Скандальная жизнь настоящей леди (ЛП)

Глава 1

Девственность была всего лишь еще одним товаром, как уголь или морковь. В любом случае, именно это говорила себе Симона. В ее крошечной кладовке не было ни угля, чтобы обогреть снимаемую ею комнатку на чердаке, ни моркови или чего-то иного. На самом деле к концу недели у нее не будет ни кровати, чтобы спать, ни крыши над головой, если она не заплатит деньги за аренду. У девушки не было никаких скрытых навыков, ни новых талантов, ничего, что могло бы помочь ей заработать на жизнь, не говоря уже о том, чтобы оплатить содержание ее младшего брата в школе, подальше от заводов или шахт.

Симона Райленд была готова работать, и пыталась делать это в последние три года, с тех пор, как умерли ее родители. Она преподавала языки, которым научилась у своей матери, наполовину француженки, и давала уроки латыни, которая была страстью ее отца-ученого. Каждая ее попытка заработать оканчивалась провалом или побегом, так как каждая должность включала в себя общение с хозяином дома, со старшим сыном, вышестоящим слугой-мужчиной и даже с наносящим визиты пастором в одной из резиденций. Все они, казалось, считали, что рыжеволосая гувернантка была их законной добычей. Одному так называемому джентльмену придется до конца жизни носить ожог от каминной кочерги как доказательство того, что она не заигрывала с ним. В тот раз Симона чуть не оказалась в тюрьме, но жена барона не пожелала скандала в виде судебного разбирательства. Теперь у Симоны не было рекомендаций и, следовательно, ни единого шанса быть нанятой наставницей в школу или гувернанткой, няней, компаньонкой, секретарем или горничной в респектабельное семейство. Она не слишком хорошо готовила, чтобы годиться для кухонного штата.

Владельцам магазинов требовались клерки-мужчины; белошвейки искали тех, кто быстро шьет; театрам нужны были женщины, которые могли петь или танцевать, если не умели играть. Симона попробовала прислуживать в таверне. Она ударила двух развратных пьянчуг, лишила паб денег и оказалась без работы, а также без пансиона. Для мирного человека, Симоне пришлось прибегнуть к большему количеству насилия, чем она видела за всю жизнь, чтобы защитить свое последнее ценное имущество. Бриллианты можно продать, разрезать и снова продать. Девственность, этот пользующийся спросом товар, можно продать лишь один раз, единожды. У мужчины нет другого способа узнать, будут ли его дети зачаты от него. Чем выше титул, чем значительнее богатство, чем шире акры, тем больше ценится целомудренность невесты. Позволить сыну помощника конюха унаследовать титул графа? Ад и все дьяволы, ни за что.

Ценность Симоны в качестве невесты больше не имела значения; ее больше волновало, как обеспечить себе следующий прием пищи. У нее больше не осталось ничего, чтобы можно было продать: ни драгоценностей, ни книг, ни модных тканей — только себя. И время истекало. Не только подходил срок уплаты месячной арендной платы и взноса за обучение ее брата, но также утрачивалась ее внешность и юность. В двадцать два года Симона была слишком стара для бизнеса, в котором ценились девочки из деревни со свежими личиками; беспокойство и голод не улучшили ее внешний вид. Настало время решить: сейчас или никогда, сделать или умереть. Тогда ее брат, Огюст, умрет вместе с ней; по крайней мере, погибнут его шансы на лучшую жизнь. Приговорить Огюста к невежеству и бедности? Она не сможет этого сделать, какова бы ни была цена.

Ее полуфранцузская мать вскрикнула бы и начала рвать на себе одежду. Отец-англичанин бушевал бы и вопил. Но это они покинули ее — ненамеренно, конечно же; никто не мог предвидеть несчастный случай во время верховой прогулки или эпидемию инфлюэнцы, что соответственно унесло их — оставив девушку без опекуна, без приданого, без счета в банке. Родственники ее матери, вероятно, погибли во Франции; семья ее отца выплачивала ему ежегодную ренту, чтобы тот держался от них подальше после досадного мезальянса с нечистой кровью. Переводы от Райлендов закончились со смертью папы без какого-либо подтверждения, кроме сообщения из банка о прекращении платежей. Единственным наследством, которое оставили ее родители, были медицинские счета и маленький мальчик. Симона продала их дом, затем книги отца и одежду и безделушки матери только для того, чтобы отправить Огги в школу-интернат, чтобы тот смог поступить в университет и стать кем-то, все равно кем. Симона надеялась, что брат выберет юриспруденцию, так как она потеряла уважение к церкви и боялась его перспектив в армии.

Она знала, что Огги мгновенно вступил бы в армию. Он выпятил бы свою тощую грудь и запретил бы ей вступать на путь греха, а затем попал бы под пулю. Или нанялся работать на завод и умер бы, запутавшись в механизме машин.

Но Симона поклялась матери заботиться о нем. Кроме того, практичная часть ее натуры напоминала, что его жертва нисколько не поможет ей. Склонный к наукам мальчик никогда не сможет заработать достаточно, чтобы содержать их обоих, даже работая в качестве клерка в каком-нибудь мрачном офисе. А она сможет, если пожертвует своей честью, надеждами на замужество и чувством собственного достоинства. Если трезво смотреть на это — к чему поощрял ее голод — то Симона знала, насколько ей повезло, что она так долго сумела сохранять свою девственность. Рано или поздно какой-нибудь хозяин или клиент, или случайно встреченный незнакомец поймает ее в темном углу просто потому, что она беззащитна и слишком слаба, чтобы защитить себя, несмотря на длинную булавку для шляпы, украшающую ее ридикюль. В самом деле, даже мистер Фордайс, жилец со второго этажа, приставал к ней на лестнице, когда полагал, что их домохозяйка не видит этого. Миссис Олмстед говорила, что он — что-то вроде специалиста по финансовым вопросам, делает инвестиции и пожинает прибыль. Симона считала необычным, если не пугающим то, что жилец никогда не разговаривал и не улыбался, и всегда носил черный вязаный шарф вокруг шеи, даже когда погода была теплой. Мысль о возможности стать его жертвой, заставила Симону содрогнуться даже сейчас, когда ярко светило солнце.

Нет, лучше она продаст свою девственность, чем позволит какому-то негодяю украсть ее у себя. Она хотя бы сможет получить прибыть от ее потери.

К тому же ее деградация не будет длиться вечность. Что ж, Симона предположила, что ее умышленное моральное падение будет непоправимым, но это новое занятие будет продолжаться только до тех пор, пока Огюст не станет поверенным, возможно, со временем даже адвокатом, способным уберечь их обоих от работного дома. По крайней мере, брат станет достаточно респектабельным и передаст Райлендам, чтобы они убирались к дьяволу.

Именно туда сейчас и направлялась Симона, прежде чем успеет струсить.

К счастью, дорога к гибели начиналась поблизости.

По диагонали напротив меблированных комнат миссис Олмстед располагалось большое, более привлекательное заведение. Из своего узкого, высоко расположенного окна Симона могла видеть экипажи, прибывающие и уезжающие весь вечер. Некоторые из них были наемными, но большинство карет имели гербы на дверцах, грумов в ливреях и чистокровных коней, запряженных в них. Другие — дорогими спортивными экипажами с, как она предполагала, еще более дорогими лошадьми. В свете уличного фонаря девушка смогла разглядеть, что все джентльмены, появлявшиеся оттуда, были элегантно одеты, помахивали тросточками и цилиндрами так, словно у них не было никаких забот. Они могли позволить себе ночное удовольствие; их репутации не подвергались опасности из-за того, что они войдут в это здание. Никто из них не выглядел слишком пьяным, хотя Симона никогда не бодрствовала так долго, чтобы понаблюдать за последними отъезжающими. Мужчины никогда не сопровождали женщин наружу, если только не использовали заднюю дверь.

Симона видела этих женщин. К ужасу ее домохозяйки, ночные бабочки посещали воскресные службы в близлежащей церкви Св. Джерома. Миссис Олмстед утащила Симону на самую дальнюю от них скамью, чтобы та не запятнала себя. Женщины, некоторые просто девочки, не все были раскрашенными и разрумяненными. Хотя некоторые из них выглядели уставшими, и многие казались раздраженными из-за необходимости выходить куда-то в свой выходной день, но, казалось, что они не так уж сильно отличаются от остальных прихожан. У них на голове не росли рога, а на лбу не было выжжено позорного клейма.

Мадам загоняла их в церковь, а затем шествовала впереди них после проповеди, которая всегда посвящалась грехам плоти. Аббатиса, как миссис Олмстед называла ее, смотрела прямо перед собой и высоко поднимала подбородок.

— Заносчивость, вот что это такое, — заявила миссис Олмстед, — и если эта миссис Лидия Бертон была когда-то замужем, то я съем свою воскресную шляпку. Непочтительно с ее стороны вот так приходить в церковь, и не важно, сколько она оставляет на блюде или в коробке для бедных. Деньги не купят ей путь на небеса.

Нет, но они приобрели для нее самое лучшее здание на этой улице. Дом миссис Бертон был заново прокрашен, за ее цветочными клумбами хорошо ухаживали, а с ее кухонь всегда доносились соблазнительные ароматы. Кажется, девочки там не голодали. Но это не имело значения; в намерения Симоны не входило становиться одной из них. Принимать клиентов-холостяков в публичном доме не послужило бы ее целям. Ее родители учили ее для чего-то лучшего, чем это, что, по мнению девушки, поднимало ее ценность.

Мужчина, который открыл дверь заведения миссис Бертон, не разделял эту точку зрения. Он был таким же внушительным, как любой накрахмаленный дворецкий, в своем черном сюртуке и таким же неотесанным, как докер. Симона предположила, что этот человек работает привратником, чтобы не впускать нежеланных гостей и поддерживать порядок среди джентльменов. Он был достаточно большим — это уж несомненно — и казался высеченным из камня, со скалами и ущельями. Мужчина стоял так же неподвижно, как гранит, когда она попросила его о встрече с миссис Бертон по поводу места.

Он оглядел ее с ног до головы и обратно, с ее уродливой шляпки, выцветшего черного плаща и тусклого серого платья до прочных ботинок.

— Мы не нанимаем никаких училок. — Мужчина начал закрывать дверь перед лицом Симоны, но она сумела просунуть в щель свой крепкий ботинок.

— Боюсь, что ваша грамматика нуждается в улучшении, сэр. Но я прекрасно осведомлена о том, что представляет собой заведение миссис Бертон.

— Тогда ты должна знать, что ты не из тех, кто ей подходит. Топай обратно работать гувернанткой, где тебе самое место.

Путь к наслаждениям, может быть, и был коротким — всего лишь перейти через улицу, но Симона чувствовала себя так, словно вскарабкалась на гору. Она с таким же успехом могла сделать это, из-за разницы двух миров между миссис Олмстед и миссис Бертон. У нее может никогда больше не хватить храбрости совершить это путешествие еще раз, поэтому девушка напрягла позвоночник, подумала о младшем брате и бросила взгляд в фойе позади дворецкого. Она кивнула в сторону дорогой китайской урны, в которой находились трости и зонтики, шелковых обоев и безупречно чистых мраморных плиток пола.

— Предприятие миссис Бертон, кажется, оплачивается лучше, чем обучение юных умов, — произнесла она. — Я хочу поговорить с ней о том, чтобы стать… стать… — Симона не могла выговорить это, но продолжила: — Если кто-то собирается получать то, что пожелает, то я хочу, чтобы мне за это платили. И платили хорошо.

— Надо отдать тебе должное, мисси, у тебя есть стержень. Шишкам нравится, когда у девки есть характер. Ты можешь и подойти, если тебя немного приодеть. Я спрошу у Лидии, нанимает ли она.

Мадам сочла просьбу Симоны забавной.

— Ты хочешь стать куртизанкой?

Симона проглотила свое негодование. Кто знал, что стандарты жизни низших классов такие высокие?

— Да, я хочу стать chиrieamour богатого мужчины. — Она выбрала этот курс, как наилучший вариант. Она сама выберет себе мужчину; одного мужчину. Он должен быть чистым, почтительным и богатым. А также щедрым и добрым, но главным образом богатым. — Любовницей джентльмена.

— Тогда почему ты пришла сюда, где дела устраиваются гораздо менее формально и длятся куда короче? Тебе нужно посетить бал Киприды или что-то подобное, чтобы обеспечить более постоянную договоренность. — Ее полуулыбка показывала, что мадам думает о шансах Симоны среди Порочных Модниц. — Но любые такие, хм, связи не длятся долго.

— Я не ищу постоянства. И я пришла к вам потому, что живу напротив, и видела вас в церкви. Я слышала, что ваша репутация славится честностью, — ответила Симона, — и то, что вы хорошо обращаетесь со своими, хм, служащими. Я подумала, что вы сможете помочь мне создать эту другую связь. За плату, разумеется.

— Конечно. Ни один аристократ не засовывает свой фитиль бесплатно. Только не здесь.

Симона покраснела. Было замечательно окунуть ногу в воду, если так можно выразиться, но она выросла в благородном доме. Возможно, прийти сюда было не такой уж хорошей идеей.

Миссис Бертон игнорировала заалевшие щеки Симоны, пока разливала чай.

— Я не уверена, что хочу прослыть сводней.

А кем еще считается хозяйка борделя — свахой? Симона приняла чашку чая.

— Я просто надеялась, что вы можете знать джентльмена, который ищет длительных, более… личных отношений.

— Скажи мне — почему бы тебе не поискать мужа?

Может быть, эта женщина, в конце концов, является свахой. Поэтому Симона объяснила, что у нее нет ни приданого, ни фамильных связей, ни огромного богатства или титула. Она не упомянула, что от ее отца отказалась семья, что ее наполовину француженка мать также была наполовину цыганкой, а также о том, что ей нужно содержать младшего брата. Его существование, его невинность, да и само его имя не имело отношения к этому месту и ее позору. Девушка рассказала миссис Бертон о своем бывшем поклоннике в Оксфорде, соседе, который не пожелал взять нищую невесту после смерти ее родителей.

Мадам пожала плечами.

— Это довольно обычная история: девушка разочаровалась в грубияне, который интересовался ею меньше, чем тем, что она может принести ему. Даже в самые лучшие свои времена мужчины — эгоистичные свиньи. Запомни это. Им недостаточно прелестной матери для их сыновей, женщины, которая с радостью будет принимать их в постели, подруги на всю жизнь. Они хотят еще и золото в придачу, дураки.

Симона кивнула, словно соглашаясь с деловой женщиной, которая неплохо зарабатывала на жизнь, продавая любовь.

— Вам тоже пришлось испытать такое же разочарование?

Миссис Бертон не оскорбилась из-за такого личного вопроса со стороны Симоны, слава Богу.

— Дьявол, нет. Я вышла замуж за богатого старика, который оказал мне услугу, оставив достаточно медяков, чтобы я смогла устроиться в бизнесе, да благословит Бог его и его слабое сердце. Я выбрала это занятие, потому что подумала, что у меня к этому есть способности. А почему ты выбрала его? — спросила мадам так же прямолинейно.

Симона повторила свою историю о том, как работа сделалась невыносимой, о каминной кочерге и так далее.

— У меня больше нет рекомендаций для… — она почти произнесла «для честной работы» перед тем, как вспомнила о профессии своей хозяйки, — для того, чтобы работать учительницей. Другие профессии, которые я испробовала, предполагали оскорбления и телесные повреждения без приличной оплаты. Я чувствую, что, хм, полусвет — это мой лучший выбор. Вы мне поможете?

Миссис Бертон приводила в порядок блюдо с печеньем, стоящее перед ней.

— Ты говоришь на нескольких языках?

Возможно, мадам знала иностранного джентльмена, которому была нужна любовница? Симона перечислила свои квалификации.

— Французский, итальянский и испанский, немного немецкий. Я могу читать и переводить с латыни, но не с греческого. — Девушка снова не упомянула цыганский, потому что, судя по ее опыту, это вело только к недоверию и страху, словно она собиралась украсть лошадей, детей или подсвечники, или наложить проклятие на чей-то дом. Несколько раз ей хотелось уметь это делать, но никто не научил Симону цыганской магии, если она и существовала.

— Ты сказала, что служила в домах благовоспитанного общества? Да, я заметила, что твои манеры достаточно утонченны.

Симона удивлялась, почему миссис Бертон так внимательно наблюдала за тем, как девушка держала хрупкую чайную чашку, пользовалась салфеткой и изящно откусывала от крошеных печеньиц, которые были ее единственной трапезой сегодня. Она взяла второе только тогда, когда это сделала хозяйка. Теперь она заявила:

— Среди детей, которых я учила, была дочь члена парламента; другой принадлежал к титулованной семье. — Так называемые джентльмены, проживавшие по этим адресам, были ничуть не лучше, чем клиенты в пабе, где она так недолго работала. Нетрезвые, редко моющиеся, все они считали, что их монеты дают им право позволять себе вольности. — Однако я научилась манерам от своих родителей. Мой отец родился в дворянском поместье. А мать моей матери… — которая скандальным образом вышла замуж за цыганского торговца лошадьми, — происходила от французских аристократов.

— Ты как раз можешь подойти. Сними свою шляпку — если ты именно так называешь это уродство — и распусти свои полосы, пожалуйста.

— Здесь? Сейчас?

— Скромность неуместна во время такого визита, моя милая. И мне нужно увидеть, что скрывает твой наряд гувернантки. В темноте все кошки могут выглядеть одинаково, но кот, который собирается под ручку вести изнеженную кошечку в оперу, ожидает гораздо большего.

— Конечно. — По крайней мере, Симона думала, что понимает. Она встала и сняла шляпку, затем начала вытаскивать шпильки из своих прямых рыжих волос, унаследованных от отца-англичанина. Ее почти черные глаза, должно быть, достались ей от цыган вместе со светло-коричневым цветом лица, потому что у обоих ее родителей были светлые глаза и бледная кожа. Симона расплела корону из прядей, которая находилось на затылке, и расчесала их пальцами. Она всегда зачесывала волосы назад и тщательно закалывала их подобным образом, чтобы избежать любого намека на фривольность. Сейчас вся масса волос упала на ее плечи, вниз по спине, переливаясь рыже-золотистыми волнами там, где она слишком долго была заплетена в косу. Ее поношенное серое платье натянулось на груди, когда девушка расчесывала локоны, и миссис Бертон ходила вокруг, прищелкивая языком.

— Позор, что ты так долго растрачивала все это впустую. Такие волосы, такие глаза… да, ты как раз можешь подойти, и мы обе сможем получить прибыль. У меня есть на примете джентльмен.

— Клиент?

— Покровитель, если угодно, но скорее друг. Он помог мне начать мой бизнес, так что я должна ему услугу. Он выразил желание найти женщину, которая сопровождала бы его на прием в загородном поместье. Ни одна из моих леди не выглядит достаточно респектабельной.

— Он привезет свою любовницу на загородный прием?

— Это будет холостяцкое сборище для шишек. Они собираются привезти свои собственные развлечения из города.

Симона начала снова заплетать свои волосы.

— Оргия? Я не…

Миссис Бертон рассмеялась.

— Боже, нет. Ты, должно быть, наслушалась рассказов свой домохозяйки, этой старой склочницы. Мой, хм, друг не принимает участия ни в чем настолько скандальном. В любом случае, не после того, как повзрослел. Так же, как и кое-кто из других гостей, судя по тому, что я слышала. Это типы из правительства и деловые люди, которым нужно поддерживать свою репутацию, знаешь ли. Все, что увидят соседи — так это то, что этот прием будет такой же благопристойный, как и бал дебютанток, но, конечно же, без компаньонок. Другая моя старая подруга будет играть там роль хозяйки. Она была любовницей лорда Горэма в течение последних десяти лет, по меньшей мере.

— Это звучит… чудесно.

— Что ж, это всего лишь несколько дней и, естественно, ночей. Но если ты понравишься моему другу, то кто знает, возможно, он пожелает продолжить содержать тебя? Он очень щедр.

А вот эти слова звучали по-настоящему чудесно.

— Если он щедр, то я сделаю все возможное, чтобы понравиться ему.

— Это то, что надо, милочка. Просто будь с ним честной.

Если бы Симона была честной, то призналась бы, что ее колени стучат друг о друга при одной только мысли о такой перспективе.

Миссис Бертон продолжала:

— Если это не удастся, то возвращайся назад. С подходящей одеждой и небольшой подготовкой ты сможешь заработать много денег прямо здесь.

— Я предпочитаю найти богатого покровителя, мадам. Без обид. Но дом, драгоценности, которые я смогу продать, немного безопасности в будущем — вот что я хочу.

— Как и все мы, милочка. Как и все мы.