на свет должна была появиться его дочь, в Труа-Ривьер, он много часов провел в кухне их с Лорой жилища. Он не услышал ни единого крика, только приглушенный шепот и восклицания. Но это длилось и длилось… Наконец послышался писк новорожденного — звук, который ни с чем невозможно спутать. Роды прошли хорошо.

«Она была такая хорошенькая, наша Мари-Эрмин! Розовая, с белым пушком на голове. Вечером она смотрела на нас, своих отца с матерью, и я сказал Лоре, что у нее очень красивые глазки. Мы оба были очарованы чудом жизни — муж и жена, мы держались за руки и плакали от счастья».

Жослин помотал головой, словно желая освободиться от слишком ярких воспоминаний. Он торопливо снял ботинки и разделся. Потом помылся, стоя в лохани, воспользовавшись кусочком чистой ткани и мылом, лежавшими тут же. Собственная нагота стесняла его. У мужчины появилось странное ощущение, будто он заново открыл для себя свое тело. Невзирая на худобу, оно было крепким и мускулистым. Когда пришло время одеваться, он заметил в изножье кровати чистые вещи.

«Хм, эти дикари заботятся о том, чтобы гость был чистым, — подумал он. И тут же устыдился: — Мне не в чем упрекнуть эту женщину. Хотя нет: если бы не ее ложь, возможно, я бы давно воссоединился с Лорой. Я не мог искать ее, потому что считал умершей».

Снова перед ним предстала навязчивая реальность: их с Лорой разлучило абсурдное недоразумение. Но теперь все было кончено.

«Я обречен на смерть, она вскоре снова выйдет замуж. Так угодно Господу. По крайней мере, тогда она по-настоящему овдовеет. Значит, нужно как можно лучше использовать то время, что мне осталось!»

Тала сидела и смотрела, как он подходит к костру. Лес и заросли кустарника позади хижины утонули в синих сумерках. Высокие оранжевые языки пламени окружали очаг, сложенный из гальки, светящейся аурой.

— Ужин готов? — спросил Жослин, так и не избавившись от чувства неловкости.

Куропатки жарились на стальном вертеле. На угли Тала поставила сосуд с водой и растительным маслом и время от времени ложкой зачерпывала из него жидкость и поливала дичь. От мяса исходил изумительный аромат.

— В горячую золу я закопала несколько картофелин, — сказала она. — Сегодня вечером у нас будет хорошая еда. Благодаря вам, Жослин.

— А когда с вами нет мужчины, который ходит на охоту, как быть? — спросил он. — Готов спорить, вы сами прекрасно управляетесь с ружьем. Собака тоже отлично знает свои обязанности, она принесла добычу, даже не попытавшись ее съесть.

— Этого пса обучил Тошан. Мой сын всегда получает от животных, что хочет.

«И от девушек тоже! — подумалось Жослину. — Хотел бы я знать, как ему удалось жениться на Мари-Эрмин!»

Тала лукаво посмотрела на него и указала на ящик, заменявший стул.

— Садитесь. Нам еще о многом надо поговорить.

— И о чем же это?

— Вы перестанете наконец ворчать и лаять, как побитый пес? — возмутилась она. — Что вам так не по нраву? Противно делить еду с индианкой? Постарайтесь не думать об этом. Сегодня тепло, и небо ночью будет красивым. Молодая луна, много звезд… Вы все еще сердитесь?

— Нет! Вот только я отвык от женской болтовни. Что вы хотите рассказать?

— Я ненавидела вашу супругу, — призналась Тала. — Хотя, пожалуй, это слишком сильно сказано, потому что она внушала мне жалость. Правда в том, что я ревновала. Я призналась в этом Эрмин. Но наша певчая птичка только засмеялась.

У Жослина сжались кулаки. Ему было неприятно слышать, как ласково Тала говорит о его дочери. Сам он все эти годы был лишен возможности жить рядом со своим ребенком изо дня в день…

— Я ревновала, — повторила хозяйка дома с улыбкой на устах. — Лора была такой белокожей, такой нежной и стройной! На ней было красивое ожерелье и два кольца — обручальное и еще одно, очень красивое. В тот зимний вечер, когда Анри приютил вас, я бесновалась оттого, что под крышей нашего дома оказалась такая красивая молодая женщина. Но она плакала, у нее был жар. Я ухаживала за ней.

— У вас есть вино? — спросил он. — Если вы и дальше будете вспоминать прошлое, мне потребуется вино или виски.

— Я сама готовлю пиво. Бочонок вы найдете в кладовой, за дровяным сараем.

Но он не шевельнулся — не нашел в себе сил оторваться от огня и от Талы. Тогда она протянула ему бутылку со спиртным, которую до этого прятала в складках юбки.

— Держите, но не пейте слишком много, — посоветовала она. — Я боюсь мужчин, которые слишком много пьют.

— А что случилось потом? — спросил Жослин так, словно не слышал ее последних слов. — Когда Анри привез Лору к вам?

— Она сильно переменилась. Это был совсем другой человек, и она смотрела на нас глазами испуганного ребенка. Успокоившись, она радовалась всему: чашке кофе, лепешке. Ее присутствие меня раздражало, я ревновала все сильнее, потому что Анри много времени проводил в заботах о ней. С приходом лета он решил отвезти ее в больницу, в Монреаль. Как я боялась этой долгой поездки, в которую они отправлялись вдвоем! К тому времени Лора поправилась и посвежела. Накануне их отъезда я умоляла мужа не бросать меня ради нее. Он посмеялся надо мной и назвал меня дурой. С собой Анри взял ту записку, в которой вы даете ему право распоряжаться вашими деньгами в банке. Я представляла худшее: мой муж останется жить с Лорой, он бросит нас с Тошаном. Но этого не случилось. Он вернулся. И объявил, что наш сын поедет учиться читать и писать в католический пансион в Вовер. Мой единственный ребенок уезжал, чтобы провести многие месяцы вдали от дома! Я выплакала все глаза.

— Ваш муж поступил правильно. Образование — важная вещь, — заметил Жослин. — И религиозное воспитание — тоже.

Он смягчился. Тала начала резать мясо, потом выкатила из золы потрескавшиеся коричневые картофелины. От запаха пищи у мужчины потекли слюнки. Из леса донеслось тявканье лисицы. Ей ответила уханьем сова.

— Почему бы вам не перебраться в город? — спросил он.

— Мне там было бы скучно, — ответила Тала. — Одиночество меня не пугает, и лесных зверей я тоже не боюсь. Ко мне часто приходят в гости мои сестры, двоюродные и родные, и у меня есть Тошан.

Тала опустила голову и стала накладывать еду в тарелки. Маленького роста, грациозная и хрупкая, она казалась Жослину очень молодой. Он скользнул взглядом по ее черным косам, по тонкому профилю.

— А чем занималась Мари-Эрмин целыми днями, когда жила с вами? — спросил он.

— Почему вы так ее называете?

— Это имя мы дали ей при крещении, — отозвался Жослин. — Я заметил, что все остальные зовут ее просто Эрмин. Хотя какая разница!

— Завтра я покажу вам письма, которые она мне написала, — пообещала Тала. — Эрмин шила приданое для своего первенца. Гуляла на берегу реки. Мои родственники услышали, как она поет, в один из вечеров, похожих на этот. Это было прекрасно! Ваша дочь — девушка добрая и ласковая. Она заслуживает счастья. И заслуживает того, чтобы узнать своего отца. А теперь ешьте, мясо быстро остывает.

У Жослина от голода подвело живот, и он не стал возражать. Никогда еда не казалась ему такой вкусной. Под небесным сводом вместо крыши, в окружении ночных звуков — шепота ветра в листве, потрескивания огня — он ощутил умиротворение.

— Честно говоря, если вы не против, я мог бы остаться здесь на пару дней. Вы ведь найдете для меня работу?

Индианка кивнула и улыбнулась.

Прошла неделя, а Жослин все еще жил в хижине на берегу реки.

Жослин вышел из хижины и потянулся. Ярко светило солнце. За десять дней деревья успели полностью одеться в летнюю листву ярко-зеленого цвета. Вся опушка покрылась нежно-розовыми цветами. Сидя на табурете, Тала плела корзинку из ивовых прутьев. Она вставала раньше, чем ее гость, и успевала переделать сотню мелких дел по хозяйству. Собака ходила за ней по пятам или лежала у ее ног, как в это утро.

— Я провожу с вами вот уже второе воскресенье и не вижу, чтобы вы ходили на мессу, — притворно упрекнул мужчина хозяйку дома.

— Я не стану идти много миль, чтобы спасти свою душу, — ответила она. — Кофе готов, я сейчас испеку лепешки.

Еще мгновение — и Жослин бы улыбнулся, так ему было хорошо. Физический труд, чистый весенний воздух, простая, но вкусная пища Талы вернули ему силы. Он редко кашлял и перестал испытывать приливы жара, которые так мучили его в санатории.

— Хотите, я схожу на охоту? — доброжелательно спросил Шарден. — Или на рыбалку?

— Пара рыбин спасет жизнь паре куропаток, — пошутила Тала. — Я никогда не ела столько птичьего мяса!

Мужчина неожиданно для себя засмеялся. Как ни пытался он подстрелить молодую косулю или зайца, всегда возвращался с охоты только с куропатками.

— Значит, сегодня у нас будет рыба, — решил он, наливая себе кофе.

Замешательство и стеснение первых часов их встречи было позабыто. Жослин сел напротив индианки и стал смотреть, как она переплетает желто-зеленые прутья.

— Что ж, мне пора уезжать, — сказал он. — Я так и не сходил на исповедь.

— И куда вы поедете? — рассеянно спросила Тала.

— Думаю вернуться в Труа-Ривьер, к родителям. Они очень старые. Возможно, кто-то из них умер в мое отсутствие. Моя сестра, старая дева, заботилась о них.

Жослин почему-то не стал говорить Тале о своей болезни. Он строго следил за гигиеной, ел из одной и той же тарелки, пил из одной и той же чашки и мыл руки десять раз в день.

— Ваши родители живы, — вздохнула она. — Как я помню, они очень обидели Эрмин. Она написала им, когда нашла свою мать. Лора рассказала, откуда вы родом. Шардены из Труа-Ривьер ответили вашей дочери, что не желают ее знать. Это очень злые люди. Хотя я уверена, что они ходят в церковь каждое воскресенье!

Озадаченный, Жослин потер подбородок. Он ни на секунду не усомнился в правдивости слов Талы. Живя рядом с ней, он приобрел уверенность в том, что она всегда искренна.

— Эрмин писала моим родителям! — удивился он. — Это случилось примерно три года назад, верно? Представьте себе, я все записываю в специальную книжечку, чтобы не забыть. Лора поселилась в Валь-Жальбере три года назад. И в это самое время я как раз жил в Труа-Ривьер!

Он умолк, не желая признаваться, что в указанное время жил в санатории родного города, поскольку уже тогда был болен туберкулезом.

— Они мне не сказали, — с горечью констатировал он. — Увидь я это письмо, многое сложилось бы по-другому. Но теперь поздно.

Жослин встал. На нем была рубашка в клетку и полотняные штаны. Не надев шляпы, он взял рыбацкое снаряжение и направился к реке. У него болело сердце.

«Ну почему Тала рассказала мне эту историю о письме именно сегодня? У меня было такое хорошее настроение! Знать бы, что мать не стала плеваться ядом в ответном послании! Эрмин не должна знать правду о Лоре».

Пока он нервными шагами мерил берег Перибонки, потерявшись в воспоминаниях и мрачных мыслях, прошло много часов. Наконец он лег на песок и подставил лицо солнцу. Приятное тепло действовало усыпляюще. Ему снились сны, оставившие чувственное эхо в каждой клеточке его тела.

Было уже темно, когда Жослин вернулся в хижину. Тала помешивала кушанье в чугунной кастрюле, стоявшей прямо на углях.

— Я не принес рыбы, — сказал он. — Не мог думать ни о чем, кроме этой истории с письмами.

— Жаль, — отозвалась она. — Я приготовила рагу из солонины.

Они поели молча, устроившись у костра. Жослин выпил пива, которое пришлось ему не по вкусу. Часто он поглядывал на Талу, на ее медного оттенка кожу, казавшуюся ему гладкой и шелковистой. Он заметил, что на ней в этот вечер была розовая хлопчатобумажная туника с глубоким вырезом на груди. Надень такую добропорядочная мать семейства или девушка на выданье, это шокировало бы его, но индианка была вольна в своем выборе и своих поступках, это он понял.

«Я должен уйти, — подумал мужчина. — Эта женщина волнует мне кровь. Черт! Какие сны мне снились сегодня днем…»

Как если бы она читала его мысли, Тала посмотрела на него. В ее черных глазах Жослин прочел мучительное желание.

— В моей постели давно не было мужчины, — призналась она, не стыдясь. — Я прекрасно знаю, что вы не останетесь здесь до конца своих дней. Но этой ночью, только этой ночью, я буду вас ждать. Мне еще нет сорока, кровь с новой силой течет в моих жилах, и у меня одно-единственное желание — приходить к вам с каждым закатом солнца.

От неожиданности он чуть не уронил свой стакан. Бесстыдство Талы его обескуражило.

— Мне странно это слышать, — сказал он. — Простите, но я не приду к вам, и вам запрещаю приходить ко мне. Мне не хочется после смерти гореть в аду. Я женат, и быть с вами означало бы предать свою жену перед Богом.

— За семнадцать лет вы не спали ни с одной женщиной? — мягко спросила она.

— Конечно, спал! — сказал Жослин с раздражением. — Я считал себя вдовцом и потому не хранил целомудрие.

— В жизни Лоры уже есть мужчина, она собирается замуж. А может, уже спит со своим женихом. И зачем вам хранить верность женщине, которую вы отдаете другому? Я вас не понимаю. Что вам мешает занять свое место рядом с ней?

Она приблизилась, и движения ее были исполнены чувственности. Он хотел было встать, но, словно околдованный, не смог шевельнуться.

— Вы очень красивы, Тала! — признал он. — Но я не могу. Мы с вами добрые друзья. Оставьте меня с миром!

— Об этом никто не узнает, — пообещала она. — Вы даже не заметили кольца из белой гальки, которое я выложила вокруг хижины. Что случится в этом круге, ничего не значит. Оно сотрется из нашей памяти. Вам нужна радость, нужна нежность, Жослин. Вы уже сейчас не похожи на того человека, который пришел ко мне — молчаливого, раздражительного, презирающего всех и вся. Я исцелю вашу душу, насытив ваше тело.

Ловкие руки Талы опустились ему на бедра. Он вздрогнул, ощутив острое желание уступить.

«Уложить ее на землю, коснуться губами ее шеи, ее розовых губ! — подумал он. — И ни о чем не думать, отдаться удовольствию!»

И все же он оттолкнул ее, хоть и очень деликатно.

— Я не могу. Это грустно, но правда. Я все еще испытываю к Лоре какие-то чувства, но я много лет не прикасался к ней, и, вы правы, она собирается замуж за другого. Но дело не в этом. Я болен туберкулезом. Эта болезнь передается от мужа жене и от любовника любовнице, это я точно знаю. Минуту назад я сказал вам, что имел связи с женщинами. Это преувеличение, но я много месяцев жил с одной вдовой. Она была больна. Я понял это слишком поздно, когда уже заразился от нее. И вот мои дни сочтены. Теперь вы понимаете, почему я отказался от Лоры, от мечты обнять свою дочь? Господь покарал меня за мои грехи, за мою трусость, за мои заблуждения. Я прожил восемь месяцев в санатории в Лак-Эдуаре, где сам себе казался стариком. А перед этим жил в таком же заведении, но в Труа-Ривьер. Я сыт по горло этими санаториями.

Тала обняла его руками за талию и прижалась щекой к его груди. Он понял, что пропал — так нежны были ее движения, объятия.

— Я смогу вылечить тебя, Жослин, — мягко сказала она. — Медицина белых беспомощна перед этой болезнью, но силы кормилицы-земли огромны. А может, ты уже здоров? Идем, прошу тебя! Я дам тебе сил, смелости. Покинув меня, ты отправишься к своей жене и дочери.

Этот неожиданный переход на «ты» разрушил последнюю преграду: Жослин почувствовал себя «дома». В эти несколько дней Тала дала ему то, что можно было бы назвать комфортом супружеской жизни. Только ночь их разлучала.

— Если ты придешь в мою постель, — проговорил он изменившимся голосом, низким и теплым, — я никуда не уйду. Ты прекрасно знаешь, что так быть не может. Твой сын, а теперь и мой зять, скоро приедет навестить тебя. И Эрмин, конечно, будет с ним. Они спросят, кто я. Послушай, я должен тебе кое-что сказать.

И он рассказал ей о своей встрече с дочерью, которая из-за поломки на железной дороге провела ночь в санатории Лак-Эдуара. Жослин красноречиво описал момент, когда перед пациентами появилась красивая белокурая певица, рассказал, как обнаружилась их родственная связь.

— В тот день я чуть не умер, — сказал он.

Намерения Талы не изменились. Она все так же обнимала его. Жослин погладил ее по волосам.

— Эрмин говорила со мной, думая, что перед ней некий Эльзеар Ноле. Так звали моего деда. И снова я показал себя трусом, настоящим трусом! Я ведь мог открыться и все ей объяснить! Но не осмелился.

— Это был неподходящий момент, — заметила индианка. — Ты был не готов. Тебе понадобится много слов и улыбок, когда ты предстанешь перед женой и дочкой. Будь благоразумным, пообещай мне, что помешаешь Лоре выйти замуж. Если она не захочет жить с тобой или если ты поймешь, что больше ее не любишь, вы можете развестись.

— Развестись? — поразился он. — Нет, это невозможно. Я католик. Союз, освященный Богом, не разорвет ни одна официальная бумажка. Хотя какая разница, Лора все равно скоро овдовеет.

Выпрямляясь, Тала приложила палец к его губам. Жослину захотелось поцеловать этот пальчик и всю руку. У него не осталось сил для сопротивления. Желание захлестнуло его.

— Идем, — тихо сказала она. — Наши тела жаждут друг друга. Я поняла это на следующий день после твоего прихода. И я прочла по твоим глазам, что я тоже тебе нравлюсь.

Он последовал за ней, послушный, как юноша, который торопится приобщиться к миру любовных утех. Тала зажгла свечу. Нежный желтый огонек осветил комнату. Жослин хотел было увлечь индианку к постели, но она покачала головой в знак отказа. С улыбкой она принялась его раздевать.

— Делай, как я, — сказала она. — Сними с меня одежду!

Все сильнее увлекаясь этой игрой, он неловко раздел ее и увидел округлые плечи, маленькую, как у подростка, грудь, слегка выпуклый живот. Тала была миниатюрной, похожей на бронзовую статуэтку, вдруг обретшую способность грациозно двигаться. Она стала искусно ласкать его тело кончиками пальцев.

— Ты сводишь меня с ума, — задыхаясь, проговорил он.

Она прижалась к нему, приложила теплые губы к его торсу, в том месте, где билось сердце. На этот раз Жослин подхватил ее и уложил на постель. Он имел связи с женщинами, но всегда это происходило «целомудренно», в полной темноте. Любовницы ложились в постель в длинных ночных рубашках, которые ему приходилось приподнимать, чтобы получить свою долю удовольствия.

Тала, жаждущая, радостная и почти бесстыжая в своем желании, разбудила в нем забытые ощущения. Видеть ее обнаженную, исследовать ее тело руками — пламя страсти разгоралось все жарче в этом мужчине, привыкшем к длительным периодам воздержания.

— Подожди еще немного, — попросила она, когда он попытался войти в нее. — Подожди.

Она встала на колени и расплела свои черные косы. Водопад волнистых волос заструился по ее плечам и груди.

— А теперь иди ко мне, — шепотом позвала она.

Овладевая обжигающим лоном Талы, Жослин подумал, что никогда не испытывал такого наслаждения. Он изумлялся, стонал, кричал. Более сдержанная, она дала понять, насколько велика ее радость, по-женски, — слезами и нежными улыбками.

Не обменявшись ни единым поцелуем, — оба избегали этого из предосторожности, — они завибрировали в унисон, как любовники, давно знающие друг друга.

Утром Тала спала в маленькой комнате, которую сама же обставила и украсила. Началась другая жизнь. Днем они не позволяли себе малейшего проявления нежности, остерегались выказывать друг другу свое желание. Но как только ночные тени завоевывали близлежащий лес, мужчина и женщина торопились в постель. Случалось, что они даже не зажигали свет, желая побыстрее уединиться в большой новой комнате.

Жослин не задумывался о том, какие последствия может иметь эта связь. Он с аппетитом ел, много ходил пешком, колол дрова, дышал свежим речным воздухом. У него больше не было возраста, не было ни прошлого, ни будущего. Только сегодняшний день, со своими ежедневными ритуалами, имел значение.

Красивая индианка часто наблюдала за ним, и в глазах ее читалась смешанная с грустью гордость. Ее любовник поправился, привык ходить выпрямившись и хорошо загорел на солнце. Когда он смеялся, она таяла от радости. И все же она знала, что этот мужчина ей не принадлежит и никогда не будет принадлежать, и готовилась его потерять.

Май быстро закончился. Этим утром Тала подала Жослину кофе, одетая в черное сатиновое платье с белым воротничком. В нем она была похожа на юную пансионерку.

— Ты должен уехать сегодня, — сказала она спокойно. — Мне приснилось, что сын выходит на опушку и с ним его пес Дюк. Но Эрмин не было. Это означает, что Тошан уже близко. Возможно, еще до обеда я увижу его. Посмотри!

Индианка на глазах у изумленного Жослина вынула из кармана фартука конверт.

— Один траппер принес мне это письмо за несколько дней до твоего прихода, — призналась она. — Можно сказать, что он самый близкий мой сосед, поскольку живет в хижине в трех милях севернее. В письме речь идет о свадьбе. Свадьба Лоры и Ханса Цале назначена на 12 июня. У тебя есть время вернуться в Валь-Жальбер. Из Перибонки ты на корабле доберешься до Роберваля.

— Почему ты утаила от меня это письмо? — спросил он. — Ты знала дату бракосочетания, но говоришь об этом только сейчас! И если это так, то зачем твоему сыну приезжать к тебе на днях?

— Эрмин и ее мать хотят, чтобы я была гостьей на свадьбе. Тут все написано, прочти сам. Тошан приедет за мной. Он не должен видеть тебя здесь. Прошу тебя, уезжай немедля. Этой ночью, пока ты спал, я собрала камни магического круга. Наша связь разорвана. Но ты выздоровел, я чувствую это сердцем, и я это вижу. Ты больше не кашляешь, к тебе вернулись силы. Поступи как честный и смелый мужчина. Вернись к своей семье.

— А ты? — спросил Жослин. — Ты снова год за годом будешь жить одна? Я был здесь счастлив, я охотно остался бы с тобой.

— Нет. Я хотела исцелить тебя, сделать так, чтобы ты снова стал себя уважать. Я не боюсь одиночества. И я знаю, что Тошан хочет жить здесь, в глубине леса. Рано или поздно они вернутся: мой сын, Эрмин и Мукки.

Сказав так, Тала убежала в дом. Она собрала вещи Жослина и скрыла все следы его пребывания в хижине. Он наблюдал за ней.

— А если я откажусь уходить? — спросил он.

— Ты с ума сошел? Тошан тебя узнает. Мой сын никогда не забывает лица людей, с которыми встречается на жизненном пути. Или ты хочешь, чтобы твоя дочь узнала, что мы три недели жили как муж и жена? Пусть все вернется на свои места, Жослин. Мое место здесь, на берегу реки, а твое — возле Лоры и Эрмин.

Озадаченный, он потер подбородок.

— Тала, послушай! — решился он наконец. — Ты говоришь, что твой сын придет сегодня, чтобы забрать тебя в Валь-Жальбер, на свадьбу. И сама прогоняешь меня, чтобы я помешал этой свадьбе. Что ты скажешь Тошану? Или соврешь, что видела вещий сон о том, что свадьба не состоится?

— Может, и так, — ответила она. — Он, в отличие от тебя, мне поверит. Для нашего народа сны имеют большое значение.

И она подала ему кожаный мешок. Жослин поправил ремень на плече. Его мужская гордость подверглась суровому испытанию. Ему было бы приятнее, если бы Тала плакала или умоляла его остаться. Неужели он настолько плохой любовник?

— Иди! — приказала она. — С тобой я была очень счастлива. Воспоминания об этом счастье украсят мою зиму. Прошу тебя, Жослин, уходи скорее и не иди по тропинке. Укороти себе путь через лес. Вот увидишь, чем дальше ты будешь уходить от меня, тем сильнее окрепнет в тебе желание пробудить в дочери любовь к тебе, ее отцу, вернуть себе Лору. Ты перед Богом взял эту женщину в жены.

Красивая индианка вытолкнула его на улицу и закрыла дверь у него перед носом. Жослин едва удержался, чтобы не выругаться. Он надел шапку и быстрым шагом пошел прочь, прямиком на следующую страницу своей судьбы.

Опершись локтями о подоконник, Эрмин смотрела в окно гостиной. Сегодня она в первый раз надела голубое муслиновое платье, цвет которого повторял цвет ее глаз — деталь, продуманная Лорой. Ее мать одевалась кокетливо и элегантно и часто тратила большие деньги на отрезы качественной ткани.

«Как хорошо на улице! — думала молодая женщина, любуясь растущими вокруг дома деревьями, листва которых поражала количеством оттенков зеленого. — Жаль, что Тошан уехал! Но он прав, Тала не приедет на церемонию бракосочетания, если он сам ее не привезет. И я ее понимаю. Она не смогла бы проехать такой долгий путь одна, да и жить в поселке, хоть и опустевшем, не привыкла. В этом комфорте, которым окружила себя мама, она может чувствовать себя неловко».

Эрмин немного опасалась приезда свекрови. Особое беспокойство она испытывала, представляя, как пройдет их встреча с Лорой. Вот уже неделю привычное течение жизни нарушали приготовления к торжеству. Мирей не знала, за что хвататься в первую очередь.

— Мимин, Мукки проснулся, — позвала молодую женщину Шарлотта. — Покормить его кашкой?

— Если тебе нетрудно. Когда я кормлю его, он все выплевывает. Наверное, мстит мне за то, что я все реже даю ему грудь.

Девочка внимательным взглядом окинула фигуру старшей подруги. Под легкой, слегка прозрачной тканью платья угадывался увеличившийся живот. На этот раз все домочадцы знали, что Эрмин снова беременна.

— Мирей хотела с тобой поговорить, — добавила Шарлотта. — Пойдем со мной в кухню. Скажи, ты не устала?

— Нет, уверяю тебя. Не надо обо мне так волноваться. Я уверена, на этот раз с ребенком все будет хорошо. Я не собираюсь никуда ехать на поезде и много отдыхаю. Он появится на свет не раньше Рождества, я тебе уже говорила.

Они вместе пересекли просторную гостиную, уставленную вазами с букетами живых цветов, фарфоровыми и бронзовыми статуэтками, зеркалами в позолоченных рамах. Лора и Ханс несколько раз ездили в Шикутими за новой мебелью и безделушками, чтобы украсить дом к праздничному застолью, которое последует за брачной церемонией.

— Эрмин, мне нужен твой совет! — воскликнула Мирей при виде вошедших. — Господи Иисусе, сколько хлопот с этим праздником! Мадам желает, чтобы я приготовила все, от основных блюд до десерта. А ведь у нее есть средства, чтобы нанять лучших поваров. Колбасник из Роберваля — настоящий мастер своего дела, но нет, мне придется и колбасу делать самой! Сколько будет гостей? Кто мне скажет?

Молодая женщина поцеловала своего сына, сидевшего на красивом стульчике из орехового дерева. Шарлотта повязала ему на грудь слюнявчик.

— Держи, моя крошка! Кашка как раз остыла, — сказала домоправительница. — Я добавила в нее меду. Так что, Эрмин, ты знаешь, сколько человек соберется за столом?

— Все Маруа, это точно, — ответила та. — Жозеф, Бетти, Симон, Арман, Эдмон — это уже пять. Мари слишком мала, ее можно не считать. Со стороны Ханса — его мать и старшая сестра с мужем, они по этому случаю приедут из Тюка. Итого восемь… Еще — Тошан, Тала и я! Значит, всего одиннадцать.

— Лора пригласила мэра Валь-Жальбера и мадемуазель Лемэ, мою учительницу, — звонким голоском сообщила Шарлотта. — И кюре из Шамбора, если он согласится приехать.

— Ты знаешь больше, чем я! — заметила Эрмин. — Но о Мелани Дунэ ты забыла. Это была моя идея. Мелани будет так рада еще раз побывать в Валь-Жальбере! К тому же я знаю, что в молодости она мечтала попасть в прекрасный дом сюринтенданта Лапуанта. Когда я приносила ей лекарства от монахинь, она любила со мной поболтать. Этот дом ей очень нравился.

— Ох, грехи мои тяжкие, — проворчала Мирей. — Как я все успею? Так сколько нужно ставить приборов?

— Остановимся на пятнадцати, потому что мама вполне может пригласить еще гостей, — вздохнула Эрмин. — Она хочет, чтобы этот день стал незабываемым. Сегодня вечером она привезет свой подвенечный наряд. И только я одна его увижу. Похоже, у этой портнихи из Шамбора золотые руки. Она скопировала модель французского кутюрье Пуаре, из тюля цвета слоновой кости.

— Когда ты выходила замуж за Тошана, тебе не шили такого платья, — отозвалась Мирей. — Моя крошка, у вас была церемония «на скорую руку», и ты явилась в пустынь Святого Антония в простой зимней одежде.

— Я ни о чем не жалею, — заверила домоправительницу Эрмин. — Я с ума сходила от счастья. Мы с любимым ехали в санях, нас окружала прекрасная дикая природа. И это были сани моего отца.

В голосе ее неожиданно прозвучали грустные нотки. Эрмин часто думала о Жослине Шардене, своем отце, который остался для нее незнакомцем, человеке, чье имя в этом доме никто не осмеливался произнести.

«Мама привыкла называть моего сына Мукки. Однажды вечером она сказала, что это очень красивое имя, к тому же звучит весело. Неужели она и вправду забыла свою первую любовь? Если бы Тошан умер, смогла бы я через семнадцать лет после его кончины выйти замуж? Да, смогла бы. Я была почти помолвлена с Хансом, ведь я считала, что тот, кого я любила, погиб. Но в то время мы с Тошаном не были настоящей парой…»

Эрмин пришла к выводу, что интимные отношения между мужем и женой играют огромную роль в любовной алхимии. И теперь не сомневалась, что ее мать и Ханс друг для друга уже больше, чем жених и невеста.

«Бетти покраснела бы, узнай она об этом, — подумала Эрмин. — Странно, но меня это не смущает, ведь они скоро поженятся. Это так хорошо — любить и быть любимым! Разве можно упрекать людей в том, что они поддались своим чувствам?»

Улыбаясь, она провела кончиками пальцев по животу. Всей душой она желала как можно скорее зачать второго ребенка, и ее мольбы были услышаны. Этот подарок небес заставил ее забыть о неудачной беременности.

— Эрмин, кажется, Лора вернулась, — сказала Шарлотта. — Я слышала шум машины Ханса.

— Пойду помогу им, — сказала молодая женщина. — У них наверняка много покупок.

— Нет, я пойду! Тебе нельзя поднимать тяжелое! — возразила девочка и вприпрыжку выбежала в коридор.

— Бедная крошка! — заметила невесело Мирей. — Она так заботится о тебе! До сих пор считает себя виноватой в том, что случилось с тобой в Лак-Эдуаре.

Эрмин кивнула. Она попыталась дать Мукки ложку каши, но мальчик, смешливый и сильный для своих восьми с половиной месяцев, поймал ложку и вывернул ее содержимое на слюнявчик. В кухню вошла Лора.

— Дорогая! Мирей! Посмотрите на меня! Мне нельзя его показывать, потому что это часть свадебного наряда, но я не смогла устоять перед искушением: он великолепен! Я заказала его во французском модном бутике. И его прислали из Парижа, представляете? Из Парижа в Валь-Жальбер!

Лора показала им крошечный, невероятно изящный берет, густо расшитый сияющими жемчужинами.

— Изумительный, правда?

— Мама, ты будешь божественно прекрасной, — с воодушевлением заявила Эрмин. — Это любимое выражение Ханса, когда он говорит о тебе.

— Именно так — божественно прекрасна! И дом будет мне под стать — лилии, белые розы, шелковые гирлянды повсюду! Я купила фонарики, мы повесим их над крыльцом. И свечи, несколько десятков.

— Как бы вас не хватил удар, мадам, — заметила Мирей. — До свадьбы десять дней, а вы уже так волнуетесь!

— Не будь брюзгой, Мирей, — сказала на это Лора. — Завтра — первая примерка. Эрмин, если пойдешь гулять с Мукки, зайди к Бетти. Портниха приедет после полудня. Ханс, Ханс!

Пианист вошел в кухню. На нем был элегантный льняной костюм-тройка бежевого цвета. За Цале по пятам шла Шарлотта с маленькой коробочкой в руке.

— Посмотрите, мсье Ханс сменил очки! — объявила девочка.

— А еще я очень устал, — уточнил тот. — Пойду наверх отдохну. Лора, дорогая, с таким ритмом жизни я не доживу до двенадцатого июня.

— Доживешь! У тебя нет выбора! — пошутила Лора.

Эрмин посмотрела на мать. Виду Лоры был цветущий. Платиновые локоны танцевали вокруг грациозной шеи, красивое лицо сияло воодушевлением. «Возможно, даже слишком», — подумалось молодой женщине. Почему-то у нее снова появилось стойкое подозрение, и не самое приятное, что Лора старается забыться в этом водовороте приготовлений и покупок. Как если бы это был для нее прекрасный способ не думать о самом браке…

«Но я ведь спрашивала у нее вчера и позавчера, когда мы оставались наедине, любит ли она Ханса по-настоящему. Мама засмеялась и сказала, что, конечно, любит», — думала Эрмин.

Однако времени на грустные размышления не осталось: раздался стук в дверь.

— О! Это наверняка привезли мои гардении в горшках, которые я заказала в Шамборе! — объявила Лора. — Не беспокойся, я открою!

Из любопытства Эрмин последовала за матерью. Гардении в горшках! Еще одно дорогостоящее чудачество Лоры. При виде этих цветов у всех Маруа и даже у мэра с учительницей глаза на лоб полезут…

— Я не слышала шума мотора, — заметила Лора, выходя в холл.

У Эрмин сжалось сердце. Это было необъяснимо, но в тот момент она испытала жуткий страх. Лора посмотрела на дочь с изумлением.

— Дорогая, ты побледнела!

— Ничего, мамочка. Открывай!

На пороге стоял высокий мужчина. Одет он был в серый костюм и белоснежную рубашку, на голове — кожаная шляпа. Глядя на его бледное лицо, ему никак невозможно было дать меньше пятидесяти, но темная с проседью борода и усы, подчеркивавшие и без того выразительные губы, очень ему шли. В карих глазах читались волнение и страх. Он молча сжимал в руках папку для бумаг.

«Кто это? — спросила себя Эрмин. — Я уже видела его, но где?»

Лора, словно окаменев, замерла на пороге. На посетителя она смотрела с глубочайшим изумлением. Каким чудом черты Жослина Шардена обрели физическую форму? И если этот человек заговорит, то будет ли его голос похож на глубокий низкий голос ее покойного супруга?

— Мсье, что вам нужно? — неуверенным тоном спросила Лора.

— Мама, что с тобой? — забеспокоилась Эрмин. — Кто это?

— Я твой отец, — ответил незнакомец. — Я — Жослин Шарден.