Сиротка. Нежная душа

Глава 19 Лето во лжи

Трапеза вышла очень оживленной. Главной темой разговора стало геройство маленькой Мари, чьи голодные крики обратили в бегство огромного черного медведя. Каждый пытался представить событие так, как его видел.

Эрмин собрала волосы в узел, повязала белый фартук поверх цветастого платья. Щеки ее разрумянились от близости огня, пока она готовила. Она позабыла свои страхи, сомнения и предчувствия. Ее блюдо из чечевицы с поджаренным салом имело большой успех. Молодая женщина добавила в воду немного дикого чеснока и мяты — растений, которые ее свекровь собирала в лесу.

Пьер Тибо вынул из сумки бутылку белого вина. Эрмин выпила полстакана, Тошан — намного больше, и теперь он пребывал в прекрасном расположении духа. Мукки уже спал в маленькой комнате, где обычно жила Тала, а теперь поселились Шарлотта и мальчик. В распоряжение Мадлен отдали большую комнату, где на треногах стояли две корзины, ставшие колыбелями для Мари и Лоранс. Они были ручной работы, и отец девочек с гордостью показал их супруге.

— Одина и Аранк смастерили их для двойняшек, — объяснил он. — Шоган поставил их на прошлой неделе. Моим дочкам они понравятся.

Очевидно, он оказался прав, потому что девочки спали спокойным сном. Мадлен, в Валь-Жальбере очень сдержанная, здесь стала менее робкой. Она улыбалась шуткам Пьера и становилась от этого еще симпатичнее.

— Мы здесь как короли! — заявил Тошан. — Слава богу, что медведь не съел все запасы!

Шарлотта зевала над тарелкой. Эрмин нежно поцеловала ее и отправила в кровать.

— Доброй ночи, дорогая, день был очень утомительным. Иди скорее спать!

У очага остались только взрослые. Когда с десертом — печеньем с кленовым сиропом и черничным джемом — было покончено, Пьер спросил, где ему лечь.

— Прости, но тебе придется спать на жестком — вот на этой скамье, — сказал Тошан. — Дадим тебе одеяло, огонь в очаге заменит тебе ночник.

— Я знал постели и пожестче, — ответил гость.

Мадлен попрощалась кивком и ушла к себе. Эрмин почувствовала, что сердце быстрее забилось в груди. Еще несколько минут — и они с Тошаном останутся наедине.

— Можешь идти в нашу красивую комнату, — шепнул он ей на ухо. — Мы с Пьером выкурим по последней, я погашу угли и приду!

Горящий желанием взгляд красноречиво говорил о его намерениях. Обычно молодая женщина отвечала на это беззвучное приглашение многообещающей улыбкой. Но теперь, после шести месяцев воздержания и подавляемого гнева, она вдруг смутилась.

— Хорошо, — кивнула она.

Красивая комната, о которой говорил муж, оказалась новой спальней, которую он добавил к хижине. Молодой мужчина закончил ее на днях, поэтому там приятно пахло листвой и еловой смолой. Тошан показал ее Эрмин незадолго до ужина. Отделка была предельно простой. На перегородках висели яркие коврики. Доски все еще были светлыми, слегка желтоватыми, что очень украшало комнату. Большая кровать со стойками из неокоренного дерева занимала почти все пространство. Две волчьих шкуры служили ковром. В углу виднелся выложенный галькой очаг. Не хватало шкафа и занавесей на довольно-таки большом окне, которое выходило в лес.

Эрмин выразила свое восхищение, чтобы не расстраивать Тошана. Нельзя было сказать, что она недовольна, однако сразу подумала, что места для детской кроватки здесь может не хватить.

Она остановилась перед чемоданом, в который Мирей поместила заботливо сложенные вещи. На крохотный столик Эрмин поставила фарфоровый таз и кувшин с водой. После краткого туалета, который заставил ее с сожалением вспомнить о комфорте материнского дома, она надела ночную сорочку.

Тошан вошел через несколько секунд. Он подбежал к ней и обнял, сжав ладонями талию. Его руки заскользили по бедрам, потом вернулись к округлой груди, натянувшей легкую ткань.

— Наконец-то ты здесь! — шепнул он ей на ушко. — Моя жена! Моя восхитительная женушка-ракушка! Сними сорочку, она тебе не нужна!

Он поднял подол рубашки, чтобы помочь ее снять, но этот порывистый жест ее расстроил.

— Нет! Не сейчас! — твердо сказала Эрмин. — Я хочу с тобой поговорить.

— Дорогая, что с тобой? Мы поговорим завтра или послезавтра! Я не видел тебя полгода! Все это время я мечтал о твоем обнаженном теле, твоих грудях, бедрах!

— Чш! — возмутилась она. — Пьер услышит, и Мадлен! Это хижина, не дом! И потом, ты должен понять, что я расстроена. Ты уехал, не предупредив меня, в праздник Нового года, и подрядился работать в Вальдоре, даже не заехав в Валь-Жальбер, чем очень меня огорчил. Я беспокоилась, я такого себе напредставляла! Что у тебя появилась другая женщина, что ты меня больше не любишь!

Молодой метис присел на край кровати. Желание пропало. Он надеялся избежать выяснения отношений.

— Мои родители удивлены твоим поведением, можешь мне поверить, — продолжала она. — Я только родила, и ты вдруг исчез!

— Это просто стечение обстоятельств! — соврал он. — Я сообщил тебе в записке, что собираюсь сразу же вернуться. Но Тала заболела. Я остался с ней, и ты не можешь меня в этом упрекнуть. Из-за этой болезни она решила переселиться к своей матери Одине. Для нее было небезопасно оставаться здесь и жить одной. Поэтому она сказала, что я могу располагать хижиной и расширить ее для моей семьи. Это означало, что нужны деньги. В Перибонке я услышал, что в Вальдоре хорошо платят. Вот только времени на поездку в Валь-Жальбер не оставалось. Ты прекрасно знаешь, Эрмин, что мне тяжело жить за счет твоей матери. Во мне взыграла гордость, что, по-моему, случилось весьма кстати, иначе я бы совсем разучился работать. Теперь у меня есть сбережения, и здесь мы у себя дома. Завтра я уйду на охоту. Я в мире с самим собой.

Молодая женщина, которая все еще стояла возле постели, не нашлась что возразить. Речи Тошана были разумными, однако в последней фразе прозвучали нотки фальши.

— Ты не кажешься мне умиротворенным, — заметила она.

— Конечно! Ведь ты отталкиваешь меня, хотя мы не виделись полгода! — пробурчал он.

— Ты сам так хотел, — не сдавалась Эрмин. — Предупреждаю, будь осторожен, я не хочу забеременеть!

Раньше Эрмин никогда не заводила об этом речь. Она была очень стыдлива и не касалась этой темы ни до, ни после их страстных объятий. Изумленный и обиженный одновременно, Тошан уставился на нее.

— Что я слышу? — спросил он жестко. — Быть осторожным? Мы молоды, я всегда зарабатываю достаточно! Почему ты не хочешь еще одного ребенка?

— Пока слишком рано! Лоранс и Мари всего по полгода, и мы можем подождать год или два, — ответила она.

Сердитый, он снял ботинки и швырнул их об стену. Потом сорвал с себя рубашку и снял брюки. Эрмин наблюдала за ним, любуясь игрой мускулов под бронзовой кожей. Теперь уже она ощущала, как обжигающе горячие волны желания разливаются у нее внизу живота.

— Тошан, раньше ты был добрее, — сказала она. — Если тебя что-то мучит, скажи! Мы должны быть честны друг с другом.

Она подумала о контракте, который подписала, и покраснела.

«Я прошу его быть со мной искренним, а сама действовала у него за спиной и теперь не могу ему признаться в том, что сделала!»

— У меня одна забота: моя супруга отказывает мне, — иронично отозвался он.

— И еще некрасиво с твоей стороны отдавать Кьюта. Это выглядит так, словно ты совсем не дорожишь подарком папы, — сказала она. — А ведь ты так радовался на Рождество! Мы собираемся жить здесь и зимой. Разве Дюк сможет тащить сани в одиночку?

— Саней больше нет, — вздохнул ее супруг. — Я сделаю новые до начала зимы. Кузен Шоган продаст мне недорого трех хороших собак. Этой зимой, когда я переправлялся через реку, произошел несчастный случай: лед треснул. Я смог спастись сам и вытащить моих собак, но сани утонули.

Глаза Эрмин широко распахнулись от ужаса. Она ни на секунду не могла представить, что Тошан снова ей врет. На самом деле он сжег остатки саней, изрубив их топором.

— Ты дважды чуть не погиб, когда был далеко от меня! — воскликнула она. — Когда ты станешь осмотрительнее, перестанешь считать себя бессмертным? У тебя трое детей, Тошан!

Расстроенная, она задула свечу и легла с ним рядом. Какое-то время они молчали. Сердца ускоренно бились, дыхание участилось. Эрмин боролась с желанием дотронуться до супруга, а он прилагал массу усилий, чтобы не обнять ее. Но темнота напоминала обоим о стольких сладких поцелуях и дерзких ласках, что они одновременно повернулись друг к другу.

Она придвинулась к нему, коснулась губами подбородка, нашла его губы. Он ответил, раздавив ее губы своими. Секунда — и ничего больше не имело значения. Ни родители, ни дети, ни сани, ни щенок хаски. Эрмин освободилась от ночной сорочки, чтобы поскорее остаться обнаженной, отдаться желанию Тошана. Он стал ласкать ее всю, не забывая ничего.

Внезапно он отодвинулся и встал.

— Что ты собираешься делать? — задыхаясь, спросила она.

Крошечный огонек разорвал темноту. Ее муж зажигал свечу. Она увидела его — загорелого, с черными распущенными волосами, обрамлявшими напряженное лицо. Все его тело вибрировало от страсти.

— Я хочу тебя видеть, — властно сказал он. — Ты такая красивая!

Как и в ночь после их бракосочетания, Эрмин овладела стыдливость. Она закрыла глаза, стоило ему сдернуть с нее простыню. Но осознание того, что ею любуются, пожирают взглядом, разбудило в ней чувственное удовольствие.

— У меня самая прекрасная жена в стране! — воскликнул он, тяжело дыша. — Ты — моя, только моя!

Он лег на нее сверху, и, без долгой прелюдии, вошел в нее жестче, чем обычно. Ее это удивило, и все же она позволила увлечь себя бурному потоку страсти, который быстро принес ее к пику наслаждения. Ей пришлось закусить зубами простыню, чтобы не закричать. Тошан, который тоже не издал ни звука, на этом не остановился. Он казался неутомимым. Опьяненная, пребывающая в том же чувственном бреду, Эрмин в конце концов ощутила приятную усталость. Внутренний голос не переставая твердил, что теперь она наверняка забеременеет. Но в тот момент ей не было до этого дела.

Они немного поспали, прижавшись друг к другу. За окном ночная птица испускала монотонные крики. Сонная, Эрмин все же спросила:

— А почему ты устроил Мадлен в большой комнате твоей матери? Нам там было бы удобнее. В той кровати родился Мукки, и с ней у меня связаны чудесные воспоминания.

— Мне хотелось новую комнату, чтобы начать в ней с тобой новую жизнь, — сказал он тихо, сонным голосом. — И кровать тоже новая, мы только что ее испытали.

Тошан окончательно проснулся и испытал желание рассказать ей все, что знал сам. И он сделал это мысленно.

«Моя дорогая супруга, я не могу спать с тобой в комнате, где твой отец обесчестил мою мать и куда принесли из леса мою новорожденную сестру Киону, твою сестру и сестру ребенка Лоры, Пьера-Луи, о котором ты говоришь с улыбкой гордости».

Эрмин сидела под навесом на веранде, скорее длинной, чем широкой. Отсюда она могла видеть Мукки, пускавшего бумажный кораблик в чане с водой. Шарлотта читала, лежа на одеяле. Зонтик закрывал ее от солнца.

Вокруг царили мир и покой. Мадлен укачивала двойняшек, которые только что поели. Тошан еще не вернулся с охоты. В июле он убил карибу[55], на огромную тушу которого молодая женщина не могла смотреть без сожаления. Ей совсем не понравились три дня «скотобойни», как назвала это кормилица, в течение которых тушу разрезали и сняли мясо с костей. От запаха ее жутко тошнило, так что она решила было, что снова беременна. Но очень скоро с огромным облегчением получила верные доказательства того, что это не так. Карибу превратился в куски копченого мяса, а его шкуру, выделанную Мадлен, постелили на полу в их с Тошаном комнате.

«Дни идут так быстро! — подумала она и оторвалась от шитья, чтобы посмотреть на прозрачно-голубое небо. — Я так и не написала директору Капитолия — никак не могу решиться. Тошан смотрит, какие письма я передаю Пьеру каждый раз, когда он к нам заезжает. По крайней мере, я получила хорошие новости из Валь-Жальбера. Мама все не нарадуется моему маленькому братику Пьеру-Луи. Я не могу разделить с ней эту радость. Жаль!»

В конверт Лора вложила две фотографии. На одной фотограф запечатлел ее сидящей перед домом, под навесом, с одетым во все белое сыном на руках. За ее креслом стоял с важным видом Жослин. Другая фотография была портретом двухмесячного Пьера-Луи.

«Тошан мельком взглянул на снимок, где родители вместе с сыном, да и на второй тоже. Это наводит на мысль, что ему безразличны мои родные. И я никогда не пойму почему. Хотя мне повезло, что он не стал читать письмо мамы. Она рассказала, что уже кое-что сделала в преддверии нашей поездки в Квебек. Господи, как же она расстроится, если я откажусь от контракта!»

Огорченная собственными размышлениями, молодая женщина положила шитье в матерчатую сумку. Утешение она нашла в созерцании своего сына. В будущем месяце Мукки должно было исполниться два года.

— Где мы будем в этот день? — вполголоса проговорила она. — Здесь или на берегу Сен-Лорана?

И вздохнула. Жить в хижине в целом оказалось приятно. Здоровый, живительный воздух; часы жары вполне переносимы благодаря соседству с рекой. Эрмин получала удовольствие от приготовления пищи. Вчера они с Шарлоттой и Мукки ходили в лес за черникой, и теперь на этажерке возле большого очага выстроились многочисленные горшочки с темно-фиолетовым джемом. По ночам Тошан был внимательным, страстным, нежным, но днем — отстраненным и серьезным.

«Готова поклясться, он что-то от меня скрывает, — часто говорила себе Эрмин. — Но я не могу его ни в чем упрекнуть: он играет с Мукки, помогает менять пеленки дочкам. И все-таки он изменился!»

Несмотря на подобные мысли, она не решалась расспрашивать мужа, поскольку и сама была с ним не до конца откровенна. В один из первых вечеров, во время ужина, она начала рассказывать о своей поездке в Квебек. Стоило ей произнести слово «театр», как Тошан попросил ее замолчать.

— Мне неприятно слушать об этих обезьянах, которые кривляются на потеху толпы в больших городах! — отрезал он. — И я не хочу ничего знать об этой твоей вылазке.

Растерянная, она подчинилась, но до сих пор чувствовала себя обиженной. Пронзительный крик вырвал ее из мрачных размышлений. Кричала Шарлотта.

— Мимин, змея! Там! Мукки хочет ее потрогать! Беги скорее сюда!

Молодая женщина бросилась к сыну, склонившемуся над огромным ужом. В Квебеке ужи не представляли никакой опасности, Эрмин это знала, и все же рептилия могла укусить ребенка. По пути она схватила ветку, чтобы прогнать ужа.

«И Дюк ушел с Тошаном! — подумала она. — Я бы предпочла, чтобы собака оставалась с нами. Неделю назад мне пришлось камнями прогонять каркаджу! Какой наглый зверь!»

Змея лежала, свернувшись, на куче золы, в том месте, где хозяин дома обычно сжигал ненужные чурки и часть мусора.

— Мукки, отойди, не нужно трогать ужа. Если он проснется, то может кинуться. Шарлотта, да перестань же наконец кричать!

— Я ненавижу змей! — ответила девочка. — Я его не заметила! Может, он тут уже давно. Прогони его, пожалуйста!

— Нет. Мы просто все вместе пойдем в дом, — сказала молодая женщина. — Я начинаю верить Мадлен. Она говорит, что Тала выкладывала вокруг хижины волшебный круг, который не давал зверям приблизиться. И доказательства есть: к нам уже заглядывали в гости и медведь, и каркаджу, и этот старый волк с блеклыми глазами, вчера вечером. А теперь огромный уж отдыхает в десяти шагах от дома. В первый раз вижу здесь такое!

Она передала Мукки Шарлотте. Та не стала возражать и бегом понеслась к хижине, прижимая мальчика к груди. Эрмин рассмотрела змею. У той была очень красивая расцветка.

«Думаю, она переваривает лесную мышку или лягушку, — сказала себе молодая женщина. — Ее нужно просто оставить в покое».

И она бросила ветку в кучу золы. Поднялось облачко серой пыли, а под ним показался кусок дерева, наполовину засыпанный обгорелой хвоей.

— Не может быть! — воскликнула она.

И подняла с земли свою находку, глядя на нее расширенными от изумления глазами. Это оказалась ручка от саней ее отца, та самая, на которой была выгравирована буква «Л». Лак облез, сам поручень походил на обгоревшую головню, и все же сомнений быть не могло.

«Значит, Тошан обманул меня, — подумала она. — Но почему? Он не осмелился сказать правду…»

Эрмин спрятала свою находку. И решила объясниться с мужем, как только он вернется.

Позже, за чисткой картошки и брюквы, она стала строить догадки.

«Он сломал сани и, опасаясь гнева папы, сжег их. Поэтому он и не хотел приезжать в Валь-Жальбер. Но ведь случается всякое и проще было бы рассказать правду!»

Придя к этому заключению, она вспомнила о собственных недомолвках. И чуть было не выбросила обломок поручня в огонь.

«Тошан врет мне, я — ему. Как это грустно! Мы больше не доверяем друг другу!»

Расстроившись, молодая женщина решила написать короткое письмо директору Капитолия. По крайней мере, когда с этим будет покончено, ей не придется рассказывать мужу о том, что сама она считала предательством. После она написала еще одно письмо — матери, чтобы уведомить ее о своем решении. Закончив, она вздохнула с облегчением. Запечатанные конверты Эрмин спрятала в свою сумочку, которая здесь ей совершенно не была нужна.

Тошан вернулся после наступления темноты. Уже сейчас, в августе, дни становились все короче, а вечера — прохладнее. Супруг разжег огонь в их комнате, когда пришло время ложиться спать. Эрмин рассказала ему о том, как Мукки нашел ужа.

— Бетти с Симоном часто говорили, что уж может укусить, и это так же больно, как укус кошки. Как бы наш бедный Мукки тогда плакал!

— Наверное, но это было бы ему уроком, он бы стал осторожнее со змеями, — отозвался ее муж. — Мой сын все узнает о лесе, о его опасностях и ловушках.

— Но твоему сыну всего два года! — сказала она. — Он еще только начал узнавать мир! И ты снова в плохом настроении, Тошан. Не ходи больше на охоту, если возвращаешься с пустыми руками и нахмуренный.

Тошан, который сидел у очага, ничего не ответил. Она посмотрела на его профиль. Такие обычно изображают на медалях: нос с небольшой горбинкой, высокий красивый лоб, волевой подбородок. Лицо его, как обычно, выражало едва уловимое презрение. Разочарованная поведением мужа, Эрмин позабыла о своих добрых намерениях.

— Я нашла это в золе большого очага, — сказала она, протягивая ему почерневший кусок дерева. — Что произошло? Ты соврал мне, Тошан!

— Людям свойственно врать, — мрачно проговорил он. — Я устал, я много ходил, поговорим завтра.

— Можешь сказать мне правду! Эти сани были очень дороги моим родителям, и мне тоже. Они заменили нам брачное ложе! Думаю, ты так расстроился, когда они сломались, что предпочел придумать ту историю с рекой…

— Так и было, — отчеканил он. — Ты довольна? Я надеялся отдохнуть. Если ты хочешь со мной поссориться, пойду лучше спать на улицу.

— Я не хочу ссориться, — вздохнула она. — Было бы лучше, если бы ты сразу сказал правду, вот и все. Ложь подтачивает доверие.

— Иногда правда еще опаснее, — сказал Тошан. — Бывает, что откровения разрушают семьи, разлучают супружеские пары.

Сердце Эрмин оборвалось. Эти слова показались ей странными, хотя, по сути, были довольно банальны.

— Тошан, ты меня пугаешь! — сказала она. — О чем ты говоришь?

— Ни о чем конкретном, — сказал он. — Вот, например, возьмем твоего отца. Он подумал, что убил человека, там, в Труа-Ривьер, и пустился в бега с твоей матерью и тобой. А ему нужно было сразу же отправиться в полицию. Дело быстро уладилось бы, потому что тот человек остался жив. Твои родители не оставили бы тебя на пороге у монахинь, и их собственная жизнь была бы счастливее. Вот только трудно признавать свои ошибки, в этом я с тобой согласен.

Тошан встал и разделся. Расстроенная, Эрмин не испытала никакого волнения при виде его наготы. Она задумалась. У нее появилось ощущение, что она стоит на краю пропасти и должна в нее прыгнуть.

— А еще есть люди, которые вообще не хотят ничего обсуждать, — заметила она. — Ты говоришь, что любишь меня всей душой, но при этом тебя не интересует то, что для меня очень важно. Например, прослушивание, которое я прошла в Квебеке! Думаю, тебе не составило бы большого труда спросить, что думают специалисты о моем голосе, о манере исполнения.

Они легли на кровать, стараясь не касаться друг друга. Тошан молчал.

— Когда мы познакомились, я уже пела. Ты слышал меня в церкви в Робервале. И я пела в вечер нашей свадьбы в пустыни Святого Антония. Тогда ты говорил, что восхищаешься моим пением. Не знаю, что пришло тебе в голову, но после рождения Мукки ты противишься тому, чтобы я развивала свой талант!

— Развивала свой талант! — насмешливо повторил он. — Какое великосветское выражение! Я никогда не был против того, чтобы ты пела. И признайся, ты и сама не особо стесняешься, ведь я постоянно слышу, как ты поешь свои гаммы у реки. Мое мнение, что ты — моя жена и мать моих детей, и твое место здесь, с нами, а не на сцене. Если ты будешь встречаться с людьми из театрального мира, будешь ездить из города в город, то станешь другой Эрмин, которую я не смогу любить. Станешь чужой.

Рассерженная, она привстала на постели.

— А у тебя есть полное право наниматься на работу на другом конце страны, уезжать на полгода? Я бы тоже могла получить роль и петь столько месяцев, сколько подразумевает контракт, а потом возвращаться и жить с тобой и нашими детьми. Я бы зарабатывала деньги…

Тошан сердито махнул рукой. При этом он задел простыню, и она сползла. Он встал на колени и посмотрел на жену в умирающем свете свечи.

— Я считаю, что работать должны мужчины! И в ноябре я вернусь в Вальдор. Здесь ты ни в чем не будешь нуждаться. Дров я заготовил больше, чем надо, у нас полно копченого мяса, круп и бакалеи. И так будет всегда. Удел женщины — оставаться у очага. Если бы ты принесла в дом деньги, я бы их сжег!

— Как сани моего отца? — вскричала она.

— Да!

— Значит, ты злишься на папу! Но почему? В новогодние праздники вы были в прекрасных отношениях!

— Оставь меня в покое! — взорвался ее муж.

Это стало последней каплей, как любила говорить Мирей. Молодая женщина сказала твердо:

— Можешь не волноваться, скоро отдохнешь от меня! Я тоже тебе соврала. Я подписала контракт с директором Капитолия после прослушивания! Я буду петь в опере «Фауст». По мнению специалистов, у меня исключительный голос и большой талант, и я не имею права ими жертвовать. В начале сентября я перееду в Квебек, для меня снимут квартиру. Я буду репетировать и заниматься вокалом. Премьера назначена на 27 декабря. За детьми присмотрит Шарлотта, и, может быть, Мадлен, потому что я предложила ей забрать по пути дочку из приюта в Шикутими. Теперь ты все знаешь. Я не могла это дольше от тебя скрывать.

Эрмин закрыла глаза, чтобы не видеть озлобленного лица Тошана. Высказав то, что было у нее на сердце, она теперь дрожала всем телом.

— Нет! — взорвался он. — Нет, нет и нет! Я тебе запрещаю! Это все глупости, это твоя мать вбила тебе их в голову! И твой отец тоже! Если это он возил тебя в Квебек, то он ничем не лучше Жозефа Маруа, твоего опекуна! У них одно на уме — делать на тебе деньги! Я должен был догадаться, потому что Шарден — худший из всех!

Обвинение показалось молодой женщине настолько несправедливым, что она возмутилась и посмотрела на мужа глазами, полными тоски.

— Отец сопровождал меня, потому что тебя рядом не было! Я была бы счастлива поехать с тобой, с тобой посмотреть Квебек, но ты бы все равно отказался. И что плохого сделал тебе папа? Ты же не ревнуешь его ко мне?

— Ревную? Вот еще бредни! — возмутился Тошан.

— Ты сказал глупость: мои родители не нуждаются в деньгах, у них достаточно средств, чтобы жить в достатке до конца дней.

— Именно так, и это для меня невыносимо! Пусть бы приехали в резервацию монтанье, посмотреть, в каких жалких бараках живут индейцы! Вы не поселенцы, вы — завоеватели, хищники! Эта земля принадлежит нам; каждое озеро, каждая река носит имя, которое мы ей дали с уважением. Но вы строите гидроэлектростанции, плотины и заводы ради прибыли, в то время как мой народ прозябает в нищете!

И он замолчал, с трудом переводя дыхание. Эрмин не верила своим ушам. Она искала, что бы на это ответить, когда раздался жалобный плач Мукки. Следом послышался тихий голосок Шарлотты, которая пыталась успокоить мальчика.

— Своим криком ты разбудил сына, — сказала она. — Покричи еще, и малышки подхватят. Давай поговорим спокойно, прошу тебя! Тошан, позволь мне выполнить условия контракта, только этого, и никакого больше! В это время ты сможешь закончить обустройство дома, как ты и хотел. Я мечтала исполнить партию Маргариты. Это юная девушка, благоразумная и набожная, с длинными белыми косами!

— И, разумеется, с большим декольте! — подхватил он. — Надо же чем-то привлекать в театр мужчин!

— Ты говоришь как умалишенный, — возмутилась она. — Люди приходят слушать оперу ради музыки и пения. Да что ты вообще об этом знаешь? Сцена довольно далеко от публики. И если это единственное, что тебя беспокоит, — я надену платье под горло. Я буду так счастлива, Тошан! Предоставь мне это доказательство твоей любви! Будущим летом я вернусь и уже никуда не уеду, разве только в гости к родителям. Позволь мне один сезон петь в опере, прошу!

Она смотрела на него умоляюще — щеки разрумянились, губы приоткрыты… Волосы медового цвета разметались по полуголым плечам. Ее красота только усилила гнев супруга.

— Ты и так уже похожа на проститутку, — с презрением заявил он. — Предупреждаю, если ты станешь певицей, мы больше не будем мужем и женой! Я перестал верить в Бога, который, так сказать, благословил наш союз. У вас практичная религия: можно делать самые отвратительные вещи, а потом просто исповедаться. Я же подчиняюсь другим законам — закону чести и порядочности.

Эрмин разразилась рыданиями. Она подумала о прошлом своей матери, которой пришлось торговать своим телом, чтобы не умереть от голода. То, что Тошан назвал ее так, вызвало у нее тошноту.

— Я не знаю, что с тобой произошло, — сказала она со слезами, — но ты не такой, как раньше. Как только приедет Пьер Тибо, я уеду с ним в Валь-Жальбер. И ты от меня избавишься. Ты тоже меня предал, потому что всегда говорил, что твое крещение и христианская вера имеют для тебя значение. Хочу только напомнить, что твой отец — ирландец, поселенец, завоеватель! А ты — всего лишь индеец!

Тошан встал и оделся. Несколько минут — и он ушел. Звук хлопнувшей двери прозвучал в ночи, как выстрел.

— Господи! — вскричала Эрмин. — Я во всем виновата! Ну почему это с нами случилось? Тошан, вернись, прошу, вернись!

Но в комнату неслышными шагами вошел не Тошан, а Мадлен. Она распустила свои длинные черные волосы, обычно сплетенные в косы, и теперь они лежали красивыми волнами. Просторная туника скрывала ее полненькое тело и крепкую грудь.

— Эрмин, я услышала ваши крики. Что случилось? Мой кузен не ударил тебя?

— Нет, он не прикасался ко мне. Он оскорбил меня, унизил. Я решила вернуться к родителям, и как можно скорее. Но не могу уйти пешком, увы!

— Я не хотела подслушивать, но поняла, что Тошан не хочет, чтобы ты пела в Квебеке, — сказала Мадлен.

— Он хочет одного: запереть меня в этой хижине посреди леса на долгие годы и сделать мне кучу ребятишек! — с раздражением отозвалась Эрмин. — Если бы он любил меня, то радовался бы, что у меня такой талант!

— Мой кузен считает, что ты обычная женщина, хочет видеть тебя послушной и преданной. Но ты — не обычная, твой голос — прекрасный подарок Господа, и, наверное, он очень любит тебя, если так щедро одарил. Не отказывайся от мечты, Эрмин! Однажды Тошан поймет, что был неправ.

— Странно, что именно ты поддерживаешь меня. Вы ведь с ним родственники!

— Меня почти что силой заставили стать женой человека намного старше меня. И если я хочу принять монашество, то только для того, чтобы вновь не оказаться под властью мужчины. Но я могу еще подождать и, как я тебе уже сказала, поехать с тобой в Квебек. Я очень привязалась к твоим дочкам. Когда я с ними, я меньше страдаю от разлуки с моей девочкой.

Эрмин внимательно посмотрела на Мадлен. На ее нежном лице она увидела искреннее сочувствие и бросилась ей на шею.

— Спасибо! Наконец-то у меня есть настоящая подруга-сверстница! Я буду очень рада, если ты проведешь со мной зиму, где бы то ни было. Но мы обязательно заберем твою дочку!

— Тогда мне нечего будет больше желать, — призналась кормилица.

Они еще долго разговаривали в темноте. Для Эрмин, у которой было ощущение, будто небо обрушилось ей на голову, это стало огромным утешением. Она ожидала, что Тошан будет сердиться, что с ним трудно будет договориться, но никогда не думала, что он может быть таким жестоким.

Молодой метис не появился дома ни на следующий день, ни позже. Прошла неделя. Начались дожди — проливные, холодные. Земля сильно размокла. Шарлотта, как могла, развлекала Мукки, но мальчик стал капризным. Эрмин присматривала за ним, когда он играл под узким навесом из толя, откуда открывался хороший обзор окрестностей. Она все еще ждала возвращения своего мужа.

— Но где он? — спрашивала она у Мадлен. — Он не взял ни ружья, ни ножа. Я с ума схожу от беспокойства!

— Дюк ушел с ним. Он хороший сторожевой пес. Думаю, кузен отправился к Тале, в дом моего брата Шогана, где живут еще бабушка Одина и моя тетя Аранк. Он все обдумает и вернется.

Эрмин сомневалась в этом. Она мало спала, потеряла аппетит и не занималась пением. Крестики, нарисованные ею в ожидании очередного визита Пьера Тибо, который, как и обещал, регулярно поднимался вверх по реке в своей лодке, сказали ей, что приближается день его очередного приезда. Она решила передать ему письма, написанные двумя неделями ранее.

— Если Тошан извинится передо мной, — говорила она Мадлен, — я объявлю, что разорвала мой контракт. Еще меня очень огорчает, что я не вижу, как растет мой маленький брат, Пьер-Луи. Валь-Жальбер кажется мне таким далеким!

Прошло еще три дня, но ни Пьер, ни Тошан так и не появились. Эрмин решила уже, что Тошан нашел средство помешать своему другу приехать, поскольку его лодка оставалась единственным способом сообщения между ними и Перибонкой все лето. С первым снегом они с детьми, кормилицей и Шарлоттой окажутся запертыми в ледяной тюрьме.

В четверг двадцать третьего августа солнце вернулось. Его сияющий свет пролился, словно бальзам на раны, и рассеял тоску молодой женщины. Она отправилась развешивать белье, которое накануне как следует выварила на огне. Мукки прыгал вокруг матери — веселый и шаловливый. Он стащил у Эрмин прищепку и теперь подкидывал ее в воздух.

— Папа! — вдруг закричал мальчик. — Папа!

И со всех ног бросился к опушке леса. Эрмин увидела среди деревьев двух людей и большого серого пса — Дюка. Испытав огромное облегчение, поскольку в спутнице супруга она узнала свою свекровь, молодая женщина оставила белье и поспешила за сыном. Тала улыбнулась ей, но это была уклончивая улыбка, от которой ни ее черные глаза, ни все лицо не становились веселее. И все же, когда Мукки обнял ее ногу и прижался лицом к бедру, индианка искренне этому обрадовалась.

Тошан избегал смотреть на жену. Лицо у него по-прежнему было сердитое, надменное. Она решила тоже не обращать на него внимания и поздоровалась со свекровью. Только тогда Эрмин заметила за спиной у Талы ребенка, удерживаемого широким отрезом цветастой материи.

— Откуда у вас этот малыш? — спросила она с любопытством.

— Я его воспитываю, мать умерла при родах, — ответила Тала спокойно. — Это девочка, ее зовут Киона.

— Какая хорошенькая! — воскликнула молодая женщина. — Сколько ей?

— Шесть месяцев.

— А моим двойняшкам скоро исполнится восемь! Они очень выросли. Как я рада вас видеть, дорогая Тала! Входите, Мадлен собиралась сварить кофе, сейчас как раз время полдника!

— Давай не будем делать вид, что ничего не случилось, — перебила ее свекровь. — Я все знаю. Мой сын привел меня сюда вопреки моей воле, потому что ты уезжаешь. Ему пришлось долго меня уговаривать, я уступила не сразу. Мне очень жаль, я думала, что ваши отношения крепче.

Эти слова окончательно разбили Эрмин сердце. Она с отчаянием посмотрела на Тошана.

— Что ты наговорил Тале? — с грустью спросила она. — Я не сделала ничего плохого, это ты упорно играешь роль палача. Ты должен понять, что я чувствую, что мне нужно петь, выходить на сцену, но нет, ты уготовил мне другую роль — примерной послушной супруги в стенах своего дома.

Она повернулась и побежала к хижине. Шарлотта наблюдала за ними со стороны, от двери дровяного сарая. Ей хотелось плакать. Это ужасное лето никак не хотело заканчиваться. Она торопилась уехать, вернуться в Валь-Жальбер и, конечно же, увидеть Квебек.

— Мадлен! — позвала Эрмин. — Тошан и Тала пришли!

Словно ветер, она влетела в большую комнату. Лоранс и Мари лежали поперек кровати, обе в беленьких платьицах, расшитых розовыми лентами, совершенно одинаковых. Кормилица смастерила им по простенькой погремушке, и теперь малышки улыбались, радуясь своим игрушкам.

— О Мадлен, видела бы ты лицо Тошана! Он так переменился, просто не узнать! Он пугает меня. На этот раз все точно кончено, он даже не попытался меня обнять.

— Тала его вразумит, — примирительно сказала кормилица.

— Не думаю. Она бы уже это сделала. Оказывается, ей отдали на воспитание ребенка, девочку, у которой умерла мать. Она очень маленькая, черноволосая, с лукавыми глазками. Киона!

Эрмин не успела ничего добавить: Тала появилась на пороге комнаты, слегка согнувшись под весом ребенка. Индианка с волнением оглядывала знакомое убранство комнаты.

— Горькая радость — вернуться домой, — призналась она. — Извините меня, но девочке нужно поменять пеленки.

Мадлен поторопилась ей помочь. Киона, смуглая и улыбчивая, совсем крохотная, оказалась между Мари и Лоранс, толстенькими и светловолосыми. Это очаровательное зрелище восхитило Шарлотту и Мукки. Обычно мальчик не обращал на своих сестричек никакого внимания.

Эрмин выскользнула из комнаты, чтобы поговорить с мужем. Тошан остался на улице. Он осматривал содержимое дровяного сарая и запасы еды. Она приблизилась к нему не сразу, какое-то время просто наблюдая с расстояния в несколько шагов.

«Каким одиноким он выглядит! — подумалось ей. — Что его так мучит? Я стала для него врагом, но у меня впечатление, что дело не во мне».

Она подошла и коснулась его плеча. Он быстро отстранился и повернулся к ней лицом.

— Что ты хочешь? — осадил он ее.

— Помириться с тобой, поговорить. Ты так быстро ушел в ту ночь, когда мы поссорились! Тошан, что с тобой? Я не должна была подписывать этот контракт, я это признаю, и все же я уверена, что это не единственная причина твоего гнева. Я люблю тебя, несмотря ни на что.

— «Несмотря ни на что» могла бы и не добавлять! — бросил он сердито. — Я ошибся, женившись на тебе. Тебе никогда меня не понять, а я не смирюсь с твоими попытками стать знаменитой и богатой. Я решил обосноваться здесь и много работать. Мне нужна настоящая супруга, а не авантюристка, мечтающая выставить себя на всеобщее обозрение. Ты бы не осмелилась вести себя так, будь ты замужем за белым. Для тебя я навсегда останусь метисом, не индейцем и не белым. Я же выбрал индейскую кровь. Ноги моей больше не будет ни в городе, ни на заводе. Лес накормит меня и согреет.

— Ты потерял рассудок! Говорить все это мне! Мне! У нас с тобой трое детей, Тошан!

Молодая женщина попыталась увлечь его за собой в дровяной сарай. Она надеялась заставить его изменить решение с помощью нежности, ласковых уговоров. Однако он не сдвинулся с места.

— Я не передумаю, Эрмин! И не пытайся меня разжалобить. Разводиться мы не будем, это изобретение белых, не нужные никому бумажки. И повторяю, наш церковный брак больше ничего для меня не значит. Ты свободна.

Ей хотелось плакать от тоски, но она сдержалась. Незнакомец, стоявший перед ней, показался ей безжалостным, фальшивым и несправедливым.

— Ты сходишь с ума, — сказала она. — Я уже отказалась от контракта, отказалась играть в «Фаусте», решила жить здесь с тобой или без тебя, если ты снова уедешь работать в Вальдор. Ты слышишь меня? Разве это не считается? Моя жертва?

— Нет, раз ты сама сейчас сказала, что это жертва. Мне бы хотелось, чтобы ты поступала по доброй воле, по любви! Или еще лучше — чтобы тебя ни на мгновение не посещали мечты стать артисткой. Можешь уходить, ты свободна!

Он взмахнул рукой, словно желая ее прогнать. Эрмин была полностью раздавлена.

— Если так, — сказала она, — дай мне возможность уйти. Пьер Тибо не приехал, ты помешал ему, верно? В глубине души ты хотел снова увидеть меня!

— Пьер будет здесь завтра, у тебя есть вечер, чтобы собрать чемоданы. А теперь оставь меня, мне есть чем заняться.

Паника охватила молодую женщину. Нельзя, чтобы их отношения вот так закончились! Все показалось ей запутанным, абсурдным, даже присутствие Талы.

— Если ты отказываешься меня выслушать, мне больше нечего здесь делать, — сказала она и убежала.

На пороге Эрмин, дрожа от рыданий, столкнулась с Талой. Свекровь обняла ее.

— Душа моего сына больна, — серьезно сказала она. — Эрмин, иди своим путем и не оглядывайся назад. Я исцелю его, обещаю. Ярость ослепляет его, делает глухим к любви, которую он к тебе испытывает.

— Нет, Тала, я вам не верю! Тошан больше меня не любит, иначе он оставил бы меня рядом с собой, но я даже не знаю, хочу ли этого сама. Он не желает, чтобы я пела на сцене, хотя сам спокойно оставил меня на шесть месяцев!

Индианка покачала головой. Она указала на открытое окно, сквозь которое в комнату вливался солнечный свет.

— Это лето — лето во лжи, множество испорченных прекрасных дней, — торжественным тоном проговорила она. — Эрмин, доверься мне. Уезжай со спокойным сердцем. Иди своим путем, и однажды ты поймешь, что он ведет тебя к Тошану.

— Если я проведу зиму в Квебеке, то все равно буду терзать себя сожалениями, раскаянием, буду тосковать. Зачем тогда мне все это, Тала? У меня совсем не будет желания петь. Почему Тошан так переменился? Вы такая добрая, такая заботливая! Скажите, маленькая Киона у вас надолго? Ее отец жив? Вы полюбите эту крошку, и если ее у вас заберут, это станет для вас несчастьем.

— Она сирота. Я буду растить ее как собственную дочь, — заявила свекровь. — Каждая ее улыбка — это такой прекрасный подарок!

— Вы знаете, что Лора родила мальчика, которого назвали Пьер-Луи? Он тоже очень хорошенький! Я покажу вам фотографии!

Заплаканная, с огорченным лицом, Эрмин все же старалась быть гостеприимной хозяйкой. Дрожащими руками она расставила на столе чашки, положила коробку с печеньем, достала сахарницу и бутылочку с кленовым сиропом. Тала и Шарлотта наблюдали, как она суетится, с живым состраданием. Мадлен кормила девочек, которые понемногу уже начинали есть кашу с ложечки. Вдруг молодая индианка вышла из комнаты, откуда послышался плач, правда, не очень громкий.

— Киона тоже проголодалась, — вернувшись, сказала она Тале. — Такая маленькая, и осталась без матери! Чем ты ее поишь, тетя?

— Водой с медом. Но если у тебя еще осталось молоко, покорми ее, я буду тебе благодарна.

Голос Талы дрогнул. Ее собственные перевязанные груди сильно болели. Она сама хотела кормить Киону, спрятавшись от взглядов домашних в своей комнате.

— Придется подождать, — с сожалением ответила Мадлен. — У Мари и Лоранс здоровый аппетит. Они засыпают. Своим криком Киона может их растревожить.

— Если так, не беспокойся, племянница. Принеси мне девочку.

Эрмин смогла вдоволь налюбоваться смуглолицей крошкой. Она, имея собственных очень симпатичных детишек, даже подумала, что никогда прежде не видела такого красивого ребенка. Тошан наблюдал эту сцену через открытое окно.

«Я не настолько плохой, Эрмин, — думал он. — Ты восхищаешься этим ребенком, из-за которого мы стали проклятой парой! Киона — твоя сестра и моя тоже!»

Он бесшумно вернулся в дровяной сарай, а с наступлением ночи вошел в дом, чтобы чего-нибудь поесть. Мукки повис на нем, без конца повторяя «папочка», которое растопило бы самое жестокое сердце. Тошан погладил сына по темным густым волосам.

— Завтра, Мукки, я сделаю для тебя лошадку-качалку! — пообещал он.

Взволнованная близостью мужа, Эрмин не обратила внимания на эти его слова. Она думала о том, где устроить Тошана и Талу на ночь. Он не пришел бы к ним в спальню, она даже не пыталась строить иллюзии.

— Шарлотта, сегодня ты ляжешь со мной и Мукки, — сказала она как можно естественнее. — Тала будет рада вернуться в комнату, которую так любит.

— Я лягу на улице, под звездами, — уточнил Тошан.

Повисло тягостное молчание. Стоило молодому метису выйти, как Эрмин разрыдалась.

Шарлотта сидела на чемодане, одном из многих, громоздившихся перед входной дверью. Она смотрела на тропинку, где должен был пройти Пьер Тибо, который теперь казался ей настоящим спасителем. Ее нежное сердечко тринадцатилетней девочки терзали сомнения. Она слышала, что половину ночи Эрмин проплакала. Поведение Тошана возмущало ее. Девочка не могла понять, как случилось, что молодой метис так изменился.

В ее голове всплывали собственные впечатления и размышления о жизни взрослых. Шарлотта часто вспоминала свою мать Аглаю, которая много лет болела и, будучи почти полным инвалидом, быстро угасла. Ее отец, Жюль, честный труженик, пристрастился к спиртному и скоро превратился в отвратительного человека с постыдными намерениями.

«Я хочу отсюда уехать!» — повторяла она про себя.

Мукки, который не понимал, что родители в ссоре, бегал из конца в конец опушки за бабочкой.

Из хижины вышла Тала. Киону она, по индейскому обычаю, несла за спиной. Эрмин нашла в себе смелость поинтересоваться этой практикой, заключавшейся в следующем: ребенка поддерживала широкая полоска ткани, а в некоторых племенах — подобие корзины, не слишком большое и глубокое. Мадлен сказала, что носила свою дочку так же.

— Дети почти никогда не плачут, потому что они рядом с матерью, — пояснила кормилица. — Близость к ней их успокаивает.

— Что ж, мы можем попробовать завтра, когда пойдем к лодке, — предложила молодая женщина. — Я возьму Лоранс, а ты — Мари.

В душе Эрмин огорчение сменилось сильнейшим гневом. Она с детства терпеть не могла несправедливости. Тошан же демонстрировал такой пример злонамеренности, что она возмутилась. Она тоже с нетерпением ждала момента, когда спустится вниз по Перибонке, снова увидит своих родителей и свой поселок. Она надеялась, что отъезд пройдет быстро, ведь ее муж намеревался проводить их до бухты, чтобы помочь Пьеру погрузить вещи.

— Шарлотта, — позвала она, выходя следом за Талой из дома, — ты ничего не забыла, когда складывала свой чемодан?

— Нет, Мимин, я уверена, — ответила девочка.

Тала пела колыбельную, покачиваясь с ноги на ногу. Казалось, что она где-то далеко, потерялась в своих мыслях.

— Как здесь жарко! — сказала она наконец. — Боюсь, будет гроза.

— Гроза началась несколько дней назад, — со вздохом отозвалась Эрмин.

— А может, и намного раньше, — сказала Тала, верная своей манере говорить загадками.

Подошел Тошан — оголенный до пояса, весь в поту. Он колол дрова. Со связанными на затылке волосами и равнодушным взглядом, он остановился перед побелевшей от страха супругой.

— Я много размышлял этой ночью, — начал он. — Мукки останется здесь со мной и моей матерью. В таком возрасте ребенку нужны свобода и пространство. Мой сын не поедет в Квебек, город не для него. В его венах течет кровь монтанье, он нуждается в северном ветре, дыхании деревьев, пении реки. И он любит Талу.

— О нет, никогда! — крикнула молодая женщина. — Ты не имеешь права, Тошан, украсть у меня моего ребенка! Ему же еще нет двух лет! Ты зашел слишком далеко. Когда ты работал в Вальдоре, судьба Мукки мало тебя заботила, как мне кажется.

— Не сравнивай рабочий городок с землей, которая мне принадлежит. Здесь здоровый и живительный климат. Тала унаследовала дар своего деда-шамана, ты забыла? Она нарисует вокруг хижины магический круг, который отгоняет диких животных и исцеляет самые страшные болезни. И не делай из себя мученицы! Мукки здесь нравится, а у тебя будет больше времени, чтобы учить твою распрекрасную оперу. Мари и Лоранс можешь забрать с собой, они еще слишком маленькие, и им все равно, где жить. Но сына я от себя не отпущу.

Эрмин закрыла лицо ладонями. Она не знала, то ли броситься на мужа с кулаками, то ли схватить сына и бежать в лес. В обоих случаях Тошан оказался бы сильнее, быстрее.

— Умоляю, не будь таким бесчеловечным! — сказала она, взглянув на него. — Никакой закон не разрешает тебе забирать у меня Мукки. Это ты меня прогоняешь, я же сказала, что отказываюсь от контракта. Но если так, прекрасно! Мне остается только внести чемоданы обратно в хижину. Я не уеду отсюда без сына.

Между ними встала Тала, властная и спокойная.

— Не горячись, Эрмин! — воскликнула она. — Спроси себя, что лучше для Мукки. Думаю, в Квебеке ты часто будешь занята на репетициях и встречах, ты сама мне вчера вечером рассказывала. Мой внук — подвижный и неспокойный мальчик. Тут Тошан прав, ему нужно пространство. Он любит эти места. И я присмотрю за ним, ты это знаешь.

Молодая женщина с раздражением посмотрела на свекровь.

— Скажите еще, что в городе он станет мне мешать! Шарлотта едет со мной, он всегда будет под присмотром. Мадлен тоже сможет помочь. В Квебеке есть сады, пространство! Тем более что мои родители проведут зиму с нами. Мукки обожает Лору, а она ему такая же бабушка, как и вы.

Несмотря на всю свою горячность, Эрмин чувствовала, что победа ускользает от нее, поскольку доводы Талы звучали обоснованно. Заботливая мать, она предвидела, что мальчик будет скучать в четырех стенах квартиры, когда придут холода. Шарлотте, которой придется все время сидеть с ним, тоже будет несладко. У Лоры теперь есть собственный малыш, нуждающийся в постоянной заботе. Оставался только Жослин, но он не всегда был достаточно терпелив.

«Они правы, с ними Мукки будет счастливее, с Дюком, который ходит за ним, как тень. И Тошан, общаясь с мальчиком, наверстает месяцы, которые он провел в Вальдоре. Быть может, оставляя с собой нашего сына, он точно знает, что я вернусь…»

Приход Пьера Тибо разрядил обстановку. Он звонко произнес «Доброе утро!», но вид у него был смущенный.

— Можем начинать погрузку, дамы! — воскликнул он с наигранной веселостью. — Я натянул непромокаемый тент на случай, если пойдет дождь.

Тошан пожал ему руку.

— Остается только погрузить вещи в лодку. И отправляйтесь быстрее, небо затягивается тучами.

Эрмин слабо улыбнулась Пьеру, который тут же отвел взгляд. Тала не сводила с невестки глаз.

— Хорошо, — сказала молодая женщина. — Пусть Мукки остается, но он будет очень по мне скучать, и по Шарлотте тоже. А мы будем скучать еще сильнее. Господи, зачем ты заставляешь меня так страдать? Я же больше никогда не смогу петь, вы понимаете? Я хочу уничтожить свой голос, стать немой! Дар, которым все так восхищаются, разрушает мою жизнь!

Борясь с желанием разрыдаться, она подошла к сыну и присела с ним рядом. Нежно глядя на ребенка, она стала объяснять, что они долго не увидятся.

— Ты будешь все время с папой, а твоя бабушка Тала будет часто жарить тебе блинчики, которые ты так любишь. Мукки, я люблю тебя и вернусь за тобой, как только смогу.

Мальчик слушал вполуха, личико у него было безмятежное. Дюк лаял на белку, и это интересовало малыша куда больше, чем слова матери. Эрмин обняла его и расцеловала. Он со смехом вырвался и понесся к собаке.

— Мукки, — проговорила она грустно, теряя последние силы, — Мукки, дорогой, если бы ты знал, как тяжело мне с тобой расстаться!

Тала стала успокаивать ее, обещая, что будет писать.

— Вы в курсе, что после того, как ляжет снег, письма будут идти очень долго? — холодно сказала Эрмин. — И вы знали о планах вашего сына, не так ли, Тала? Тошан уже все решил, когда возвращался сюда?

— Я не знаю, что происходит в голове моего сына, — спокойно ответила индианка. — Когда будешь в Квебеке, пой для нас всех.

Молодая женщина пожала плечами.

Через час лодка Пьера уже уносила ее от хижины. Никто не осмеливался заговаривать с Эрмин — ни Мадлен, ни Шарлотта, ни Пьер. Она сидела в некотором отдалении от всех, с застывшим лицом. Иногда ее губы шевелились, как если бы она что-то шептала. На самом же деле она молилась, как Маргарита в опере: «Ангелы чистые, ангелы светлые, защитите Мукки, мое дорогое дитя, моего сыночка! Берегите его, пока я не вернусь за ним!»