Сиротка. Нежная душа

Глава 12 От реки к реке

Эрмин следила глазами за полетом казарок в сером небе, прямо над опушкой. Дикие птицы размеренно взмахивали крыльями. Стая летела клином, напоминавшим латинскую букву «V», — словно послание тем, кто оставался на земле. Шарлотта, прижимая к груди Мукки, стояла рядом.

В прохладном воздухе пахло разгорающимся костром. Молодая женщина посмотрела на хижину. Из печной трубы поднимался густой белый дым.

— Тала права, зима в этом году будет ранней, — заметила она. — Со вчерашнего дня над нами летят казарки. Летят туда, где климат мягче…

— Мне нравится, как они кричат, — с задумчивым видом сказала девочка. — Мимин, ты хорошо себя чувствуешь? Ты вся дрожишь!

— Не беспокойся, просто я слишком легко оделась, а на улице стало холоднее. Давай вернемся в дом!

За лето они ни разу не расстались. Тошан усердно работал, заготавливая дрова, и если откладывал в сторону свой топор, то только для того, чтобы пойти на охоту или рыбалку. Почти каждый день, даже на следующее утро после их приезда, он уходил в соседний лес рубить мертвые деревья или собирать валежник. Тошан починил крышу над дровяным сараем и расширил дом, добавив еще одну комнату из красивых досок с насыщенным смолистым ароматом.

— Это комната для наших детей, — ответил он Эрмин, когда та спросила, нужно ли им еще одно жилое помещение. — Надеюсь, мы всегда будем проводить лето здесь, на природе.

Молодая женщина предпочла не противоречить супругу. Тошан был так ласков к ней, так добр и предупредителен, что ей хотелось как можно дольше сохранить это ощущение полнейшего счастья.

Они играли в первопроходцев до возвращения Талы, то есть до середины июля. В отсутствие хозяйки дома вместо порядка у них царила радостная недисциплинированность. Эрмин часто отдыхала на грубо сколоченной кровати на веранде, наблюдая за кулинарными опытами своего супруга или Шарлотты. Они ели рыбу, выловленную на рассвете в реке, или мясо куропатки, зажаренное на углях. Но главным блюдом оставались тонкие лепешки, политые кленовым сиропом или медом.

«Мы словно в раю живем, — подумала Эрмин, входя в хижину. — По вечерам подолгу беседуем у костра, под звездами. Шарлотта часто говорит, что в кустах блестят глаза диких зверей, и, смеясь, прижимается ко мне… Наш Мукки — просто примерный ребенок: ночью спит, не просыпаясь, по десять часов. У него уже шесть зубов! Настоящий маленький мужчина, правда, передвигается пока на четырех…»

Тала сидела у выложенного галькой очага. Она согревала руки, и выражение лица у нее было скорбное.

— Скоро вы вернетесь в Валь-Жальбер, — сказала она, обернувшись к Эрмин, и грустно улыбнулась. — Как и казарки, вы будете далеко от меня.

Складывалось впечатление, что индианка пребывает во власти непроницаемой тоски с тех пор, как возвратилась домой. Тошан много раз заговаривал об этом с женой.

— Мать сама не своя, — сказал он Эрмин накануне вечером. — В первые дни, когда она вернулась и увидела, что мы здесь, она казалась довольной, но голос и движения ее изменились. Когда я задал ей вопрос, она ответила загадкой и даже не сказала, куда совершила паломничество и почему.

И только Мукки удавалось вернуть на лицо Талы улыбку. Она много времени проводила с внуком и часто ходила с ним на прогулку, неся мальчика на спине в широком платке, завязанном вокруг плеч.

Вот и сейчас женщина посадила малыша к себе на колени и стала показывать, как танцуют языки пламени в очаге.

— Увы, нам придется уехать, — ответила Эрмин, присаживаясь с ней рядом. — Мои родители наверняка уже по мне соскучились. И мама, я это точно знаю, пригласит акушерку, чтобы та меня осмотрела, как только я переступлю порог.

Тала кивнула. Бросив взгляд на округлившийся живот невестки, она сказала:

— Мукки не был таким крупным. Ты выносила своего первого ребенка в этом доме, он родился в соседней комнате. И я очень этому обрадовалась. Твой следующий малыш родится под крышей дома твоей матери Лоры. Это справедливо. Ничего не бойся, все будет хорошо.

Молодая женщина не знала, что еще сказать, чтобы приободрить Талу. Она снова и снова предлагала ей поехать с ними в Валь-Жальбер.

— Пожалуйста, едем с нами! Тошан очень волнуется, как вы тут будете жить долгие зимние месяцы, совсем одна. Моя мать очень хочет с вами познакомиться. В доме есть для вас прекрасная комната. Рождество мы отметим всей семьей. И вы с первых дней будете рядом со вторым внуком или внучкой…

— Я не праздную рождение Иисуса Христа, хотя Анри читал мне Евангелия перед моим крещением. Как могу, я исполняю заветы вашего Бога, проповедавшего милосердие и любовь, но это не всегда легко. Не сердись на меня, Эрмин, но я не поеду в твой поселок. Мне больше по душе моя хижина.

Шарлотта очень привязалась к матери Тошана. Она помогала индианке по хозяйству и с искренним интересом слушала ее рассказы о детстве.

— Вам непременно нужно поехать с нами, Тала, — упрашивала хозяйку дома девочка. — Если вы не поедете, я так сильно буду по вам скучать…

Услышав этот крик души, Тала улыбнулась и погладила Шарлотту по черным кудрям.

— Я не могу уехать из этих мест. Обо мне не беспокойтесь.

Отряхнув ботинки о каменный порог, вошел Тошан.

— Идет сильный дождь, — объявил он. — Марк только что прошел по тропе, так что мы получили почту!

Марком звали траппера, жившего по соседству. Раз в три дня он ездил верхом в Перибонку и выполнял функции почтальона для соседей.

— Мне пришло письмо от мамы! — воскликнула Эрмин. — Шарлотта, она наверняка получила наши, те, которые мы написали в середине августа!

В один из вечеров, когда они вчетвером собирались у очага, молодая женщина весьма эмоционально рассказала о том, как незадолго до свадьбы Лоры с Хансом в дверь их дома постучал Жослин Шарден, ее отец. Тала сумела сохранить беспристрастное выражение лица.

— Мне было страшно даже подумать о долгой дороге, — призналась Эрмин свекрови, — но это был единственный выход, потому что так у моих родителей появлялся шанс научиться снова жить вместе. Они нуждались в уединении.

Каждое ее слово ранило Талу. После этого разговора молодой метис снова стал осаждать мать расспросами.

— Какая печаль мучит тебя? Уходишь неизвестно куда и возвращаешься через шесть недель! Мать, прошу, скажи! В последний раз я видел тебя такой после смерти отца!

— Я обожглась в огне, к которому не должна была приближаться, сын, — только и ответила Тала. — Я подумала, что быстро исцелюсь, но рана слишком глубока и мучит меня не переставая.

С тех пор Тошан и Эрмин тщетно пытались понять, что за огонь мог оставить такой ожог.

— О, послушайте этот пассаж! — воскликнула молодая женщина. — Это в самом конце письма: «В доме у нас небольшие перестановки. Эрмин, дорогая, передай Шарлотте, что я отдаю ей мою комнату, которая так ей нравится, вместе со всем, что в ней есть. Мы с Жослином перебрались в ее бывшую спаленку, она вполне устраивает моего супруга, чей характер становится мягче с каждым днем. Леса вокруг Валь-Жальбера уже надевают свой осенний наряд, и мы часто подолгу там гуляем. Передайте мои наилучшие пожелания Тале и скажите, что после стольких лет я буду счастлива ее увидеть. Она всегда желанный гость в нашем доме!

Господи, я жду не дождусь, когда же вы наконец приедете! Надеюсь, первым снегом мы будем любоваться уже все вместе. И последняя новость: Симон Маруа нашел девушку по душе и 31 декабря собирается нас всех с ней познакомить…» Она целует нас и просит передать привет вам, Тала, — закончила Эрмин.

Тошан, который сидел к жене спиной, скорчил гримасу. Он куда охотнее остался бы зимовать в хижине, хотя тогда ему пришлось бы много охотиться на крупную дичь и удвоить запас дров. Перспектива несколько месяцев выносить нападки Жослина ему совершенно не улыбалась.

«Но выбора у меня нет. Эрмин хочет, чтобы это дитя родилось непременно в доме Лоры. И это благоразумно, не отрицаю».

Ни он, ни Эрмин не заметили, как изменилась в лице Тала, как задрожали ее руки. Не увидели они и того, что золотисто-карие глаза Шарлотты наполнились горькими слезами. У девочки была своя тайна: ей очень нравился Симон, несмотря на разделявшую их разницу в девять лет. Простейший подсчет — и девочка решила, что все ее мечты осуществимы. Немного терпения, и Симон станет ее супругом. И вот появление этой неизвестно откуда взявшейся «девушки в его вкусе» перечеркнуло все планы Шарлотты.

— Эрмин, Тошан, оставьте меня с Талой, — чуть не плача, попросила она. — Я не хочу возвращаться в Валь-Жальбер.

Поскольку оба супруга посмотрели на нее с изумлением, девочка добавила:

— Мне понравится жить зимой в лесу! Я буду шить, подбрасывать поленья в очаг. Вы ведь хотите, чтобы я осталась, Тала?

— Это абсурд, — отрезала Эрмин, не дав свекрови времени высказать свое мнение. — Лолотта, да что с тобой такое? Разве ты забыла, что Мукки на Рождество будет особенно нужна его любимая нянюшка? Забыла почему? В конце декабря у меня родится еще один малыш!

Будущая мать уже не раз плакала от огорчения. Она прекрасно перенесла первую беременность: Мукки она носила легче, не чувствовала себя такой отяжелевшей, не так быстро уставала.

— Решено, мы уезжаем послезавтра, — сказала молодая женщина, сдерживая вновь подступившие слезы. — И ты, Шарлотта, едешь с нами! А пока пойду полежу.

Тошан встал и сказал почти торжественно:

— Послушайся ту, которая с давних пор оберегает тебя, дитя, — посоветовал он Шарлотте. — Здесь тебе скоро станет скучно. И я точно знаю, что на Рождество Лора устроит чудесный праздник!

Тошан увидел, что мать опустила голову, словно бы склоняясь под тяжелой ношей, и вышла в маленькую комнату, в которой устроилась с недавних пор.

— Шарлотта, присмотри за Жослином, пока я не вернусь, — тихо попросил он.

Но последовал молодой метис не за Эрмин, а за Талой. Войдя в комнату, он увидел ее стоящей у окна, которое выходило в лес.

— Мама, умоляю, поговори со мной! Только не лги и не говори загадками. Будет слишком поздно, когда я уеду. Ты несчастна, я ведь не слепой! Это из-за мужчины? Ты можешь мне признаться, я не стану тебя упрекать. Ты вправе снова выйти замуж, и если бы это произошло, у меня бы, честно говоря, камень с души свалился.

Внезапно выдержка изменила Тале, и она разрыдалась.

— Мой любимый сын, я сама обрекла себя на страдания. Да, я люблю мужчину, но я его потеряла. Не нужно было убирать круг из белой гальки, который удерживал его рядом со мной. Если бы не это, он остался бы здесь навсегда. Но я собралась с силами и сделала то, что должна была. Так нужно.

Тошан понял, что подозрения его оказались верны. Речь шла о несбывшейся любви.

— Кто он, мать? — настойчиво спросил он. — Найди и верни его!

— Нет, сын. Никогда. Пламя, опалившее меня, — это он, и, как я уже сказала, это пламя предназначено не мне.

С бесконечной нежностью сын вытер слезы, струившиеся по щекам матери.

— В последний раз ты плакала на похоронах отца! А стоит ли этот человек твоей любви?

— Я забуду его, — пообещала Тала. — Северный ветер и зимние снега меня исцелят. Я снова обрету мир. Только пообещай, что не расскажешь о причине моей грусти Эрмин. И вам нужно поскорее уезжать, пока река не вышла из берегов из-за этих сильных дождей. Твоя жена нуждается в покое и заботе, и ее родители тоже. Я не хочу, чтобы она обо мне беспокоилась. Сестра с племянницами скоро придут навестить меня, и я не буду одна.

— Мама, а кто этот человек? Как он мог отказаться от тебя? Когда ты уходила, ты была с ним?

Тала отмела это предположение движением головы. И заставила себя солгать:

— Ты его не знаешь, но он из нашего народа, монтанье, как и я. Ходила я не к нему, а к шаману[34], мне понадобилась его помощь. И, по правде говоря, это тебя не касается, Тошан. А теперь иди к своей молодой супруге, твоей певчей птичке! Хотя ты давно так ее не зовешь. И она больше не поет…

— Я отвечу твоими же словами: «Это тебя не касается!» — сердито отозвался молодой метис.

Он вышел, хлопнув дверью. За вечерней трапезой в этот день никто не разговаривал, все сидели с мрачными лицами, думая о своих печалях и разочарованиях. Тала упрекала себя в том, что открылась сыну, а тот сердился на нее за намек насчет Эрмин. Шарлотта дулась в открытую. Почти достигшая подросткового возраста девочка слишком остро переживала свою первую безответную любовь. Что до Эрмин, то она мучилась от тупой боли в спине. Много неудобств доставлял ей и большой живот. Молодой женщине хотелось как можно скорее оказаться в Валь-Жальбере, рядом с родителями и Мирей. Ей недоставало заботы домоправительницы, у которой всегда находилось веселое словцо, способное ее утешить.

Следующий день не принес с собой никаких перемен. Тала не выходила из своей комнаты. Тошан большую часть дня чинил каноэ отца и мастерил над ним некое подобие полотняного тента на случай, если пойдет дождь.

Эрмин и Шарлотта собирали свои вещи.

— Но ведь мы могли бы остаться хотя бы до октября! — сказала девочка, которая как раз меняла штанишки Мукки.

Лежа на кровати голой попкой кверху, мальчик активно дрыгал ножками.

— Снегопады могут начаться задолго до октября! И потом, разве ты забыла, что тебе пора возвращаться в школу?

Молодая женщина склонилась над сыном.

— Позавчера моему маленькому херувиму исполнился годик, а мы даже не отметили как следует такое событие! Когда приедем домой, я попрошу Мирей испечь торт!

Тала о дне рождения внука не забыла. Она подарила ему пару искусно сшитых мокасин из красной кожи, отделанных белыми и черными бусинами.

— Какая тонкая работа! — восхитилась молодая мать, любуясь подарком. Мокасины были такими крошечными, что помещались у нее на одной ладони. — Я надену их на Мукки сегодня вечером, может, это поднимет всем настроение. Это наш последний совместный ужин, и мне бы хотелось, чтобы вечер был приятным. Кстати, Шарлотта, откуда эта идея остаться на зиму с Талой? Это страшная глупость, дорогая!

— Мне ее жалко! И она мне очень нравится! А еще я не хочу в школу. И Арман все время меня дразнит. Симон добр ко мне, Эдмон тоже, но Армана я терпеть не могу!

— В общем, все твои причины — обычные детские глупости, — подвела итог Эрмин. — Ты нужна мне, Шарлотта, ведь ты моя маленькая сестричка!

— Прости, Мимин!

Они обнялись. Все разногласия были забыты. Кто-то постучал в дверь, если можно было назвать дверью изделие из грубо сколоченных, плохо обработанных досок. Вошла Тала. На ней были куртка и шапка.

— Я пришла попрощаться, — пояснила она. — Я иду к матери, Одине[35]. Я давно не была у нее в гостях, она обрадуется. Ты помнишь Одину, Эрмин?

— Конечно! Как могу я забыть женщину, которая помогла мне произвести на свет Мукки! Но почему тебе нужно уходить именно сейчас? Через три часа уже стемнеет!

— Я успею дойти до ее дома. И темноты я не боюсь. Да и собака пойдет со мной.

— А что об этом думает Тошан? — не сдавалась молодая женщина.

— Он думает, что я вольна идти, куда хочу, и тогда, когда хочу. За меня не волнуйся. Моя сестра Аранк живет с Одиной, разговоры помогут мне забыть об усталости.

— А может, о твоем горе?

— У меня нет повода горевать, — с улыбкой сказала Тала. — Сожаления, угрызения совести, заботы — да, но не горе. Будь счастлива, маленькая Канти, рядом с твоими родителями, которые снова вместе.

Индианка погладила невестку по щеке. Эрмин захотелось плакать. Канти, «Та, которая поет» — так назвал ее один из двоюродных братьев мужа, которого звали Шоган, «Черная птица», когда услышал, как она исполняла оперную арию.

— Теперь не стоит звать меня Канти, — грустно сказала она.

— Не забывай о силе круга, дочка, — добавила Тала. — Никто и ничто не помешает тебе петь. Это написано в книге твоей жизни. Я очень люблю тебя, в этом не сомневайся. Благодаря тебе я научилась читать. Поэтому, пожалуйста, напиши мне письмо, когда ребенок появится на свет.

Тала поцеловала Шарлотту в лоб, после чего коснулась груди Эрмин в том месте, где билось сердце.

— Мы снова увидимся будущим летом, — сказала она ласково, а потом ушла, закрыв за собой дверь.

Тошан об уходе матери не сказал ничего. Похоже, он даже испытал чувство облегчения. Поэтому последний ужин прошел веселее, чем все ожидали. Они поели и легли пораньше, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в путь.

Однако на рассвете произошло событие, на первый взгляд совершенно безобидное. Шарлотта отправилась к реке со своим чемоданчиком в одной руке, другой толкая коляску с Мукки. Эрмин в это время в который раз перетряхивала свои вещи, но так и не могла разыскать потерю.

— Любимая, что ты ищешь? — спросил у молодой женщины Тошан, закрывая ставни. — Если мы хотим успеть на условленное место, где нас будет ждать Пьер, нужно поторопиться.

— Я хотела надеть на Мукки его мокасинчики, но один не могу найти. Он как сквозь землю провалился! Нужно бы посмотреть под кроватью и под комодом, но я не могу нагнуться, как раньше! И встать на четвереньки тоже не могу!

Супруг с улыбкой обеими руками погладил ее большой живот.

— Моя женушка превратилась в мячик! — пошутил он. — Не расстраивайся, он просто не мог никуда деться, этот мокасин!

Успокоившись, Эрмин вышла в соседнюю комнату. Тошану же пришлось в буквальном смысле слова лечь, чтобы исследовать пространство между кроватью и полом. Он сразу же увидел потерявшийся мокасин, но рядом с ним лежал еще и сложенный вчетверо носовой платок. Тошан достал обе вещи.

— Он такой пыльный, — сказал мужчина вполголоса, встряхивая батистовый платок в красно-зеленую клетку, все еще хранящий следы глажки.

Тошан увидел и вышитые красным инициалы: заглавные буквы Ж и Ш. Его ум заработал с быстротой молнии. Единственным человеком с такими инициалами в кругу его знакомых был…

— Жослин Шарден! Но как здесь очутился его платок?

Смутный страх охватил Тошана, однако уже в следующую секунду он вздохнул с облегчением.

«Эрмин могла взять этот платок с собой по ошибке. Он попал к ней из бельевого шкафа Лоры. Но… Почему на нем тогда столько пыли? Может, он упал под кровать в первые дни после нашего приезда? Другого объяснения быть не может!»

И он вышел из комнаты, радуясь, что сейчас вернет жене ее пропажу. Молодая женщина с нетерпением ждала его у входной двери.

— О, ты все-таки его нашел! — радостно воскликнула она и схватила маленький башмачок.

— Он был под кроватью, но у тебя не получилось бы его достать. Этот платок ты тоже туда уронила, — добавил он, показывая развернутый квадрат материи, тут же затрепетавший на ветру.

Эрмин, которая уже спускалась по ступенькам веранды, улыбнулась.

— Не хочу тебя расстраивать, но это не мой платок! Он же мужской, и тебе это известно. Я впервые его вижу!

Снова став серьезной, она добавила ласковым голосом:

— Наверное, это платок твоего отца.

Удивленный, Тошан чуть было не ответил: «Скорее уж твоего!» — но, сам не зная почему, сдержался. В очередной раз им руководила инстинктивная осторожность. Молодой метис поспешил засунуть платок в карман штанов. Эрмин не увидела вышитых на нем инициалов.

— Ты права, — отозвался он, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно более спокойно. — Идем!

Кусочки бледно-голубого неба проглядывали между причудливыми арабесками белоснежных облаков. Перибонка медленно катила свои воды. Усевшись на песок возле каноэ, Шарлотта напевала колыбельную устроившемуся у нее на коленях Мукки.

Эрмин с наслаждением вдохнула свежий утренний воздух. Невзирая на радостное ожидание встречи с Валь-Жальбером, ее родным поселком, она оставляла в хижине Талы и окрестностях частичку себя.

«Мы были так счастливы здесь! И в следующем году вернемся, так нужно! Надеюсь, Тала уже не будет такой грустной», — подумала она и ощутила укол беспокойства.

Тошан помог ей забраться в лодку, которую столкнул на воду. У молодой женщины сжалось сердце. Каноэ золотоискателя оказалось куда менее устойчивым, чем моторка Пьера Тибо. Но Шарлотта, которая уже успела устроиться в лодке, взяла ее за руку.

— Я расскажу о своих каникулах в сочинении, — сказала девочка. — Представляешь, какой будет восторг, когда мои одноклассники узнают, что я видела черного медведя!

— Благодаря моей матери, — сказал Тошан. — Она так хорошо знает лес, что может сказать, по каким тропам ходят звери и где их можно найти.

Все трое переглянулись. Вчерашний поспешный уход Талы показался им странным.

— В путь! — воскликнул молодой метис. — Течение само, без наших усилий, принесет лодку к набережной Перибонки!

Долгое время он молчал, уйдя в собственные мысли, стараясь держать каноэ подальше от берегов реки. В этой местности Перибонка была широкой и неспешно змеилась меж высоких, поросших лесом холмов. Шарлотта пела мальчику песенки, и Эрмин с удовольствием внимала повторяющимся по десятку раз строчкам, самым что ни на есть простым словам. Ребенок, которого она носила под сердцем, много и активно двигался. Она тихонько помассировала живот через легкую льняную ткань платья. Но неторопливые, беспорядочные движения внутри ее тела от этого только усилились. Они уже граничили с болью.

«Господи, наверное, я рожу великана!» — мелькнула испугавшая Эрмин мысль. Она не знала, радоваться этому или огорчаться.

Тошан не отрываясь смотрел на искрящуюся под солнцем гладь Перибонки. Огромная рыба вдруг выскочила из воды и обрушилась обратно, подняв фонтан серебристых брызг. Из головы метиса не шел этот треклятый носовой платок.

«Как он мог оказаться под кроватью в большой комнате? Как я ни пытаюсь, не могу найти объяснение! Если бы мы с отцом не расширяли хижину, добавляя перегородки, я бы подумал, что этот кусок материи лежит там уже семнадцать лет, с того дня, когда Лора с Жослином в первый раз вошли в дом моих родителей. Но тогда бы платок был в жалком состоянии, а он довольно чистый… Я даже почувствовал запах мыла… А может, он и правда остался в доме с тех пор, просто мать решила взять платок себе, зная, что никогда не сможет вернуть его владельцу. Нет, какой же я глупец, что ломаю над этим голову! И все же… «Ж» и «Ш»! У кого из наших соседей могут быть такие инициалы?»

Но никого не находилось. Неприятное чувство, которое вызывала в нем вся эта история, только усилилось.

— Что с тобой, Тошан? — спросила у него сидящая на носу каноэ Эрмин, в то время как ее супруг находился у кормы. — За все это время ты рта не раскрыл!

Молодая женщина опасалась, что мужа не радует перспектива возвращения в Валь-Жальбер.

— Все в порядке, — ответил тот, силясь улыбнуться. — Я думаю о нашем будущем.

— Господи, подходящее ли сейчас время для таких мыслей? — воскликнула она. — А я просто хочу, чтобы поскорее пришли рождественские праздники! Скоро из-за ребенка я не смогу нормально ходить. А мне совсем не нравится чувствовать себя чуть ли не инвалидом!

Конечно, это было слишком сильно сказано. Тошан зачерпнул ладонью воды и плеснул ею в жену. Та вскрикнула. Шарлотта с хохотом спряталась за спину молодой женщины.

«К черту этот платок! — подумал Тошан. — Следующим летом спрошу о нем мать».

Однако, стоило им причалить на набережной в поселке Перибонка, как мысли его приняли новое направление. Тошану пришло в голову, что Жослин мог совсем недавно посетить его родные места. Если это было правдой, то именно его тесть и никто другой разбил Тале сердце. Тошан решил ничего не рассказывать жене, пока у него не будет веских доказательств. И все же по отношению к человеку, чье общество ему придется терпеть бесконечные зимние месяцы, в душе его зародилось чувство, очень похожее на ненависть.

— Создается впечатление, что лето не хочет от нас уходить, — сказала дочери Лора. — Посмотри, какая вокруг красота! Умей я рисовать, я бы непременно запечатлела на холсте все эти оттенки листвы — золотисто-коричневый, красноватый, переходящий в охру желтый! И эти последние розы! Такие хрупкие, с таким сладким ароматом! Обожаю осень!

— Мама! Честное слово, ты просто поэтесса! — заметила Эрмин. — А я со дня нашего приезда ни разу не ходила гулять. Может, мне не стоит слушать совета акушерки? Она настаивала, чтобы я побольше лежала, но мне так скучно!

— У тебя могут начаться преждевременные роды, — отрезала Лора. — Ты должна быть благоразумной. Никаких прогулок! Все это время я за тебя боялась. Это же надо — отправиться в такую даль, будучи беременной!

— Мама, ты мне уже сто раз это говорила, — с укором отозвалась расстроенная Эрмин.

Обратный путь через озеро Сен-Жан оказался менее приятным. Дул сильный ветер, и лодка Пьера сильно раскачивалась. Однако это, по мнению Эрмин, никак не могло повлиять на выводы, к которым пришла приехавшая из Роберваля акушерка.

— Родовые пути уже начинают открываться, — шепнула она на ухо Лоре. — Вашей дочери следует поменьше вставать с постели, иначе ребенок может родиться до срока, и тогда ему не выжить. И хочу заметить, он очень большой. Бояться особенно нечего, и все же не спускайте с нее глаз!

Лора передала слова акушерки Тошану. Новость усугубила его и без того угрюмое настроение. После лета, проведенного вместе с Лорой, Жослин стал относиться к зятю более доброжелательно, и все же молодой метис старался встречаться с ним как можно реже. Однако это было нелегко, поскольку жили они в одном доме.

«Я не могу искать работу, я нужен Эрмин, — подумал он. — Поэтому мне придется уходить рано утром и возвращаться после ужина».

Его молодая супруга придерживалась того же мнения. Она ощущала напряжение, возникавшее в помещении, где одновременно оказывались Жослин и Тошан, и с трудом переносила его. Более того, в доме, где раньше жили одни лишь женщины, присутствие двух индивидуумов мужского пола ощущалось довольно остро: они ходили, громко топая, с грохотом спускались или поднимались по лестнице, хлопали дверями, причем каждый в свое время и в своей манере.

Вечером, как только Мирей начинала убирать со стола, Эрмин поднималась к себе в спальню. Там, сидя в окружении груды подушек, она наслаждалась обществом супруга. Они играли в карты или в шашки, а то и просто болтали.

В этот понедельник Эрмин решила попросить мать об услуге. За летние месяцы Лора сильно изменилась. Чтобы угодить Жослину, она перестала краситься и решила отпустить волосы. Ее одежда стала менее изысканной, а драгоценности, подаренные в свое время промышленником Фрэнком Шарлебуа, теперь лежали в своих футлярах. А Лора лучилась счастьем. Она была влюблена и не пыталась этого скрыть. Тошан не мог не заметить, что его тесть и теща живут в очевидном согласии. Многозначительные взгляды, нежные прикосновения — трогательные, не напоказ… Сомнения все чаще одолевали его. Какая причина и какие обстоятельства могли привести Жослина к Тале? Даже если он и жил у его матери какое-то время, Тала могла влюбиться в Шардена, но не показать ему этого. Что до него самого, то Тошан считал себя до конца своих дней связанным с Эрмин. Верность была для него обязательной спутницей сильного чувства. Исходя из его собственной логики, если тесть искренне любил Лору, он просто не мог бы вступить в связь с другой женщиной.

«И все-таки мать сказала, что ее обожгло пламя. Сравнение достаточно красноречивое», — думал он.

Лора, естественно, понятия не имела о том, какие мысли бродят в голове у зятя. Она старалась развеселить Эрмин и много времени проводила с маленьким Мукки. Мальчик начал ходить и нуждался в постоянном присмотре. Шарлотта днем была на занятиях, поэтому Лоре приходилось нелегко.

Двери монастырской школы окончательно закрылись для учеников. Мирская учительница теперь обучала детишек в одном из домов поселка[36]. То, что дети продолжали ходить в школу, не могло не радовать последних жителей Валь-Жальбера, и все же они ожидали новых бед. Некоторые с беспокойством поглядывали в сторону почтового отделения, опасаясь, что оно тоже закроется[37].

— Пусть творят, что хотят, бюрократы! — бушевал Жозеф Маруа. — Из своего дома я никуда не уеду! Я купил его на деньги, заработанные потом и кровью!

Для корыстного бывшего рабочего заброшенные огороды соседей стали поистине золотым дном. Конечно же, тыквы, овощи и фрукты измельчали, и урожаи были не те, что раньше, однако Элизабет умела извлечь пользу из собранных мужем «трофеев». Она варила варенья и консервировала плоды, пока корова Эжени, жуя траву, спокойно бродила между пустыми домами.

В такой необычной обстановке каждое семейство жило практически натуральным хозяйством. Возле красивого дома Лоры имелись насаждения молодых деревьев, розарий и небольшой пустырь. Вот его-то Жослин и решил превратить в огород. Ему пришло в голову, что можно выращивать все для кухни, не тратя на овощи ни гроша. Этот новый огород добавился к прежнему, за которым ухаживал Арман Маруа, и у супругов появилось еще одно совместное занятие: все лето Лора, надев широкополую соломенную шляпу, по вечерам поливала всходы, а Жослин полол сорные травы или вскапывал грядки.

Если бы не найденный Тошаном платок с инициалами, осень началась бы как нельзя лучше.

— Мама, если ты не против и если Мирей это не слишком затруднит, я бы хотела, чтобы ужин мне приносили в комнату, — сказала Эрмин, откладывая книгу. — Тошан составит мне компанию.

В последовавшей за ее словами тишине до странности громко тикали бронзовые настенные часы.

— Я ни в чем не могу тебе отказать, — ответила Лора, успевшая взвесить все «за» и «против». — Но твой отец расстроится. Он любит видеть тебя за столом.

— Мне жаль, — грустно сказала молодая женщина. — Но я не могу больше смотреть, как они дуются друг на друга, мой муж и мой отец. Уверяю тебя, у меня пропадает аппетит. И я не могу понять, в чем причина. Папа так ласков со мной, когда мы наедине, но стоит появиться Тошану, как он меняется до неузнаваемости.

Лора со вздохом кивнула и присела на кровать рядом с дочерью.

— Хорошо, я предупрежу Мирей. Она будет ворчать. С тех пор как она вернулась из отпуска, где всласть наговорилась со своей кузиной из Ла-Тюка, я ее не узнаю. Она без конца восхищается песнями Ла Болдюк. Скоро мы сможем похвастаться домоправительницей-революционеркой! Но Господь свидетель, я плачу ей хорошее жалованье. Она не принадлежит к классу рабочих или прочих бедняков, которые живут в нижних кварталах Квебека и Монреаля.

— Мирей — настоящий клад, — отрезала Эрмин. — И такая веселая и забавная! Придется нам терпеть ее причуды. И, мама, раз уж ты заговорила о Болдюк, я бы с удовольствием слушала записи оперных арий. Это было бы для меня хоть каким-то развлечением.

— Как тебе угодно! Но большинство записей принадлежали Хансу. Я вернула их больше десятка, когда ездила к нему в Роберваль. Слава богу, что у нас есть электрофон! Стоил он немало, поэтому, надеюсь, еще работает!

Из какой-то комнаты второго этажа донесся глухой звук удара, за которым последовал пронзительный сердитый крик: Мукки снова выпал из своей кроватки.

— Только не это! — вскричала Лора. — Наш мальчик ни секунды не сидит смирно!

И она убежала. Эрмин чуть не заплакала от досады. Необходимость постоянно лежать угнетала ее. Лора быстро вернулась с малышом на руках.

— У бедняжки шишка на лобике, — сказала она. — Мирей помажет ее мазью с арникой.

Молодая женщина лежала и смотрела, как ее мать уходит, унося внука. Несмотря на всеобщую заботу, ей казалось обидным, что ее лишили даже роли матери.

А за домом в эти самые минуты разыгрывалась драма. Жослин только что накормил собак Тошана остатками еды со стола. Оба мужчины любили животных, но это не стало поводом для сближения. Наоборот, они и здесь находили о чем поспорить. Это был как раз такой случай.

Тошан вернулся из Роберваля, куда ходил за американскими сигаретами. Длинные прогулки помогали ему развеяться. На обратном пути он решил выгулять Дюка на лугу за мельницей Уэлле. Увидев, как Жослин кормит псов мясом посреди дня, молодой метис не смог сдержаться.

— Я не просил вас закармливать моих собак! — сердито крикнул он. — Они и так за лето разжирели!

— Если вы этим недовольны, мой мальчик, то не закрывайте их на целое лето в загородке, — возразил на это Жослин. — В ваше отсутствие я гулял с ними каждый вечер. И делал это не ради того, чтобы оказать вам услугу, а ради них. Собакам не по душе сутками сидеть в сарае!

— Если они станут разгуливать по поселку, это никому не понравится, — буркнул в ответ Тошан. — У меня не было выбора. До этого года летом мои собаки бегали по лесу, там, у моей матери.

Казалось, тень красивой индианки проскользнула между ними. Смущенный воспоминаниями о Тале, Жослин повернулся к зятю спиной. Тот же не смог больше сдерживаться, так его снедало желание узнать правду.

— Минутку, мсье! — вскричал молодой метис. — Я нашел кое-что из ваших вещей!

Заинтригованный, Жослин обернулся. Тошан протянул ему не слишком аккуратно сложенный носовой платок.

— Это ваше?

— Да, — ответил Жослин без особого удивления. — Сестра Мари подарила мне шесть таких платков с моими инициалами, когда я поселился в санатории в Лак-Эдуаре. Где вы его нашли?

Мужчина с безразличным видом повертел платок в пальцах. И все же под взглядом зятя он смутился.

— Представьте себе, я нашел его за много миль отсюда, в доме моей матери, под кроватью в комнате, где обычно живем мы с Эрмин!

— Это невозможно, — пробормотал Жослин. — Я никогда там не был… Хотя нет, семнадцать лет назад мне приходилось там бывать, и вам это прекрасно известно.

Тошан не сводил с него глаз. Тесть врал — интонации выдавали его с головой. Да и выглядел Жослин как затравленный зверь.

— Я вам не верю! — сурово сказал метис.

— Да что такое пришло вам в голову? — возмутился Жослин. — Признайтесь, вам просто нравится приписывать мне бог знает какие гадости! Как мог я забыть платок в доме вашей матери? Наверное, Эрмин по ошибке взяла его с собой, когда вы уезжали. А вы раздули из этого целую историю! Ведь это всего лишь носовой платок!

Если бы Тала не поведала ему о своем разбитом сердце, Тошан, возможно, удовлетворился бы подобным объяснением.

— Вы могли отправиться к дому моих родителей, чтобы узнать, кто похоронен на вашем месте, — предположил он.

— Это последняя из моих забот, — зло отозвался Жослин.

— Я найду доказательства, — пообещал взбешенный Тошан, наставляя на тестя обвиняющий перст. — Если бы Эрмин не была вашей дочкой и если бы вы не были вдвое меня старше, я бы заставил вас признаться, уж поверьте! А теперь послушайте меня, Шарден! Сейчас я не хочу устраивать скандал, но, когда я узнаю, что на самом деле произошло, — а я это точно узнаю, — вы мне за все заплатите, и дорогой ценой! Тала страдает, моя любимая мать! Она сама не своя! И если это по вашей вине, я вас на котлеты разделаю!

Не помня себя от гнева, Тошан отступил на шаг. Потом открыл загородку и взял Дюка за ошейник.

— Передайте Эрмин, что я вернусь к ужину, — бросил он, уходя.

Жослин, который до этого стоял насупившись, вздохнул с облегчением.

— И всё из-за какого-то платка! — сердито воскликнул он. — Дьявол умеет строить каверзы…

С равным успехом он мог бы помянуть и Господа Бога, который решил наказать грешника, изменившего своей супруге. Однако он был так счастлив в своей нынешней жизни с Лорой, что приписал это недоразумение проискам нечистого. Не зная что думать, Жослин укрылся в летнем домике. Его снедало беспокойство.

«Если правда раскроется, мне останется только повеситься на первом же дереве, — подумал он. — Эрмин меня возненавидит, а Лора больше не захочет обо мне слышать!»

Он снова и снова мысленно прокручивал свой последний разговор с Тошаном, недоумевая, как зятю удалось угадать правду.

«Тала не сдержала обещание, а ведь она сама хотела, чтобы о нашей связи никто не узнал, — сказал он себе. — Странно, она совсем не казалась грустной, когда я уходил. Значит, она притворялась, не такая уж она и сильная! Выходит, я и вправду мог разбить ей сердце… Хотя не надо преувеличивать…»

Жослин сам удивился, осознав, что больше не питает никаких чувств к красивой индианке. Поцелуи законной супруги, ее нежная молочно-белая кожа, их возрожденная любовь прогнали из его души воспоминания о Тале. Инсинуации Тошана могли безвозвратно погубить его супружескую жизнь и отношения с Эрмин. Он решил догнать зятя. Зачем — он не знал. Но это было сильнее его.

Небо покрылось тяжелыми серыми тучами. Жестокие порывы ветра поднимали с земли опавшие листья. В одной рубашке и шерстяном жилете, с непокрытой головой, Жослин побежал по тропинке, которую выбрал Тошан. Он быстро осознал, что на улице похолодало, но не стал возвращаться. Лай Дюка привел его прямиком к мельнице Уэлле, одной из старейших построек Валь-Жальбера, расположенной на некотором удалении от поселка.

Тошану очень нравилось это спокойное место, где слышалось постоянное пение реки. Именно здесь, под сенью листвы, они с Эрмин в первый раз поцеловались.

Увидев зятя, который в этот момент энергичным жестом бросил своему псу палку, Жослин замер как вкопанный.

Волна ненависти захлестнула его. Слишком много лет он был жертвой жестокого рока. Честный, набожный и порядочный во всех отношениях бухгалтер, однажды он счел себя убийцей, а еще раньше всем пожертвовал ради Лоры. На мгновение мужчина представил, как наносит зятю, ставшему угрозой его вновь обретенному счастью, смертельный удар. Сжав кулаки, сцепив зубы, он представил себе безмолвное сражение.

«Будет намного спокойнее без этого ирландско-индейского выродка! Если он исчезнет, мне ни с кем не придется делить мою дочь!»

Тут же устрашившись гнусности собственных мыслей, Жослин сильнее сжал зубы, чтобы не застонать. Ему уже случалось пугаться своих порывов. Тошан все так же играл с Дюком. Хозяин с собакой были далеко, но Жослин мог спокойно наблюдать за ними. Движения зятя были сильными и пластичными, удовольствие от того, что оказался один на лугу — очевидным.

«Лучше бы мне вернуться домой, — попытался урезонить себя Жослин. — Эрмин любит этого парня, и он отец моего внука…»

Мужчина дрожал от холода, сам того не замечая. В окрестностях озера Сен-Жан сильно похолодало. И вдруг пошел снег — сплоченная армия крупных снежинок просыпалась с низкого неба.

— Табарнак! — выругался Жослин.

Он быстрым шагом двинулся вперед, в равной мере желая согреться и добраться до Тошана. Дважды он позвал зятя по имени, но тот уже направлялся к реке Уэлле, что дала название и мельнице. Мгновение — и молодой метис исчез в зарослях кустарника с листвой цвета ржавчины вслед за своим псом.

— Куда они подевались? — вслух подумал Жослин.

Снег уже покрыл отяжелевший от влаги луг. Жослин, у которого зубы стучали от холода, сорвался на бег. Рубашка и жилет промокли насквозь, ноги замерзли. И все же, ведомый сознанием того, что разговор неотвратим, он направился к реке, чьи темные воды бежали быстрее обычного.

— Тошан! — снова позвал Жослин. — Нам нужно поговорить с глазу на глаз! Где вы?

Жослин развел руками ветви ивы. Одна ветка вырвалась и, хлестнув его по лицу, на миг лишила способности видеть. Он отмахнулся, взбешенный. Все говорило о том, что судьба готовится нанести ему еще один удар.

«А ведь обычно в этот час мы с Лорой пьем теплое молоко в уютном доме! Что я здесь делаю?» — подумал он, делая шаг вперед.

Рыхлая земля расползлась под весом его тела. Он покачнулся, попытался ухватиться за ствол дерева, но промахнулся и упал вперед. Ледяная вода приняла его в свои объятия. Все произошло так быстро, что у него перехватило дыхание. Жослин попытался встать. Он бесновался, кричал, барахтался в грязной воде. В это время года река была неглубокой. Ему почти удалось подняться, когда вдруг он покачнулся, как пьяный, и снова упал на спину. Эти несколько мгновений показались ему вечностью. Мужчина пытался дышать, встать на ноги, но одежда уже напиталась водой, он промерз до костей, и тело плохо слушалось его. «Оказывается, мне суждено утонуть», — подумалось ему. Сознание начало понемногу меркнуть.

В тот миг, когда он в последний раз с немым удивлением посмотрел на небо — темно-серое покрывало из туч, с которого сыпались мириады хлопьев снега, послышались странные звуки — крики, ворчание зверя. Только он не знал, откуда они взялись.

— Вперед, Дюк! — кричал кто-то. — Скорее! Хватай его за воротник! Вперед!

Тошан медленно продвигался к нему по пояс в воде, борясь с течением. Он подбадривал своего пса, который, повинуясь инстинкту, бросился на выручку Жослину. Дюк крепко схватил зубами край жилета и развернул тело, получив при этом довольно сильный удар.

— Молодец, Дюк! А теперь отпускай, я сам!

Молодой метис согнулся пополам, схватил Жослина за руку и, тяжело ухнув, взвалил себе на плечи. Выбраться из речушки оказалось не таким уж легким делом. Много минут он провел в этом леденящем непроницаемом мире снежной круговерти.

«Не хватало, чтобы он умер после этого невольного купания», — задыхаясь, подумал Тошан и выбрался наконец на берег.

Коматозное состояние Жослина не на шутку его тревожило. Он снял свою непромокаемую куртку с шерстяной подкладкой и закутал в нее торс несчастного. Но как он его ни тряс, как ни растирал щеки, тесть не приходил в сознание.

— Нужно как можно скорее перенести его в дом! — воскликнул Тошан. — Иначе он умрет! Шарден, ответьте же мне!

Однако Жослин не подавал признаков жизни, если не считать слабого дыхания, такого прерывистого, что Тошан едва его слышал.

Лора широко открытыми от удивления глазами смотрела в окно гостиной. Два часа назад она любовалась красками осени, и вот пейзаж исчез за снежной завесой безукоризненно белого цвета. Мирей принесла поднос с чайным прибором.

— Как вам погода, мадам? — ворчливо спросила домоправительница. — На дворе настоящая зима!

— Не может быть, — отозвалась с дивана Эрмин. — Это, скорее всего, ненадолго. Я уверена, тепло вернется. На деревьях еще много листьев…

— В любом случае нужно поскорее разжечь печи! — сказала ее мать. — Я вся продрогла! И у Мукки ледяные пальчики! Где Арман? Недавно он жаловался на недостаток работы. Теперь он мне срочно нужен, чтобы обогреть дом. Мирей, попроси Шарлотту сбегать позвать его.

— Да, мадам.

Эрмин тоже дрожала от холода. Лора с озабоченным видом присела у изголовья дивана.

— Ума не приложу, где твой отец, — сказала она. — Он не надел ни куртки, ни шейного платка, ни шапки! Господи, что за страна! Временами меня охватывает ужас, когда я думаю о том, сколько холодных месяцев нам предстоит пережить!

Молодая женщина уже готова была возразить, когда в гостиную ворвался Арман Маруа в облепленных снегом ботинках, с перекошенным от ужаса лицом.

— Мадам Лора! Случилось несчастье! Мсье Жослин упал в ручей Уэлле! Ваш зять притащил его оттуда на спине. Быстрее! Я побегу позову отца!

— Нет, не может быть! — крикнула Лора, вскакивая на ноги. — Как такое возможно? Что ему там делать?

Она пробежала по коридору и выскочила на крыльцо. Тошан шел, спотыкаясь, согнувшись под тяжестью тела Жослина. К дому бегом приближался Жозеф Маруа.

— Подсобить? — на ходу крикнул он Тошану.

— Господи милосердный! — воскликнула обезумевшая от ужаса Лора. — Несите его в нашу спальню и позвоните доктору!

Она сжала руку мужа, но услышала только сдавленный, едва слышный стон.

— Жосс, умоляю, не покидай нас! — закричала она.

Жозеф и Арман сняли с плеч падающего от усталости Тошана его ношу. С трудом переведя дух, тот пояснил:

— Я испугался, потому что он никак не приходил в себя. И все же он кашляет и пробормотал сквозь зубы несколько слов. Нужно вытереть его насухо, а потом растереть чем-нибудь все тело.

Лора едва слушала его, сама не своя от страха и тревоги. Она вздохнула свободнее, увидев мужа лежащим на кровати. Мирей последовала за хозяйкой в супружескую спальню.

— Сварю-ка я бульон и приготовлю снадобье по своему рецепту, мадам, да погорячее! Карибу, смешанный с кленовым сиропом — от такого лекарства и мертвый встанет!

— Хорошо, только поторопись, Мирей! — взмолилась Лора.

Жозеф отправил сына в коридор, а сам стал раздевать Жослина, бледность и бессознательное состояние которого вселяли тревогу.

— Однако ваш супруг — крепко скроенный и тяжелый малый! — сказал он Лоре. — Одной бы вам не справиться!

— Вы правы, — согласилась та. — Огромное вам спасибо!

Присутствие соседа стесняло ее. Он это понял, и, раздев Жослина, приподнял в знак приветствия свой картуз, направляясь к двери.

— Кто бы мог подумать, что еще до вечера нас засыплет снегом, — сердито проговорил он, остановившись на пороге. — Утром вовсю светило солнце!

— Еще раз огромное спасибо, — сказала Лора, доставая из шкафа шерстяное одеяло. — Прошу, проверьте, вызвали ли доктора.

Оставшись наконец одна, Лора взялась за дело. С отчаянным упорством она стала растирать тело супруга полотенцем с ног до головы.

— Жосс, скажи хоть слово! — умоляла женщина. — Посмотри на меня! Нам было так хорошо! Ну зачем ты вышел из дома в такую погоду? Дорогой, ты ведь недавно выздоровел! Господи, прошу, оставь его со мной!

Она рыдала, не переставая старательно растирать тело Жослина. Веки последнего были полуприкрытыми, взгляд — отсутствующим. Повинуясь необъяснимому порыву, Лора вдруг легла на него сверху, прижалась лицом к его шее. Ей пришло в голову, что единственный способ спасти мужа — это согреть его своим собственным теплом.

— Что с тобой случилось, Жосс? Что?

Внезапно он кашлянул и застонал. Лора вскочила на ноги и пристально посмотрела на супруга.

— Где я? — пробормотал он. — А, это наша комната…

— Да, дорогой! — отозвалась Лора, испытав огромное облегчение. — Жослин, как ты меня напугал! Я не хочу снова тебя потерять, ни за что на свете! Я больше не смогу жить без тебя! Ты меня слышишь? Я слишком сильно тебя люблю!

Вернулась Мирей. Лора взяла у нее из рук поднос и знаком попросила удалиться.

— Можно сказать остальным, что мсье пришел в себя? — спросила домоправительница, стоя у двери. — Ваша дочь в тревоге.

В это мгновение Эрмин вошла в комнату. Событие показалось ей достаточным поводом нарушить предписания акушерки.

— Папа, как ты себя чувствуешь? — с беспокойством спросила она. — Господи, как же ты нас напугал! Бедный мой папочка!

— Крошка, как я рад тебя видеть, — ласково отозвался Жослин.

Вся нежность, накопленная Эрмин за долгие годы, вырвалась на свободу. При виде дрожащего, мертвенно-бледного отца ее сердце переполнила дочерняя любовь.

Лора и не подумала упрекать мужа в беспечности. Она плакала от души, растроганная тем, с каким беспокойством и нежностью Эрмин склонилась над отцом. Жослин протянул к ней руку, и молодая женщина тут же схватила ее и поцеловала.

— Папа, не покидай нас, прошу! Я только начала тебя узнавать! Останься со мной!

— Конечно, моя крошка! Я еще крепкий, — охрипшим голосом успокоил ее Жослин. — Не знаю, что на меня нашло. Я бежал, пошел снег, потом я оказался в воде, захлебнулся…

— Тошан сказал, что ты упал в реку. Это просто мальчишество! — сказала Эрмин с теплотой и сочувствием.

— Дорогая, об этом поговорим позже, — довольно резко сказала ее мать. — А сейчас пусть твой отец выпьет снадобье Мирей!

Женщины устроились по обе стороны изголовья кровати. За окнами была уже полная темнота. Напиток из карибу и кленового сиропа, очень горячий, окончательно привел Жослина в чувство. Лора бережно помогла ему надеть пижамную куртку и шерстяной жилет.

— Мне придется поставить огромную свечу за здоровье твоего мужа, — проговорил мужчина, глядя на Эрмин. — Он вытащил меня из этого треклятого ручья! Собаке тоже пришлось потрудиться… Славный Дюк…

И он на мгновение закрыл глаза, вспомнив о своих достойных презрения страхах.

«Я хотел убить зятя, а он спас мне жизнь! Я всего лишь старая развалина с больным рассудком! Со мной что-то случилось, иначе я бы выбрался на берег без посторонней помощи, да и на ногах бы удержался! Наверное, я потерял сознание…»

— Я хочу поговорить с Тошаном, — выдохнул он. — Наедине. Лора, прошу тебя, попроси его подняться. А ты, моя дорогая крошка, иди приляг. И не беспокойся обо мне: в сочельник, когда родится твое дитя, я все еще буду здесь!

Мирей постучала в дверь. С ней был доктор из Роберваля. Эрмин неохотно покинула изголовье отца.

По истечении получаса Лора проводила доктора. Слой снега достиг уже двадцати сантиметров. Собравшиеся в гостиной домочадцы и соседи — Жозеф, Бетти с прикорнувшей у нее на груди Мари, Шарлотта, Эдмон и Арман — с тревогой ожидали диагноза. Тошан, которому тоже пришлось переодеться, сидел рядом с Эрмин.

— Мама, говори! — попросила молодая женщина.

— О, доктор излил на меня поток ученых слов, от которых я вас избавлю, — сказала Лора. — Если быть краткой, твой отец сильно переохладился, и это могло закончиться для него трагически. У реки он потерял сознание, что само по себе серьезно. Но скажите, Тошан, что вы делали на берегу ручья? Погода начала меняться, нужно было вернуться!

— Я гулял с Дюком на лугу возле мельницы Уэлле, — пояснил молодой метис. — Бросал ему палку, Дюк ее приносил. Я думал, Жослин дома. А потом я решил пройтись по берегу. И вдруг услышал звук, с которым дерево падает в воду. Но это оказался ваш муж. Он не мог встать. Похоже, он был без сознания. И тогда я побежал ему на выручку.

Все переглядывались, удивленные, Молчание нарушил Жозеф:

— Нечасто услышишь, что кто-то упал в ручей. Счастье, что это не случилось с вашим супругом весной, когда течение быстрое и глубина в два раза больше.

— Господи, это правда! — признала Лора. — И пока Жослин чувствует себя не лучшим образом. Доктор, который заедет еще раз завтра вечером, сказал, что ему нужно полежать в постели. Лишь бы только он не получил воспаление легких…

— Боже милосердный! — воскликнула Мирей.

Никто из Маруа не знал, что их сосед болел туберкулезом и сейчас находился в состоянии ремиссии. Лора сделала все, чтобы это осталось в секрете, и провела обстоятельную беседу с Шарлоттой, которая в силу возраста могла его выдать.

— Тошан, мой муж хочет с вами поговорить, — более мягким тоном сказала Лора. — Он очень просит вас подняться. А от себя хочу поблагодарить вас за то, что вы его спасли. Я никогда этого не забуду!

Тошан вежливо улыбнулся в ответ. Он не испытывал ни малейшего желания снова оказаться лицом к лицу с тестем, но перечить не решился.

Жослин сидел на кровати. Щеки его были красными, глаза слезились.

— А, это вы, мой мальчик! Подойдите, пожалуйста, ближе! Я хочу сказать вам спасибо. Я мог бы выбраться и сам из этого проклятого ручья, но у меня помутилось в голове. Если бы не вы, там бы я и остался…

— Знаю, — буркнул Тошан. — Лора нам объяснила. Вообще, я спас бы любого, кто оказался в беде. И любой поступил бы так на моем месте. Я, конечно, метис, но у меня есть моральные принципы и я ценю жизнь, свою и других людей.

— Присядьте, прошу вас, — тихо попросил Жослин. — У меня кружится голова, когда вы стоите. Что бы вы там ни думали, я не сомневался, что вы человек достойный, иначе моя дочь не любила бы вас так сильно. Наши отношения начались не лучшим образом, и по моей вине. Это оказалось не так легко — вновь обрести единственную дочь, которая уже замужем и сама имеет ребенка. Я смотрел на вас как на соперника, который может украсть у меня любовь моей девочки, предназначенную мне!

В его голосе слышалась ирония. Он снова закашлялся. Тошан наконец заставил себя сесть в кресло.

— И пару часов назад я снова повел себя как кретин, как полный дурень, так сказала бы Мирей. Я имею в виду платок, мой мальчик. Под вашим обвиняющим взглядом я струсил и соврал. И в ручье оказался только потому, что попытался вас догнать и поговорить!

— Так вы были у моей матери? — с места в карьер сорвался Тошан.

— Да! И причину вы угадали: мне нужно было узнать, кто там похоронен. Вы должны понять, что творилось тогда у меня в голове. Не пытаюсь вас разжалобить, но поставьте себя на мое место. Больной туберкулезом, я вдруг узнаю, что моя супруга не умерла на берегу Перибонки, и благодаря чему? Моя собственная дочь по чистой случайности оказывается в моем же санатории! В довершение всего Лора снова собирается замуж. Я чувствовал себя обломком корабля, готовым разбиться о первый же камень! Я был раздавлен. Но жажда жизни сильнее нас… Я принял решение позволить Цале жениться на моей жене, а самому исчезнуть, умерев где-нибудь в подворотне. Но прежде я решил побывать у ваших родителей, поскольку не знал, что Анри утонул. Ваша мать приняла меня в своем доме, и мы прониклись друг к другу симпатией. Тала — сильная и мудрая женщина. Я рассказал ей о своих горестях, и она постаралась наставить меня на правильный путь: мне следовало помешать повторному браку Лоры, познакомиться с дочерью и побороться с болезнью. Я работал на свежем воздухе, охотился и рыбачил. По вечерам я пил лечебные настои, которые шли мне на пользу. Тала вылечила меня, я в этом уверен, желая, чтобы я вернулся к Лоре и Эрмин в полном здравии. Вот и весь мой рассказ! Если я и уронил платок в комнате, где спал, то это ничего не значит, по крайней мере не то, о чем вы могли подумать.

Жослин замолчал, он едва переводил дыхание. Дальше в своей исповеди он зайти не решился, храня данное Тале обещание.

— Теперь вы знаете правду, — добавил он. — Что ваша мать могла влюбиться в такого старого ворчуна, как я, — маловероятно. Но если это все-таки случилось, то тут нет моей вины.

Опасаясь подвоха или лжи, Тошан не отводил глаз от лица тестя, пока тот рассказывал.

— Если дело обстоит так, как вы говорите… — пробормотал он. — Моя мать очень одинока, ей наверняка было приятно ваше общество… Но еще я знаю, что она очень гордая. И даже если вы ей понравились, она бы этого не показала.

— Ну, по крайней мере, я ничего такого не заметил, — сказал Жослин, выдерживая взгляд черных глаз своего зятя.

— И все-таки жить в доме вдовы столько дней — неприлично, — заметил тот. — У нас нет близких соседей, но мне бы не хотелось, чтобы о моей матери пошли нехорошие слухи.

— Она сразу дала мне понять, что мы — родственники, потому что у нас общий внук! Тошан, давайте помиримся! Слышите, я называю вас Тошан, а не Клеман! Поверьте, мне жаль, если из-за меня горюет такая хорошая женщина, как Тала. Я больше не стану к вам придираться. Эрмин страдает из-за нашей вражды, и нужно ее пощадить, особенно сейчас, когда она ждет ребенка. Но пусть этот разговор останется между нами. Ни Лоре, ни моей дочери я ничего не говорил. Так хотела ваша мать.

Жослин протянул руку. Тошан задумался на мгновение, но потом ответил на этот дружеский жест.

— Спасибо, теперь мне многое ясно. Но о матери я все равно беспокоюсь. Сердечные раны иногда мучат сильнее, чем раны на теле. Выздоравливайте скорее!

— Подождите минуту! — попросил Жослин. — Тала не знает, кто лежит в той могиле, у заброшенной хижины. Это для всех нас остается тайной.

— Не будем больше об этом, — сказал Тошан с порога. — Пусть останется в прошлом!

Он испытал чувство облегчения, но избавиться от подозрений полностью не получалось. Рассказ Жослина прозвучал складно: он узнал мать в ее решении вылечить гостя, убедить его вернуться к жене и дочери. На душе у молодого метиса стало легче. И он пообещал себе впредь быть с тестем полюбезнее. Он подумал, что Эрмин очень обрадуется, и это укрепило его в принятом решении.