Сиротка. Нежная душа

Глава 20 Квебек

Лора наблюдала за дочерью. Эрмин вернулась в Валь-Жальбер сама не своя, и это очень беспокоило ее мать. Они пили чай в гостиной, поскольку пошел дождь и от идеи устроиться за столиком в саду пришлось отказаться. Луи спал в своей колыбели на втором этаже. Жослин куда-то ушел. Они впервые остались наедине.

— Дорогая, скажи, что тебя беспокоит, — попросила Лора. — Увидев тебя, я сразу поняла, что ты несчастлива. Думаю, ты очень скучаешь по Мукки, но тебе просто не нужно было его оставлять, он еще слишком маленький! И как только вам такое в голову пришло! Даже если ты и вправду думала, что будет лучше оставить его на попечение Тошана и Талы… Мы с Жослином очень расстроились. Очень!

— Мама, прошу тебя, перестань без конца это повторять! — взмолилась Эрмин. — Бесполезно меня упрекать, и слишком поздно. Вчера я вам изложила причины. И больше говорить об этом не хочу.

Молодая женщина опустила голову. Лора продолжала разглядывать ее похудевшее лицо, омраченные каким-то тайным горем черты.

— Эрмин, я хочу знать правду! Раньше ты никогда не говорила со мной в таком тоне. Холодном, отстраненном. Скажи, ты же не передумала ехать в Квебек? Ты ни слова не проронила о нашем отъезде! Я спросила у Шарлотты, и она сказала, что ты хочешь разорвать контракт. Надеюсь, это неправда. Мы с отцом сделали все, чтобы провести эту зиму с тобой. Думаю, тебе будет легче, если мы всегда будем рядом. Я даже поговорила с господином Дюплесси по телефону. Директор Капитолия намеревался арендовать для тебя квартиру недалеко от театра. Я заранее сняла более просторную, и теперь мы с ним разделим расходы. Эрмин, ты меня слушаешь?

— Конечно, мама. Я еду в Квебек, но меня это совсем не радует. И все же я хочу выполнить обещание. Мне нужно было хорошенько подумать, прежде чем ставить в контракте свою подпись. Прости, я хочу подняться к себе.

Расстроенная, Лора перевернула чашку с чаем. Обжигающе горячая жидкость испачкала белую скатерть.

— Ну вот, из-за тебя я становлюсь нервной, — упрекнула она дочь. — Это плохо для молока, тебе это известно, как никому другому. А я хочу кормить Луи как можно дольше.

— Мне очень жаль, мама.

Эрмин попыталась промокнуть пятно салфеткой. Она злилась на весь мир за то, что оставила сына, и это было еще не самое страшное в сравнении с пропастью, которая теперь разделяла их с Тошаном. Она все еще считала себя его супругой, несмотря на все его заявления. Но в глубине души была уверена, что надежды нет, и мучилась чувством страшной потери. Она не могла думать ни о чем больше. И вдруг Эрмин уступила потребности выговориться. В любом случае, было бы сложно долго хранить это в секрете.

— Прости меня, мамочка! Вчера вы так радовались моему приезду, и я не смогла рассказать, что на самом деле произошло. И Симон с Бетти были здесь… Мне же, когда я увидела вас, таких счастливых и радостных, стало еще хуже.

— Твое возвращение для нас — праздник! — сказала ее мать. — Я попросила Мирей испечь пирожные и открыть сидр, но ты готова была вот-вот заплакать, это было очевидно.

Молодая женщина молча кивнула. Она вспомнила, какой ужасной показалась ей дорога от хижины до Валь-Жальбера. Из Перибонки им удалось отправить Лоре телеграмму с просьбой прислать Симона за ними в робервальский порт, куда они планировали прибыть к вечеру. В итоге их багаж с трудом, поместился в просторном автомобиле. Часть чемоданов пришлось оставить у хозяина бакалейного магазина на улице Марку. Симон, всегда готовый оказать услугу, пообещал чуть позже за ними заехать.

«В первый раз в жизни я не радовалась тому, что возвращаюсь в мой дорогой поселок, — подумала Эрмин. — Каждую минуту мне хотелось попросить повернуть назад, вернуть меня к Тошану. И ему пришлось бы оставить меня на зиму. И, возможно, через какое-то время мы бы помирились…»

— Мама, — начала она дрожащим голосом, — мой муж прогнал меня, отказался от меня, потому что я подписала контракт с Капитолием. И, раз я продолжала упорствовать, он вернул мне мою свободу.

Это стало началом длинной исповеди. Эрмин в подробностях рассказала о том, из-за чего они поссорились. Лора не верила своим ушам.

— Не может быть! — воскликнула она. — Никогда бы не подумала, что Тошан способен на такую жестокость по отношению к тебе!

— Я не узнаю его, мама, — пожаловалась молодая женщина. — Передо мной стоял незнакомец, который приводил глупые доводы. Я предпочла оставить с ним Мукки, чтобы не разжигать ссору. К счастью, вернулась Тала. Я знаю, что она позаботится о моем мальчике.

Пришел Жослин. Он из прихожей услышал голоса в гостиной и немного послушал разговор жены и дочери, стоя в коридоре.

Наконец он решил войти, заявив о своем присутствии звонким приветствием.

— Папа, у меня нет сил пересказывать тебе все, что я только что поведала маме. Мне так плохо!

Она бросилась к нему в объятия и долго плакала. В это время Лора кратко изложила мужу ситуацию.

— Табарнак! — выругался Жослин. — Вздор несусветный! Тошан перегнул палку. Откуда в нем столько упрямства? Мне твой муж показался парнем умным… Присядь, дорогая, ты еле стоишь на ногах от волнения.

— Я не хотела ничего рассказывать, чтобы вас не тревожить, — сквозь слезы прошептала Эрмин. — Это было так ужасно — уезжать! И оставлять Мукки! А ему было все равно, он играл с собакой!

Лора налила ей еще чаю. Она испытала облегчение, узнав правду. Теперь нужно было действовать, или, по крайней мере, искать решение. Жослин тоже присел за небольшой, накрытый к чаю круглый столик.

— Во-первых, дорогая, не стоит отчаиваться. Оставив у себя Мукки, Тошан знает, что ты вернешься, и это доказывает, что он по-прежнему тебя любит. Просто он очень рассердился, но скоро поймет, что был неправ. Мукки в полной безопасности рядом со своей бабушкой. Я часто слышала, что индейцы любят и балуют своих детей, никогда не ругают и позволяют почти все, так что дети не знают ограничений.

— Если бы не Тала, я бы ни за что не рассталась с сыном, — сказала молодая женщина. — Кстати, она взяла на воспитание маленькую сироту, Киону. Она просто чудо! И всегда улыбается!

— Сколько же ей лет? — спросила Лора. — Может, она будет играть с нашим Мукки?

— Нет, ей всего полгода, — сказала Эрмин, пытаясь улыбнуться. — Она такая же черноволосая, как Мукки, у нее медового цвета кожа и замечательно тонкие черты лица!

— Не думаю, что маленькая Киона красивее нашего Луи, — решила пошутить Лора. — Правда, Жослин? Наш сын становится гордостью всего Валь-Жальбера! На крестинах, в Шамборе, кюре сказал, что он настоящий ангелочек!

Жослин пробормотал что-то бессвязное. Бывший бухгалтер, он считал в уме. Когда мужчина узнал, сколько месяцев ребенку, которого удочерила Тала, его посетило страшное подозрение. Природа иногда позволяет себе и не такие капризы… Его инстинкт говорил, что дело тут нечисто. Необъяснимые до этого разрозненные факты с невероятной скоростью складывались в ясную картину.

«Господи, что, если это ее собственный ребенок? Тогда становится понятным все, что произошло в последние несколько месяцев. Я не думал о предохранении, когда мы были вместе. И в те рождественские праздники Тала уже вполне могла быть в положении. На ней была странная накидка, скрывавшая фигуру. Там, на берегу реки, она не боялась затягивать талию и ходила передо мной в облегающей блузке. Это объясняет и поведение Тошана. Он все знает и, должно быть, проклинает меня. Потому-то он не вернулся в Валь-Жальбер, и никогда не вернется. Мстить за это Эрмин несправедливо и гадко, но он наверняка ненавидит меня всем своим существом. К счастью, Эрмин, похоже, ни о чем не догадывается. И Лора тоже. Она никогда не узнает, уж об этом я позабочусь!»

Прежние страхи преследуемого человека ожили в нем. Он снова ощутил нависшую над собой угрозу, снова почувствовал себя последним трусом. Приятная жизнь, которая до сих пор казалась ему чудом, могла закончиться в любой момент.

— Жослин, — позвала Лора, — я слышу плач Луи. Сходи и принеси его, пожалуйста! Наш ангел проголодался!

Видя, что отец погружен в задумчивость, Эрмин сама предложила сходить за малышом. Она поднялась на второй этаж и склонилась над лежащим в колыбели пухленьким младенцем. Тот моментально замолчал и замахал ручонками.

— Иди ко мне, шалунишка. Какой ты тяжеленький! Мама права, ты растешь не по дням, а по часам.

С ребенком на руках она заглянула в комнату к Мадлен. Молодая индианка как раз переодевала двойняшек, которые рядышком лежали на краю кровати с подложенными под попы чистыми пеленками и, улыбаясь от удовольствия, дрыгали голыми ножками.

— Посмотри, Эрмин, как они радуются, когда я снимаю пеленки, — заметила кормилица.

— Да, ты права, — согласилась та. — Ты ухаживаешь за ними лучше, чем я. Скоро они решат, что это ты — их мама. Здесь я тоже потерпела неудачу.

Она задохнулась от желания расплакаться. Это было невыносимо: Лоранс и Мари очень привязались к Мадлен. Только она могла их успокоить и укачать.

— Я могу уехать, если хочешь, — сказала кормилица. — Так будет даже лучше, потому что я очень привыкла к тебе, Эрмин. Если мы расстанемся сейчас, мне будет легче.

— Об этом не может быть и речи! — возразила молодая женщина. — Разве что ты скажешь, что сама этого хочешь. Без тебя у меня не хватит решимости остаться на всю зиму в Квебеке. Ты же не наемная работница, ты — член моей семьи, ты — двоюродная сестра Тошана, который для меня все еще супруг перед Богом, в которого я верю. Он прогнал меня, но так легко он от меня не отделается!

— Прекрасно сказано! — заявила Мадлен. — Ты готова сражаться, меня это успокаивает. Ты выглядела такой печальной…

— Я рассказала родителям правду, и теперь мне стало легче.

— В Квебек ты должна ехать радостной, без печали на сердце. Ты будешь петь на сцене, это твоя мечта, и нужно идти к ней с открытой душой.

Кормилица добавила, понизив голос:

— Быть может, совсем не из-за тебя мой кузен Тошан так разозлился.

Мадлен закусила нижнюю губу, как если бы уже пожалела, что сказала больше, чем нужно. Эрмин подошла ближе и посмотрела на нее умоляюще:

— Ты что-то знаешь? Прошу тебя, расскажи! Мне станет легче, если я буду знать, что не одна во всем виновата!

Луи беспокойно заерзал у нее на руках. Эрмин дала ему пососать свой мизинец.

— Это касается моей тети Талы, — начала кормилица. — Я думаю, Киона — ее собственная дочь. Она просила меня ее покормить, ты это помнишь, но когда я принесла девочку назад, то увидела у тети на платье мокрое пятно возле левой груди. Это было молоко, я уверена! И ночью Киона ни разу не плакала. Если у Талы был любовник и от этой связи родился ребенок, Тошан счел себя обесчещенным. Он гордый и дорожит репутацией матери. Это могло озлобить его, наполнить его сердце желчью и ненавистью. Ты не знаешь некоторых вещей, Эрмин. Белым мужчинам очень нравятся индианки, их смуглая кожа и то, что женщины моего народа не такие стыдливые и более веселые. Не хочу тебя шокировать, но так было всегда.

Эрмин была очень удивлена услышанным. Оглушенная криком Луи, который понял, что из пальчика ему молока не добыть, она спросила:

— А почему ты говоришь о белом мужчине? Киона совсем не похожа на метиску! Тала могла влюбиться и в монтанье.

— Нет! Если бы это было так, Тошан приказал бы ей выйти замуж за своего возлюбленного. К тому же вспомни его полные ненависти слова о переселенцах. Это мое мнение, но, прошу тебя, не говори ничего своим родителям.

— Конечно, не скажу! Это слишком личное, Тошан никогда бы мне не простил. Мы поговорим об этом позже.

Молодая женщина спустилась в гостиную, размышляя на ходу о предположениях подруги-индианки. Если смотреть на ситуацию под этим углом, гнев мужа становился более понятным.

«Но даже если он оскорблен поведением Талы, я, как говорится, не должна расплачиваться за побитые горшки! — подумала она. — А может, Тошан чувствовал себя таким несчастным, я была ему очень нужна, поэтому он пришел в ярость, узнав, что я подписала контракт, не сказав ему ни слова. Да, именно так, я только сделала ему больнее!»

Она передала Луи матери, а сама подошла к одному из окон в гостиной. Дождь закончится, и перед первыми снегопадами будут еще погожие дни… Эрмин представила, как уезжает обратно на север, улаживает ссору между Тошаном и Талой, утешает своего супруга.

«Все снова было бы в порядке, Мукки был бы со мной! Я чувствую, что в силах вернуть Тошана, он не смог бы устоять, если бы я бросилась к нему в объятия совершенно нагая… Потом нам было бы легче помириться!»

Щеки ее порозовели, когда она представила, что было бы дальше, и Эрмин решила на этом остановиться. Такие картины — самое интимное, что есть у каждой супружеской пары. Охваченные жаром желания, жаждущие тела освобождаются от всех табу и стыдливости, растворяются друг в друге, открытые наслаждению. Она тряхнула головой и вспомнила широкую сцену Капитолия, ослепляющий свет прожекторов, красивую отделку лож, подаренные Дюплесси розы. Зима в Квебеке показалась ей неплохой альтернативой тоске, переживаниям по поводу ссоры, которая разлучила их с мужем. Родители будут рядом, Мадлен и Шарлотта тоже. У них на глазах Сен-Лоран покроется льдом.

«Я хочу новых впечатлений, хочу пожить так, как живут в Квебеке, — думала она. — Я навещу Бадетту, она, конечно же, очень удивится. Улицы украсят к Рождеству, всюду будут гореть праздничные огни, это будет так красиво! За это время Тошан сумеет уладить свои разногласия с Талой, если они есть. Мадлен ведь может ошибаться… Моей свекрови сорок три, и она была вполне довольна своим одиночеством».

Одолеваемый разными, часто противоречивыми мыслями, ее разум взвешивал все «за» и «против».

«Если Киона — дочь Талы, значит, она сестра Тошану. И он хотел ее защитить, предложив ей свое гостеприимство. Теперь мне понятен уход свекрови, даже, скорее, ее изгнание. Ей пришлось подчиниться воле сына. Господи, как все сложно!»

В конце концов, эта путаница даже успокоила ее. К Эрмин вернулась уверенность, что ей удастся побороть холодную ярость супруга. Самое трудное во всем этом — разлука с сыном. Она очень скучала по нему, по его серебристому смеху, по топоту в коридоре и поцелуям перед сном. И все же она ни на секунду не сомневалась, что Тошан позаботится о мальчике. Знала она и то, что Тала, прекрасная бабушка, нежная и опытная, с удовольствием развлекает внука с утра до вечера.

— Эрмин, дорогая, — сказала Лора, — не терзайся так! В жизни супругов не бывает непреодолимых препятствий. И мы с отцом — тому живой пример.

Молодая женщина обернулась и робко улыбнулась родителям.

— Не беспокойтесь за меня, ко мне снова вернулась надежда. Как и советовала Тала, мне остается только идти своим путем. Я даже хочу поскорее оказаться в Квебеке, начать репетировать роль. Я не могу упустить такой шанс!

— Очень рад это слышать, — сказал Жослин, — и видеть на твоем лице улыбку. У меня сердце останавливалось, когда я смотрел на твое грустное личико. Мы поддержим тебя, дорогая. Вся наша семья с тобой и верит в тебя!

— Спасибо, мне очень приятно это слышать. Я сделаю все, чтобы вас не разочаровать, — ответила молодая женщина, слегка удивленная внезапным энтузиазмом отца.

Отъезд запланировали на тридцатое августа, чтобы в назначенный день Эрмин смогла явиться в Капитолий.

Для того чтобы разместить всех членов семейства Шарден-Дельбо, понадобилось целое купе. Отъезд с вокзала в Шамборе не прошел незамеченным. Люди оглядывались на Мадлен и Шарлотту, которые держали на руках по двойняшке в вышитом платьице и белом чепчике. При этом кормилица-индианка, в сером платье и заплетенными в косы волосами, вызывала больше любопытства, чем робкая девочка-подросток с грустным лицом. Лора, как всегда очень элегантная, говорила много и громко. Беспокоясь о багаже, она активно жестикулировала. Высокая фигура Жослина в бежевом костюме и соломенной шляпе тоже привлекала взгляды, столько было в ней силы и энергии. Эрмин прижимала к себе Луи, чтобы его, не приведи Господь, никто не толкнул. Молодая женщина, одетая в голубое, под цвет ее больших глаз, платье, притягивала к себе горящие взоры мужчин всех возрастов. Ее шелковистые волосы цвета льна также вызывали всеобщее восхищение.

Мирей тоже пришлось отправиться в путь, что ее совсем не радовало. Она надеялась провести зиму в Валь-Жальбере и сидеть, как она любила говорить, сложа руки. Однако Лора заявила, что не сможет без нее обойтись.

— Так наймите кого-нибудь в городе! Вы легко найдете кухарку, потому что кризис еще не закончился, — предложила домоправительница.

— Нет! Никто не сможет готовить, как ты, и, кроме того, ты привыкла к моим капризам. Не спорь, тебе будет полезно посмотреть на людей!

И Мирей подчинилась требованию хозяйки. Ей даже польстило то, что ее считают незаменимой. Теперь она сидела у окна и осматривала содержимое двух корзин, в которые умудрилась уложить столько провизии, что ее хватило бы на целый полк.

Мадлен, похоже, наслаждалась поездкой. Она никогда раньше не путешествовала на поезде и теперь расширенными от удивления глазами рассматривала все вокруг.

— Как быстро мы едем! — снова и снова повторяла она.

Эрмин удивлялась ее хорошему настроению. Молодая индианка наотрез отказалась забирать дочку из приюта сестер Нотр-Дам-дю-Бон-Консей в Шикутими. Они с Эрмин собирались съездить туда накануне, и тоже на поезде, но в последний момент Мадлен передумала, и теперь, похоже, не жалела о своем решении.

— Я знаю, что там за ней хорошо ухаживают и никакие опасности этого мира ей не грозят. Монахини пообещали, что с ней все будет в порядке. Я увижусь с дочкой будущей весной. И если она меня не узнает, я смогу завоевать ее любовь.

— Но мы должны взять ее с собой! — возразила Эрмин.

— Я не смогу присматривать одновременно за твоими девочками и за моей. Еще я думаю, что в городе моей дочке будет страшно. Раньше она жила в лесу. Даже в Шикутими она начинала плакать, когда слышала шум мотора или другой громкий звук.

Решение Мадлен показалось Эрмин странным. Закрыв глаза, она подумала о Мукки.

«Я знаю, что он счастлив, и этим успокаиваю себя. Без него меня не покидает ощущение, что мне не хватает чего-то главного, и в то же время я ощущаю себя на удивление свободной. Я могу сосредоточиться на том, что ждет меня в Квебеке. Может, и Мадлен перед тем, как стать монахиней, хочет пожить спокойной тихой жизнью в лоне нашей семьи? Для нее эта поездка — уникальная возможность побывать в большом городе, увидеть магазины и многое другое…»

Каждый из них, убаюканный покачиванием поезда, думал о своем. Лора мысленно перебирала свои зимние наряды, перчатки и туфли, обещая себе обновить гардероб. Она представляла себя в ослепительно красивом платье в вечер премьеры «Фауста». Ее дочь будет петь на сцене главную женскую партию, а сама она будет сидеть в ложе, гордая, счастливая в этот звездный час, о котором так мечтала.

Жослин развернул новый выпуск «La Presse» и теперь смотрел на буквы, черные и крохотные, будучи не в состоянии прочесть ни слова, так он был озабочен. Ему казалось, что он снова убегает на край света от пугающей догадки. Странное имя вертелось у него в голове: Киона! Он не осмеливался расспросить Эрмин об этом шестимесячном ребенке, которого Тала, по ее словам, взяла на воспитание, но представлял себе, что девочка похожа на него и это грозит скорым разоблачением. С мокрым от испарины лбом он безуспешно гнал от себя свои страхи.

«Что я пытаюсь узнать? По словам Эрмин, Тала страдала от одиночества, поэтому, если малышка и вправду сирота, она с радостью ее удочерила. Постой-ка, нужно посчитать… Эрмин говорит, что Тала с Тошаном пришли в четверг после полудня, а Пьер Тибо приехал за ними в пятницу. Если девочка — дочка Талы, той пришлось бы ее кормить, и все узнали бы правду. Хотя она могла сделать это тайком…»

Сомнения терзали его. Он сожалел о том, что поддался чарам красивой индианки. Если Киона — плоть от его плоти, то вся тяжесть его греха воплотилась теперь в теле этого ребенка. Он знал, что до последнего будет оттягивать встречу с девочкой, которая может быть на него похожа и которую он бросил, как когда-то Эрмин. Следом ему в голову пришли те же мысли, что и Тошану, о родственной связи между его зятем, Эрмин, Луи и Кионой. Жослина прошиб холодный пот.

— Жосс, ты себя плохо чувствуешь? — с удивлением спросила Лора. — Ты потеешь и так побледнел! Выпей немного лимонада.

— Табарнак, в этом вагоне нечем дышать! — выругался он.

— Не ругайся, — упрекнула она его с лукавой улыбкой. — Такие слова не для нежных девичьих ушей!

— Мсье, лимонад еще холодный. Мадам права, вам сразу станет лучше, — заявила Мирей. — Налью вам стаканчик.

Жослин согласился. Напившись, он притворился, что спит. Шарлотта читала, устроившись между Мадлен и Эрмин. Приключенческий роман, который она открыла, стоило поезду тронуться, совсем ее не увлекал. На сердце у девочки было тяжело. Симон Маруа, отвозивший их на вокзал, по пути похвастался, что, когда они вернутся, он уже будет женатым человеком. Слова ее героя крутились у нее в голове.

«На этот раз все по-настоящему! Я встретил самую лучшую девушку на свете и женюсь на ней! У ее родителей есть участок возле Сен-Фелисьена, так что скоро я стану фермером и буду жить с ними!»

Лора и Эрмин поздравили Симона, не заметив, как расстроилась Шарлотта. С той самой минуты девочка не могла думать ни о чем другом.

«Симон ошибается! — думала она. — Обязательно что-то случится, и они не поженятся! Он ведь танцевал со мной и называл меня «мисс»! Он мог бы подождать еще немного! Через три года мне исполнится шестнадцать, как Бетти, когда она выходила замуж за Жозефа…»

Эрмин пребывала в состоянии полусна, отрешившись от прошлого и будучи не слишком уверенной в будущем. Поезд увозил ее в Квебек, где ей предстояло погрузиться в мир, совершенно отличный от того, к чему она привыкла. Тошан никогда бы не последовал за ней по этому пути, хотя она была уверена, что для нее он правильный.

«Он не сказал мне ни “до свидания”, ни “прощай”»! — говорила она себе, раздавленная этой мыслью. — Господи, я рассталась с мужчиной, которого люблю, не поцеловав его, не коснувшись его руки! Он до последней минуты вел себя со мной как незнакомец — холодный, исполненный презрения. Как больно вспоминать об этом!»

Трое малышей вели себя на удивление спокойно. Луи крепко спал, Лоранс и Мари проснулись, чтобы покушать, и сразу же опять задремали.

— Приятно путешествовать в такой спокойной обстановке, — заметила Лора, когда поезд снова тронулся в путь от вокзала в Лак-Эдуаре. — Было бы неплохо жить в поезде, как это делала австрийская императрица, та, что была так красива, Сисси. Мне бы это тоже понравилось: специально обустроенный вагон с гостиной и спальней, обшитый деревом, с люстрами!

— Мама, говори потише, — оборвала ее Эрмин. — Ты можешь разбудить малышей.

В то же мгновение мимо их купе прошла женщина. Она не сняла симпатичную соломенную шляпку с черной окантовкой, а белое платье в желтый горошек подчеркивало ее стройность. Мирей с любопытством вгляделась в ее взволнованное лицо, в зеленые с золотистыми крапинками глаза, которые смотрели с беспокойством. Путешественница с извинениями шла по проходу и вдруг остановилась как вкопанная.

— Эрмин! Господи, какая встреча! — радостно воскликнула она.

— Это вы, Бадетта! — тихо, чтобы не разбудить детей, отозвалась Эрмин. — Какое счастливое совпадение!

Лора и Жослин кивком приветствовали знакомую их дочери. Бадетта склонилась над спящими двойняшками, одна из которых лежала на руках у Шарлотты, другая — у Мадлен. Потом посмотрела на Луи, заботливо баюкаемого матерью.

— Как много за это время у вас родилось детишек! — пошутила журналистка.

— Присядьте на минутку рядом со мной! — предложила Эрмин. — Я сразу же вас узнала. Папа, мама, я рассказывала вам о Бадетте, она пишет статьи и новости для «La Presse», я правильно говорю?

— Скорее, истории из жизни, — поправила та, с любопытством рассматривая лицо Жослина. — Мне кажется, мы уже встречались, мсье, — добавила она. — У меня хорошая память на лица.

— Не думаю, мадам, — отрезал он.

Эрмин была в замешательстве. Она не могла рассказать Бадетте, при каких обстоятельствах обнаружила, что ее отец — человек, живший в санатории для туберкулезных больных под именем Эльзеар Ноле.

— Позвольте представить вам моих девочек, моих двойняшек, — быстро произнесла она. — У Мари кудряшки над лобиком, у Лоранс пальчик во рту.

— Они просто красавицы! — восхитилась Бадетта. — И ты снова путешествуешь, Шарлотта! Помнишь меня?

— Конечно, мадам, — вежливо ответила девочка. — На этот раз я все-таки попаду в Квебек. И Эрмин обещала, что мы непременно сходим к вам в гости.

— Правда? Как приятно это слышать! Я езжу этим поездом раз в месяц и все время всматриваюсь в лица пассажиров в надежде, что увижу молодую красивую белокурую даму и обаятельную девочку. Но ты выросла и превратилась в девушку!

Слова восхищения Бадетта сопроводила ласковой улыбкой. Лоре она показалась очень симпатичной. Бадетта могла бы стать для нее подругой, и это было бы особенно ценно, потому что Лора уже сейчас задумывалась о том, чем занять себя в долгие зимние дни.

— Счастлива с вами познакомиться, мадам, — сказала она с очаровательной улыбкой. — Эрмин рассказывала о вас много хорошего.

— Называйте меня Бадетта, прошу вас! Простоту и фамильярность я предпочитаю великосветской сдержанности, уж такая у меня натура. Если, конечно, это вас не стеснит.

— Вовсе нет! После нескольких лет заточения в опустевшем поселке я проведу зиму в городе, — сочла нужным уточнить Лора. — И очень рада нашему знакомству. Вы покажете мне Квебек, красоты которого нам так хвалили?

— С удовольствием, мадам! А вы, Эрмин, что у вас еще нового? Как продвигается ваша карьера? И где вы будете жить?

— Наша квартира на улице Сент-Анн, — ответила за дочь Лора. — Это недалеко от улицы, на которой находится Капитолий. В конце года моя дочь исполнит роль Маргариты в «Фаусте»!

Глаза Бадетты широко распахнулись от удивления. Она порывисто схватила Эрмин за руки.

— Я знала! Я часто вспоминала о вас, о вашем золотом голосе! Какое счастье! Я буду в первой ложе, уже сейчас начну откладывать деньги на билет! А я живу на равнинах Абрахама, это недалеко от Капитолия, и я часто хожу туда в кино.

Спрятавшись за своей газетой, Жослин надеялся, что Бадетта надолго не задержится в их купе. Он чувствовал себя ужасно.

— Дамы, с вашего позволения я покину вас. Выйду покурить, — сказал он через несколько минут. — А вы побеседуете в свое удовольствие.

— С каких это пор ты куришь? — удивилась Лора. — Ты же прекрасно знаешь, что это вредно для твоего здоровья!

— Это касается только меня, — возразил Жослин, вставая и спеша скрыться в другом конце вагона.

— Ваш отец, Эрмин, очень похож на одного из пациентов санатория, некоего господина Ноле, который после вашего выступления так сильно разволновался.

Молодая женщина не знала, стоит ли рассказывать правду, но Лора взяла это на себя.

— Скажу вам по секрету, — вы же журналистка, — что вы не ошиблись, и это один и тот же человек. Если бы вы знали, каким чудом я вновь обрела своего супруга, вы тотчас же схватились бы за перо! Но он может вернуться в любой момент и рассердится, узнав, что я вам это рассказываю. Отложим этот разговор до Квебека.

— Конечно, — согласилась Бадетта.

Эрмин улыбнулась, глядя на разрумянившуюся от переполнявших ее эмоций мать. Для Лоры переезд в Квебек стал фантастическим приключением, несмотря на то, что некогда она уже жила в Монреале.

— А ваш сын, этот хорошенький карапуз, он не поехал с мамой в Квебек? — спросила журналистка.

— Нет. Сын остался с отцом и бабушкой. Он большой непоседа, ему нужно пространство для игр.

Проснулась Лоранс. Эрмин поторопилась взять дочь на руки. Девочка заулыбалась и потянулась к шляпке Бадетты.

— Ах, дети! — восторженно воскликнула та. — Они так невинны, они — совесть мира! Стоит только посмотреть на это личико, как чувствуешь, что и сам становишься лучше!

Еще немного поговорили о радостях материнства. Лора предложила Бадетте перекусить с ними. Мирей с удовольствием разложила деликатесы собственного приготовления: пирожки с мясной начинкой, сэндвичи с ветчиной и огурцами, пирожные с черничным джемом и оладьи в сахарной пудре.

Жослину пришлось снова занять свое место. Он старался вести себя вежливее, поскольку понял, что открытая, по-детски искренняя Бадетта будет частым гостем в их квебекской квартире.

Эрмин уже до мельчайших деталей знала дорогу от улицы Сент-Анн к Капитолию. Точно так же, с закрытыми глазами, она могла бы добраться до располагавшейся на улице Понграв квартиры своей преподавательницы по вокалу, пожилой оперной певицы-итальянки. Благодаря Бадетте, которая стала для Лоры прекрасной подругой, молодая женщина узнала много интересного об истории города. Поэтому, идя по той или иной улице, она думала о былых временах, обо всех тех, ныне покойных, людях, которые прибывали в Квебек из Франции и других государств, исследовали страну и возводили на ее землях памятники и бастионы.

Название Понграв она находила особенно трогательным, поскольку оно происходило от имени Граве Дю Пона, одного из спутников Самюэля де Шамплена, основателя города. Одаренная живым воображением, Эрмин с волнением представляла себе первых французских колонистов, которые поселились на берегу Сен-Лорана, переплыв через бурные воды Атлантики.

Октав Дюплесси, который сопровождал ее, куда бы она ни направлялась, постоянно напоминал молодой женщине о своем соотечественнике Шамплене, весьма гордый тем, что родился в том же уголке Франции, что и великий мореплаватель. Импресарио так часто описывал свой родной городок Бруаж, что Эрмин казалось, будто она уже там бывала.

— Если когда-нибудь вы будете выступать в Пале-Гарнье, парижской опере, — говаривал он, — мы обязательно заедем в Шаранту, попробуем мидий и устриц!

Она отвечала улыбкой, отказываясь планировать такие далекие путешествия. Однако это казалось неизбежным. Все: рабочие сцены, хористы, танцоры, партнеры по сцене — рассыпались в похвалах ее таланту. И было очевидно, что директор Капитолия совершенно не жалеет, что подписал с ней контракт: он всюду рассказывал, что Дюплесси открыл сопрано века, настоящий феномен, голос, равного которому нет в мире. Поток комплиментов мог бы опьянить Эрмин, но она только усерднее работала.

В это утро, в строгом костюме, она шла в театр на генеральную репетицию. Шарлотта сопровождала ее, радуясь, что на время освободилась от своих обязанностей нянюшки маленьких двойняшек.

— Смотри, Эрмин, миндальные печенья в шоколаде! — воскликнула девочка, останавливаясь перед витриной кондитерской. — Нужно купить их для Бадетты! На прошлой неделе она сказала, что это ее любимые. А сегодня она придет к нам на ужин.

— Не сейчас, Шарлотта, мы немного опаздываем. Или сходи за печеньем сама. Для меня на улице слишком холодно. Я хочу скорее оказаться в теплой комнате. Поторопимся!

Спеша защитить горло от ледяного ветра, Эрмин поправила большой шерстяной шарф, который натянула до самого носа. При виде маленькой незаметной двери, входа для артистов, она испытала облегчение. Она чувствовала себя счастливой, стоило ей ощутить особый запах этого храма искусства. С сентября они часто бывали здесь на киносеансах вместе с Шарлоттой, Жослином, Лорой или Мирей. И только Мадлен упорно отказывалась идти в кино. Все казалось Эрмин очаровательным: коридоры, барочное оформление интерьеров с непременным красным бархатом, позолота. На первых порах она боялась заблудиться, теперь же все вокруг казалось знакомым и она чувствовала себя в безопасности.

— Шарлотта, пойди скажи Лиззи, что я пришла, — попросила она девочку. — И передай, что я с удовольствием выпила бы чаю с медом.

С этими словами она вошла к себе в гримерную, ставшую для нее любимым приютом. В платяном шкафу хранилась смена одежды, легкие туфельки для репетиций, любимые мелочи. На зеркале, окруженном рядом лампочек, молодая женщина повесила фотографии тех, кого любила — Мукки, Мари и Лоранс, своих родителей и семейства Маруа, запечатленного на фоне их дома. Тошан тоже присутствовал в этой галерее образов. Он стоял возле загородки для собак в Валь-Жальбере, с сигаретой в уголке рта. И смотрел не в объектив, а куда-то в даль.

Стук в дверь застал Эрмин дефилирующей по комнате в розовой атласной комбинации. Многочисленные примерки и дружелюбная атмосфера восторжествовали над стыдливостью: Эрмин перестала пугаться, когда кто-то заставал ее полуодетой. Она пригласила посетительницу войти в ту минуту, когда натягивала шелковый пеньюар.

— Наш соловей готов к генеральной репетиции? — спросила Лиззи. — Шарлотта заваривает тебе чай. Ей так нравится здесь!

— Это правда. Я пообещала, что сегодня она сможет присутствовать на репетиции, — отозвалась Эрмин. — И что она сама меня причешет и накрасит. Посмотришь, она очень способная.

— Тебе понравился костюм? Посмотри-ка!

Молодая женщина открыла дверцу платяного шкафа и увидела великолепную белую блузку, черный бархатный лиф со шнуровкой и широкую красную юбку. Она с трепетом погладила каждую вещь.

— У меня мандраж! — пожаловалась она. — Ужасный! В зале будет много людей?

— Сказать по правде, много! Чтобы все смогли почувствовать атмосферу премьеры.

Раздался стук в дверь. С подносом вошла Шарлотта, а за ней — Октав Дюплесси. На лице его сияла широкая улыбка; одет импресарио был очень элегантно — черный костюм, галстук-бабочка.

— Эрмин, вы готовы? — спросил он громко. — Боитесь? Жаль, что я не могу преподнести вам розы! Наступила зима, все замерзло, и по Сен-Лорану больше не ходят суда.

— Я знаю, — ответила она. — Мы с отцом часто гуляли по Террас-Дюфферен и наблюдали, как река покрывается льдом. Сначала замерзла вода у берега, потом белые островки льда стали разрастаться, и теперь пейзаж выглядит совсем по-другому, как если бы вода исчезла, а снег выпал только над рекой.

— Сегодня ночью точно будет снег, руку на отсечение даю, — сказала Лиззи. — У меня голова раскалывается, так обычно бывает перед сильным снегопадом. И не надо никакого барометра!

Шарлотта протянула Эрмин чашку с чаем. Девочка в красном шерстяном платье, с гребнями того же цвета в черных волосах, радовалась общению с представителями удивительного театрального мира — экстравагантными, веселыми, говорливыми, словно сошедшими с экрана кинотеатра или со страниц книги. Дрожа от гордости, она проверила содержимое своего несессера с парикмахерскими принадлежностями. Косы Маргариты родятся в ее умелых руках, и этого было достаточно, чтобы она трепетала от радости.

— Мне уже можно начинать расчесывать тебе волосы, Мимин? — спросила она шепотом.

— Мимин? Как это мило! — воскликнул Дюплесси. — Обожаю всех, кто вас окружает, мой дорогой соловей! Лиззи, напросись в гости к нашей юной диве! У нее удивительная семья — кормилица-индианка, скромная, но с пламенным взглядом, домоправительница с сочным акцентом, таким же, как у тебя, кстати! И маленькие принцессы — двойняшки, которые спокойно играют в детском манеже. Не забудем и хозяйку дома, очаровательную Лору, у которой тоже растет замечательный малыш!

Эрмин рассеянно слушала излияния импресарио. Она привыкла к его говорливости. Молодая женщина угадала в нем сердцееда, а потому не обращала внимания на его подмигивания и знаки внимания. Лиззи как-то обронила, что французы славятся своей манией ухаживать за хорошенькими женщинами, к этому нужно относиться с иронией. Эрмин не замечала перемен, которые произошли с ней за эти последние месяцы. Год назад излишне галантные манеры Дюплесси ее шокировали. Теперь же она находила их приятными. Оживленная атмосфера города, полного туристов и представителей квебекской буржуазии, перестала ее смущать. Она принимала все, что ее окружало, лишь бы остаться той, кем она стала, — артисткой, которая вот-вот появится перед публикой.

— У меня для вас сюрприз! — заявил вдруг импресарио. — Держите!

И он положил ей на колени свежий номер «La Presse». Статья об Эрмин была помещена на шестой странице под многообещающим заголовком: «Прекрасная Маргарита к зимним праздникам!» Молодая женщина быстро нашла нужную страницу и увидела собственную фотографию, где она улыбалась подобно одной из этих star[56], как в США называли известных киноактеров и киноактрис. Текст был написан с целью разбудить любопытство публики. В нем говорилось об исключительном таланте некой девушки из региона Лак-Сен-Жан. Автор не упустил ничего: ни голоса исключительной чистоты, ни подробностей ее сиротского детства, проведенного под присмотром строгих монахинь.

— Но кто рассказал им все это? — удивилась Эрмин. — И сестры никогда не были такими уж строгими! Октав, я уверена, что вы приложили к этому руку. Я поступила неосмотрительно, рассказав вам истории из своего детства. Вы передали их журналистам, не спросив моего разрешения!

— Мой дорогой юный друг, нам нужно привлечь публику! После такой публикации вы соберете полный зал!

— Хватит болтать! — отрезала Лиззи. — Я здесь, чтобы следить за порядком. В коридор, Октав! Эрмин пора одеваться.

Импресарио поторопился подчиниться, но не забыл послать молодой женщине воздушный поцелуй. Она только вздохнула, расстроенная.

— Мне не нравится, что о моем прошлом пишут в газетах, — пожаловалась она.

— Дюплесси выполняет свою работу, привлекает зрителей, — пояснила Лиззи. — Господин директор хочет сделать из премьеры настоящее событие. Он мечтает о триумфе своего «Фауста». И вся ответственность лежит на твоих плечах, малышка. Маргарита должна ослеплять, очаровывать.

Эрмин подумала, что это огромный груз. Она постаралась расслабиться, дышать спокойно и глубоко. Шарлотта все еще расчесывала ей волосы, и это было очень приятно. Довольно скоро под бдительным взором Лиззи молодая женщина была причесана и подкрашена.

— Спасибо, дорогая, — нежно поблагодарила Эрмин девочку. — Лучший способ одолеть мандраж — это выйти на сцену и запеть. Увы, я выхожу только во втором акте. Ненавижу ждать!

Она прислушалась. Музыканты оркестра настраивали инструменты. Звучали высокие пронзительные ноты, глухие вибрации.

— Теперь пора одеться, — сказала она. — Господи, только бы не забыть текст третьего акта! Я часто спотыкаюсь на одном и том же слове!

Прикрыв глаза, она быстро прочитала по памяти слова главной арии — «В Фуле жил да был король», которую она пела, сидя за прялкой. Мелодия сочеталась с повторяющимися движениями персонажа — Маргарита пряла шерсть.

— Шарлотта, — сказала она вдруг, пристально глядя на девочку, — в опере много моментов, которые могут впечатлить твою юную душу. Демон, Мефистофель, восхваляет золотого тельца, да и поведение Маргариты нельзя назвать образцовым, хотя в финале ангелы и являются, чтобы спасти ее душу…

— Не беспокойся, Эрмин, я тайком прочитала книгу Гете. И мне совсем не страшно.

— Это восхитительное дитя сообразительнее меня, — заявила Лиззи. — Но я все равно уведу ее с собой в зал. Тебе нужно несколько минут побыть одной, я тебя знаю!

Дверь за ними закрылась. Эрмин посмотрела на себя в зеркало. Отражение ей понравилось. Золотистые косы лежали на плечах, белая блузка подчеркивала теплый оттенок кожи. Она была Маргаритой и намеревалась петь от всей души, разделяя волнение и страдания своей героини, которая противостоит дьяволу. И вдруг взгляд ее упал на один из портретов Мукки. Мальчик улыбался, прижимая к себе мячик.

По телу Эрмин пробежала дрожь. Ей показалось, будто она взлетает над Капитолием, словно перелетная птица, стремящаяся к своему гнезду, по которому долго тосковала. Ей предстояло пролететь над бесконечными лесами, над озером, потом — вдоль реки. Там, в бедной хижине, она увидела своего обожаемого сына сидящим у очага. Еще там был красивый мужчина с длинными черными волосами и профилем, какой часто изображают на медалях — Тошан, ее супруг, ее любовник, ее любимый мужчина. Возможно, там, ближе к северу, уже шел густой снег и возле жилища бродили волки…

Она заглушила рыдание и взяла себя в руки. Было не время плакать, портить искусный макияж, выполненный руками Шарлотты и Лиззи.

«Как я по ним соскучилась! — подумала она. — Как бы я хотела обнять Мукки, расцеловать его! И Тошан… Если бы только он был здесь, рядом со мной, чтобы приободрить меня! Но что бы он здесь делал? Это место не для него. И все же я счастлива в этом театре, где наконец осуществила свою мечту!»

Эрмин выпила стакан воды и повернулась спиной к зеркалу. Она написала Пьеру Тибо в середине сентября, через двенадцать дней после своего приезда в Квебек. В конверт она вложила другое письмо, адресованное Тошану. Оно было длинным: Эрмин просила прощения и обещала вернуться и доказать ему всю силу своей любви.

«Если он захочет, то сможет мне ответить. Он даже мог бы позвонить из Перибонки. Я просто хочу, чтобы он дал мне свое благословение, чтобы я пела без этого груза тоски на сердце», — сказала она себе.

Чтобы избавиться от уныния, которое снова готово было заключить ее в свои объятия, Эрмин покинула гримерную и направилась к кулисам. Она знала, с какого места можно смотреть на сцену, оставаясь невидимой благодаря складкам тяжелого занавеса. Доктор Фауст как раз жаловался на то, что он стар, и поднимал склянку с ядом, чтобы покончить с жизнью. Скоро на сцене должен был появиться дьявол и предложить ему фатальную сделку. Тенор, исполнявший роль Фауста, был загримирован под старика, но в следующем акте ему предстояло помолодеть. Что до Мефистофеля, роль которого исполнял бас, — мужчина весьма не худенький, — то он как раз готовился к выходу.

Кто-то ущипнул Эрмин за талию. Она быстро обернулась, рассчитывая увидеть Шарлотту. Но это был Дюплесси.

— Что вы делаете?! — возмутилась она вполголоса. — Я чуть было не закричала! Меня бы услышали в зале. И вообще, вы слишком много себе позволяете!

— Простите, но этот костюм вам удивительно к лицу! И он делает вас другой, еще более соблазнительной, — шепнул он на ушко Эрмин. — Ваша матушка, когда я заходил к вам на чай, сказала, что вы с мужем расстались. Вы мне нравитесь уже не первый год, я умираю от любви к вам!

Импресарио был слишком близко. Молодая женщина почувствовала слабый запах одеколона и чистого белья. Рука его по-прежнему лежала у нее на талии. Она отстранилась, чтобы высвободиться из этого подобия объятий.

— Сейчас не время для подобных заявлений, которые к тому же звучат фальшиво, — заявила она. — Моя мать сказала глупость: весной я возвращаюсь к мужу, и мы по-прежнему любим друг друга.

Эрмин посмотрела на красивое лицо сорокалетнего мужчины, которое не портили первые морщинки. Он широко улыбался — лукаво, но с пугающей самоуверенностью.

— Прошу вас перестать, потому что, если вы меня расстроите, я не смогу оправдать всеобщих ожиданий, когда придет время петь, — сказала она.

Октав Дюплесси изящным пируэтом отстранился. И, смеясь, заявил:

— Как вы серьезны и степенны, настоящая воспитанница монахинь! Разумеется, я не влюблен в вас, я просто решил порепетировать с вами соблазнение доктором Фаустом! Эрмин, не надо делать драму из-за того, что я прикоснулся к вашему божественному бедру. Зато вы забыли о своем мандраже. Я тоже сделал на вас крупную ставку. Вы должны превзойти себя!

Эрмин была согласна ему поверить, и все же ей стало стыдно за посетившее ее при этих словах легкое разочарование.

«Тошан был прав — театральный мир развратит меня! У меня большое декольте, и сейчас на сцене я поцелую моего партнера. Пусть это притворный поцелуй, но все же! И мне было бы лестно, если бы Октав и вправду в меня влюбился. Какая гадость!»

Перед тем как уйти, импресарио снова ущипнул ее за талию.

— Эрмин, хочу вас предупредить: если «Фауст» пройдет с триумфом, не рассчитывайте на возвращение в вашу хижину в глубине леса, где вы намереваетесь играть роль белой индианки. Мы поедем в турне в Монреаль, возможно, в Нью-Йорк! Разве вы не понимаете, что вас ждет блестящее будущее?

— Нет, совершенно не понимаю! — отрезала она, награждая его гневным взглядом. — Я подписала контракт, срок которого истекает в последние дни марта.

Лиззи положила конец этому разговору. Она еще раз проверила костюм и прическу молодой женщины.

— Ты выходишь через три минуты. Стань с другой стороны кулис. Наш любимый баритон уже ждет тебя!

Исполнитель, о котором она говорила, довольно пожилой баритон, исполнял партию Валентина, брата Маргариты. Он встретил Эрмин улыбкой. Пришел момент, когда им полагалось выйти на сцену и занять свои места среди других певцов. С этой секунды, как все артисты, которые одалживают свои голоса и лица персонажам оперы, они думали только о своих ролях.

В зале директор театра не переставал удивляться. Эрмин, сияющая и прекрасная, мгновенно приковала к себе внимание публики, так грациозно она двигалась по сцене. Когда же она запела, по рядам слушателей пробежало нечто вроде трепета. Она заставляла вибрировать сердца и души. В этот момент в зале сидели близкие и друзья артистов, большая часть служащих Капитолия, специалисты из сферы искусства.

В финале раздался гром аплодисментов. Никогда еще Маргарита не была так красива, так молода, а ее молитва-обращение к ангелам в вокальном плане исполнена просто идеально! У Дюплесси не осталось никаких сомнений: Эрмин обладала редчайшим голосом, но, кроме того, у нее был еще один дар, о котором он раньше не подозревал — талант вживаться в свою героиню, волновать, очаровывать.

— Изумительно! — прошептал кто-то рядом по-английски. — Я хочу заключить с этой девушкой контракт! В будущем сентябре мы поставим с ней «Травиату» Верди!

Импресарио узнал своего коллегу из лондонского театра Ковент-Гарден. Он торжествовал. Соловей из Валь-Жальбера прославится очень быстро…

Мирей накрыла на пять человек. На таком столе, украшенном серебряными приборами и тончайшими кружевными салфетками, могли появиться только самые изысканные кушанья. Домоправительница и вправду постаралась приготовить нечто экстраординарное в честь генеральной репетиции, которая, по словам Эрмин, прошла с большим успехом. Молодая женщина переодевалась в своей комнате, но Шарлотта уже рассказывала всем, что она видела. Приглашенная в этот вечер на ужин Бадетта слушала, не скрывая своего восторга. Лора и Жослин засыпали девочку вопросами, желая услышать как можно более подробный рассказ.

— Все аплодировали и кричали, — говорила Шарлотта. — А конец оперы был просто фееричным! Мне хотелось плакать, я больше не думала об Эрмин, я печалилась о Маргарите! Это я заплела ей косы!

— Вот твое будущее и решилось, Шарлотта! — объявила Лора. — Ты будешь костюмершей и гримером дивы! Так мсье Дюплесси называет нашу Эрмин!

— Господи, как же мне не терпится оказаться в зале в день премьеры! — воскликнул Жослин.

Он потягивал красное вино из бокала — изысканное французское вино, подаренное семейству импресарио. Бадетта, в черном платье, слегка подкрашенная и с убранными в аккуратную высокую прическу волосами, достала из сумочки записную книжку. И очень быстро набросала несколько строчек.

— Чем вы заняты, дорогая? — спросила Лора.

— Хочу зафиксировать идеи на бумаге, а завтра напишу статью. Я сказала патрону, что знакома с Эрмин Дельбо, и он обещал выделить мне больше строк на полосе, чем обычно.

Мирей вышла из кухни, на ее вкус слишком узкой, с металлическим ведерком, в котором покоилась бутылка шампанского.

— Это сюрприз! — воскликнул Жослин. — Нужно отметить мастерство нашего чудо-ребенка!

— Я попросила Мирей купить креветок, крабов и филе копченого лосося, — подхватила Лора. — В качестве основного блюда нам подадут жареную утку, доставленную прямиком из Франции. Я хотела пригласить и господина Дюплесси, но он не смог прийти. Какая жалость!

Послышался детский плач. Это был маленький Луи, которому на днях исполнялось полгода. У него резался зубик.

— Вашей nurse[57] приходится нелегко с тремя такими маленькими детьми, — заметила Бадетта.

— Нашей nurse! Это громко сказано! — вздохнула Лора. — Эрмин отчитала меня, когда я имела легкомыслие назвать так Мадлен. Моя дочь считает ее родственницей, потому что та и вправду двоюродная сестра ее мужа. Я даже не имею права называть ее кормилицей! К счастью, двойняшек отняли от груди, и, поскольку у меня уже нет молока, Мадлен кормит Луи. Знаете, Бадетта, вчера вечером я читала вашу сводку новостей. И мне очень понравилось: у вас прекрасная манера подавать информацию.

— Спасибо! Я всегда боюсь попросить знакомых прочесть и высказать свое мнение.

Шарлотта воспользовалась короткой паузой в разговоре, чтобы сказать:

— Костюм Маргариты Эрмин очень идет! И мне кажется, раньше женщины одевались красивее, чем в наше время. Вы сами услышите — у дьявола Мефистофеля такой страшный низкий голос! Когда он пел «На земле весь род людской чтит один кумир священный…», я дрожала!

— Не рассказывай нам всех подробностей! — порекомендовала девочке Бадетта. — Я умираю от нетерпения. А ведь придется ждать еще целый месяц! Пока не пройдет Рождество…

— Нет, дату премьеры перенесли, — объявила Шарлотта, гордая тем, что владеет такой важной информацией. — Директор сказал, что она состоится раньше, потому что Эрмин готова и уже много билетов раскуплено.

Мирей хмыкнула с почти материнской гордостью. Жослин сжал руку Лоры. И они снова заговорили о премьере, ожидаемой с таким нетерпением.

До Эрмин, которая была в своей комнате, доносились отголоски оживленного разговора. Одетая в серый шерстяной халат, она расчесывала волосы.

«Мне следовало бы радоваться больше, — думала она. — Ведь я получила комплиментов на сто лет вперед!»

Луи надрывался от плача. У Мадлен никак не получалось его успокоить. Эрмин вошла в соседнюю комнату.

— Прости меня, Эрмин, — сказала кормилица. — Этот проказник разбудил девочек. А ведь Мари и Лоранс так хорошо спали!

— Маме не следовало устраивать в комнате троих малышей. Ты выглядишь очень усталой. Уверена, что в последние ночи ты не сомкнула глаз.

Мадлен только пожала плечами. В квартире было четыре просторных спальни, по две с каждой стороны коридора. Шарлотту и Мирей устроили в первой, Эрмин отдали другую, третью заняли Лора и Жослин, а в четвертой молодая индианка спала на раскладной кровати, окруженная тремя детьми. Еще имелись гостиная и столовая, окна которых выходили на улицу Сент-Анн.

— Я заберу двойняшек к себе в комнату, — заявила Эрмин. — У них хороший сон. А у тебя останется один Луи.

— Нет, не надо! — взмолилась Мадлен. — Тогда я буду думать, что даром ем свой хлеб! Тебе отдых нужен больше, чем мне!

Сердце Эрмин сжалось при мысли о терпении и доброте ее подруги. Присутствие рядом Мадлен хотя бы немного приближало ее к Тошану. Каждый раз, когда она любовалась ее черными волосами или медного оттенка кожей, она вспоминала и о своем муже. В этот вечер, несмотря на ощущение счастья, испытанное на сцене, молодая женщина почувствовала острое желание повернуть все вспять.

— Мадлен, мне страшно! — сказала она. — Страшно, что я потеряю себя, что весной уже не буду собой! Если бы я так сильно не хотела забрать Мукки, думаю, я никогда бы не вернулась на берег Перибонки. Мне начинает нравиться смех над глупыми шутками, нравится, что на меня смотрят и без конца хвалят. Я уже не знаю, правильный ли выбрала путь!

— Значит, иди до конца, — отозвалась Мадлен. — Если то, что ты найдешь, тебе не понравится, ты сможешь вернуться.

— Ты говоришь, как Тала, загадками, — грустно пошутила Эрмин. — Не оставляй меня, умоляю!

— Но я и не собираюсь, — серьезно ответила ее подруга. — Я молюсь за тебя и за Тошана. Ничего не бойся. Я с тобой.

Они улыбнулись друг другу. Луи заснул. За окном падали крупные хлопья снега.