Скандальная дуэль

Глава 19

Перед обедом все собрались в гостиной. Дженна спустилась раньше других. Меньше всего ей хотелось войти в комнату, заполненную людьми, среди которых не было ни одного союзника.

Когда она увидела у открытой на террасу двери Саймона и викария, погруженных в серьезную беседу, у нее упало сердце. Пьянящий аромат ночных цветов плыл в вечернем воздухе, напоминая другой сад и запах сирени.

Викарий приветствовал Дженну, его янтарные глаза были тревожными и грустными, а пристальный взгляд Саймона оценивающе скользнул по ее наряду. Она выбрала вечернее платье из кремового муслина, отделанное нежными фиалками. Широкий зеленый пояс под грудью завязан на спине бантом. Молли собрала ее волосы в высокий шиньон, оставив локоны по бокам, и украсила прическу узкими зелеными лентами. Саймон одобрительно кивнул и вернулся к беседе с викарием.

Дженна никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой и не на своем месте. Когда в дверях появились ее мать и Эвелин, дела пошли еще хуже. Вдова, ни к кому конкретно не обращаясь, болтала вздор таким пронзительным голосом, что Дженна вздрогнула. Тем временем Эвелин в облаке полупрозрачного муслина бросилась на шею Саймону, чмокнула его в щеку и лепетала о том, как ужасно по нему соскучилась. Дженна поймала себя на том, что ее одолевают тошнота и гнев при виде упорно цепляющейся за Саймона девчонки. Хотя Саймон успокаивал Эви отеческим движением, у Дженны сердце заболело от воспоминаний о ласках этих рук, она бы сейчас отдала все на свете, чтобы поменяться местами с леди Эвелин Сент-Джон.

Вдова все еще болтала, когда Саймон подал ей руку, чтобы проводить к столу. Эвелин, нарушая все правила этикета, подхватила Саймона под другую руку, прижалась головкой к его плечу, и он пригласил двух дам в столовую. Он вел их осторожно – раненая нога докучала ему, а пышные формы вдовы соперничали размерами с дверным проемом. Поза девочки была так знакома, что Дженну качнуло. Точно также это белокурое создание собственнически цеплялось за Саймона, когда она открыла глаза после обморока в Мурхейвен-Мэноре. Неужели эти воспоминания никогда не перестанут мучить ее? Приросши к месту, Дженна оттолкнула руку Роберта Нэста, коснувшегося ее локтя, чтобы проводить в столовую.

Саймон занял место во главе стола, по правую руку от него села Дженна, по левую – вдова. Нэста усадили рядом с леди Холлингсуорт, а Эвелин села рядом с Дженной, напротив викария. Дженна не задавала вопросов о странном размещении гостей. Было ясно, что Саймон хотел присмотреться ко всем поближе. Эвелин и викария посадили так, что он мог незаметно наблюдать за ними. Оба явно понятия не имели, что за ними следят и по какой причине.

Эвелин раздосадовало, что ее отсадили от Саймона. Она дулась и ерзала на стуле, то и дело отбрасывала золотые локоны и раздраженно вздыхала, но Саймон, казалось, этого не видел. Он был занят, развлекая мать Дженны и наблюдая за Робертом Нэстом. Дженна по поведению девушки догадалась, что в прошлом все внимание Саймона за столом доставалось ей. Но делала вид, что ничего не замечает.

– Что-то не так, Дженна, дорогая? – пропела вдова.

– Извини, что? – Дженна понятия не имела, о чем говорила ее мать.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – насупилась вдова. – Ты ни слова не слышала из того, что я сказала этим вечером.

– Все хорошо, мама, – коротко ответила Дженна. – О чем ты говорила?

– Я говорила, дорогая, что твоя помолвка в Мурхейвен-Мэноре прошла без помех, а потом все пошло вверх дном, если помнишь.

– Да, – закатила глаза Дженна. Во имя всего святого, почему она должна это выслушивать?

Вдова продолжала молоть вздор. Лакеи начали разливать суп. Дженна смотрела в свою тарелку. От супа пахло вкусно, но он казался несъедобным и жидким, сквозь него просвечивал синий рисунок на фарфоре.

Ложки вразнобой звякнули о тарелки, и Дженна вздрогнула, услышав восторженные стоны матери, которая буквально хлебала суп. Дженна не раз ловила на себе взгляды Саймона: наверняка он проверяет, выполняет ли она договоренность. Она видела, как он украдкой посматривает на Эвелин и викария, поскольку со своего места могла прекрасно наблюдать за парой, не выдавая своего внимания. Но следить за Эвелин не было никакой необходимости. Ее глаза не отрывались от Саймона.

Черт возьми! Что это значит?

К счастью, суп убрали и подали устрицы. Никто не ел, кроме вдовы, которая безудержно предавалась чревоугодию. Все еще дуясь, Эвелин возила вилкой устрицу по тарелке под несчастным взглядом викария. Саймон, нахмурясь, наблюдал за обоими и не смотрел на Дженну, пока пронзительный голос леди Холлингсуорт не нарушил неловкую тишину.

– У меня есть потрясающая, новость, – сказала она. Пригнувшись и опустив пышную грудь к устрицам, словно собиралась выдать государственную тайну, она почти прошептала: – Я не совсем уверена, подобает ли это здесь говорить, но боюсь, я просто взорвусь, если промолчу еще мгновение.

– Тогда хватит ходить вокруг да около, мама. Говори, в чем дело!

– Хорошо, дорогая, – начала вдова, ерзая на стуле, – это касается Руперта Марнера.

– Все, что касается Руперта Марнера, не представляет для меня ни малейшего интереса, – отрезала Дженна.

– О, я в этом не уверена, – ответила вдова. – Он получил по заслугам!

Дженна увидела, как викарий застыл над тарелкой, его янтарные глаза наконец оторвались от лица Эвелин. Теперь викарий повернулся к Саймону, который, казалось, почти улыбался. Подняв наконец вилку, Дженна уставилась в свою тарелку.

– Руперт отправился в горную Шотландию, но его карету вскоре остановили, – продолжала вдова.

– В этом нет ничего интересного, мама.

– Дженна! Это был Ястреб, дорогая, тот самый разбойник, который убил твоего несчастного отца.

Дженна медленно подняла голову и уставилась на мать, которая снова заерзала на стуле.

– Руперта заставили раздеться, забрали все его ценности, привязали к дереву и выпороли кнутом до бесчувствия. Потом разбойник отпустил на свободу лошадей бедного Руперта, забрал всю его одежду, даже сапоги, и оставил его там фактически голым! Руперту пришлось тащиться на почтовую станцию в Тависток в сюртуке и бриджах своего кучера, там он лишился чувств, и его отвезли в Мурхейвен-Мэнор. Я узнала это от леди Джерси. Весь Лондон об этом говорит.

Все молчали.

Дженна, опустив вилку, взглянула на викария, но он не смотрел на нее. Саймон со сводящим с ума безразличием пристально смотрел в ее распахнутые глаза.

– Когда это было, мама? – сказала Дженна, не сводя глаз с Саймона.

– В вашу брачную ночь, дорогая, ранним утром.

Так вот куда ездил Саймон! Она сжалась. Быстрый взгляд на викария подтвердил ее догадку. Шея над белым воротом его церковного одеяния побагровела. Преподобный Нэст не знал, куда глаза девать. Дрогнувший взгляд выдал и Саймона, только мать Дженны и Эвелин, казалось, ничего не замечали.

Вдова в ожидании шпигованного фазана отказалась от устриц и занялась разнообразными закусками.

Дженна была уверена, что ее лицо стало пунцовым. Щеки так горели, что она прищурила глаза. Сердце подкатило к горлу. Она представила привязанного к дереву Руперта, вообразила ярость взмахивающего кнутом Саймона. Она знала причину этого гнева и силу, которая налила тяжестью его руку. Дженна на протяжении свадебной церемонии видела, как Саймон обуздывает ярость, пока другая страсть не заменила ее, по крайней мере, на время. Руперт заплатил за нарушение границ Радерфорда. Значит, вот откуда Саймон вернулся, когда она сделала открытие в башне. Вот о чем он рассказывал викарию, когда она отчаянно колотила в его дверь и сделала признание, которое стоило ей единственного мужчины, которого она любила и будет любить всегда.

Фазан на тарелке расплывался перед ее затуманенным взглядом. Она не позволит слезам пролиться. Саймон наблюдает за ней, и она не доставит ему такого удовольствия. Дженна ненавидела его за то, что он превратил ее в фонтан слез. Она ненавидела свое сердце за любовь к нему, свое тело, которое даже сейчас предавало ее, себя – за то, что ей хотелось броситься ему на шею и покрыть лицо поцелуями, как недавно это сделала Эвелин.

А она, одинокая и потерянная, сидела за столом с предавшим ее викарием, оставившим ее мужем и девушкой, владевшей сердцем Саймона так, как ей никогда не удастся. Что уж говорить о матери, которую, несмотря на долгий траур, кажется, больше волновала встреча Руперта Марнера с Ястребом, чем смерть мужа.

Гнев высушил слезы Дженны, но она его не покажет. Она выплеснула свои эмоции на сочного фазана на своей тарелке. Он показался ей безвкусным, как и последовавшие за ним оленина и тушеный картофель с петрушкой. Даже десертные вина, волованы с грушами и малиновый пирог не могли подсластить горечь момента.

Когда пришло время дамам покинуть столовую и оставить мужчин покурить и выпить бренди, вдова удалилась, сославшись на желудочное недомогание. Дженну, наблюдавшую, как мать поглощает все находившееся в поле ее зрения, это нисколько не удивило. Но из-за этого она оказалась в неловком положении наедине с Эвелин. С первого взгляда было понятно, что девушку это обстоятельство радует не больше, чем Дженну.

Обе не хотели кофе, и он остывал на подносе. Наконец вздох Дженны нарушил повисшую в старинной комнате напряженную тишину.

– Я не очень вам нравлюсь, Эвелин, правда? – сказала она.

– Дело в другом, – искренне ответила девушка. – Просто я считаю, что вы не подходите Саймону, вот и все.

– Ну-ну! И какая женщина ему подходит?

– Такая, которая его ценила бы! – вспыхнула Эвелин метнув на нее сердитый взгляд.

– Эвелин, вам не понравится любая женщина, которую выберет ваш дядя, – укорила Дженна. – Нет, подождите! – крикнула она в спину девушке, подскочившей к двери. – Нравится вам это или нет, нам придется поговорить. Это давно надо было сделать.

– В этом нет никакого смысла, Дженна. Вы моего мнения не измените.

– Возможно, но это еще неизвестно. Выслушайте меня. Пожалуйста, сядьте. Независимо от того, что вы думаете, я вам не враг. Меня очень огорчило, что вы, очевидно, так считаете.

Эвелин колебалась минуту, потом, откинув золотые локоны, поплыла к креслу и пышным цветком уселась в него.

– Спасибо, – сказал Дженна. – Я хочу знать, почему вы считаете, что я не подхожу вашему дяде.

– Он Саймон. Я не думаю о нем как о дяде.

– Полагаю, в этом и заключается проблема. Он ваш дядя, как бы вы о нем ни думали. Между вами ничего не может быть, Эвелин. И вы это знаете.

– Понятия не имею, о чем вы говорите, – ощетинилась девушка.

– Вы умная девушка, а не безмозглая кукла. Думаю, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы явно увлечены вашим дядей, и я угрожаю этим чувствам. Вы ведь не меня лично не любите. Вы меня совсем не знаете, и это я надеюсь изменить. Вы сердитесь на меня, как сердились бы на любого, кто вмешивается в то, что касается вашего дяди. Это понятно, учитывая, что он ваш покровитель, и у вас сформировалась естественная привязанность. Но… разве это прилично теперь?

– Прилично? Какое отношение к этому имеют приличия? Разве вам прилично постоянно называть Саймона моим дядей, когда вы знаете, что мне это не нравится?

– Но он именно дядя, Эвелин, – не уступала Дженна. – Я пытаюсь, убедить вас, что вам нужно признать это. – Поколебавшись, она шумно вздохнула. – Знаете, я ревновала к вам… вначале, потому что вы занимаете в сердце вашего дяди место, которое для меня недосягаемо. Я сказала ему, что хочу извиниться перед вами за это.

– В-вы обсуждали все это с Саймоном? – пронзительно вскрикнула Эвелин, снова вскочив на ноги.

– Конечно, – сказал Дженна. – Я все обсуждаю с вашим дядей. Он мой муж, Эвелин.

– В-вы сказали ему, что у меня на сердце… что… что я…

– О нет, в этом не было нужды, – перебила Дженна. – У вашего дяди прекрасная интуиция. Он вас очень любит. Вы ребенок его брата и дороги ему. Ничто не в силах это изменить. Я уже говорила, что вы и Криспин занимаете особое место в его сердце. Нужно, чтобы вы это поняли и признали, так будет лучше и для вас, и для вашего дяди. Потому что, тоскуя о несбыточном, вы упустите возможности на другом фронте. А это ужасно расстроит вашего дядю.

– Это совершенная бессмыслица. Какие возможности? Что за другой фронт?

– Я надеялась, что вы уже сами это заметили, – замялась Дженна. – Но поскольку этого не произошло…

– Что? – торопила Эвелин, топнув ножкой по ковру.

– Придется мне нарушить клятву и рассказать вам, – продолжала Дженна. – Не могу сказать, что мне легко это сделать. Но если бы я увидела нечто хорошее раньше, чем… Ладно, это не важно. Рядом с вами, глупышка, есть человек, у которого сердце разрывается от любви к вам, а вы даже не замечаете его существования!

– И кто же это? Фелпс, я полагаю? – огрызнулась Эвелин. – Или, может быть, преподобный отец Нэст?

Дженна не ответила. Твердо взглянув в горящие гневом голубые глаза Эвелин, она скрестила руки и, наклонив голову, ждала.

Эвелин в замешательстве осела в кресле, ее влажные глаза вспыхнули так, словно она всматривалась в развертывающееся перед ней прошлое.

– К-кто вам это сказал? – выдохнула она.

– Он сам, – ответила Дженна. – Вы никогда не замечали, как он смотрит на вас? Сейчас, за обедом, он с вас глаз не сводил, Эвелин.

– Я ничего подобного не видела.

– Конечно, поскольку вы дулись из-за того, что вам не удалось сесть рядом с дядей. Это все заметили.

– Я в это не верю… не верю вам! Да он же старый! Он…

– Он не старше вашего дяди и боготворит вас. Если не верите мне на слово, убедитесь сами. Это нетрудно будет сделать. Бедняга не скрывает своих чувств, а его глаза полны боли.

– Ох! – всхлипнула Эвелин и, прежде чем Дженна успела ответить, выбежала из комнаты.

Саймону понадобилось осушить два стаканчика бренди и выкурить трубку своего любимого табака, чтобы подступиться к волнующему вопросу. Но все равно он не был уверен, что поступает мудро, поскольку викарий еще и первый стаканчик не допил. Однако ничего другого не оставалось. Дженна права. Как он раньше этого не видел? И почему Роб никогда не говорил на эту тему? Осталось только раскрыть глаза несчастному болвану.

Но сначала надо еще выпить. Налив бренди, он откинулся на спинку кресла, открыто изучая ничего не подозревающего приятеля.

– Что? – сказал викарий в ответ на его пристальный взгляд.

– Почему ты мне никогда не говорил? – спросил Саймон, откладывая трубку.

– О чем? – нервно рассмеялся викарий.

– Ради Бога, не увиливай, Роб. Не делай из меня дурака. Ты ее любишь! Ты любишь Эви. Как я этого до сих пор не видел? Значит, я только собой был занят?

Викарий сник и отвел взгляд.

– Тебе Дженна сказала, – пробормотал он.

– Я сам убедился в этом сегодня вечером.

– Она меня не замечает, Саймон.

– И кто в этом виноват?

– Это нечестно. Я предпочитаю унести чувство с собой в могилу, чем выставить на посмешище.

– Почему ты доверился Дженне, а не мне?

– По тем же самым причинам, по которым Дженна доверилась мне, а не тебе.

– И каковы они?

– Саймон…

– Пожалуйста. Я хочу знать. Со мной действительно настолько трудно говорить? Ты думал, что я этого не одобрю? Что я посмеюсь над тобой?

– Вряд ли я потерпел бы это.

– Вы оба меня не знаете, и ты, и Дженна.

– Саймон, я духовное лицо. Мне исповедуются. Открывшись Дженне, я ничего не терял. Кроме того, если быть точным, я ей ничего не поверял. Она разоблачила меня, и я попросил ее сохранить мою тайну.

– Я рад, что она этого не сделала. Иначе я, возможно, ничего не заметил бы. Я в последнее время слишком с собственными делами замотался.

– Что ты собираешься делать, Саймон?

– Не меняй тему!

– Ты не можешь ее отпустить. Ты ее любишь!

– Я не могу держать ее на цепи в подвале, Роб. Я пробовал запереть ее. Но не стану держать ее здесь против ее желания.

– Но ты собирался сделать именно это. Что изменилось?

– Мы заключили перемирие до первого бала Эви. Ха! Я голову сломал, пытаясь понять, почему она настояла на том, чтобы устроить бал здесь, а не в городе. Теперь я понял. Она хотела дать тебе шанс.

– Это ничего не изменит, Саймон.

– Я собираюсь поговорить с Эви.

– Если ты это сделаешь, нашей дружбе конец. Клянусь! Я тебе никогда этого не прощу.

– Тогда добивайся ее благосклонности, пока какой-нибудь светский хлыщ не уведет ее у тебя из-под носа на этом чертовом балу, погубив все, чего я сумел добиться для этой девочки. Вот что положит конец нашей дружбе, болван ты этакий!

Дженна задула свечи. Вернувшись, она не потрудилась зажечь лампы. Напротив, словно зевающее мифическое чудовище, зиял темный камин. Слишком тепло, чтобы разводить огонь.

Окно было приоткрыто. Ароматы сада смешивались с солоноватым ветерком, налетавшим с моря. В лунном свете, проникавшем сквозь стекла, сновали пылинки. Казалось, у них есть какая-то цель. Дженна почти завидовала им. В этот одинокий миг она не могла найти для себя ни одной.

Слезы жгли глаза, но она подавила их. Она заключила сделку и сдержит слово, но не ради Эвелин – ради Саймона. В конце концов, она его должница. Она ведь его чуть не убила. Хуже того, настоящий преступник все еще на свободе.

Дверь гардеробной Саймона мягко открылась, и Дженна шумно втянула воздух, поскольку из темноты появился силуэт Саймона. Но ведь не собирается же он…

Она села в кровати и прижала покрывало к груди, когда он подошел ближе.

– Что вы делаете, милорд?

– Я страшно устал, миледи, всю ночь напрасно гоняясь за вашим разбойником, – ответил Саймон, – не говоря уже о том, что произошло прежде. А вернувшись, нашел свой дом охваченным безумием бала. Я трое суток глаз не сомкнул и ложусь спать.

– Не в этой кровати, милорд!

– Это моя кровать, мадам, и уверяю вас, что я буду спать в ней.

– В этом доме достаточно спален, милорд. Если вы не будете вести себя как джентльмен, то я найду одну из них. Будьте любезны, уйдите.

– И оповестить весь дом о нашем отчуждении? Ваша матушка и Эви бродят по дому, определяя, что нужно сделать, чтобы преобразить этот дом к субботе, и будут еще полночи этим заниматься, так что встреча с леди Холлингсуорт неизбежна.

– В вашей гардеробной есть кушетка, милорд.

– Да, но она слишком короткая, на ней с покалеченной ногой лежать неловко. А тут очень удобно, – сказал он, откидывая покрывало.

Задохнувшись, Дженна перебралась на другую сторону кровати и сделала отважную попытку убежать, но Саймон, прихрамывая, преградил ей путь и поймал ее сильными руками, хотя она и пыталась увернуться.

Его руки жгли ее через тонкий батист. Почему она разделась? Следовало ожидать чего-то подобного. Почему она поверила, что он сдержит слово?

В лунном свете, струящемся через окно, она смотрела в его синие глаза, затуманенные страстью, контрастирующие с надменным подбородком и сжатыми губами. Это все равно что встретиться с рычащей собакой, которая виляет хвостом. Дженна не знала, чему верить, и старалась освободиться от его побелевших от напряжения рук.

Тяжело дыша, Саймон привлек ее к себе. Гнев или желание вело его? Его сердце неистово стучало, грудь быстро поднималась.

От него пахло табаком и бренди. Это победитель? Нет, скорее потерпевший кораблекрушение. Но Дженна знала, что смелости ему придает не только выпитое вино.

Вдруг звук ее имени застрял у него в горле. Этот хриплый, едва узнаваемый голос сломил ее. От внезапного, почти отчаянного поцелуя у нее ослабли колени. Поцелуй стал глубже, и она припала к Саймону, потеряв всякое здравомыслие, когда он поднял ее и положил на кровать.

Ослабив ворот рубашки, он прошелся губами по изгибу ее шеи. Шелковистый язык скользнул по пульсирующей жилке у ключиц. Он почувствовал бешеный ритм ее крови. Под ласками умелых губ ее пульс пустился в галоп. В ушах зашумело, тело всеми фибрами отзывалось на прикосновения его губ, языка, зубов в унисон с вырывающимися у него звуками. Это была странная, почти ритуальная близость, чувственный восторг быстро превращался в первобытное вожделение. Испуганная, не в силах вообразить это запретное удовольствие, Дженна хотела, чтобы оно продолжалось вечно.

Его руки блуждали по ее груди. Когда следом двинулись его губы, ее лоно обдало жаром. Его отвердевшее мужское естество, пульсируя, давило ей на живот. Саймон сейчас был совсем не тот, что в свадебную ночь. Этот Саймон не сдерживался. Он вошел в нее. Их слияние походило на мощный поток, способный уничтожить ее.

Дженна услышала собственный хриплый задыхающийся голос, выкрикнувший его имя. Гортанный стон Саймона эхом отдавался в ее душе, а тело выгибалось навстречу. Вся решимость растаяла от жара его поцелуев, в огне его страсти. Ничто не имело значения, лишь эти губы, эти руки, это сильное тело, обещавшее неземное блаженство.

Внезапно он повернулся, не выпуская Дженну из объятий, и спустил с плеч ее ночную рубашку, открывая грудь. Он взял ее в свои ладони, поглаживая большими пальцами твердые соски, потом снова перекатил на спину, входя все глубже.

На сей раз не было боли, только восхитительные волны опаляющих ощущений пронизывали ее живот и бедра. Не было никакой потребности в вине. Страсть дурманила сильнее вина, и голова пошла кругом. Их безумное плотское слияние было почти отчаянным – так осужденный на смерть набрасывается на последнюю трапезу. Сама того не сознавая, Дженна снова и снова выкрикивала его имя, пока жадные губы Саймона не положили этому конец. Его шелковистый язык погрузился в теплые глубины ее рта. Его страсть была ощутима, жажда ошеломляюща. В его сильных объятиях и властных поцелуях не было ни капли сдержанности. Как и поцелуи в саду Мурхейвен-Мэнора, они оставят следы на ее губах шее, набухшей груди, в ее душе.

Саймон не проронил ни слова. Только его стоны да хриплое дыхание нарушали тишину. Дженна не могла поймать его взгляд из-под опущенных ресниц, но знала, что говорят ему ее глаза: «Саймон, я не хочу, чтобы наш брак распался, я не перенесу расставания с тобой теперь, после…»

Мысли путались от экстаза. Саймон, должно быть, почувствовал это. Притянув ее ближе, он уронил голову ей на плечо, полностью заполняя ее собой.

Его лоб покрылся испариной. Саймон медленно перевел дух, хотя его сердце все еще неистово стучало. Потом отстранился и с болезненной тщательностью поправил ее ночную рубашку – так, сделав ей предложение, он поправлял ее амазонку. Дженне казалось, что это было целую вечность назад. Она едва верила, что прошло лишь несколько недель с тех пор, как Саймон привез ее сюда, обещая счастливую семейную жизнь. А он лгал ей. Он разбил ее сердце.

Поднявшись с кровати, Саймон надел халат и решительно затянул пояс, но Дженна в лунном свете успела увидеть его нагую худую фигуру. Шумно выдохнув, он отбросил волосы назад. Долго он смотрел на нее, залитую лунным светом. Непроницаемое выражение его красивого лица сводило с ума. Он собирается оставить ее? При этой мысли у Дженны вырвался сдавленный вздох.

– Видит Бог… я этого не хотел, – хрипло проговорил он. – Прости. Обещаю, что это… не повторится.

Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и пошел к скрытой в темноте двери гардеробной.

– Саймон, подожди! – крикнула Дженна. Вскочив на ноги, она бросилась за ним.

Ключ щелкнул в замке, остановив ее. В этом звуке была смертельная окончательность. Ледяная дрожь с головы до ног охватила Дженну. Дрожащая, одинокая, она разразилась слезами. На этот раз не было никакой возможности сдержать их.